Глава–спутник. Язычники–электропоклонники и ленин мавзолей

Потеряв сознание, что бы, вы думали, я увидел? Ну, естественно, сон. И он опять был настолько реальным, что я ни на секунду не терял памяти о том, кем я на самом деле являюсь, и где на самом деле нахожусь. Нахожусь я, к величайшему сожалению, всё ещё в «Совёнке», и сейчас мне просто показывают видения какого–то больного на голову Высшего Разума, которому доставляет удовольствие проводить надо мной эксперименты. Осознанный сон, фаза в чистом виде. А они порой выглядят реальней реальности.

Если первый раз, когда я очутился на синей планете, страх всё–таки присутствовал, то теперь он совсем исчез, растворился глубоко в сердце. Может быть, это было связано с тем, что никакой синей планеты сейчас не было, а вместо неё перед глазами торчал самый обычный (теперь уже для меня) «Совёнок». Я чувствовал себя исследователем собственного мозга в довольно безопасных условиях.

Кто–то хочет, чтобы я разгадал некую головоломку. Всё это мне здорово напоминало сказочку про Ивана–дурака: «Пойди туда, не знаю куда – принеси то, не знаю, что». Эта сказка меня ещё с детства безумно раздражала, теребила мой инженерный ум. Неужели нельзя дать нормальные указания, что тебе нужно, и где это взять, раз это что–то тебе (или тому, кто тебя послал) так не терпится получить. Я и в игры типа «поиск предметов» поэтому никогда не любил играть. Какое удовольствие можно получить, тупо тыкая по всем частям экрана в поисках какого–то заветного нужного пикселя, чтобы головоломка наконец сложилась? Какая уж тут логика или наблюдательность? Просто тупая удача. Это как в казино дёргать за рычаг однорукого бандита в надежде выиграть миллион. А в итоге остаться без порток.

Вспомнился известный анекдот: Вероятность крупного выигрыша в лотерею всегда одинакова и не зависит от того, купили вы лотерейный билет или нет. Я никогда лотерейных билетов не покупал и заниматься подобными вещами не собирался. А тут мне будто насильно его всучили, да ещё сделали так, что от него зависит моё спасение.

Нет уж, я не согласен! Я хочу жить по правилам, причём, по своим правилам! Только вот даже сон моим желаниям подчиняться не рвался. Нет, всё–таки это не фаза. Фаза управлению поддаётся.

Передо мной высился тот самый столб, возле которого я стоял перед встречей с Аристотелем, и который так здорово поставил этого сумасшедшего с экологически чистыми продуктами на место, а в добавок ко всему этот столб явно обладал какой–то необъяснимой мне аурой.

Только на этот раз был я здесь не один и не вдвоём с Аристотелем: столб окружила небольшая толпа народа. Среди них я заметил своих старых знакомых. Вот Алиса, вот Славяна, вот остальные. Все, кроме Ольги и Виолетты. Взрослым, как я понял, здесь не место, или они отдыхают от своих организаторских обязанностей. А, может, заняты привычными делами. Олька валяется на любимом шезлонге с книгой. А Виола сидит в своём медпункте да разглядывает модные журналы… Ну да ладно. Нет их, и нет. Не больно и нужны. Что мы имеем в итоге? Какой–то сугубо «детский» клуб. Если, конечно, 17–летних парней и девушек ещё можно назвать детьми…

Внезапно ребята встали на колени, сложили руки на груди, потом вытянули их вперёд в сложенном состоянии и принялись старательно совершать странные жесты в воздухе: если бы я не знал, что подавляющее большинство советских пионеров – атеисты, то подумал бы, что они проводят религиозный ритуал. Их пассы представляли собой чёткие движения из стороны в сторону, сопровождаемые невнятным бурчанием. Двигались все очень чётко, в унисон. Пассы были явно давно заучены и выверены.

Но чем это ещё может быть, если не религиозным ритуалом? Ничем, вот именно. Может, здесь идёт съёмка какого–то кинофильма? Я огляделся и посмотрел, нет ли где оператора с камерой. Нет, никого не было. Значит, версия о съёмке отметается. Делают это ребята от чистого сердца, и не стоит плодить лишние сущности… А столб потрескивает, что свидетельствует о том, что там циркулирует большое напряжение. Чего я, кстати, не замечал, когда был рядом с ним наяву. Мне всегда казалось, что ЛЭПы здесь какие–то бесшумные, нерабочие, или совсем новые, где слишком хорошо работает звукоизоляция.

Дальнейшие слова ребят убедили меня в том, что они принадлежат к какой–то непонятной секте: возможно, даже тоталитарной, потому что в лагере вообще любят строгость. И если здесь есть секта, то только такая.

– О, Колосс, дарующий нам свет! Даруй же нам и путь истинный! – декламировала Славяна, словно рассказывала белое стихотворение на уроке литературы. – Ты можешь всё…

Голос девушки звонко разносился в закат, и мелкие оранжевые облачка, казалось, покачивались в такт её громкой распевной молитве.

– А если Ты можешь всё, даруй нам Свободу! Мы хотим, чтобы Ты даровал нам свободу! – в своей нагловатой манере продолжила речь подруги Алиса. Она и божеству умудрялась условия ставить! Славяна в ответ прекратила разводить руками по воздуху и грубо толкнула локтем рыжую соседку по молитвенному кругу за чрезмерную грубость речи.

– Не смей с Ним так разговаривать! Ничего не даст, а только свет и тепло заберёт! И будем до конца смены без дискотек и песен куковать! А настанет зима – кто нам отопление даст, кроме Электричества, а? У нас здесь газ не проведён! – Двачевская, что бывает с ней крайне редко, признала ошибку и в знак извинения бухнулась лбом о землю. Благо, асфальт здесь не положили, ведь действо происходило в чистом поле, где и стояла опора столба, возвышаясь над лесами…

– Да, признаю свою вину, – покорно сказала Алиса, и удивился я этому едва ли не больше, чем общей ситуации. Потому что к изменению декораций я привык, а вот характеры персонажей до сих пор так кардинально не менялись. Надо будет потом поэкспериментировать с их психикой, если доведётся ещё здесь пожить…

Подростки встали с колен и взялись за руки, разом выпрямляя спины. Их лица устремились вверх, на изоляторы, посверкивающие в закатном Солнце.

– Что у вас за игры такие?! – я всё–таки не выдержал и дал знать о своём присутствии. Правда, без толку. Стоящим в круге до меня не было никакого дела – они продолжали молчаливо бдеть, сцепившись, словно каменные изваяния, как те статуи на входе в «Совёнок». Словно, кроме этого высоковольтного столба, в их жизнях не было ничего – ни родных, ни друзей, ни увлечений. Словно он был гипнотическим шариком на верёвочке, что раскачивает в руке очередной психолог, воображая себя гипнотизёром покруче Кашпировского.

Я уж подумал, что мне хотят наглядно продемонстрировать сумасшествие пионеров, но оказалось, что их поклонение не такое и бессмысленное, ведь… столб начал им отвечать. Он точно обладает своей волей! Все изоляторы одномоментно вспыхнули красным, будто Красное Знамя, цветом, а вслед за изоляторами осветились и провода метров на десять в радиусе от столба, захватывая кусочек неба и лаская своим мощным прожектором верхушки берёз.

Мало того, провода ещё и зашевелились: они стали похожи на инопланетное существо из моего предыдущего сна (а может, это оно и было – слегка трансформированное). Вслед за этим и сам столб приподнялся со своего места и сделал пару шагов туда–назад. Я убедился, что те инопланетяне и этот столб принадлежат к одному виду существ – только этот разительно больше и ветвистее, как если сравнивать рабочего шершня и шершневую матку… А может, и не больше – возможно, я просто не оценил истинных размеров той горы, растущей на непонятной планете. Кто знает – может, она тридцать миль в высоту, да и вообще во сне все размеры иллюзорны, и слон может казаться величиной с мышку.

На улице уже начинались сумерки, но в свете ярких изоляторов всё было видно, как днём. И даже лучше, будто кто–то подкрутил яркость и чёткость у меня в глазах. Таких насыщенных и контрастных цветов я не видел никогда в жизни. Да и будто мог различить каждую травинку даже на дальнем конце поля. Словно я смотрел в бинокль. Только этим биноклем стал я сам.

Столб плавно покачнулся всем своим металлическим телом, изогнувшись змеёй. Он было захотел пригнуться так, чтобы вершиной достать до пионеров, но испугался, что порвёт провода, связанные с городом… и вернулся в своё привычное положение: никогда бы не подумал, что обычная сталь может быть настолько гибкой. Но мы же говорим не о стандартном столбе, а о сказочном – а в сказке, как известно, возможно всё, чего захочет её автор.

«Стоп! А если его провода связаны с городом, то, может, мне следует пойти по ним, и я попаду куда–нибудь поближе к дому?» Стоит запомнить эту мысль, раз уж мне здесь ещё одну смену куковать в поисках выхода из головоломки. Ну почему же я не пришёл к такому простому решению раньше?

Интересно, а кто автор этой моей головоломки? Кому мне по возвращении надавать подзатыльников за свои злоключения? Кому по мордасам выписать?

– Эй, вы чего творите?! Вам разве не говорили, что стоять рядом с электрическими линиями опасно для жизни?! – послышался грозный окрик. Кто бы вы думали это был? Ну, конечно же, Ольга Дмитриевна, неизменно заботящаяся о нас. Вернее, считающая, что заботится…

Рядом, как верный страж, стояла Виолетта.

– Нахождение вблизи высоковольтных линий опасно для жизни, – ледяным тоном добавила вечно весёлая и игривая медсестра.

Я уж собрался рассмеяться в полный голос, потому что на окрики со стороны местная секта не реагирует. Меня ведь они до сих пор не заметили. Но, как оказалось, я ошибся! На Ольгу, а потом и Виолу они обратили внимание сразу же и задрожали от страха так, как будто им вот–вот готовились провести болезненную экзекуцию. Хотя я что–то не заметил у Оли в руках топора или бензопилы, а у медички – скальпеля… Да и выглядели они не особо угрожающе. Ну вожатка брови насупила и руки в боки уткнула по своей привычке. Ну и что? До сих пор не понимаю, почему просто разговор с «Оленем» для многих из здешних сродни пытке. А с разъярённым Оленем – тем паче. Но что она им сделать может? В угол поставить? Позвонить родителям из райцентра и нажаловаться? Пальцем на линейке погрозить? Слава Богу, на меня весь этот бред не действует. Но как же бесит то, что не все рассуждают, как я!

– Эмм... – первой начала извиняться Алиса. Да в этом сне всё набекрень! Всё не так, как положено. – Извините, мы тут просто в одну игру играли, пионерскую... Обещаю, это последний раз, – «Ничего себе пионерские игры у них!» Двачевская опустила лицо в землю, разрывая цепь рук со своими товарищами, становясь на колени, упирая в них руки. Ещё чуть–чуть, и она бы плакать начала. Захотелось как следует вломить местному начальству… и Алиске (за то, что поддаётся).

– И в какую же такую игру можно играть под высоковольтной линией?! Неужто в «Кого первым пришибёт током?!» Или «Кто убежит от разряда – бонусные вольты в подарок?!» – иронизировала Виолетта. Ольга была в ярости и не могла вымолвить ни слова, задыхаясь и краснея. Я не видел её такой, даже когда отказывался посещать дурацкие линейки. – Немедленно по домикам и спать! – только и вырвалось из её уст.

– Вообще это моя вина! – вступился за Алису Электроник, которого я сразу и не заметил. Парень сделал шаг вперёд и тоже в свою очередь скорчил виноватую мину. – Дваче...вская ведь просто глупая девочка, которая не всегда может осознавать последствия своих поступков. А я парень – я и должен был проследить за этой недалёкой пионеркой!

– Я Дваче! Меня зовут Дваче… Так проще и короче, – сделала очередное сенсационное признание Алиса, пока я молчаливо открывал рот от «перемены слагаемых».

– Да зачем? – замялся Электроник. – Я всё равно буду называть тебя просто Алисой, а то как–то странно получается… Как будто собачьи клички…

Не успела Ольга ответить, как Алиса бешеной рысью бросилась на Сергея, завалила его на спину, уселась сверху и принялась нещадно лупить по ушам, иногда неаккуратно задевая нос.

– Алиса! Прекрати! – увещевала «бешеную рысь» Ольга. Виолетта в свою очередь вздыхала, но Двачевская успокоилась лишь тогда, когда убедилась, что уши её жертвы раскраснелись до нужной ей цветовой гаммы. Ну или Электроник сумел отбиться – я не особо следил за их разборками. Зато понял самое главное – в столбе явно сокрыта какая–то загадка, и когда я проснусь, то обязательно должен буду её расследовать. Хотя бы попытаться. Недаром высшие силы так тщательно охраняют этот объект. Просто так стволы у ружей не сгибаются, как и стволы столбов. Ежели, конечно, их не бросить в доменную печь. И то, подержав там довольно долго. Да и где взять доменную печь такого объёма?

Столб, как и любое животное или человек, защищается от узников «Совёнка», пребывающих здесь в настоящей Блокаде. Наверное, от слова «Блок(Ада)». Для него (столба) такое поведение вполне логично.

Пионеры разомкнули круг и послушно начали расходиться. Я ещё раз попробовал привлечь их внимание ехидными громкими возгласами, но ребята проходили мимо меня так, как будто я был пустым местом. Моё тело каждый раз пронзал лёгкий холод, когда очередная тушка проскальзывала сквозь моё несчастное тело в призрачном облике…

Подбежав к Ольке, я хотел её резко дёрнуть за рукав, но мои пальцы прошли сквозь девушку. Виола исчезла. При этом всё тело ощутило ужасную слабость, и захотелось спать. Такого я даже от призрака Юли не чувствовал. Желание спать во сне – тот ещё нонсенс, но, видимо, это – очередная милая местная традиция. Как я ни пытался отогнать сон, глаза вовсю слипались, а ноги подкашивались. С трудом подавив очередной зевок, я перестал бороться. Деваться–то всё равно некуда, и я упал в траву, которая сейчас показалась мне особенно высокой и мягкой, словно желанная постель...

И открыл глаза...

– Доктор, – что со мной? – тихо прошептал я.

Я лежал на уютном диване в полутёмном кабинете, заставленном шкафами с толстыми книгами. Слева от меня виднелся навесной шкафчик, забитый всякими банками и склянками с наклеенными непонятными надписями на латыни. А прямо напротив меня сидел очень благообразный старик, с густой седой бородой и умными, хотя и печальными, глазами. Он что–то активно писал на листах альбомного формата, почти ежесекундно окуная своё металлическое перо в чернильницу, на откинутой крышке которой было изображение совы.

– Фаш случай, герр Арзеньефф, – очень интересен с клинической точки зрения, – произнес, дописав, доктор. Говорил врач на прекрасном немецком языке с легким венским произношением. Но я почему–то всё понимал.

– И чем же? – ответил я на том же языке, но уже с баварским говором.

– О, фаши сны... Они так... Странны и в то же самое время весьма информативны. Сигару?

Я поднялся с дивана и сел напротив старика. Он дал мне прикурить (и это была хорошая сигара!), закурил сам и продолжил, помахивая сигарой в воздухе в такт своим словам. Я никогда не курил, но сейчас мне нравилось вдыхать богатые клубы элитного дыма.

– Вы должны знать, что сны – это самая прямая дорога к нашему бессознательному, к страхам и надеждам, влечениям и табу. Да, да. И при этом сны – это всегда наши тайные неосуществлённые желания. Всегда, всегда.

– Что вы такое говорите, доктор! – возмутился я. – По–вашему, я хотел смерти Лены? Своего нелепого и утомительного заточения в месте, которого даже не существует на карте мира?

– Я лишь хочу сказать, что вы должны тщательнее анализировать свои сны. В них – ключ к понимаю ваших проблем. Ведь вы не знаете даже – спите вы сейчас или нет, верно?

Я задумчиво затянулся, вздохнул и жестом руки подтвердил догадку доктора, развеивая клуб дыма.

 – Но сейчас вы не спите, поверьте мне, – настойчиво произнес старик. – Я – настоящий. Этот кабинет – тоже. Вам понятно?

– Но, будь вы моим сном, вы говорили бы то же самое, – заметил я.

– Да, да, – старик энергично закивал, – верно. Я рад, что ваши когнитивные способности не пострадали. Итак, вы спите, или нет? Я помогу: какое сегодня число?

– Сегодня, – с готовностью ответил я, – пятнадцатое марта 1923–его года...

Я запнулся...

– Нет, доктор, подождите, это неправда. Я ещё не родился в те революционные времена.

Я смял сигару, выкинул в пепельницу и продолжил более решительно:

– Я не курю и не выношу запах сигар. И совершенно не знаю немецкого языка.

– Да, да, – вновь энергично закивал доктор. – Что ещё? Анализируйте! Не останавливайтесь на достигнутом. К примеру, этот электростолб. Это же типичный фаллический символ!

– У вас всё – фаллический символ. Про это уж я читал, – огрызнулся я. – И вообще, какой смысл мне беседовать со своим сном?

Старик усмехнулся:

– Может, этот сон важнее, чем кажется. Запомните, герр Арзеньефф, самое важное – анализируйте сны, записывайте их, не забывайте. И приходите ещё. А теперь: спите, вам надо отдохнуть.

Мои глаза мгновенно слиплись, и я провалился во Тьму.

***

Сон Номер 2: Мавзолей Лены

Перед глазами, кроме Тьмы, ничего не было. Я погружался всё глубже и глубже. Земля словно проминалась под моими конечностями и спиной, позволяя им проникать дальше и дальше в пучину мрака. Сначала я ощущал лёгонькую щекотку от травы, потом по рукам, ногам и шее неприятно, но свежо прошлись коготками корни какого–то местного чертополоха, а по груди пробежали зазевавшиеся крот на пару с медведкой. А я не испугался, хотя в жизни кротов не жаловал. И страшных медведок тоже. Ну и, наконец, я весь от головы до пят погрузился в вязкую сырую глину.

Наверное, именно это чувствует человек, когда его хоронят заживо. Эх, похоронить бы заживо тех, кто забрал меня из родного гнезда и кинул сюда в эти ужасные края! Проклятый «Совёнок»! Какое больное воображение могло придумать всё это да ещё и втянуть в свои игры меня! Он находит мои ощущения смешными?! Или, может, поучительными?! Или эти дурацкие сны должны натолкнуть меня на некую идею? А способ поприятнее никак нельзя было выбрать?!

Я негодовал. Хотелось найти автора и придушить. Или подвергнуть изощрённым пыткам. А потом долгой и мучительной казни. Но при этом я не пытался вырываться сразу по двум причинам: во–первых, потому что я понимал, что сплю; во–вторых, и это самое главное, я не мог ничем пошевелить, даже самым кончиком маленького пальца. Сонный паралич – известный феномен, знакомый специалистам по сновидчеству.

Проснуться волевым порывом у меня тоже не удалось…

Сначала никакого страха не было: просто интересно, до какого ещё маразма могут дойти эти безумные сны.

Но всё же, когда моё дыхание перехватило, и мозг понял, что ещё чуть–чуть, и он прекратит соображать от нехватки кислорода, вся уверенность ушла прочь, и моя душа заметалась внутри неподвижной парализованной оболочки.

«А потом напишут, что умер во сне, да. Так ведь часто бывает…»

Слава Богу, это закончилось довольно быстро, и вот я стою целый и невредимый прямо перед одним из пионерских домиков (не перед тем, который сжигал). Всё моё тело, правда, облеплено клейкой грязью со свежим земляным запахом. Будто свежевыкопавшийся из могилы зомби. Сейчас как зайду внутрь и начну жрать мозги местных обитателей, чтобы вместе с мозгами уничтожить их нелепые фантазии, окружающие меня повсюду!

По какой–то неведомой причине я интуитивно догадался, что здесь живёт Лена. Во всяком случае, жила... До тех пор, пока не решилась на последний и самый глупый поступок в своей безрадостной тоскливой жизни.

Внутри домика слышалась какая–то возня, словно там активно прибирались. Ну, конечно, после такого–то прибраться надо, чтобы пионеров новых заселить. А приготовления к суициду в виде разных приспособлений просто убрать куда подальше, и всё. И быт продолжается, как ни в чём не бывало.

Мне захотелось войти, но тело всё ещё не желало слушаться. Я подумал, что меня хотят оставить безмолвным и недвижимым наблюдателем: их цель (Хотя кого «их»? Говорящей морской свинки? Призрака девушки из старого дома? Сестрицы Юли с ушками?) – «накачать» определёнными знаниями мой мозг, чтобы я что–то понимал. И на основании того, что пойму, предпринимал какие–то действия. Или наоборот, бездействовал. А если я начну участвовать в происходящем, то могу случайно отменить событие, которое по задумке этих непонятных сущностей я должен был увидеть. Или не увижу его в том виде, в котором оно будет содержать подсказку.

– Ну что, всё, как обычно? – раздался спокойный вопрос из дома. Я был настолько измотан, что перестал узнавать голоса своих знакомых. Единственное, что я понял – голос женский.

– Да–да. Домики у нас просторные, ей будет здесь неплохо, – отвечал второй собеседник более уверенно и чутка грубовато.

Дверь перед моим носом открылась, и оттуда выглянула Ульяна. У меня хватило сил заглянуть внутрь, с трудом водя глазами из стороны в сторону, но больше никого я там не заметил. Вот уж не подозревал, что у «девочки–ракеты» может быть раздвоение личности (раз она сама с собой говорит, да ещё и на разные голоса – ей бы в пародисты пойти. Возможно, конечно, собеседник реально был, но скрывался за стеной у двери, или он мог сбежать через заднее круглое окно. Правда, оно такое маленькое, что через него разве что собака пролезет. Значит, за стеной или в шкафу).

– Скоро здесь будет труп! Самый настоящий! – радостно восклицала девочка, как будто ей собирались новую классную игрушку покупать, а не подругу мёртвую показывать. Точно, все в этом лагере сумасшедшие. Может, изначально они и были нормальными… Но смена за сменой «Совёнок» промывал своим обитателям мозги. Вот и результат на лицо.

Я хотел было окликнуть Ульяну. Но губы не слушались, да и разговаривать бессмысленно, ведь никто всё равно меня не услышит. Я, будто привидение. Зомби, привидения… о чём я только думаю? Эдак тоже сойду с ума и решу, что это я помер, а не Лена. Или попал в аварию на автобусе и весь этот бред – моя предсмертная, а может, и посмертная, агония.

Тем временем голос послышался снова.

– Ульяна! Ты готова к приёму новой гостьи? Ты обставила ей Мавзолей? – спрашивали из–за моей спины. Как только собеседник Ульяны там оказался? Мимо меня точно никто не проходил. Или это уже кто–то третий? Наконец, задавший вопрос прошёл мимо меня и приблизился к домику. А я сумел его, а точнее её, рассмотреть и узнать. Это оказалась наша пай девочка–одуванчик Славяна.

Ульяна в непривычной для себя деловой манере чётко подтвердила:

– Так точно, госпожа архиепископ! У неё будет прекрасное загробное жилище, – и показала рукой на дверь с большущим амбарным замком, который она только что повесила и закрепила на боковую дверь – справа от той, откуда вышла. Я не помнил, чтобы домики были с двумя входами и запирались так крепко. Да и запирались ли вообще, кроме как на щеколду…

– Не дури. Мы все в одной лодке и должны задабривать Электру как можно лучше. Иначе Она обратит наши жизни в ад! – другому бы на моём месте этот разговор показался бессмысленным и бредовым, но я почему–то всё сразу понял, вспоминая прошлый сон.

Они поклонялись тому высоковольтному столбу на поле, называя его Электрой. В своё время наши предки почитали деревья, стихии да деревянные изваяния, символизирующие силы природы, а эти чудики придумали себе религию на основе обычной линии электропередач. Такое своеобразное неоязычество: вот есть староверы, а эти кто? Нововеры? С другой стороны, столб же им отвечал. А в этом «Совёнке» постоянно творится какая–то чертовщина. Точно, к столбу надо будет присмотреться повнимательнее.

Поток моих размышлений прервало очередное видение: несли Ленин гроб. Было видно, что его наспех (и насмех) смастерили из подручных материалов. Я так понял, что из двух слепленных друг с другом деревянных корыт, в которых, судя по виду, до этого очень долго и часто стирали бельё. Посудины выглядели весьма потрёпанными, изношенными, а каждая прожилка была мытой–перемытой. При этом одна из корыт имела большую выбоину сбоку, как будто по ней прошлись хорошим крупнокалиберным зарядом. Мне вспомнился Аристотель и Гражданская война. Он–таки сумел нанести ущерб местным еретикам? Или у «Совёнка» и без него врагов хватает? Но вернёмся к «гробу». Стоит отдать должное: внешне корыта были очень чистыми. Наверное, перед этим их хорошенько надраили наждачкой. Хоть какая–то дань уважения мёртвой подруге.

В этом импровизированном «гробу» лежала Тихонова. Совсем недавно она преспокойно сидела на лавочке рядом с Гендой да почитывала себе свой роман. Точнее, не свой, а Маргарет Митчелл. Ну, «Унесённые ветром». А теперь вот аккуратно улеглась между деревянными перегородками, тихонько сложив руки на груди. При свете полной Луны (у меня во снах она всегда почему–то полная и больше, чем реальная...) я увидел, насколько же мертвенно–бледное у девочки лицо: словно его изнутри подсвечивали иссиня–матовой лампой.

Несли гроб Шурик и Женя: почему–то именно их избрали для этой почётной миссии. Или, может, они сами вызвались? Нет, такого быть не может – здесь всё решают за других, поэтому свобода воли напрочь отсутствует. У всех, кроме меня и немного Алисы. Так чем же обоснован выбор? Может быть, потому что это самые уравновешенные обитатели лагеря (Шурик – парень, а Женя сама по себе девочка практически непрошибаемая). А может, они просто больше других общались с покойницей и поэтому сейчас им выпала честь провожать её в последний путь.

А, скорей всего, это просто придумал мой мозг, следуя каким–то своим хаотическим ассоциациям.

– А ведь это ты её убил, – воздух всколыхнулся, и передо мной возник Тот Самый Безглазый Пионер, да ещё и в чёрном плаще, и капюшоне. В этот раз он вызвал во мне просто животный ужас. Оцепенение разом спало, и я, пошатываясь, отступил на шаг, но наступил ногой в непонятно откуда взявшуюся лужу и инстинктивно вернулся на прежнее место, как пришибленный. Я даже не успел толком оценить, что наконец–то могу двигаться.

С трудом шевеля непослушными после долгого оцепенения губами, я прокричал:

– Нет. Она убила сама себя!

 В большинстве случаев я не признавал такое понятие как «доведение до самоубийства», считая его тупым оправданием для малолеток, которым вдруг очень уж захотелось узнать, что же там, на Том Свете, и поэтому срочно не терпится броситься с крыши небоскрёба. Да ещё и вниз головой, чтобы наверняка! Или, вон, как Лена…

Конечно, бывают исключения, но в основном никто никого ни до чего не доводит – люди дурят сами по себе и считают ужасной депрессией обычную обиду на друга, которого считали любимым.

Даже если предположить, что Лена была в меня влюблена, хотя не особо–то она это и показывала, разве я обязан влюбляться в неё в ответ и потакать любым капризам? К тому же ещё до того, как я её оттолкнул, она странно себя вела. Не помнила, что мы уже виделись, и так далее.

– Ты бы мог спасти её от этого шага. Тебе достаточно было просто поговорить с девушкой по душам и не дать её сердцу разорваться от боли. Именно ты разжёг в её душе губительный пожар и не стал его тушить. А душа у неё сильная, но ранимая. Вот тебе и результаты, – Безглазый развёл руками и «посмотрел» на меня с укором своими невидимыми глазами. Но я явственно прочувствовал его несуществующий осуждающий взгляд. Шестым чувством, физически.

Желание продолжать спор отпало. Может, косвенно я и был виноват. Но в первую очередь в этом безумии повинен «Совёнок», который выдернул Лену из нормальной жизни. Да и этот пионер тоже. Если он следил за нами, мог бы сам успокоить Тихонову или хоть Ольге сообщить, когда фиолетовая собралась резаться. Ан, нет. Как что–то делать, так только я почему–то должен.

Гроб тем временем поднесли к домику и кое–как затащили внутрь через заботливо открытую Ульяной «парадную дверь», где замка ещё не висело. Сама Ульяна отошла за спины несущих, любопытно озираясь. Саше и Жене явно не нравилась возложенная на них обязанность и делала их движения судорожными и глупыми. Зато Ульяна подпрыгивала от радости, как сумасшедшая. Хотя, почему «как»? Но вскоре девочка всё–таки ушла, наскучившись. «В футбол пошла играть».

Дверь от налетевшего порыва ветра глухо закрылась, и все три окна загорелись каким–то странным светом, отличным от отблесков Луны. Я сразу догадался, что это свечи. Скорее всего, хозяйственные, ведь церковные где тут раздобудешь–то? Если, конечно, мой сон их для них не придумал, хехе.

Я проводил взглядом убегающую Ульяну, и мне вдруг стало до безумия обидно. За мёртвую Лену, за то, что из её смерти устраивают очередное игрище… За гроб из двух старых корыт, в конце концов.

– Мог бы... мог бы и спасти... – зло бросил я, – но не смог. Да и не могу же я за каждым суицидником бегать. К тому же я что – телепат? Откуда мне было знать, что она задумала?

– Ну да... не мог. Быть может, ты и прав, – Безглазый отвернулся в сторону и отошёл к ближайшей ели, которые именно в этом месте росли во множестве.

– Ты знаешь, если человек решил покончить с собой, то даже если его остановить, он всё равно это сделает. Пусть не сейчас, пусть не завтра, но вот, например, через год или два. Слышал что–нибудь о «гене самоубийцы»?

Парень покачал головой и задумчиво попинал ногой пень рядом с елью. Видимо, он остался от вечнозелёного праздничного дерева. Этой бедной ёлке не повезло – её срубили на дрова или на Новый Год. Впрочем, для растения разве есть разница, с какой целью его принесли в жертву. А я, выдохнув, продолжил:

– Это такая особенность психики, при наличии которой человек в любом случае убьёт себя. Тут уж к бабке не ходи, – мы снова покачали головами, на этот раз синхронно, и замолчали до тех пор, пока свет в окнах не стал как–то подозрительно колыхаться, будто подсвечники синхронно раскачивались. Или в домике открыли заднее окно, запустив внутрь ветер. Наверное, специально, чтобы приманить на огонёк меня.

Парень подошёл к боковому окошку и заглянул в домик. Удовлетворённо кивнув, он махнул рукой, приглашая меня присоединиться к, по всей видимости, любопытному зрелищу.

Самое странное, что внутри никого не оказалось: Шурик и Женя пропали, все остальные окна наглухо закрыты, а гроб с Леной лежал на полу в гордом одиночестве. Только сверху, под потолком, расположилась большущая, словно сосновая крона, хрустальная свечная люстра, и она правда покачивалась. При этом ветра здесь не чувствовалось...

– Твоя жертва не напрасна, – машинально сказал я, имея ввиду, что обязательно отомщу этому лагерю за всё, что они с нами делают...

– Не знаю, – ответил голос парня сзади. – Ты же не признаёшь чужих страданий.

Я дрогнул, обернулся, но собеседника уже не было. «Когда же он отвыкнет пугать меня своими мистическими манерами?! Я никогда к этому не привыкну!»

А гроб вдруг колыхнулся с одного бока на другой и очень медленно поднялся со своего места в воздух. Другой бы на моём месте, видя такое, сразу убежал, или как минимум заорал, но я остался и молча дождался момента, пока ящик встанет на боковую грань заднего из корыт, выравниваясь по одной из досок пола.

При этом Лена внутри никуда не свалилась: её словно пришили к основанию, и теперь ни одна сила не смогла бы «уронить» эту девушку. «Вот так вот. Пока была жива, всех боялась, а теперь стоит, несмотря ни на что... несмотря на собственную смерть. Поэтично… и символично…»

Но додумать свою мысль я не успел: раздался треск, и гроб сломался. Всё, что было внутри комнаты, включая мебель и подоконники, моментально превратилось в труху и разлетелось вокруг. Окно распахнулось внутрь, и пыль мигом засыпала мои глаза...

Больше я ничего не мог видеть и лишь чувствовал, как погружаюсь в новый тягостный сон... ноги вновь перестают держать бедного парня, он сначала встаёт на колени, а потом вовсе опрокидывается навзничь, разметав по влажной от утренней росы траве свои непослушные конечности и пряди волос. А сверху запели соловьи, и закаркали во́роны.

Спи, Арсеньев, отдыхай – тебе предстоит ещё большая работа!

 

~ КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ~