Общая характеристика сонма Богов

     В отличие от индийского[389], греческого и римского мифотворчества, славянская религия меньше всего занимается антропоморфическими чертами Божеств. Наши предки удовлетворялись прямым изображением роли таковых в жизни, не наделяя их чисто человеческими побуждениями и не создавая историй, в которых действуют Божества, друг с другом конкурирующие. В то время как[390] в Греции и Риме Божества в сущности были не больше[391] как обожествленные люди, занимающиеся всем, чем занимаются люди же, у славян Божества выполняют роль, какая им назначена Сварогом, и если вмешиваются в жизнь людей, то не как люди, с человеческими мотивами любви, ревности, зависти и обмана, а как Божества, покровительствующие людям. Поэтому и нет адекватности между Зевсом-Юпитером и Сварогом. Есть она, может быть, между Зевсом-Юпитером и Одином германцев, которые тоже впали в конце концов в хитроумное мифотворчество, но нет ее в славянском сонме и его жизни. Всего лишь одна диада Чернобог—Белобог отражает стремление человека навязать и Божествам антропоморфичность[392], но и та имела целью установить причину смен времен года, но не внедрение интриги в жизнь Божеств. Потому-то и современная идентификация[393] американской школы не соответствует славянскому религиозному мировоззрению. Вместе с тем, это еще один аргумент в пользу того, что славяне стояли ближе к источнику ведизма, ибо из него они вынесли представление о Божествах, как занимающихся божественными делами, а не подражающих людям в их жизни. Славяне стояли ближе к

 

158

единобожию, как и ведийцы, «называвшие Божество разными именами», в то время как другие арийские народы от единобожия перешли к политеизму. Поэтому и в Сказах Захарихи, несмотря на обилие разных тем, нет и не проявляется тенденция приписать Божествам человеческие качества или намерения. Боги помогают людям, но не живут, как люди. У них нет человеческих побуждений, страстей, чувств. Божества, по Сказам, могут приходить, чтобы научить людей полезному знанию, но не для вмешательства в их жизнь, наравне с ними. Боги славян лишены антропоморфичности. Они не гоняются за женщинами, желая обладать их ласками, и от таких союзов не рождаются полубоги [как у] греков и римлян. Есть небольшая тенденция в культе Ярилы, но и там скорее это Божество распаляет страсти человека, а не пользуется ими. Язычество, более близкое к ведизму, не стремилось к созданию таких мифов. Божества, тем не менее, помогают людям в их борьбе с врагами, рати Перуна обрушиваются на них, поражают, обеспечивают победу. Меч-Кладенец сказок — Меч Перуна, но это все, что делают Божества. Мифология славянства идет другими путями. Она объясняет космогонию, дает бесчисленные вариации на тему помощи Божеств, как в научении скотоводству, так и земледелию, но и только. Славяне просили очень мало, как и ведийцы, но славили Божества, тоже как ведийцы, и потому «Слава Богу!» так прочно привилось в русском языке. На Карпатах говорят: «Слава Иисусу, Деве Марии!»

 

 

Символика чет—нечет

     Числобог — Божество учета, оно же Божество периодов, благоприятного и неблагоприятного, Чет-Нечета. Предки наши подметили, что все явления, более или менее, можно разделить на две категории: Чет и Нечет. Они думали, что Чет и Нечет действуют в пределе Семи, после чего восьмой — начало нового Чета-Нечета, а последний вовсе не является «арифмологией», но исканием личного для каждого человека Чет-Нечета. Одному единица — Чет, а другому — Нечет. Так, одним везет в первые три дня, другим в последующие, третьим в седьмой, первый, второй и т.д. Ряды чисел благоприятных и неблагоприятных, конечно, вышли из охоты, где удача — Чет, а неудача — Нечет. Волхвы составили правила исчисления Чета-Нечета, к которым прибегали князья, старшие родичи и т.д., в трудные в государственном смысле дни. Гадание, в таком случае, основано не только на внешних признаках успеха и их интерпретации, объяснении, но и на счете:

 

159

…Счетным курицу зерном…

кормили…

(Жуковский, стихи:
«Раз в Крещенский вечерок девушки гадали»)

     Читали трижды молитву, прежде чем начинали какое-либо дело, считали до трех, прежде чем броситься в воду: «раз, два, три!» В заклинаниях, при заговаривании Руды-Крови (Рудра — Сива[394] у ведийцев), произносили семь раз молитву, потом формулу заклинания. Против лихорадки-Навья читали трижды Отче Наш. Все это отголоски древнего Чета-Нечета. Новгородский гость-купец, успешно продавший Ганзе[395] товары, считался «в чете». Отсюда и «почет». Неудачник был в «Нечете». С ним считались, или не считались, сообразно успеху его дел. Числобог, вероятно, был одним и тем же лицом с Велесом. В самом течении года был Чет — весна и лето, и Нечет — осень, зима. Зимнее время благоприятно после Коляды, когда наступает новое Коло Года, и неблагоприятно до Коляды, то есть в начале Осени, Зимы. Покупать в это время можно было, но продавать в чужие земли было невыгодно. Ждали времени после Коляды, то есть после Рождества. Отсюда и желание угадать Чет, когда можно, а когда нельзя начинать новое дело. Всякий огнищанин считался с Четом и Нечетом, обращаясь для этого к кудесникам, волхвам, которые знали, когда начинать то или другое. Оттуда же вышли и всякие суеверия: «нельзя начинать Похода, если солнце затмилось!» («Слово о полку Игореве»), нельзя было земли пахать в этот момент. Вообще, что можно было делать, а что нельзя, сам огнищанин решал, но больше воздерживался в случаях, казавшихся сомнительными. В таких случаях обращались к старикам, Дедам-Бабам, которые знали, будучи старыми, еще традицию предков. Что значил шум в ветвях? Что значило, что Солнце[396] утром[397] было в красных облаках? Что значил неожиданный переполох среди птиц? О чем журчит ручей? Что говорит пень в лесу? Не говорит ли он: «Нечет»[398]?

     В древности Божества высказывали свою волю иносказательно, посредством разных внешних манифестаций[399], шума ли ветвей, когда нет ветра, или же посредством иного знака, зверя, птицы, неодушевленного предмета. Шум воды, например, мог показаться жалобным, как бы плачущим. Это могло означать смерть кого-либо из близких. Сыч, поселившийся в трубе дома, должен был, например, быть изгнанным во что бы то ни стало, и как можно скорее! Удод, поющий: «Худо тут! Худо тут!», предвещал отъезд и переселение, а потому тот, кому принадлежала земля и хата, гнал его прочь, прежде чем тот не прокричал трижды своего «худо тут» Всякое неестественное явление — курица, кричащая петухом, телица, давшая двуглавого теленка, собака, в лае которой находили нечто неестественное, должны были быть немедленно уничтожены, изгнаны со двора или отданы кому-либо, кто

 

160

не боялся такого дара. Черная кошка, например, если она не имела ни единого белого волоса, считалась колдовской! Корова, начинавшая реветь в ночи, или же лошадь, начинавшая беситься, бить копытами в стену конюшни, считались «одержимыми Домовиками». Абсолютно такое же поверье существовало на Рюгене, где была Белая Лошадь, содержавшаяся при Храме. Если утром она была в мыле, значит, она скакала всю ночь, и на ней ездил Перун, или Радогощ, что было признаком неминуемой войны, и тогда созывали воинов, собирали припасы, готовились, а соседи, германцы, видя их приготовления, готовились сами, в результате была, конечно, война, и поверье, таким образом, оправдывалось! Так, присутствие ласки, зверька, якобы «любящего лошадиный пот», для чего оно прыгало на шею лошади и заставляло ее биться, потеть, могло вызвать кровопролитие между славянами и германцами. На самом деле ласка ищет, как добраться до сонной артерии, чтобы прокусить ее и напиться крови, ибо это кровожадное животное, но не может, ибо артерия находится дальше, чем ласка может достать, а потому она возится с конем, кусает его не туда, куда надо, и тот бьется, стараясь сбросить опасное животное наземь[400]. Однако, люди объясняли такое поведение коня, как признак грядущей войны. Еще до сих пор крестьяне всего мира смотрят на небо, ждут дождя или сухой погоды, и стараются по виду облаков, положению луны или солнца определить, будет ли дождь или будет солнечная погода. Из этих усилий возникла метеорология. Однако, прежде чем она появилась, потребовалось развитие всех наук, вместе, чтобы создать общую культурную почву. Язычество потому и создало Веды («Риг-Веду», «Сама-Веду», «Атхарва-Веду» и др.), что оно в Ведах искало объяснения всего, как явлений в мире, так и человеческой судьбы, а главное, воли божественной. Человек хотел знать, чего она от него хочет. Он верил в то, что Божества ему диктуют свою волю.

     Каким-то углом сходятся вместе Летний Коляда и Лесобог, ибо Жар-Цвет (Папорот-Цвет), в Купалину Ночь Летнего Сольстиса[401], цветет обычно в лесу или на поляне, и в передаче материальных благ участвует, таким образом, и Лесобог. В его ведении находятся не только леса, рощи, но и заросли вообще, кусты, терны, везде, где есть не только трава, но и многолетние кусты, или деревья. Даже одинокое в поле дерево, береза, например, является его местом. Кроме этого Божества есть еще много Малых Божеств, как Кущич-Бог, Листич, Стеблич, Вятич-Бог[402], Корич-Бог, Земич-Бог, Норич, Кветич, Грибич, Ягодич, Зернич, Травич, Зверич, Птич, и с ними Малейшее Божество, Пчелич, покровитель насекомых, а в болотах и озерах, реках — Водяник, или Водяной, с ним Русалки, Езерницы, Малые Божества — Ключич, Речич, Езерич, Камышанич и др. Все эти Божества язычества и являются «Лесной Нечистью», ибо христианство им объявило

 

161

войну. Между тем, в примитивном анимизме[403], идущем еще из Азии, есть много поэтической красоты. То, что это не был просто анимизм, а персонажи, каждый со своими функциями, видно из поговорок: «Сади веничка (березу), да проси Кореничка[404]!» «Кореничек» — Коренич, если он не пожелает, корень дерева не укрепится. «Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла! Ай, Люли, Люли, стояла!» Что в этой песне? Береза — Семиково Древо, а поется о ней потому, что,[405] вместе с тем, при березе призывают и Люль-Лялю, Богов деторождения, и таким образом, разъясняется, что люди, желавшие детей, делали приношения у березы в поле, призывая при этом Люль-Лялю. «Стебелек, стебелек, почему растешь вбок?» — «А куда молишься, туда и клонишься!» — это поговорка делает намек на неурожай, проистекающий из оставления древних Божеств, чем, вероятно, его и объясняли. Христианство везде насаждалось силой, и язычники ему сопротивлялись. Первая же неудача объяснялась наказанием за отступничество от веры предков. Лесные тайны этим не ограничивались: там еще были лесные Русалки, Лесницы, Наяды. Они призывали путника в жаркий день отдохнуть под деревом, постилали ему мох вместо подушки, плясали над ним, качались на ветках, как на качелях, а то заводили хороводы в верхушках деревьев, танцуя над ним. Охотники и сегодня рассказывают различные приключения, а в те времена они рассказывали еще больше, наконец, даже сами веря. Достаточно приготовиться к необычному, чтобы его увидеть. Наконец, в лесах жили отшельники, волхвы и кудесники, и они могли заставить охотника видеть то, что им хотелось. Звероловы с ними общались, доставляли им дикий мед, делились хлебом, творогом и яйцами, обычной пищей того времени, давали шкуры для одежды зимой, но вряд ли мясо, так как эти отшельники были постниками, отказывались от говяда, идя в Лесобожье. Леса же и рощи служили храмом для язычников. Значит, по их верованиям, там никакой нечисти не было.

     Хотя в нашем распоряжении и нет, или почти нет документальных данных для утверждения всего вышесказанного, но в детстве нам пришлось расти среди народа, и то, чего нет в книгах, мы почерпнули из его верований, живущих в виде сказок, Сказов и Былей. Существовало, например, поверье в Юрьевке, что больное дерево надо было перевязать конским волосом, и тогда оно поправляется. Волос-Велес, и перевязать дерево волосом, значит — поручить его Велесу, Врачу Неба, так как он не только был Божеством Мудрости, но и всякого знания, а значит и медицинского. В Юрьевке было мало деревьев, были тополя, акация, и очень мало фруктовых деревьев. Они часто заболевали, так как зима была суровая в этих краях. Потому-то и заботились крестьяне, если дерево начинало хиреть. Так, когда абрикосы заболевали, что происходило от вырождения, юрьевцы

 

162

говорили: «Треба ему привезти издалека дерево под пару[406]!» И действительно, если привозили дерево, сажали рядом, то уже косточки абрикосов от первого дерева давали хорошее дерево. Объясняется это, конечно, перекрестным опылением, и таким образом, возрождением живого дерева. Однако, в воображении народном это происходило оттого, что «дереву невесту делали». Вступая в «брак» с другим деревом, оно мужало, становилось здоровее. Вишня имела в Юрьевке религиозное значение, так как взвар, ритуальный суп из сухих фруктов на Свят-Вечерю, должен был непременно содержать мед и вишни, Весеннее Дерево, потому что оно цветет первым. Вишневая палка считалась столь же угодной Богу, как и дубовая. Без такого «кия» старики не ходили в Церковь и совсем не могли идти на Зворожины. Чтобы быть принятым на Зворожины, надо было иметь в руках вишневую палку. На Рождестве без вишневого цвета в Церковь не шли! Надо было, особенно девушкам, идти с цветущей веткой на службу в этот день, а войдя, обычно, одну веточку оставляли и у подножия Иконы Рождества, на житной соломе, лежащей перед ней. Лесовик в Юрьевке, считалось, сидит в каждой поросли, в каждом кусте шиповника или терна. Тополя называли «Ладным Деревом». Лесной мир, таинственный уже своей тишиной и игрой света и теней, располагал человека к еще большему ожиданию таинственного. Достаточно было треснуть сучку в тишине, чтобы человек вздрогнул и вообразил, что угодно. Если же слышался при этом невообразимый шелест, или шум, то значит, был кто-то возле него! Это присутствие неизвестного пугало охотника, а так как христианство внушало, что неизвестное — «нечистая сила», то человек крестился и читал молитвы, чтобы прогнать эту силу.

     Ночью, конечно, страхи были еще большими. Всюду казались ему огни или чьи-то «сверкающие глаза». То могли быть огоньки гнилушек, звериные глаза, но все это приобрело вид «нечистой силы».

 

 

Легенда о Беловодье

     В XV-м и XVI-м веках на севере Руси возникла легенда о Беловодье. Были люди, всю жизнь искавшие это Беловодье, нечто подобное потерянному Раю, одним концом своим как бы являвшееся продолжением легенды о Граде Китеже, а другим — известного в германском мире «Шлараффенланда»[407]. В «Шлараффенланде»[408] людям все дается крайне легко. Захочет человек есть, как неизвестно откуда появляется Скатерть-Самобранка, блюда одно другого лучше и вкуснее, вино, фрукты, все, что хотите. Вероятно, «Шлараффенланд»[409] происхождения славянского,

 

163

и является измененным бюргерским мировоззрением[410], тем же мифом Беловодья. Беловодье находилось где-то в Азии, и люди, проходя в Беловодье, должны были идти северным берегом Каспия. Направление, в общем, если взглянуть на карту, на Семиречье. Конечно, вопрос не выяснен, является ли Семиречье Индустана идентичным с Семиречьем Туркестанским, но можно предположить, что Беловодье и прародина славянства — одно и то же. В начале пращуры наши были приблизительно в этих землях, и действительно экспедиция Козлова нашла на Алтае становища древних скифов, где были найдены целые конюшни, с оставшимися на месте лошадьми, сбруей, седлами (казачьего типа!), каковые найдены и на Юге Руси. Значит, скажем, сначала скифы-сака[411]-арийцы были в Семиречьи (Балхаш), но могли оттуда пройти, под давлением кочевников-гуннов, спуститься к югу, в Семиречье Инда (Индустан). С другой стороны, вся эта земля могла быть их хабитатом[412], и они могли ее утерять, кусок за куском, постепенно, в течение веков, отходя все дальше на юг. В сказках народное творчество говорит о крае, идентичном с Беловодьем, где «реки текут молоком и медом в кисельных берегах», что соответствует и «Шлараффенланду»[413]. Под этим народное воображение понимает «Страну Злачную, где люди не старятся, где нет зла, и где — Вечное Блаженство». Это же воплощает в себе идея Рая. Таким образом, Беловодье-Рай, «Шлараффенланд»[414] (присвоенный германцами[415] взятый у славян миф) или же Страна Счастья. Такие мифы возникли, как мы знаем, и у американских индейцев, как у гуарани (Бразилия). Они приводили к массовым миграциям народов. Вопрос, как они кончались[416], хорошо или плохо для этих народов. Для славян эта миграция кончилась, в общем, хорошо, но для гуарани плохо. Но, придя на новые места, славяне вспомнили старые, сравнили, и нашли, что старые места были в некоторых случаях лучше, а дальше даже стали приписывать этим старым местам те же качества, что в свое время новым. Как всегда, плохое забывается. Из таких источников и выросла идея Беловодья. То был древний, украшенный воспоминаниями и сердечными преувеличениями, образ прародины. Люди ищут счастья, и по-человечески можно понять верящих в счастливый край.

     Возможно, что все эти наши[417] так называемые «землепроходцы»[418] были движимы подобной идеей. В основе своей, само название говорит, что речь идет о земле с Белой Водой. Что такое «Белая Вода», если не Живая Вода? Живой Водой скотоводы и земледельцы называют проточную, свежую воду, годную для питья и водопоя. Мертвой, в отличие от первой, называли воду стоячую, болотную, негодную для питья или водопоя. Беловодье, следовательно, земля с проточными водами. Тут мы сразу видим в этом направлении, севернее[419] Каспия[420] и к востоку[421], либо Семиречье, либо[422] к юго-востоку —[423] Сапта-Синдху, Семиречье на реке Инд. Оттуда вышли пращуры, в поис-

 

164

ках счастливой страны, и туда, после разочарования, трудностей и несчастий, стремились потомки. Исторически[424] такое явление совершенно правильно, ибо предки, придя на новые места, осознали, что и старые не были такими уж плохими. В преистории славян были такие, даже большие передвижения. Например, когда, побыв несколько веков в Карпатах (Карпеньские Горы), славяне двинулись было на восток, но встретили сопротивление уже усевшихся на юге Руси племен и народов, повернули к северо-востоку, где наткнулись на кельтов (кельцев) и германцев, что и заставило славян вернуться на Днепр, его верховья и на Вислу. Вероятно, видя трудности жизни на новых местах и вспоминая идиллические рассказы Боянов о прошлой вольной жизни, славяне и решили вернуться обратно, на Живые Воды Семиречья (Сапта-Синдху). Оставшись все же на Днепре, из-за сопротивления других народов, которые сами шли из тех же краев, славяне затаили мечту о Счастливом Крае, которым, на этот раз, стала их прежняя родина, и стали о ней говорить в легендах. Одна из этих легенд стала общеизвестной и дала начало «землепроходческому движению в Беловодье». Только что пережившая монгольское иго, Русь снова вспомнила, что предки ее жили в землях, где таких ужасных несчастий не бывало. Беловодье стало вдвойне притягательным. Тут пришло Смутное Время, когда вся Русь подверглась новым тяжким испытаниям. Легенда вспыхнула с еще большей силой. Надо было куда-то уйти от страданий! Беловодье было таким местом. Туда отдельные смельчаки и стремились. Другие хотели уйти от гнета царских воевод, третьи —[425] от надвигавшегося Смутного Времени, четвертые —[426] от начавшегося Смутного Времени, пятые —[427] от ужасных воспоминаний Смутного Времени и от начавшихся бунтов на Волге и т.д. Беловодье — страна, где нет несчастий, где много земли, травы и воды. Что надо мирному поселенцу? Именно это. Жену он мог еще где-либо сыскать у соседей, а вот мирных условий и привольности он на Руси не мог найти. Значит, оставалось одно — искать Беловодье. Люди уходили на эти поиски, скитались годами, находили новые места, потом возвращались, чтоб разыскать желающих переселиться, попадали на кочевников, которые их истребляли, или бросали в рабство. Так ширилась Россия!

 

 

Сива-Сивый — Божество зимы

     У ведийцев была мифология, выработавшаяся в течение веков, но она исчезла у славян, [у которых она] была лишена антропоморфизма, ибо славяне, утратив мифологию ведийцев, вернулись к прямому пониманию Божеств[428] как атрибутов Сварога, Бога-Отца. Одно из двух,

 

165

либо они ушли без жрецов и книг, «Риг-Веды» и других, либо потеряли ключ к чтению таковых, потеряв жрецов, которые так и не успели им передать письменной традиции, не имея нужных для этого несколько лет[429], которых могло и не быть в распоряжении наших Предков. Может быть и так, что жрецы, ушедшие со славянами, решили больше «Риг-Веде» не следовать, а реформировать религию, избавив ее от тысячелетних наслоений. Во всяком случае, виден отрыв в эти времена от ведической традиции. Она потом возникает в виде язычества, уже лишенного сложной ведической трактовки. Венды и вильцы («Вила»[430] — «Русалка»[431] по-чешски;[432] значит, вильцы или вилки — племя, верившее в Русалок), как ближайшие к Ведам, сохранили имя Сивы-Рудры в названии их города[433] Ретра (название передано германскими источниками, и могло в самом деле звучать как Рудра, тем более, что древнегерманское произношение «тэ-аш»[434] было близким к зубному[435] «де», как у англосаксов[436]. Тогда получается вместо «Ретра»[437] — «Редра»[438]). Но венды же сохранили и имя Сивы[439], которое дали Богине Сиве. Это, по всем данным, была Богиня Зимнего Времени. На юге говорится: «Пригорюнилась слива, подходит Сивый!» Смысл таков: «Пригорюнилась слива, идет Сивый с Зимой!» Другая пословица говорит: «Солому носи, да Сивого проси!», что[440] надо понимать так: «Солому неси, да Сивого проси, чтоб не студил сильно!» На юге топят соломой, потому «солому носи» значит — «топи соломой печь, проси у Сивого тепла!» «Стриб задул на диво, помогает Сивый!» Видно, что Стриб — Божество Ветра — дует, а помогает ему Сивый — Зимнее Божество.

[441] Зима — праздник Коляды. Полярная Звезда называлась «Коло Коляды», что указано и в первых книгах по астрономии[442]: «Коло[443] потому бо прозванье такое имеет, понеже на едином месте среди всех стоит». Созвездие Ориона — «Трезуб Коляды» — древнейшее название, символ Зимы и Сивого. В каждом дворе, по обычаю, славяне ставили «подобы» Богов в зимнее время. От этого осталась у нас Зима-Боярыня, которую ребята катали из свежего снега, одевали в старую юбку, фартук, давали в руки метлу, чтоб «заметала снег», на голову надевали соломенную шляпу, глаза делали из чернослива, нос из моркови, а зубы из зеленого гороха. У ног, окутанных рогожей, ставили по Снопу, с лета, Первый и Последний, в напоминание о жатве. Кругом вытаптывали площадку, на которой сыпали зерна птицам: ячменя, проса, гречки, жита. Стояла «Зима» все Святки, а на Масляной делали другую Бабу, клали ее в сани, величали Масляной, вывозили за село, а там сжигали, а в это время кругом Зимы-Боярыни наваливали соломы, зажигали, пели, плясали, потом, когда от растаявшей Зимы один бугорок оставался, пили суряницу, крепкую брагу, и гоняли по снежным улицам окутанное соломой, просмоленное насквозь, горящее колесо. Обычай этот идет из глубочайшей древности, и в китайских хрониках говорится, что скифы-саки, в

 

166

Фергане, нашей прежней родине, делали точно так же, и так же праздновали Зимние Святки. Скифы-саки были нашими предками. Они гоняли в степях скот, проповедовали ведическую религию, а затем, когда переселились на черноморские берега, их религия превратилась в языческую. Приняв затем от Византии христианство, они оставили свои языческие верования, но некоторые обычаи уцелели, и среди них — празднование Зимнего Коляды и Солнцеворота. К Святкам в старые времена народ готовил крепкую Суряницу, род браги, заваренной на сене, ржаной и яшной соломе, сухих вишнях, терне, сливах с медом (взвар, отчасти, по своему фруктовому составу, приближался к Сурянице, однако в последней нужны были еще сено и солома). На Рождестве эту Суряницу пили и пели песню:

Приходила Мать-Зима

снеги разбросала,

птичкам вешала корма

на вишенье — сало,

а мы сена принесли,

заварили густо,

а мы снега намели —

ледяного хруста!

Суряницу во дворе

на ночь оставляли[444],

чтобы звезды в серебре

сусло освящали,

да чтоб Сани во Снопах

Праду показали,

да чтоб Дуба на полях

заново венчали!

Стойте, сани, во дворе,

Суряница — на Костре!

Вышел Месяц с серебром,

добрословил нас добром!

А мы — жито ставили,

а мы — снопа славили,

Зоревую Птицу

Ясну Суряницу!

(Юрьевка, на Днепре)

     Последний текст — содержание статьи, напечатанной в «Родных Перезвонах», Брюссель, Бельгия, декабрь 1953 г.

     Все подчеркнутые атрибуты здесь — ведического происхождения, или же языческого, скотоводческо-земледельческого. Нам кажется, что он подтверждает наши представления еще лучше, чем в форме рассуждений, в других местах нашего труда.

     Зима — возвращение Колядина Кола, и даже проповедь христианства не могла доказать, что это не так. Потому-то зимние верования удержались крепче в народе. Зима — образ человеческой старости: «Зиму сгрудишь… глаз-чернослив да волос сив».

     В другом месте:

 

167

Пошла Зима-Старица

по земле бояриться,

а идет не сама

та Зима,

а с Хворобами

да с Кустробами!

А зайдет к кому во двор,

и — хворает тот с тех пор.

А ты, муже, бери Девясилу,

да влей

дрождей

до[445] бадьи,

да свари соломы

от Костолому,

да сброди, не перекваси,

а через пять дней

брагу ту пей.

Вот и поможет тебе Сноп,

и отпустит Кустроб!

И Мар-Мара отойдет

на целый год!

     Таким образом, Суряница есть в то же время средство против зимних болезней-хворобы. В этой песне-сказе, переведенной с южнорусской речи, заключается не только описание Зимы, как группы старых Божеств, не всегда благоприятных человеку, но и рецепт Суряницы, средства от хворобы-простуды. Употребляя этот напиток, можно избавиться от хвори на целый год.

     Конечно, славянское язычество можно объяснить и такими малокультурными словами, что от него ничего, кроме примитива не останется, но можно вникнуть и в его смысл, вероятно, бывший прерогативой волшебников-кудесников, когда оно становится весьма стройной системой, где все на своем месте. Но и в этом случае мифологических запутанных отношений в нем не найдется: язычество было осколком природы, где смена циклов ясна и незапутана. Солнечная сущность этой религии тоже ясна. Мифотворчество русского народа ушло в сказки, где оно прятало идею Божеств, как помогающих торжеству Добра, и [где говорилось,] как всякое действие приводит к торжеству морального начала. В вышеприведенном стихе-песне говорится о Девясиле-корне[446], который помогает при простуде. Девясил, действительно, священное растение и имеет лечебные качества.

     Среди персонажей, сопровождающих Зиму-Сиву, перечисляются Кос-

 

168

тяник-Мороз, то же, что и Мороз-Красный Нос русских сказок, Коструба-Злой Мороз, вероятно, идентичен Морозу-Белому Носу. Коструба, с ударением на «у», в народе назывался Мороз, при котором «жжет как на костре». Отдаленнейшая реминисценция Купалина Дня, когда «костер горит» и жжет теплом. Малые Божества, сопровождающие Зиму-Сиву, не имеют большого значения. Они не могут сделать непоправимого зла человеку, если он бережется, и не стремятся, в общем, делать это зло, потому что это не злые Божества, а просто неизбежные в этом случае, хоть и неприятные по своим качествам Божества. Без них Зимы нет, а Зима нужна для отдыха Земли, для озимей, и даже для Яри, потому что непромороженная Земля имеет много сорняков, личинок, зверей (полевых мышей), вредящих весной всходам. Зимние Божества удручают человека, пугают его, но ему даны обещания Коляды, Крышнего и Ярилы. Он ждет, после снегов и льда Зимы, расцвета природы и длинного дня. Он проходит порог длинной ночи, чтобы снова видеть, как она укорачивается и как день усиливается, Хорос побеждает Ночь, Велес «прибавляет дня на волос!» Овсени прошли, после Лета, принесли подсчет урожая. Хозяину надо отдохнуть. Зима — пора отдыха от полевых работ. Это же пора праздников, Святок, она посвящена Божествам, которых надо почтить, чтоб они сохранили урожай, дали (Дажьбо) вовремя и дождь, и солнце. Но Святки — перелом времени, и хотя Лютый лютует в феврале, хотя Мороз-Белый Нос студит сверх меры, но петушок поет уже приближающееся солнце, поет весну, которая скоро придет. Время от времени является оттепель, дыхание Яро, что топит снега, и все сильней и радостней на душе от удлиняющегося Дня. «Солнце ярится!» — говорит пословица, — «после Крещения Зиме отступление». Как бы ни была сурова Зима, после Крещения (9 февраля старого стиля) она сдает. Начинается Пост[447]. В это время провожают Масляну[448], увозят ее за село:

Мы тебя обрядили

рогожиной, рядиной.

Прощай, Масленица[449]!

Раным рано куры запели,

про Весну обвестили!

Прощай, Масленица[450]!

Слова народной северной песни,
музыка Даргомыжского

     Таким образом, и на Севере проводы Масленицы[451]-Масляной как бы связаны с уходом Зимы. Это — веха времян. После нее, как бы ни дуло северным ветром, все равно — Зима скоро уйдет!

     Отдых кончен. Пора приниматься снова за землю, пахать, боронить, сеять, и — Коло начинается[452].

 

169

Соответствия в Божествах

     Среди Малых Божеств Весеннего сонма нужно считать, конечно, Полевика, или Полебога, Полеба, Травича, Сенича, Цве-тича и Русалок. Стеблич с Листичем, сообразно сказкам, остаются Летом и Осенью: «Полезли Стеблич с Листичем до самого Неба, а там видят, бог сидит на троне в золотой короне». Так, народная сказка, на южном наречии говорит: «Полизли стеблиця с листецею до самого неба, там Бог сидить в золотий[453] корони» (Захариха, сказка «про Птичку да Чечевичку»). Бог на них взглянул и спрашивает: «Что вам тут надо?» Они как испугались, так и повяли, засохли, зерна стали ронять (чечевичку), а те зерна склевала Птичка!» Видно, что атрибуты главного Божества, Яро Весной, — Божества земледельческого цикла, и для них все заключается в развитии цикла. Их функции связаны с развитием. Окончится развитие, окончатся их функции. Таким образом, есть общее в деятельности Кострубы, Костяника и других мелких Божеств Зимы с такими же Божествами Весны. Традиция нам не сохранила всех деталей их деятельности, но главное мы знаем и о них говорим. Такими же Осенними Божествами надо считать Соломенного, Житнича и Зернича. В их деятельности нет ничего легендарного, из ряда вон выходящего, они, эти Божества, делают обычную работу, без которой земледельческий цикл законченным быть не может. Великие и Малые Овсени суть праздники благодарности Великим и Малым Божествам, помогающим хлеборобу собрать урожай. Малые Овсени — первые Осенние Святки, а Великие Овсени — вторые, и первые посвящены Малым Божествам, а вторые — Великим. В эти дни пекутся пироги, караваи, медовики, маковики, и часть этих изделий несут в поле, оставляя на меже. В Великие Овсени в поле несут хлеб. Это, конечно, дар Сварогу. Спожины, несмотря на то, что они начинаются летом, уже являются началом торжеств Овсеней. По идее, поскольку Зимние Святки — празднество Рода-Рожаница, постольку Овсени — Празднества Рода людского и урожая. В эти дни начинали приготовлять мед и Суряницу для Зимних Святок. После Овсеней крестьяне собирали «дубового листу», то есть атрибута Дуба-Грома-Снопа или Сварога. Листву эту отныне хранят в соленой капусте, чтобы прибавить к яствам Овсеней (или на Зворожинах). Зелень листвы, да еще священного Дуба, является символом возрождения Кола Времян после этих празднеств, подготовляет своим появлением будущее Празднество. Цикл, начинаясь, открывает собой другой цикл, связывая воедино Коло

 

170

Времян. Коляда, конечно, уже присутствует с лета, с Летнего Сольстиса[454], и ведет время к зиме.

 

 

Землебог или Земля-Баба

     У славян есть оба представления, что Земля — Баба[455], а Дед Сварог, живущий в Сварге, дает ей дождь через Дажьбо, и солнце через Хорса-Перуна, и что есть Сварог, Бог Неба и Землебог, Божество земли, и оно живет в глубине, в ее недрах, где находится и «Тот Свет». Но «Тот Свет» в Сварге, в Голубых Степях Сварога, куда идут воины, павшие в бою, и праведные люди. Души предков светятся звездами в ночном небе, а Млечный Путь — Дорога в Рай, и Ра-Дуга является Рай-Дугой, связывающей «Этот Свет» с «Тем Светом». Тогда откуда же взялось представление о подземном «Том Свете?» Наше мнение, что предки наши достаточно общались со скандинавским миром через варягов, и те внесли свой мрачный образ Валгаллы в наше язычество. Что это, вероятно, так, видно хотя бы из понимания Перуна, которого скандинавы называли Перкуном[456] и которому приносили человеческие жертвы. Славян это коробило. Они приносили Божествам лишь цветы, фрукты, хлеб, яйца и творог, считая, что этого вполне достаточно для жертвы. И лишь в Яре (весной) приносили они Агнца, но и тот был скорее символом возрождающегося Зеленого мира, чем жертвой в прямом смысле этого слова. Мы не говорим о славянах Балтики, [таких] как венды и вильцы, которые хотя и были ближе всего к ведийцам, но и,[457] тем не менее, подверглись большему влиянию скандинавов, особенно в понимании своей религии, так как Божества славян и скандинавского мира вообще были более или менее близки друг другу (проистекли из одного и того же ведического корня), но вызывали разногласия в объяснении своих качеств, или же не имели у славян легенд, а имели их у германцев. Так Один и Един, в сущности тот же Сварог, но у германцев Один был скорее мрачным Божеством. Сварог же — Дед Вселенной, сидящий на Белой Туче, и сам — Туча, [и это] одно из его имен, благоприятен людям, являющимся его Правнуками, ибо они — Внуки Дажьбовы. Отношение людей к Божествам было таким же. Они были друзьями Божеств, верили в их помощь и славили их. Германцы боялись наказания своих Божеств. Они боялись гнева Одина. Таким образом, влияя на представления славян о «Том Свете», они ему придали иной, мрачный оттенок. Отсюда и происходит смешение понятий на этот счет. Миф же Земли-Бабы весьма мирный, земледельческий, имеющий целью объяснить действие Сварога через Дажьбо, Хорса, чтобы люди имели хлеб. Баба-Яга несколько иного характера, и

 

171

злой облик был ей придан уже позднее христианством, которое свалило всех Богов в одну категорию «бесов». В те же начальные времена Баба-Яга была ведуньей, знахаркой, образом самой Земли, и может, Зимы, хотя последнее доказать нельзя. «Яг-» или «Аг-» суть корни, объясняющие слово «священный». Так «агиос» по-гречески «святой». «Аг ни», «Аг нец» — то же, что и Семаргл, то есть Огнебог. Итак, Баба-Яга, Баба-Агни, или Баба-Ягни.