Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Алексей кортнев: «я не буду молчать, я не самоубийца». О городе лжедмитрове, невозможности эмиграции и религии, которая не религия
У спектакля «В городе Лжедмитрове» (премьера 20 марта в ДК имени Зуева) странный жанр и целых пять авторов. Это научно-фантастическая комедия о России, хотя... Ян Шенкман12 марта 2019 ИНТЕРВЬЮКУЛЬТУРА У спектакля «В городе Лжедмитрове» (премьера 20 марта в ДК имени Зуева) странный жанр и целых пять авторов. Это научно-фантастическая комедия о России, хотя слово «Россия» в целях безопасности там ни разу не произносят. Поставил ее Максим Виторган, пьесу написали Ярослав Свиридов, Сергей Белоголовцев, Сергей Петрейков и лидер «Несчастного случая» Алексей Кортнев, который сыграл главную роль в «Лжедмитрове». Мы попросили Кортнева прокомментировать несколько цитат из спектакля: о технократии, о продажной интеллигенции, о патриотизме, об эмиграции и о сценарии ближайшего будущего. Вышло мрачновато, местами апокалиптично, несмотря на то, что спектакль веселый. «Атом триединый и неделимый, Протон, Нейтрон и сын их Электрон» — Технократию в спектакле поженили с религией, и получилось почти по Сорокину — ядерное православие. — Не православие, нет. Да и технократия сомнительная — не работает же у них ни хрена. В Лжедмитрове нет религии в подлинном значении слова — веруют не в Бога, а в коллайдер. Его построили еще при Берии в 1950-е. Но сейчас, когда умерли те, кто строил, никто уже не понимает, как им управлять и зачем он нужен вообще. Какая-то херня крутится, периодически что-то взрывается, но как это работает, неизвестно. Был построен Научно-исследовательский институт большого ядерного коллайдера, БЯКО. А когда стало понятно, что НИИ БЯКО не справляется, он был преобразован в храм. Как у Тютчева: умом не понять, остается верить. — Вполне реалистично, несмотря на то, что фантастика. Мы же помним, как батюшки освящали запуск ракет, как ГИБДД устраивала крестный ход. — Можно было написать гораздо более похоже, гораздо горше и злее, а у нас это все-таки сказка. У нас и мэр Лжедмитрова — не Путин ни в коем случае, хотя у них много общего. И Антон, которого я играю, не Навальный, готовый организовать сопротивление власти. Наоборот, он слабый, разуверившийся в себе задрот, ходит по городу и только варежку разевает от удивления. Единственное, за что я могу любить своего персонажа — есть грань, переступить которую он не может. Пойти на коллаборацию, написать гимн, стать вице-мэром по культуре — да. Но одобрить убийство, открыть памятник Берии и потом нормально себя чувствовать — на такое он не способен.
— Не знаю, кого ты имел в виду, когда вывел в пьесе Вергилия Петровича, интеллигента, работающего «мерилом добродетели при мэрии», но догадываюсь, как среагирует либеральная публика: «А, ну это про Баронову в Russia Today, про Боякова, поддержавшего войну в Донбассе, про Макаревича в Совете по культуре при Думе». — Давай только не будем про Макаревича, на него столько грязи вылилось и совершенно незаслуженно, на мой взгляд. Ему-то уж точно от них ничего не надо. Я абсолютно уверен, что он пошел туда, чтобы творить добро.
— Этому я как раз верю. Я не верю, что у него получится. — Иногда получается, есть положительные примеры. Несколько лет назад Дума пыталась принять совершенно безобразный закон о концертной деятельности. Алексей Кортнев на репетиции. Фото: Виктория Одиссонова / «Новая газета» Мы пошли туда, я, Макаревич, еще человек десять артистов, поговорили с ними, и в итоге закон не приняли. А могли не ходить, могли проявить брезгливость. И даже если б не получилось — все равно стоило. Как сказано в известном фильме, мы хотя бы попробовали. — Тогда о ком это? — Все мы, авторы пьесы — «болотные» персонажи, носившие белые ленточки, певшие песню «Шла Саша по шоссе» на митинге за Навального. Это о нас, обо мне, по крайней мере, уж точно. Я, извините, на приемы к Шойгу ходил, появлялся на центральном телевидении, два года назад вообще был штатным сотрудником НТВ. Причем все это уже после пения на площади и других оппозиционных шагов.
— А зачем? Кто тебя заставлял? Денег хотелось? — И это тоже. Жизнь полна соблазнов, а я, увы, не святой. Но есть и другой момент. Я артист, пишу песни, хочу, чтоб люди их слушали. Какая у меня альтернатива? Уйти в подполье? Уехать из страны? Но тогда творческая единица по имени Алексей Кортнев перестанет существовать. — Фраза убойная, и там целый ряд таких. Не боишься, что на тебя за это госпатриоты накинутся? — Пусть кидаются, поговорим. Я вообще сторонник дискуссий.
— А где ты последнее время видел дискуссии? Ты же помнишь, как было с Серебряковым: никто с ним в полемику не вступал. Просто наорали, и все. — Значит, наорут, потерпим. Ко мне десятки раз приставали с этими глупыми обвинениями: родину не любишь, не патриот. — И что ты отвечал? — Что люблю, и это абсолютная правда. Но если ты патриот своего тела, ты же не будешь скрывать от себя и от врача цирроз или перелом. Это опасно, ты просто умрешь, если сделаешь вид, что у тебя все ок. Надо пойти к доктору и сказать: «Доктор, у меня печень больная. Давайте что-то с этим делать. Я хочу жить, я хочу быть здоровым». А теперь давай доктором представим президента страны, человека облеченного высшими полномочиями. Выходишь и говоришь: «Владимир Владимирович, у нас с печенью непорядок, давайте ее лечить». Не буду же я сидеть и молчать, я не самоубийца.
«Жить — это забывать» — Ключевая тема в спектакле. Он и открывается песней о том, что лучше не ковыряться в собственной памяти. Откуда вдруг такой страх перед прошлым? — Страха нет, это сюжетный ход. Мой герой смог вырваться из Лжедмитрова, только благодаря своей способности забывать. Вырвался и прожил вдали от родного города двадцать пять лет. Другой вопрос, насколько счастливо. Уверен, что нет. Эмиграция не приводит человека к счастью, она даже не приводит к обновлению. Люди, которые уехали отсюда, бросили эту загнивающую, с их точки зрения, часть суши, все равно до конца своих дней живут ее проблемами. — А назад все же не возвращаются. Как писал Мандельштам, нет возврата из бытия в небытие. — Но ты не можешь забыть, что сам ты из небытия, что на родине-то у тебя небытие, что твои братья и сестры остались там. Вот это, мне кажется, пережить невозможно. «Почти неотличимы от нормальных людей» — Мэр говорит твоему герою: «Ты поехал искать себя и просрал все, что было. А я остался здесь, двадцать лет работал, город кормил». И это правда: он хоть и подлец, но реальные дела делает. Это главный аргумент, который нам всегда предъявляют. Противопоставить ему что-либо чрезвычайно трудно. Люди нашего с тобой круга постоянно кричат, что они против ужасной, безнравственной, преступной власти, но это, что называется, негативная повестка. А позитивная где? — Нету. Как раз об этом спектакль. Была огромная проблема в течение всего периода написания. Нам говорили: «У вас нет финала». А что вы предлагаете? Чтобы Антон устроил в Лжедмитрове революцию? Взорвал город? Но ведь тогда погибнут люди, а людей жалко, да и не способен он на такое. Чтобы вывел их к солнцу, куда-то в другое место, где все живут счастливо? Но они не смогут там жить. Убери излучение — они сойдут с ума в тот же день. Я не знаю, как расколдовать этот заколдованный мир, и никто не знает, по-моему. Мы спорили до хрипоты, в итоге сошлись на сказочном хеппи-энде: коллайдер взорвался, но никого не убило. «Все разбрелись по свету, почти неотличимы от нормальных граждан, только попахивает от них немного». — Концовка чисто набоковская, как в «Приглашении на казнь»: карточный домик разваливается, морок исчезает, как только человек перестает в него верить. — Об этом говорится впрямую: купол не над городом, он у тебя на голову, как каска, надет. Сможешь его снять — значит, сможешь освободиться.
Михаил Идов: «Нельзя унижать юмором!» Интервью режиссера фильма «Юморист» — комедии о профессиональном шутнике в эпоху застоя 1984-й. Концертный зал «Дзинтари» в Юрмале. На сцене всенародный любимец Борис Аркадьев (Алексей Агранович): «Девушка, не хотите сфотографироваться с... Лариса Малюкова28 февраля 2019 КОЛУМНИСТЫКУЛЬТУРА 1984-й. Концертный зал «Дзинтари» в Юрмале. На сцене всенародный любимец Борис Аркадьев (Алексей Агранович): «Девушка, не хотите сфотографироваться с обезьянкой?» Монолог «Бархатный сезон» принимается на ура. Который год. Этот хит зритель знает наизусть. Но снова и снова: «Бархатный сезон» давай!» На главную роль в негромкой, складной картине режиссер пригласил Алексея Аграновича, режиссера, продюсера, актера. Идов увидел его в «Гоголь-Центре» в спектакле «Обыкновенная история». Благодаря точной интонации, способу существования в кадре мрачный, сутулый хохмач оказывается в ряду неувядаемых «лишних людей», разрушающих привычные модели существования: Макарова из «Полетов во сне…», Зилова из «Утиной охоты», Служкина из «Географа…», пропившего глобус. «Юморист», трейлер Борис Аркадьев — вымышленный собирательный персонаж, в котором угадываются черты едва ли не всех знаменитых советских сатириков от Мишина до Арканова, от Жванецкого до Альтова. Мучимый творческой несостоятельностью, пересматривающий кассеты с «Околесицей» Эдди Мерфи. Гоняющийся за жизнью… по кругу, но так и не реализующий потенциала. Путающий понятия «разрешено» и «положено». Аркадьев — придворный шут, которого гложет тоска несвободы, все же лелеет чахлую надежду, что продолжает дело литературных поисков Чехова и Аверченко… И развлекает номенклатуру и доблестные органы бородатыми анекдотами про обезьянку. Хотел, правда, дать ей крамольное отчество Ильич… и то не разрешают. Кино о личностном кризисе, природе дозированного своеволия в эпоху развитого развала империи. И о том, можно ли умереть от смеха… — Знаю, что идея фильма довольно долго зрела. Что послужило катализатором к написанию сценария? — Сюжет сложился в 2014-м. После большого перерыва я приехал в Ригу. Гулял по Юрмале, возле концертного зала «Дзинтари», знаменитого еще в советское время. И вдруг увидел плакаты с теми же лицами, которые помнил с детства. — Сейчас угадаю: Задорнов, Жванецкий, Измайлов, Хазанов…
— Да, этот «образный ряд», но не только юмористы: София Ротару, Лев Лещенко и далее. Из пятилетнего ребенка я успел превратиться в седеющего мужчину. Да и Латвия теперь другая страна. Сменились тысячелетия. А эти люди продолжают выступать «в том же месте, в тот же час». В этот зал меня водила моя бабушка. Просто поразила «петля времени», в которой обитают корифеи советского периода. Представители не андеграунда — тонкого слоя мифа, который мы в меру сил исследовали в фильме «Лето», а официальной культуры истекшей эпохи. Представители этой культуры продолжают столь же успешно существовать в нынешнее время. Так у меня какой-то пазл в голове сложился. Я записал краткий сюжет. — Краткий сюжет вы сформулировали для себя как? Человек, вписанный в систему, где ему неуютно. Или пытающийся в силу дарования существовать отдельно. А у него не очень получается. — Существует много фильмов на тему «художник и власть». Лучший из них, на мой взгляд, «Мефисто» — непревзойденный шедевр. Я его периодически пересматриваю. Смотрел и готовясь к этому фильму. Но есть и любимая мною «Жизнь других», которая в визуальном плане для меня и нашего оператора Александра Суркала была референсом. Там интересный взгляд на деятелей культуры со стороны органов, представитель которых выведен главным героем. — У вас в фильме тоже есть вполне себе милый рядовой гэбэшник майор Никонов, опекающий «артиста Аркадьева» и даже пытающийся демонстрировать эту дружбу своей жене. — Но фильм «Жизнь других» прекрасен тем, что именно у младшего чина Штази — свой ракурс, своя жизнь, взгляд на происходящее. В этой истории он и есть субъект, а представители богемы, за которыми он следит, — прежде всего, либерал, известный драматург Дрейман — объекты. Мы едва ли догадываемся, что у них в душе творится. Если говорить о теме «художник и власть», то мне интересно было бы сделать фильм о человеке, проблемы которого в нем самом. Все-таки и Советский Союз, и даже юмор — всего лишь антураж. Борис Аркадьев мучается тем, что его любят не за то, за что он хотел бы. И тогда он начинает ненавидеть себя и людей, которые его «неправильно любят». Ненавидеть, но не настолько сильно, чтобы отказаться от комфорта успеха, славы, всего, что составляет его статус. В этом плане фильм можно считать автобиографическим. И для меня, и для Алексея Аграновича, сыгравшего Аркадьева. Мне кажется, любой зритель может сочувствовать человеку, осознавшему, что оказался не на своем месте. Хотя, возможно, трагедия Аркадьева в том, что он как раз — на своем месте, просто не признает, что на большее не способен. — А как для себя вы решили: он действительно талантлив? Или страдает от отсутствия подлинного дарования? — Мы с Алексеем долго обсуждали этот вопрос. И решили, что он не без способностей, умеренно остроумен в быту… — Но это же не история про удушение таланта. — Конечно нет. В том то и дело! Про удушение творческим, рефлексирующим человеком самого себя. Это происходит в любое время при любом режиме.
— Поэтому в какой-то момент из него вылезает внутренний монстр, готовый смехом убить. — В том числе и себя самого. На премьере фильма «Юморист» Алексей Агранович, Михаил Идов, Виктория Толстоганова, Ксения Собчак. Фото: РИА Новости — Мне кажется, Агранович не случайно перевоплотился в Аркадьева — роль сидит на нем, как влитая. Если даже вы не на него писали сценарий, ощущение, что характер героя подгоняли под сумрачный юмор и облик исполнителя. — Это был чистый эксперимент. До этого я не был лично знаком с Лешей, что удивительно, зная его широчайший круг общения. Поэтому и не ощущал этого «контекстного шлейфа». Просто увидев на сцене «Гоголь-Центра» великолепного артиста в роли Адуева, понял, что в этом персонаже есть основополагающие стилевые моменты, которые мне нужны для Бориса Аркадьева. Познакомившись с ним, я подумал, что эти моменты и есть сам Леша. Он дозированно раздает одни аспекты своего «я» театру, другие — кино. Все что могу сказать: мне страшно повезло, что это его первая главная роль. — Что же он привнес? — То, что обозначается английским словом gravitas, приблизительно можно перевести, как личная значительность, вес, убедительность. Он не вудиалленовский неврастеничный тип, скорее, носитель «альфа-еврейства». Эдакий мачизм, который, в отличие от других аспектов личности, сыграть невозможно. Некоторые моменты сценария в исполнении практически любого другого артиста выглядели бы неправдоподобно. Например, когда с вечеринки он внезапно уходит с девушкой друга, практически не взглянув за весь вечер в ее сторону ни разу. — Он просто говорит: «Пошли». — К тому же внутри него самого есть и нерв, и сомнение, и уязвимость, выходящие наружу в главном эпизоде, который мы условно называем «разговор с Богом». Эту сложнейшую сцену Леша сыграл так здорово, что практически не было необходимости ее монтировать. Ключевая часть эпизода снята за два дубля длиной 6–8 минут. — Почти театр. — Но театр, снятый сверхкрупным планом. К тому же это еще не видимый глазу простого зрителя подвиг ассистента оператора по фокусу. Человек на таком приближении свободно движется по комнате, оставаясь все время в фокусе. Нисколько не умаляю достижений Леши… просто об этом никто никогда не скажет. Сатирическую культуру. Сегодня она вроде бы корневым образом изменилась. Мы живем в эпоху постКВНа, нашей Раши, на Первом канале вечерами сдержанно шутит Ургант. Но по-прежнему видим те же лица не только на афишах зала «Дзинтари», но и на всех федеральных каналах. Для власти этот нескончаемый «голубой огонек» — символ стабильности. Но ведь и публика продолжает заполнять залы. — Не хотел бы никого судить. Большая часть населения страны пережила и продолжает переживать турбулентные времена. В такие моменты хватаешься за привычное. Кроме того, ностальгируют по собственной молодости, проецируя память о собственной вирильности и энтузиазме на всю эпоху. — Но среди поклонников условного «голубого огонька» есть представители новых поколений. — Юмор — скоропортящийся продукт. Пять лет назад я написал телевизионный ситком, который лег на полку. Перечитывая сейчас, увидел, что он безнадежно устарел. Многие тонкие моменты остались во вчера. Поэтому не удивляюсь, что человек не только пенсионного, но и моего возраста предпочитает пересмотреть Жванецкого или Петросяна, чем совершить над собой усилие и стать фанатом видеоблогера Данилы Поперечного, например, или Александра Долгополова, Идрака Мирзализаде.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2021-04-12; просмотров: 39; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.105.239 (0.028 с.) |