Перечень спиритических гипотез по Гартману

После всего сказанного в этой главе мне нет надобности подвергать подробной критике главу V сочинения Гартмана «о гипотезе духов», но я коснусь только некоторых наиболее интересных пунктов.
В первой части этой главы г. Гартман обозревает прогрессивное развитие гипотез в области спиритизма. Вот краткий очерк этих гипотез.
Первая из них состоит в «чувственно-наивном веровании народа, что умершие продолжают жить в своем прежнем образе и прямо действуют членами своего невидимого астрального тела» (с. 133 и 135).
Вторая гипотеза столь же грубо чувственна: «...сообразили, что ведь медиум тоже дух и должен быть в состоянии сделать и все то, что могут делать духи умерших. Можно< следовательно, думать, что дух медиума вместе со своим астральным телом покидает свою вещественную оболочку, лежащую теперь как бы в состоянии смерти (в сомнамбулизме), ходит по комнате и производит явления, также действуя прямо членами своего невидимого астрального тела. Первый удар наивному верованию» (с. 133, 135).
Третья гипотеза: «доказанное существование медиумической нервной силы (ошибочно названной психической), с ее действием на расстоянии, совсем перевернуло наивное понимание»... «Начинают сознавать, что наибольшая часть явлений может быть сведена на медиума как на единственную их причину» (с. 135, 136).
Четвертая гипотеза: ближайшее занятие явлениями материализации еще более пошатнуло гипотезу «духов». Материализация есть большею частью только трансфигурация самого медиума: «Когда же происходит действительное отделение призрака от медиума, то оказывается, что этот призрак целиком исходит из медиума и в него же возвращается» (с. 137).
Пятая гипотеза: таким образом, тело медиума есть только орудие или материальный источник явлений, производимых одержащим духом, являющимся теперь трансцендентальною причиною явлений. Эту гипотезу можно назвать «гипотезой одержания»; и она уже представляет большой шаг вперед (с. 139, 140).
Шестая - «гипотеза внушения». Сомнамбулическое сознание медиума пишет только те речения или вызывает появление только тех образов, которые одержащий дух передает из своего сознания в сомнамбулическое сознание медиума. «Только теперь умственное авторство духов является сведенным к его настоящему и более тонкому смыслу... Лишь при таком повороте гипотеза духов вступает в ту стадию, которая позволяет психологии и метафизике, сохранив приличие, серьезно, критически заняться ею» (с. 143).
Историческое изложение хода этих гипотез далеко неверно; но это - последнее дело. Изложение это было сделано г. Гартманом с целью выставить на вид отсутствие «критической осмотрительности со стороны спиритов; и только последнюю из этих гипотез он находит достаточно приличною, чтоб наука могла заняться ею. Что же касается меня, то я позволю себе сказать, что изложение постепенного развития этих гипотез, как оно ни несовершенно, есть тем не менее лучшее похвальное слово, которое было когда-либо сказано в пользу спиритистов. Ибо все эти гипотезы свидетельствуют о постоянных усилиях спиритистов до искаться истины. Ни философы, ни люди науки не оказали им никакой помощи, не дали никаких указаний, чтоб разобраться в этом трудном вопросе. Массы были представлены себе самим, встречая только презрение и насмешку со стороны науки и общественного мнения. Только благодаря настойчивости и практическому смыслу англосаксонского ума, вопрос этот постоянно разрабатывался на почве экспериментальной, и развитие явлений привело к таким результатам, которые наука волею или неволею должна будет когда-нибудь признать, подобно тому как она вынуждена была признать факты животного магнетизма сто лет спустя после их открытия. Гипотезы передачи мысли и ясновидения были также часто обсуждаемы в спиритизме - более чем где-либо, ибо спиритизм немедленно понял отношения, существующие между ним и сомнамбулизмом, - он был, так сказать, ближайшим наследником последнего, и эти оба чудесные способности нашего духа неоднократно принимались в соображение при критическом обсуждении спиритических фактов. И вот сам г. Гартман строит все здание своей критики на этих двух гипотезах, развивая их до крайних пределов, - это было для него единственным выходом из затруднения. Но эти обе гипотезы с точки зрения современной науки совершенно еретичны: наука смеется над ними, как и над самим спиритизмом¹.
Таким образом, г. Гартман одно, в глазах науки, еретичное учение толкует посредством двух других, столь же еретичных. Если наука докажет со временем, что гипотезы передачи мыслей и ясновидения действительно лишены всякого основания, то спиритическая гипотеза только выиграет от этого; если же, напротив, наука в конце концов даст им свою санкцию, то время покажет, достаточны ли они на самом деле, чтобы объяснить все, что есть в медиумизме. А покуда остановимся на самом интересном пункте и посмотрим, почему гипотеза внушения, которую г. Гартман признает за самую разумную за самую приличную из спиритических гипотез, по его словам, должна, во всяком случае, быть отвергнута? Вот в кратких словах причины, им выставленные.
1) Формальные трудности. «Если духи существуют, то можно допустить, что передача происходит и от «духа» к человеку, ибо она возможна между двумя человеческими личностями. Однако же такое допущение представляет немалые трудности. Дух умершего не имеет мозга, колебания которого могли бы вызвать в находящемся вблизи человеческом мозге подобные же вибрации; механическая передача посредством колебаний эфира, которую мы можем предположить как средство передачи представлений между людьми, находящимися близко друг от друга или даже соприкасающимися, не может, стало быть, допускаться по отношению к передающему духу, и остается только другой род передачи представлений - без материального посредничества и без зависимости от расстояния. В самом деле, новейшие спириты и принимают на основании медиумических сообщений, что одержащий дух может находиться на каком угодно расстоянии от медиума, служащего ему орудием, и что тесное отношение между ними нисколько этим не нарушается. Но беда в том, что по имеющимся опытам слова и мысли не передаются на далекие расстояния, а передаются только наглядные и возможно живые галлюцинации» (с. 143-144).
Мы имели достаточно случаев убедиться в противном. Что касается отсутствия «мозга», то на такое гипотетическое отрицание можно ответить гипотетическим утверждением о существовании трансцендентального субъекта или метаорганизма. (См. ниже.)
2) Трудности, касающиеся содержания сообщений. «Это содержание обыкновенно бывает ниже умственного уровня медиума и присутствующих; самое большее -оно иногда равняется с ним, но никогда его не превосходит» (с. 145). Мы также достаточно видели, что и это не так.
Следующие за этим слова достойны внимания: «Если духи не имеют или по самому существу дела не могут сообщить ничего лучшего, как только то, что нам уже известно, то вместе с тем отпадает единственный мотив, на который можно было бы указать как на побуждающий их являться к нам - желание сделать нас умнее и лучше» (с. 145). Итак, единственным допустимым мотивом было бы желание сделать нас умнее и лучше. Этот мотив и существует; но, чтоб оправдать его, разве необходимо сказать что-нибудь новое, чего мы сами не знаем? Тема о любви к Богу и к ближнему будет вечно старой и вечно новой, покуда будет речь о нравственном прогрессе человека. Кроме того, г. Гартман допустил же для ясновидения магическую силу «интереса сердца»! Зачем же не хочет он допустить ее и здесь как достаточный мотив? И действительно, если можно допустить, что нечто переживает смерть, то это, разумеется, любовь, сострадание, участие к тем, кто нам близок, - желание сказать им, что мы все еще существуем; и именно эти чувства и служат большею частью мотивом для духовного проявления. Язык сердца везде одинаков; но представления трансцендентального мира, как и представления четвертого измерения пространства, всегда будут для нас недосягаемы. Неудивительно, что о них ничего не сообщается, и требовать их - бесполезно и нелогично.
3) И наконец, «помимо этих затруднений, относящихся к форме и содержанию, гипотеза духов является совершенно лишней; если мы раз уже дошли до гипотезы внушения, то она становится пятым колесом в колеснице. При гипотезе внушения приходится, опираясь на умственное содержание проявлений, доказать, что сомнамбулическое сознание медиума не в состоянии их произвести. Пока не принимаются в расчет сомнамбулическая гиперэстезия памяти, чтение мыслей и ясновидение - все сообщения приписываются внушению духов, дающих такое мысленное содержание, которое чуждо бодрственному сознанию медиума или недоступно для него путем чувственных восприятий. Но как скоро допущены эти три источника познавания вместе с чувственным восприятием, то уже вообще нельзя представить себе такого мысленного содержания, которое по своей природе не могло бы быть из них почерпнуто» (с. 145).
В главе III мы достаточно видели, что и это не так.
И затем г. Гартман заключает: «Таким образом, вся гипотеза духов обращается постепенно в ничто, по мере того как приходится перенести с предполагаемых духов на медиума сначала прямые физические действия силы, потом происхождение самого умственного содержания сообщений» (с. 147).
Я позволяю себе высказать предположение, что после всего сказанного в моем труде это заключение будет, быть может, исправлено самим г. Гартманом, если только он останется верен своей точке зрения, ибо, к счастью, мне нет надобности убеждать его в реальности предъявляемых фактов. Я никогда не терял из виду, что предмет его просвещенной критики - «не фактичность сообщаемого, а лишь заключения, выводимые из сообщенных фактов» (с. 158).
Заканчивая труд свой, мне приятно иметь возможность констатировать, что притязания спиритической гипотезы вовсе не находятся в противоречии с философией Гартмана, как это довольно часто предполагают. Мы имеем об этом его собственное свидетельство в следующих словах:
«Думают, что я предубежден против спиритического доказательства бессмертия, потому будто бы, что моя философская система несовместима с бессмертием и должна рушиться вместе с его признанием. Это заблуждение. Индивидуальная душа или индивидуальный дух, по моим понятиям, представляют относительно постоянную группу бессознательных психических функций абсолютного духа, направленных на тот организм, в котором они находят выражение своего совместного и последовательного единства. Если бы можно было доказать, что существенная часть этого индивидуального организма, т.е. те элементы его формы, которые являются носителями свойств его характера, его памяти и сознания, продолжают существовать в виде, способном действовать даже и по распадении вещественного тела, то неотразимым выводом явилось бы для меня и допущение, что вместе с тем продолжает существовать индивидуальный дух, так как абсолютный дух стал бы по-прежнему направлять соответствующие бессознательные психические функции на продолжающий существовать организм. Наоборот, если бы доказано было, что индивидуальный дух продолжает существовать по смерти, то я из этого заключил бы, что, несмотря на разрушение тела, существенное в организме продолжает существовать в образе, не подлежащем чувственному восприятию, ибо лишь при этом условии я могу представить себе продолжающееся существование индивидуального духа. Таким образом, если бы было доказано, что непосредственно после смерти индивидуальный дух продолжает жить, то это не вызвало бы даже изменения в принципах моей системы, а только расширило бы область ее приложения в известную сторону; другими словами - это не затронуло бы метафизики бессознательного, а только его феноменологию².
(См. Послесловие Гартмана к «Спиритизму» в «Ps. Studien», 1885,8.503-504.)
Спиритизм с самого своего начала высказывал и утверждал это sine qua поп условие для продолжения существования - индивидуального духа». Он именно всегда исходил из того краеугольного положения, что «те элементы организма, которые являются носителями свойств его характера, его памяти и сознания, продолжают существовать в образе, способном функционировать даже и по распадении вещественного тела». Если таково формальное условие a priori, предъявляемое философией, то спиритизм имеет притязание, что представил на него ответ а posteriori. Великая заслуга его состоит именно в том, что он доказал, что темные вопросы, связанные с проблемою нашего бытия, могут быть изучаемы путем экспериментальным. С первых шагов своих он заявил, что мистическая сторона этой проблемы во всяком случае естественная и что все явления, сюда относящиеся, суть явления естественные, подлежащие своим законам. Поэтому совершенно несправедливо со стороны г. Гартмана обвинять спиритизм в том, что «рядом с естественным родом причин он устанавливает еще другой, сверхъестественный, не выводимый из опыта» (с. 147); что спиритизм «допускает особую сферу существования, лежащую за пределами природы»; что позади существующей природы он допускает «скрывающийся, ожидающий нас мир сверхъестественных индивидов» (с. 103).
Спиритизм дает нам сырой материал, каков и тот, который мы почерпаем в нашем ежедневном опыте. Дело философии - подвергать его анализу, критике и толкованию. Наблюдение явлений - дело легкое, но для их объяснения потребны века - даже для объяснения явлений физического порядка. Факт нашего бытия, нашего сознания остается по сие время тайной; надо покориться - эта проблема никогда не будет разрешена; следовательно, мы уже и здесь находимся в «сверхъестественном»; но мы можем расширить его пределы, проникнуть глубже в его бездны. Одна форма сознания не значит еще, чтоб эта форма была единственною возможною; одна форма - та, которую мы знаем, - не менее чудесна, чем другая, которой мы не знаем.
Раз спиритические факты будут признаны и установлены во всей своей совокупности, философия должна будет вывести из них заключение не о существовании мира сверхъестественного с индивидами сверхъестественными, но о существовании мира трансцендентных восприятий, принадлежащих трансцендентной форме сознания, и «спиритические» явления окажутся только проявлением этой формы сознания в условиях времени и пространства мира феноменального. С точки зрения монистической философии спиритизм как в своих явлениях, так и в своей теории легко допустим, более того, он представляется даже необходимостью, ибо он дополняет, завершает это все более и более устанавливающееся мировоззрение, коему недостает только одного - самого существенного: понимания цели бытия вообще и человеческого в особенности. Верховный результат эволюции, столь же очевидный, сколь для нас и понятный, - развитие высших форм сознания - не обрывается внезапно и бессмысленно, как раз в тот момент, когда эта высшая цель достигается. Нельзя допустить, чтобы дело эволюции остановилось на результате, который, даже в наших глазах, еще далеко не совершенен.

¹ «Чепуха все это», - сказал недавно великий Вундт («Гипнотизм и внушение». Москва, 1893, с. 9).
² Ср. «Бессознательное с точки зрения физиологии и теории наследственности» («Das Unbewusste vom Standpunkte der Phisiologie und Desecndenztheorie»), 2-е изд., S. 293-304; 356-358; - Философия бессознательного» («Philosophic des Unbewussten»), 9-е изд., т. II, S. 362.