Правила, извлечённые из Учения Духов

1. Главная цель Спиритизма состоит в улучшении людей. Должно искать в нём только того, что может способствовать нравственному и умственному их успеху.

2. Истинный спирит не есть тот, который верит в проявления духов, но тот, который пользуется их учением. Верование ни к чему не служит, если оно не заставляет подвигаться вперёд на пути успеха и не делает нас лучшими в отношении к ближним.

3. Себялюбие, гордыня, суетность, честолюбие, алчность, ненависть, зависть, ревность, злословие суть душевные язвы, излечивающиеся только любовью к ближнему и смирением.

4. Верование в Спиритизм приносит пользу только тому, про которого можно сказать: «Сегодня он лучше, чем был вчера».

5. Важность, придаваемая благам мира сего, находится в обратном отношении к верованию в духовную жизнь; сомнение в своей будущности заставляет человека искать наслаждений в здешнем мире, удовлетворяя его страстям, часто со вредом для своего ближнего и всегда со вредом для себя.

6. Скорби земные суть лекарства для души; оне её спасают для будущей жизни, как мучительная хирургическая операция спасает жизнь больного и возвращает ему здоровье. Почему Христос сказал: «Блаженны скорбящие, ибо утешены будут».

7. При ваших скорбях смотрите не на тех, которые кажутся вам счастливее вас, но на тех, которые ещё более вас страдают.

8. Отчаяние естественно для того, кто думает, что всё кончается с жизнью тела; но бессмысленно для того, кто верует в жизнь будущую.

9. Человек часто бывает виновником своего несчастия на Земле; пусть он отыщет источник своего злополучия и тогда увидит, что оно не что иное, как следствие его непредусмотрительности, гордыни и алчности и, следовательно, нарушения им закона Божия.

10. Молитва есть действие Богопочтения. Молиться Богу значит думать о Нём, приближаться к Нему, войти в сообщение с Ним.

11. Кто молится с усердием и упованием, тот становится сильнее против искушений зла, и Бог посылает ему на помощь добрых духов. В этой помощи никогда не отказывается, когда о ней искренно просят.

12. Действительно полезно не много молиться, но хорошо молиться. Некоторые думают, что всё достоинство состоит в долгой молитве, между тем как закрывают глаза перед своими недостатками. Для них молитва служит занятием, а не изучением самого себя.

13. Испрашивающий у Бога прощения в своих прегрешениях получает его, только переменив своё поведение. Хорошие поступки – самая лучшая молитва, ибо дела ценятся больше, нежели слова.

14. Все добрые духи советуют молиться. Духи несовершенные просят молитвы как средства для облегчения их страданий.

15. Молитва не может переменить определения Промысла; но страждущие духи, видя, что ими занимаются, чувствуют себя не совсем оставленными и не столь несчастными; она одушевляет их мужество, возбуждает в них желание раскаяния и исправления себя; и может их отвлечь от злых мыслей. В этом-то смысле она может не только облегчить, но и сократить их страдания.

16. Пускай всякий молится по своим убеждениям и таким образом, как ему кажется приличнее, ибо образ ничто, а мысль всё; искренность и чистота намерений – вот главное, одна добрая мысль стоит дороже множества слов, похожих на шум мельницы и в которых сердце не принимает участия.

17. По воле Божией люди, силу и власть имеющие, должны быть защитниками слабых; сильный, угнетающий слабого, проклят Богом: часто он бывает наказан в этой жизни, не в зачёт будущей.

18. Богатство есть вклад, от которого владелец пользуется только процентами; за тем, что он не уносит его с собою в гроб, он отдаёт строгий отчёт в сделанном им употреблении.

19. Испытание богатством опаснее испытания бедностью, потому что оно представляет более искушений к употреблению во зло благ земных. Гораздо труднее быть умеренным, нежели смириться пред волей Божьей.

20. Торжествующий честолюбец и утопающий в вещественных наслаждениях богач более достойны сожаления, чем зависти, ибо не следует забывать конца, их ожидающего. Спиритизм ужасным примером тех, которые жили и которые являются нам, чтобы открыть пред нами свою судьбу, выказывает истину следующих слов Христа: «Возвышающийся будет унижен, а униженный вознесётся».

21. Любовь к ближнему есть верховный закон Христа: «Любите друг друга, как братия; – любите ближнего своего, как самого себя; – прощайте врагам вашим; – не делайте другим того, чего бы вы для себя самих не желали». Всё это заключается в словах «любовь к ближнему».

22. Благотворительность выражается не только в милостыне, ибо есть милостыня в мыслях, в словах и действии. Тот милостив в мысли, кто снисходителен к недостаткам своего ближнего; тот милостив в словах, который ничего такого не говорит, что бы могло сделать вред его ближнему; тот милостив в делах, кто помогает своему ближнему по мере сил своих.

23. Бедный, разделяющий свой кусок хлеба с тем, кто его беднее, более милостив и имеет более достоинства в глазах Божьих, чем тот, который даёт излишнее, ничего себя тем не лишая.

24. Кто питает против своего ближнего чувство злобы, ненависти, зависти и памятозлобия, тот не есть милостив; он лжёт, выдавая себя за христианина, и оскорбляет Бога.

25. Люди всех каст, всех сект и всех племён, вы все братья, ибо Бог вас всех призывает к Себе; итак, подайте друг другу руки, какой бы ни был образ вашего Ему поклонения, и не бросайте анафему друг против друга, ибо анафема есть нарушение закона любви к ближнему, провозглашённого Христом.

26. При себялюбии люди находятся в беспрестанной борьбе между собою; при любви к ближнему они будут жить в мире. Итак, если любовь к ближнему будет основанием их учреждений, она одна может упрочить их счастье на Земле; по словам Христа, она одна может также обеспечить их будущее счастье, ибо она заключает в себе все добродетели, могущие довести их до совершенства. С истинною любовью к ближнему, таковою, как заповедовал её и исполнял Христос, нет более себялюбия, гордыни, ненависти, зависти и злословия; нет более неистовой привязанности к благам мира сего. Почему Спиритизм имеет правилом: «Без любви к Богу и любви к ближнему нет спасения».

* * *

Знамя, открыто водружаемое нами, есть знамя ХРИСТИАНСКОГО СПИРИТИЗМА И СПИРИТИЗМА ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. К нему стекаются уже люди со всех точек земного шара, понимая, что это якорь спасения, оплот общественного порядка, вестник новой эры для человечества.

Мы приглашаем все спиритические общества содействовать этому великому делу. Да протянут они братски друг другу руку с одного конца мира в другой – и они заключат тем зло в нерасторгаемые оковы.

* * *

Неверующие! Вы можете смеяться над духами, смеяться над теми, которые верят их проявлениям. Смейтесь также, ежели дерзаете, над этими правилами, которым они нас учат и в которых заключается собственная ваша защита, ибо если бы любовь к ближнему исчезла с лица Земли, люди растерзали бы друг друга, и вы, быть может, были бы первыми жертвами. Время близко, в которое эти правила, открыто провозглашаемые во имя духов, будут залогом безопасности и признаком доверенности ко всем тем, кто будут иметь их в своём сердце. Один дух сказал: «Смеялись над вертящимися столами; но никогда не будут смеяться над философией и нравоучением, от них проистекающими». И действительно, немалый путь мы сделали в продолжении нескольких только лет со времени этих первых явлений, служивших некоторое время развлечением для праздных и любопытных. Это нравоучение устарелое, говорите вы, духи должны бы иметь достаточно ума, чтобы нам дать что-нибудь поновее этого. («Остроумная» фраза не одного критика). Тем лучше! если оно устарелое; это доказывает, что оно было всегда, и тем более виновны люди, что не исполняли его, ибо одне только подлинные истины вечны. Спиритизм напоминает им это нравоучение не отдельным объявлением, сделанным одному человеку, но голосом самих духов, подобным гласу архангела, вопиющему: «Верьте, что те, которых вы называете «мёртвыми», более живы, нежели вы, ибо они видят то, чего вы не видите, и слышат то, чего вы не слышите; узнайте в тех, которые являются для разговора с вами, ваших родных, ваших друзей и всех тех, которых вы любили на Земле и которых, как то вам кажется, вы лишились безвозвратно; горе тем, которые думают, что всё кончается со смертью тела, ибо они будут жестоко выведены из своего заблуждения; горе тем, которые погрешили против любви к ближнему, ибо они подвергнутся тому, что заставили терпеть других! Внимайте страждущим, вам говорящим: «Мы страдаем за то, что не признавали всемогущества Божия и сомневались в Его бесконечном милосердии; мы страдаем за нашу гордыню, себялюбие, скупость и за все дурные страсти, которые мы не умели обуздать; страдаем за всё зло, сделанное нами ближнему забвением закона любви к нему».

Неверующие! Скажите, учение, преподающее подобные правила, смешно ли, хорошо ли или дурно. Смотря на него с точки зрения общественного порядка, скажите, те люди, которые бы его исполняли, были бы от этого счастливы или несчастны, стали бы они оттого лучше или хуже?

1864г.

* * *

«Они надеются обмануть Всевышнего и тех, кто знает, но обманывают только самих себя и пребывают в невежестве. Какое бы знамение из знамений Божьих ни приходило к ним, они от него отворачивались! Они сочли за ложь и истину, когда та к ним пришла. Придут к ним вести о том, над чем они издевались!»

«Коран», сура 2, ст.8(9),

сура 6, ст.4,5. *

* Мы позволили себе здесь завершить статью Аллана Кардека этой цитатой из «Корана», которую даём в собственном переводе. В таком контексте и звучании смысл её, надо полагать, достаточно прозрачен. (Й.Р.)

БУДУЩАЯ ЖИЗНЬ И НЕБЫТИЕ

Мы живём, думаем, действуем – для нас это несомненно: не менее несомненно и то, что мы умираем. Но, покинув землю, куда мы пойдём, что будет с нами? Сделаемся ли мы лучше или хуже? Будем мы или не будем существовать? «Быть или не быть?» – вот вопрос. Вечно жить или не жить вовсе; всё или ничего; будем ли мы жить вечно или всё исчезнет безвозвратно? Об этом стоит подумать.

Всякий человек стремится жить, наслаждаться жизнью, любить, быть счастливым. Скажите человеку, находящемуся на смертном одре, что он ещё будет жить, что час его смерти ещё не настал; главное, скажите ему, что он будет счастливее прежнего, и сердце его радостно забьётся; но к чему послужит эта радость, эта надежда на счастье, если достаточно одного дуновения, чтобы всё разлетелось в прах?

Есть ли что-либо более угнетающее, чем мысль о совершенном уничтожении? Святые привязанности, разум, прогресс, трудами приобретённые знания – всё будет разбито, всё потеряно. Какая надобность хлопотать о своём совершенствовании, сдерживать свои страсти, развивая свой ум, если не суждено увидеть плодов своих усилий, особенно при мысли, что завтра, может быть, уж ничего нам не будет нужно? Если бы это было так, – то судьба человека была бы во сто крат хуже участи животного, которое живёт настоящей минутой, в удовлетворении своих матерьяльных потребностей, без надежды и упования на будущее. Но внутреннее инстинктивное чувство говорит нам, что это невозможно.

Веря в небытие человек поневоле сосредоточивает свои мысли на настоящем. И как, в самом деле, заботиться о будущем, которого не ждёшь? Эта исключительная забота о настоящем естественно приводит к эгоизму, и неверующий вполне последователен, подходя к следующему заключению: надо наслаждаться жизнью, потому что со смертью всё кончается: наслаждаться возможно больше и скорее, потому что мы не знаем, сколько мы проживём; или приходя к ещё более опасному, для общества, заключению: будем наслаждаться и думать только о себе, так как счастье на земле принадлежит лишь тем, кто ловчее других.

Если совесть и останавливает некоторых, то нет никакой узды для тех, кто ничего не боится. Они думают, что законы человеческие карают только людей неискусных и недалёких, – вот почему они прилагают все свои способности к тому, чтобы обходить их. * Это учение нездоровое и противообщественное, учение, проповедывающее уничтожение, потому что оно уничтожает солидарность и братство – основу социальных отношений.

* «Не пойман – не вор!» – вот одна из главнейших заповедей общества, погружённого исключительно в материю и отвергающего ценности духовные. Общество, построенное на таких началах, несёт в себе самом зародыши своего распада и гибели, ибо подобными принципами отрицаются первоосновы общежития. (Й.Р.)

Предположим, например, что целый народ придёт почему-нибудь к убеждению, что через неделю, через месяц или даже год он будет уничтожен; что ни один человек не останется в живых и что о них не сохранится ни следов, ни воспоминаний. Что он будет делать в течение этого времени? Будет ли он трудиться над своим совершенствованием и просвещением? Будет ли он работать? Будет ли уважать права, жизнь и собственность своих ближних? Захочет ли он подчиняться законам и уважать авторитеты, даже наиболее почтенные, как, например, авторитет родителей? Будет ли признавать какие-либо обязанности? Конечно, нет. И так, если не видим таких массовых примеров, то единичные случаи, как результат учения о небытии, встречаются ежедневно. Если последствия отрицательных учений не так разрушительны, как могли бы быть, то это, во-первых, потому, что у большинства неверующих больше рисовки, чем настоящего неверия; больше сомнения, чем убеждения, и что они больше боятся набытия, чем они стараются это выказать, так как название вольнодумца льстит их самолюбию. Во-вторых, действительно и абсолютно неверующие составляют ничтожное меньшинство. Они невольно подчиняются влиянию мнений, противоположных учений о бессмертии души, и поддерживаются господствующим матерьялизмом, но, если абсолютное неверие когда-нибудь сделается общим достоянием, то общество распадётся. Вот к чему ведёт доктрина полного уничтожения. *

* Один 18-ти летний юноша, страдавший неизлечимой болезнью сердца, узнал от врачей, что более двух лет не проживёт. Он тотчас бросил учение и предался излишествам всякого рода. На замечания, что распутная жизнь опасна в его положении, он отвечал: «Не всё ли равно? Мне осталось так мало жить! Из-за чего я стану утомлять свой ум? Лучше повеселюсь до конца». Это логическое последствие учения о небытие.

Если бы этот юноша был спиритом, он думал бы так: «Смерть уничтожает только моё тело, которое я покину, как изношенное платье, но дух мой будет жить вечно. В будущей жизни я буду тем, чем сделаю себя в этой жизни. Ничто не пропадёт из того, что я приобрету в нравственном и умственном отношении, и всякий недостаток, от которого я исправлюсь, есть шаг вперёд по пути к блаженству. Будущее моё счастье или несчастье зависит от образа моей жизни. Итак, в моих интересах воспользоваться оставшимся мне малым временем и избегать всего, что может истощать мои силы».

Которое из учений предпочтительнее? (А.К.)

Если бы учение о небытие действительно было истиной, то следовало бы его принять, и никакие противоположные ему системы, ни мысль о зле, причиняемом им, не могли бы воспрепятствовать признанию этого учения. Нельзя отрицать, что скептичность, сомнение и безразличие ежедневно распространяются вопреки усилиям религии – это несомненно. Если же религия бессильна против неверия, то значит ей чего-то недостаёт, чтобы бороться с ним, и если бы она оставалась в бездействии, то была бы окончательно побеждена в непродолжительном времени. Чего же ей недостаёт? В наш позитивный век хотят понимать, прежде чем верить, а ей недостаёт подтверждения её доктрины положительными фактами. Также подрывает её несогласование некоторых учений с положительными данными науки. Если религия говорит: бело, а факты доказывают, что чёрно, то приходится выбирать между очевидностью и слепой верою.

При таком положении вещей Спиритизм является преградой распространению неверия, опровергает его не только рассуждениями или указаниями на опасности, которые оно за собой влечёт, но матерьяльными фактами, давая возможность наглядно убедиться в существовании души и будущей жизни.

Каждый волен, конечно, в своих убеждениях, и может верить во что-нибудь или ни во что не верить; но те, которые стараются посеять в умах массы или же в особенности в умах юношества отрицание будущей жизни, опираясь на авторитет своей учёности и своего положения, распространяют зародыши смут и разрушения и берут на себя тяжёлую ответственность.

Есть ещё иное учение, которое отрекается от матерьялизма потому, что признаёт существование разумного начала вне материи, это учение о слиянии каждой отдельной индивидуальности со всемирным Целым. По этому учению, каждый индивидиум при своём рождении получает некую частицу того начала, которое и составляет его душу и даёт ему жизнь, разум и чувство. После смерти душа возвращается к первоначальному источнику и теряется в бесконечности, как капля воды в океане.

Это учение, допускающее хоть что-нибудь, без сомнения, несколько выше чистого матерьялизма, но результаты того и другого одинаковы. Погружается ли человек после смерти в небытие или теряется в общей массе – для него безразлично. Общественные связи для него тем самым тоже оказываются навсегда разорванными. Если в первом случае он уничтожается, то во втором теряет свою индивидуальность, что для него равносильно уничтожению. Самое важное для него, есть сохранение его личности, его собственного «Я» и без этого ему всё равно – быть или не быть! Будущность для него всё так же безразлична, и по-прежнему его занимает только настоящее. С точки зрения моральных последствий, это учение столь же нездорово, столь же безнадёжно, столь же эгоистично, как и матерьялизм.

Кроме того, на него можно сделать следующее возражение: все капли в океане одинаковы и обладают одинаковыми свойствами, как части одного целого; почему же души, извлечённые из общего океана всемирного разума, так мало похожи одна на другую? Почему гений появляется рядом с глупостью, самые высокие добродетели – подле ужасающего порока? Доброта, кротость, человеколюбие – и тут же злоба, жестокость и варварство? Каким образом части однородного целого могут быть столь различны? Скажут, может быть, что воспитание их изменяет. Но откуда же берутся природные качества, раннее развитие, добрые или злые инстинкты, не зависящие от воспитания и часто расходящиеся с окружающей средой и тем обществом, в котором проявляются? Воспитание, без сомнения, изменяет природные качества души – умственные и нравственные, но здесь является новое затруднение. Кто же даёт воспитание этим душам и побуждает их совершенствоваться? Души, по общности своего происхождения из одного и того же источника не могут разниться одна от другой в своём развитии. С другой стороны, душа, возвращаясь во всемирное Целое, из которого она вышла, приносит в него более совершенный элемент, приобретённый ею во время жизни; следовательно, Целое должно в конце концов глубоко измениться и усовершенствоваться. Почему же из него непрестанно нарождаются души невежественные и нечестивые?

По этому учению, всемирный источник разума, порождающий человеческие души, независим от Божества. Это, собственно, не пантеизм, учение которого не вполне с ним сходно. Пантеизм признаёт, что всемирный источник жизни и разума составляет Божество. Бог в одно и то же время – дух и материя; все существа, все тела Природы составляют Божество: это составные элементы, его молекулы. Бог есть соединение всех разумов, а каждая личность, составляющая часть Целого, – есть сам Бог; никакое высшее, независимое существо не управляет Целым; мир – это громадная республика без главы или лучше сказать всякий тут глава с абсолютной властью.

Этой системе можно противопоставить множество возражений, из которых главные таковы: как объяснить, что Божество бесконечно совершенное (иным Его невозможно помыслить) может состоять из частей, столь несовершенных и нуждающихся в совершенствовании? Каждая частица целого подчинена закону совершенствования, и Бог должен совершенствоваться; а если Он постоянно совершенствуется, значит, было время, когда Он был очень несовершенен. Каким образом существо несовершенное, составленное из столь разнородных направлений и идей, могло создать столь гармоничные, столь чудные единством, мудростью и предусмотрительностью законы, какими управляется мир? Если все души – отдельные части Божества, то оне все содействовали составлению законов Природы; отчего же оне постоянно ропщут на них, на собственные свои произведения? Никакая теория не может быть признана истинной, если она не удовлетворяет требованиям разума и не объясняет всех фактов, к ней относящихся; если хоть один случай не может быть ею объяснён, то, значит, теория эта верна не абсолютно.

В моральном отношении последствия этого учения столь же нелогичны. Прежде всего, для души остаётся то же, как и предыдущей системе, слияние с общим Целым и потеря индивидуальности. Если же допустить, согласно мнению некоторых пантеистов, что оне сохраняют свою индивидуальность, то Бог уже не имеет единства воли: тогда Он является соединением мириад разнородных волений. Затем, поскольку каждая душа является составной частью Божества, то ни одна не подчиняется высшему могуществу и, следовательно, не несёт никакой ответственности за свои поступки, добрые или злые; ничто не побуждает её делать добро, и она может безнаказанно совершать зло, так как для неё высшая власть заключается в ней самой.

Эти теории не только не удовлетворяют разуму и стремлениям человека, но в них натыкаешься на непреодолимые затруднения, потому что оне не в силах разрешить всех, ими же возбуждаемых вопросов. Итак, человеку предоставлено выбирать одно из трёх верований: в небытие, в слияние со всемирным Целым или в сохранение индивидуальности души до и после смерти. Логика неизбежно приводит нас к этому последнему верованию, на коем основывались все религии с тех пор, как существует мир.

Если логическое мышление приводит нас к признанию индивидуальности души, оно приводит также и к другому следствию, именно, что судьба всякой души должна зависеть от её личных свойств. Потому что нельзя допустить, чтобы малоразвитая душа дикаря или порочного человека находилась на одном уровне с душой учёного и добродетельного мужа. По справедливости души должны нести ответственность за свои действия; но, чтобы быть ответственными, им нужна свобода выбора между добром и злом; а без этой свободы окажется просто фатализм, при котором не может быть никакой ответственности.

Все религии одинаково признают принцип счастливой или несчастливой судьбы душ после смерти, иначе говоря, наказаний или наград в будущей жизни, выражающихся в учении о рае и аде, которое мы находим у всех народов. Существенное различие между ними однако заключается в определении этих наград и наказаний и особенно тех условий, которые способствуют присуждению к тем или другим. Отсюда произошли противоречивые положения, породившие различные культы с установленными каждым из них особыми обрядностями для прославления Бога, для достижения рая и избежания ада.

При своём возникновении все религии должны были соответствовать степени нравственности и умственного развития человечества; а люди были в начале ещё настолько матерьяльны, что мало понимали духовную сторону культа и потому ограничивали свои религиозные обязанности исполнением наружных обрядностей. В продолжение некоторого времени эти обрядности удовлетворяли ум человека, но позднее, при развитии просвящения, оне стали для него неудовлетворительны. И, если религия не заполняет этот пробел, то люди отказываюся от неё и обращаются к философии.

Если бы религия, сначала соответствовавшая ограниченным понятиям человека, всегда следовала за прогрессивным развитием его разума, не было бы вовсе неверующих. Потребность верить – в природе человека, и он будет верить, если только ему дадут духовную пищу, удовлетворяющую его умственные запросы. Он хочет знать – откуда он и куда он идёт; но если ему указывают цель, не отвечающую его стремлениям, его идее о Боге и положительным данным науки; если, сверх того, для достижения этой цели ему ставятся требования, с которыми его разум не может примириться, то он отвергает всё. Пантеизм и матерьялизм, кажутся ему более рациональными потому, что допускают исследование и рассуждение. Положим, люди рассуждают неправильно, но всё же они предпочитают рассуждать хотя бы и ошибочно, чем не рассуждать вовсе.

Но пусть человеку представят будущее в условиях логических, действительно достойных величия, правосудия и бесконечной благости Божией – и он покинет матерьялизм и пантеизм, пустоту которых сознаёт в глубине своей совести и которые он принял только за неимением лучшего. Спиритизм даёт больше и потому с жадностью принимается именно теми, кого мучают неизвестность и тяжёлые сомнения и которые не находят того, что ищут, ни в верованиях, ни в обыденной философии. Спиритизм имеет за собой преимущества логики и разума, подтверждённые фактами, вот почему борьба с ним была столь безуспешной.

Человек инстинктивно верит в будущее, но, не находя до сих пор никакого твёрдого основания для его определения, предоставил своему воображению создавать системы, породившие разногласия в верованиях. Спиритическое учение о будущем не есть фантастическая доктрина, более или менее остроумно задуманная, но результат наблюдений матерьяльных фактов, доступных нашим чувствам; оно соединит, как это уже твёрдо видно, все разноречивые мнения и постепенно приведёт силою вещей к единству верования в будущую жизнь, построенную уже не на гипотезах, а на неоспоримых фактах. Обьединение понятий о будущей судьбе душ будет первым шагом к сближению различных вероисповеданий, огромным шагом к веротерпимости, а позднее и к полному сближению религий.

1865г.

* * *

ПЕРЕХОД

Вера в будущую жизнь не исключает страх перехода от этой жизни к будущей. Многие боятся не самой смерти, а момента переселения. Страдают или не страдают при переходе? Вот что, собственно, их беспокоит. Об этом стоит подумать, тем более, что этого никто не избежит. Можно отказаться от земного путешествия, но тут все, как бедный, так и богатый, должны совершить этот переход, и как бы он ни был тягостен, ни знатность, ни богатство не усладят его горечи.

Достаточно видеть спокойную и тихую смерть некоторых и ужасные муки агонии других, чтобы судить, что чувства и ощущения не всегда и не у всех в эту минуту бывают одинаковы. Но кто может научить нас в этом отношении? Кто опишет нам физиологический процесс отделения души от тела? Кто расскажет нам свои впечатления в эту великую минуту? На этот счёт как наука, так и религия остаются безмолвны.

А почему? Да потому, что как той, так и другой недостаёт знания тех законов, кои управляют взаимоотношениями духа и материи. Одна останавливается на пороге жизни духовной, другая на пороге жизни матерьяльной. Спиритизм же есть грань соединяющая то и другое; он один может сказать, как происходит переход: либо через более точное определение, которое он даёт свойствам души, либо рассказами тех, которые уже покинули земную жизнь. Знакомство с флюидической связью, каковая соединяет душу и тело, есть ключ к этому явлению, как и ко многим другим.

Инертная материя нечувствительна – это несомненный факт. Одна только душа испытывает ощущения удовольствия и скорби. Во время жизни всё, что испытывает тело, отражается на душе, вызывая в ней всевозможные впечатления. Страдает душа, а не тело; последнее есть только орудие страдания, а страдалец – душа. После смерти тело, отделённое от души, может быть безболезненно изрублено: оно ничего не чувствует. Душа, отделяясь от него, не получает впечатления от ран наносимых телу; она имеет свои собственные ощущения, которые не исходят из осязаемой материи.

Перисприт – есть флюидическая оболочка души, от которой она не отделяется ни до, ни после смерти и с которой она составляет одно целое, потому что одно не может быть постигнуто без другого. В продолжение жизни периспритальный флюид проникает тело во всех его частях и служит проводником физических ощущений души; через этого же проводника душа влияет на тело и направляет его деятельность.

Пресечение органической жизни ведёт к отделению души от тела посредством разрыва флюидических связей, которые их соединяли. Но это расставание никогда не бывает резко; периспритальный флюид отделяется постепенно от всех органов, так что отделение бывает полным и совершенным только тогда, когда не остаётся уже ни одного атома перисприта, связанного с малейшей частицей тела. Болезненное ощущение, которое душа испытывает в это время, зависит от количества точек соприкосновения между телом и периспритом и от большей или меньшей лёгкости или медленности отделения во время перехода. Итак, не надо скрывать от себя, что смерть, смотря по обстоятельствам, может быть более или менее тяжёлой; и вот эти-то различные обстоятельства мы и намерены рассмотреть.

Но прежде всего примем как правило следующие четыре случая, которые можно рассматривать как крайние положения, между коими есть множество оттенков:

1) если в момент прекращения органической жизни отделение перисприта совершилось вполне, то душа решительно ничего не почувствует;

2) если в этот момент связь или сцепление двух элементов были в полной силе, то происходит что-то вроде раздирания, что болезненно отражается на душе;

3) если сцепление слабое, отделение происходит легко и без потрясения;

4) если по окончательном прекращении органической жизни остаётся ещё много точек соприкосновения между телом и периспритом, душа может чувствовать разложение своего бывшего тела до тех пор, пока связь не разорвётся окончательно.

Из этого следует, что страдания, сопровождающие смерть, зависят от силы сцепления тела и перисприта, и что всё, что способствует уменьшению этого сцепления и скорости отделения, делает переход менее тягостным. Наконец, если отделение происходит без всякого затруднения, душа не испытывает никакого неприятного чувства.

При переходе от жизни телесной к жизни духовной происходит ещё один феномен значительной важности: это беспокойство, смущение духа. В это время душа испытывает оцепенение, которое парализует её способности и чувства. Она пребывает как бы в каталепсии и таким образом почти никогда не бывает сознательной свидетельницей последнего вздоха. Мы говорим почти никогда, потому что есть случаи, где она может быть в сознании, как мы это увидим сейчас. Итак, смущение может быть рассматриваемо как нормальное состояние души во время смерти; его продолжительность определена: она колеблется от нескольких часов до нескольких лет. По мере того, как смятение рассеивается, душа как бы просыпается от глубокого сна; мысли спутаны, неопределённы, представления неясны, она видит всё как бы в тумане; но мало-помалу наступает просветление, возвращается память и наконец дух приходит в себя. Но пробуждение это бывает различно, смотря по индивидуальности; у иных оно спокойное и производит чудное ощущение, у других оно полно ужаса и тревоги и производит впечатление страшного кошмара.

Миг последнего вздоха, стало быть, не самый трудный, потому что душа обыкновенно находится тогда в бессознательном состоянии; но перед этим она страдает от разложения материи в продолжение агонии, а после – от мук смятения. Поспешим сказать, что это состояние не общее. Сила и продолжительность страданий, как мы уже говорили, находится в зависимости от сродства, существующего между телом и периспритом. Чем больше это сродство, тем большее усилие должен сделать дух, чтобы освободиться от связей, и тем мучения его сильнее и продолжительнее. Но у некоторых эта связь так слаба, что освобождение происходит само собой и безболезненно. Дух отделяется от тела, как спелый плод падает с ветви – это случай, когда смерть покойна, и пробуждение мирно.

Нравственное состояние души больше всего влияет на лёгкость освобождения. Сродство между телом и периспритом зависит от привязанности духа к материи. Оно всего сильнее у людей, чьи помыслы сосредоточиваются на матерьяльной жизни и её наслаждениях, но почти отсутствует у тех, чья чистая душа заранее слилась воедино с жизнью духовной. Медленность и трудность расставания определяется степенью чистоты и дематерьялизации души, и от каждого зависит, сделать это отделение, или переход, по возможности легче и беззаботнее.

Итак, установив это положение и теоретически, и как результат наблюдения, нам остаётся рассмотреть влияние разных родов смерти на ощущения души в последнюю минуту.

В случаях естественной смерти, которая происходит от истощения жизненных сил болезнью или летами, освобождение происходит постепенно; у человека, душа которого дематерьялизована и мысли оторвались от всего земного, освобождение почти полностью происходит ещё до смерти; тело живёт ещё органической жизнью, а душа уже вошла в жизнь духовную и держится на такой тонкой связи, что она без труда прерывается при последнем биении сердца. В таком положении дух может уже обладать всем своим ясновидением и быть сознательным свидетелем прекращения жизни своего тела, от которого он рад избавиться; для него смятение очень непродолжительно: это минута спокойного тихого сна, от которого он пробуждается с чувством несказанного счастья и надежды.

У человека матерьяльного и чувственного, который жил больше телом, чем душой, для которого духовная жизнь – ничто, так как он даже в мыслях не допускает её, всё способствовало укреплению связи, которой он был привязан к материи, и ничто не помогало её ослаблению при жизни. С приближением смерти, отделение происходит также постепенно, но с большими усилиями. Судороги агонии – признак борьбы духа с материей: иногда он сам хочет разорвать связи, которые ему сопротивляются; иногда же хватается за тело, чтобы удержаться, но неодолимая сила отрывает его по частям с огромными усилиями.

Дух тем более цепляется за телесную жизнь, что он ничего не видит после неё; он чувствует, что жизнь от него уходит и хочет её удержать, и вместо того, чтобы свободно отдаться движению, которое его увлекает, он сопротивляется всеми силами и таким образом может продолжить борьбу на целые дни, на недели и даже на месяцы. Без сомнения, в это время дух не пользуется ясным сознанием: смутное состояние началось задолго до смерти, но он от этого страдает не меньше; и к хаосу, в котором он находится, к неуверенности по поводу того, что с ним будет, прибавляется ещё смертельная тоска. Смерть наконец приходит, но не всё ещё кончено; смятение продолжается, он чувствует, что он жив, но не знает, что это за жизнь – матерьяльная или духовная. Он продолжает бороться до тех пор, пока не порвутся последние нити, прикрепляющие перисприт к телу. Смерть положила конец физической болезни, но она не устранила последствий её; пока ещё существуют точки соприкосновения между телом и периспритом, дух продолжает чувствовать их воздействие и страдает от этого.

Совершенно иное бывает с духом, уже отрешившимся от материи при жизни, даже при самых тяжёлых болезнях. Флюидические связи, соединяющие его с телом, слабы и обрываются незаметно; потом его вера и надежда на будущее, которое он уже провидит мысленно, а иногда даже реально, позволяют ему смотреть на смерть как на избавление, а на страдания – как на испытание. Отсюда нравственное спокойствие и покорность высшей воле, смягчающие его страдания. Так как эти нити порываются в самый миг смерти, то он не испытывает никакой болезненной реакции: он при своём пробуждении чувствует себя свободным, радостным и освобождённым от тяжкого бремени.

В случаях насильственной смерти условия не таковы. Никакое частичное разъединение не могло подготовить предварительного отделения перисприта от тела; органическая жизнь, в полной своей силе, внезапно останавливается; освобождение перисприта начинается только после смерти и, в этом случае, как и в других, не может произойти мгновенно. Дух, захваченный врасплох, как бы ошеломлён, но, чувствуя, что он продолжает думать, уверен, что