День четвёртый. Юная террористка и странная карточная игра

Второй раз здесь я очнулся с «тяжёлой» головой и несколько раз покачал ей из стороны в сторону. Специально, чтобы было ещё больнее. Дабы ещё раз (в который раз) убедиться, что ничего хорошего не происходит и не произойдёт само по себе. А также обрести гармонию – привести свои физические ощущения в согласие с ощущениями эмоциональными, потому как душевная боль переживается намного тяжелее, чем боль физическая.

Мне показалось, что за ночь мне приснилось столько всего болезненного, что ни в сказке сказать ни пером описать. Но несколько часов назад я проснулся и будто глотнул свежего воздуха… был бодр, свеж и почти что доволен собой – мешала только слабость в организме после обморока. Ну и то, что я всё также оставался в этом проклятом «Совёнке». Как вы знаете, с утра я сумел даже рассказ Слави записать, а он довольно внушительный. А потом снова отрубился, будто опять получил веслом по голове. Хоть у меня на лбу, в отличие от Ольги, и нет шишки, и все наперебой, начиная с Виолетты, доказывают, что я просто ударился головой о воду при падении, я точно помню, как пытался выплыть и тонул. Как задыхался от недостатка воздуха. Удар, лишивший меня сознания, случился уже после этого.

Но вернёмся к нашим баранам, а точнее лагерю, пионерам и всему прочему. Печальной действительности, существование которой уверенно доказывала сомкнувшаяся над моей головой треугольная крыша вигвама, неудобная пионерская койка и сапоги под ней. Их наличие, как и тетрадку, свёрнутую рулоном в одном из них, я проверил первым делом. Ощущения не обманывали – всё было на свои местах. Интересно, а если бы я сошёл с ума и галлюцинировал на ходу – я бы понял это? Может ли «Совёнок» быть предметом моего больного воображения? Нет, вряд ли. Ведь здесь я постоянно слышал о вещах, о которых раньше и не догадывался. Взять хотя бы этого Генду... «Видного революционера товарища Генду» – одёрнул я сам себя. «Вдруг это важно... В смысле, важно, что он – товарищ, а не просто Генда. Кто знает, что важно или что не важно в этом театре абсурда имени Пикассо, Жоана Миро и товарища Генды...» От этих мыслей голова разболелась ещё сильнее. Вдруг, у меня вообще – сотрясение мозга. А эти местные болваны ничего не заметили. Нет шишки, и ладно. Будут клизмы ставить от любой болезни, как в Средние Века. Или на Луну заставят смотреть целую ночь.

Но, голова, вроде, не кружится, не тошнит… Что там ещё бывает при сотрясениях? В глазах не двоится, круги перед глазами тоже пока не летают. И то хорошо. А–то пролёживать в постели вместо того, чтобы искать отсюда выход, в мои планы точно не входит. Пусть, я уже дважды пытался сбежать, и оба раза – неудачно, я точно знаю, что выход отсюда есть. Да и три – счастливое число. Знаю, глупо верить в приметы, да и сам не верю по–настоящему. Но сейчас мне не помешает любой способ себя подбодрить. А то совсем на части разваливаюсь.

«Есть вход – значит, должен быть и выход. Это непреложный закон природы».

Со мной так нередко бывает, если просыпаюсь, а затем ложусь спать снова. Поэтому я с детства ненавидел дневной сон, и никогда на самом деле так не спал. Проснулся, даже если ещё очень рано, – значит, надо вставать и бодрствовать, а не валяться в постели, пытаясь вернуть остатки сна. Зато рабочий день будет дольше! Заснуть–то удастся без проблем. А вот когда опять проснёшься уже часам к одиннадцати, становится хреново: голова раскалывается, тело ломит излишней негой, и ничего не хочется делать. А дел здесь немерено! Но все дела сводятся к Одному – сделать так, чтобы дел ЗДЕСЬ больше У МЕНЯ никогда не было!

– И больше ни у кого тоже, – я поднялся и, как сумасшедший, прошёлся из угла в угол, бормоча лишь одну фразу. – Чтобы больше ни у кого здесь ничего не было… И никого бы здесь больше не было… И этого лагеря. Его чтобы тоже не было. Ни тут, ни где бы то ни было ещё.

Произошедшее вчера представлялось мне теперь единым страшным видением: как будто мне налили целое ведро помоев и заставили мой мозг его залпом вылакать. Мне снова подумалось: правда ли, что я здесь? Может я всё–таки сплю? И вообще всё моё тут пребывание – тоже сон или глюки. Да, мир казался абсолютно настоящим. Да, я видел, слышал, обонял, ощущал и так далее. Но и в моём вчерашнем сне было то же самое.

«Сон отличается нестабильностью пространства и более мягкими чувствами».

Я ущипнул себя за ногу, чтобы проверить своё предположение, но ничего не изменилось – я продолжал стоять в домике Ольги и чувствовал боль. Кто вообще придумал, что во сне надо именно ущипнуть себя? Во сне невозможно чувствовать боль? Так вчера я её ощущал, когда до оной самой боли в пальцах впивался в дурацкий пенёк, чтобы не свалиться с него. С другой стороны, когда пень опустился на землю, и я с него всё–таки упал, боли я как раз не почувствовал. Так работает метод, или всё–таки нет? Или это зависит от твоей в него веры?

Мои рассуждения прервал звук шагов совсем неподалёку. Кто–то намеревался меня навестить. На всякий случай я по–быстрому вновь улёгся на кровать. С одной стороны, не хотел никому выдавать, что я уже почти пришёл в форму – с другой, полежать и правда ещё хотелось.

Дверь скрипнула, и в домик зашла Мику. Она сложила руки на груди ладошка–к–ладошке и присела на табуретку возле самого входа. Над табуреткой висела чья–то курточка на большом раскидистом тройном крюке. Видел ли я её раньше? Она ведь явно не моя… А такой крюк я бы точно приметил – обожаю всякие интересности!

– Мику, ты не моя, – сказал я, потому что мои мысли окончательно перемешались, и я не до конца понимал, что несу. И говорил сейчас на самом деле о куртке, а вовсе не о Мику. – Моя пропала. Она исчезла, когда я положил её под кровать. Хорошо, что сапоги сохранились. Они у меня надёжные, армейские. Надёёёжные, надёёёжные, армееейские, армееейские, – я залез под кровать, достал сапоги и, протянув руку, гордо водрузил их на подоконник, любовно разглядывая при этом.

– Алекс, что же это с тобой делается–то… ужас–ужас, наверное, ты очень сильно ударился головой, – запричитала Мику в своей привычной тараторящей манере, через каждую фразу всплёскивая руками. – Зачем ты вообще приехал в наш лагерь? Ведь мама тебя отговаривала. Так и говорила: давай лучше в Сочи поедем или Лоо. Так нет – ты закатил скандал, и вот ты в лагере, как и хотел. Со сверстниками играть хотелось, да?!

– Что? Я? Мама? Ничего не понимаю… Нет, мама тут точно ни при чём – я сам сюда приехал, на автобусе. Недобровольно – принудительно, – я встал с кровати и подошёл к окну. Зачем я поставил на подоконник сапоги? Зачем вообще решил показать их Мику? Что за бред я несу? Что со мной?

Я слегка помотал головой, пытаясь привести в порядок мысли, и чуть не ударился об оконную раму. Новое стекло уже успели вставить (интересно, когда это?), осколков по углам также не наблюдалось. Но вот этот прекрасный сам по себе факт вовсе не помог понять, что Мику имела ввиду. Вернее, я прекрасно понимал каждое сказанное ей слово по отдельности, и даже общий смысл их вместе. Всё–таки русский я знаю. Только вот с привычной мне реальностью фразы совмещаться никак не желали. Слова девушки раз за разом отдавались в моих мозгах, будто их вбили туда каким–то адским молотом. Молотом полного непонимания и злой едкой иронии. Она что, поиздеваться надо мной пришла? Ну, нет! Издеваться – это моя прерогатива.

Пока я придумывал достойный ответ, Мику снова затараторила:

– Алекс… а ты вообще помнишь, как мы познакомились? – как гром среди ясного неба, вдруг спросила она у меня. Мы что, целые годы не встречавшиеся, бывшие любовники? Или впавшие в маразм старики? Зачем спрашивать такие очевидные вещи? Или она считает, что вчера мне начисто память отшибло, и её необходимо восстанавливать по кусочкам?

– Конечно. Я пришёл с «бегунком» в музыкальный клуб, и там ты… – я обернулся к ней и ехидно ухмыльнулся, вспоминая, как застал её задом кверху. – Ты там ещё под роялем что–то искала. Неужели забыла?

– Да нет, нет… не забыла, не забыла, – девушка опустила глаза в пол и принялась нервно болтать ногами, а я вернулся в свою кровать и закрыл глаза, чтобы она подумала, что я сплю, и ушла.

Должно быть, девушка решила, что утомила тяжело больного меня. По крайней мере, больше она ничего не сказала. А вскоре я услышал щелчок закрывшейся двери. И только после этого снова встал и на этот раз оделся. После чего затолкал сапоги обратно под кровать. Теперь о моём «тайнике» знает Мику. Лучше бы найти новый. А то пропадут ещё, как остальная моя одежда. Удивительно вообще, что они до сих пор никуда не делись. Ведь Ольга не могла не заметить, как я их туда засовывал. Сыграл свою роль советский фасон? У пионера вполне могут быть такие сапоги. Или в первый день память Ольге тёрли особо тщательно? Мне кажется, или с каждым новым днём всё больше информации сохраняется в памяти местных обитателей? Это на них так влияет присутствие рядом со мной? Или такая задумка у Архитектора? Разберёмся, где наше не пропадало!

Судя по косым лучам Солнца, бьющим в комнату через окно, стояло раннее утро. Несмотря на то, что я пролежал в кровати уже много часов. Но со Славей я, вроде, тоже утром разговаривал. Неужели время замедлилось? Или тогда ещё была ночь? Просто я только проснулся: вот и решил, что наступило утро (по привычке).

По тишине, стоящей за окном, я догадался, что до завтрака ещё довольно долго, и можно поплескаться на умывальниках. Мне захотелось как следует облиться ледяной водой. И пусть я подхвачу простуду и ангину, зато приду в себя. А больным здесь быть даже лучше, чем здоровым – все о тебе заботятся да всячески тебя обхаживают.

Интересно, что Виолетта моей болезнью не особо и заинтересовалась…

«Получается, Славяна с Ольгой со мной всю ночь сидели… надо хоть спасибо сказать. И со своими приколами завязать! Хоть они и марионетки в руках загадочного Архитектора, люди–то они – неплохие. Впрочем, люди ли? Или продукт чьей–то фантазии? Или, чем чёрт не шутит – инопланетные роботы, выдающие (не всегда удачно) себя за людей? Ладно, пока не доказано обратного, буду считать их людьми. И лучше попытаться с ними подружиться. А заодно разведать их секреты. Славя и Алиса точно что–нибудь знают об этом месте. Да и Ольга должна, ей по статусу положено. Но подружиться – одно, а слушаться – другое. Ни в коем случае я не собираюсь поддаваться и исполнять местные порядки, носить галстуки да на линейки ходить».

Я осмотрелся и задумался, куда же ушла Ольга, ведь в домике её не присутствовало, а гулять по ночам явно было не в характере строгой вожатой. «Наверное, отошла по своим делам ближе к утру», – решил я и потянулся. Скучнооо! Вот почему, когда не нужно, она всегда тут как тут? А стоило мне решить наладить с ней отношения или хоть поблагодарить, тут же как сквозь землю провалилась.

Дверь скрипнула, и показалась голова девочки из библиотеки. То есть Жени. Следом появилась Женя целиком и посмотрела на меня с едва скрываемой радостью, поспешно прикрывая за собой дверь. Видимо, утро в лагере всё же успело наступить, и в связи с этим народ решил организовать ко мне паломничество, словно к мавзолею Ким Ир Сена. Что ж, добро пожаловать. Сегодня я добрый, и так и быть, готов делиться своей бесконечной мудростью с каждым страждущим. Вот прямо сейчас и начну: «Воззри же, дщерь, на богатыря, что пал в неравной борьбе с ехидной болотной да половцем поганым. Вернее, с пионером, что не совладал с вёсельной лодкой. В своё оправдание могу сказать, что лодка была не простая... И не золотая... А, судя по тому, как она отоварила меня по голове – из чистого чугуна–с». Нет, пожалуй, не стоит говорить этого вслух. «Не поймут–с. Провинция–с».

– Ну как ты себя чувствуешь, пловец? – чуть дрогнувшим голосом озаботилась моим состоянием девочка и прошлась по мне внимательным взглядом. Последнее слово было сказано с ощутимой ноткой сарказма, но всё же было заметно: Женя за меня переживала. И просто не хотела «терять лицо», опускаясь до того, чтобы признаться в искреннем сочувствии. Тем более, к такому бунтарю и вообще странному чуваку, как я.

– Да, вроде нормально, только голова болит, и немного подташнивает. Совсем–совсем чуть–чуть, не беспокойся! – я беспечно махнул рукой. – Думаю, что смогу даже встать и заняться делами. Своими научными. А самое главное, одиннадцать страниц заставил Славю написать (то есть продиктовать). Это ляжет в текст кандидатской диссертации! Так сказать – очевидное–невероятное в прямом эфире. Ловкость рук и никакого мошенничества! Нобелевскую Премию в студию! Правда, я ещё не определился, по каким наукам. Здесь и социология, и физика, и психология… И немножко психиатрии… А может, и множко.

– Вначале школу окончи, – Женя фыркнула и, встряхнув синими волосами с розовой заколкой, отвернулась, вскидывая носик кверху. – Надо думать о дне сегодняшнем, а то так и будешь в империях витать!

– Давно уже… давно окончил. Аа, ты всё равно не поймёшь.

– И не должна понимать. Ты головой ударился, а значит, помешался. Надеюсь, что временно. На завтрак–то придёшь?

– А линейка у вас сегодня отменилась что ли? Обычно сначала меня гонят туда, а уже потом жрать…

– Да нет, не отменилась. Просто тебя по этому поводу просили не беспокоить, – ответила Женя. – В связи с болезнью.

– «Просили»... «Не беспокоить»... Ух ты, сколько форсу! Чувствую себя коронованной особой, путешествующей инкогнито. А где, кстати, мои золотые шпоры и верный паж?

– Да, хорошо ты головой приложился. Объясняю проще – на линейку сегодня можешь не приходить. Там и без тебя управятся.

– А обычно они без меня не управляются? – спросил я.

– Так! Прекрати свои вот эти вот шуточки! – Женя насупилась и отвернулась в сторону шкафа.

«Больно надо мне с тобой общаться», – подумал я, а ведь на линейку и так бы не пошёл. Местные явно не желали понимать, что я – самостоятельная личность, и не нуждаюсь в указанных сверху планах на день. Делал, делаю и буду делать только то, что хочу и считаю нужным, раз уж и так оказался здесь вопреки своему желанию. И эта их реакция немного раздражала! Точнее, раздражала очень и очень сильно!

Ответом я Женю так и не удостоил. Издеваться в мои сегодняшние планы больше не входило. Спрашивать, почему же меня не пригласили на линейку, тем более глупо. Это очевидно и так. Уточнять планы мероприятий на сегодняшний день? Зачем, если я всё равно не собираюсь на них идти?

– Кушанья Вам велено принести в «нумера», кстати, – как ни в чём ни бывало продолжила Женя. – Будете наслаждаться обслуживанием высшего класса!

– Женя, благородный дон поражён в самую пятку. Теперь я точно уверен в своём благородном происхождении!

– Но, – ехидно заметила девушка, – если Ваше Высокоблагородие себя нормально чувствует, то пусть само сходит. Чай, ножки не отвалятся, и ласты не склеятся.

Ну, такое откровенное хамство спустить я никак не мог. Поэтому ответил в своей привычной манере.

– Ну уж нет. Я люблю, когда ублажают моё эго и вообще… ублажают. Я считаю, что именно таким должен быть каждый уважающий себя человек. Особенно, если попадает в насильственные ситуации.

– В какие ещё такие ситуации? – Женя выгнула бровку дугой и подсела ко мне на постель. – Кого–то насиловать собрался что ли? Главное, чтобы не Ульянку!

– А вот такие. Допустим, схватили тебя на улице и увезли в какие–то дебри, а потом ещё и пытаются заставить делать то, чего тебе не хочется. Как надо вести себя в таком случае? – на Евгении была надета лёгкая синяя курточка поверх традиционной пионерской формы, и она потеребила жёлтую пуговицу под самым воротничком, явно раздумывая.

– Нуу… бороться, наверное, – мне понравился её ответ. Даже очень. Он вполне согласовывался с моими собственными мыслями.

– А как бороться? – оживился я и схватил её за руку, въедливо смотря в синие глаза с золотистым солнечным отливом. – Может быть, открыто спорить и саботировать?

– Нет, лучше скрытно. Для вида согласиться, а потом диверсию какую–нибудь, и сбежать, – рука Жени дрогнула, и я её разжал. Девушка снова встала, отворачиваясь.

– Что ж, ответ принимается. Теперь ты должна понять, почему я такой. Просто у каждого своя тактика, и я действую таким образом, потому что меня вынуждают обстоятельства, – кажется, собеседница потеряла нить разговора. В её глазах отразилось недоумение.

– А как ты действуешь? – она отступила на шаг назад и столкнулась спиной со шкафом. Дверца недовольно скрипнула, приоткрываясь.

– Заставляю о себе заботиться. Ублажать меня, нести ответственность… – я зевнул и почесал лоб. – Приучаю к мыслям о том, что я – большая тяжесть здесь.

– Ты – прямо настоящий эгоист. А вот я хочу просто приносить пользу людям, чтобы потом кто–нибудь сказал: «Вот была такая хорошая девочка Женя, и никакого вреда от неё никому не сделалось…»

– Лучше бы вы сбежать отсюда попытались, миледи! А–то сидит и бумажки свои заполняет – смотреть противно.

– Откуда «отсюда»? У нас смена. Две недели. Осталось совсем немного. Через три дня разъедемся по домам, и не факт, что когда–нибудь встретимся снова.

Каким образом мы попадём домой через три дня, я уточнять не стал, и осторожно, чтобы сразу не упасть, ибо снова ощутил слабость, встал с кровати. Меня несколько раз шатнуло, но я удержал равновесие и продолжил стоять. Наконец, проклятая слабость прошла, и я почувствовал внезапное облегчение. Болезнь, проявления которой я постоянно ощущал всё утро, испарилась. Я чувствовал себя абсолютно здоровым и готовым на новые подвиги. От головной боли и тошноты не осталось и следа, будто разговоры с Женей были животворящей влагой, Живой Водой, как в старославянских лесах. Прошёл испытание на выносливость и получил награду? Получил «левел–ап», и всё моё здоровье автоматом вернулось на максимум? Спасибо, не надо мне ваших поощрений. Обойдусь уж как–нибудь. По–чучхейски, с опорой на собственные силы.

С нарочито беспечным видом я вышел за порог и остановился под разлапистым сиреневым кустом. Почему бы не подождать столь благотворно повлиявшую на мой организм даму? Женя вышла почти сразу же следом за мной.

– Только о еде не забудь, сходи на завтрак, – предупредила меня Евгения. – Или, говоря твоим языком: яства поданы. Раз уж ты встал, я передам, что нести тебе ничего не нужно, и ты справишься самостоятельно.

– Конечно, схожу. Еда – самое важное, – согласился я. – Так и бабушка моя всегда говорила.

Но перед едой мне хотелось немного проветрить мозги. Лёгкая прогулка бы сейчас явно не повредила. Словно получив от меня телепатический сигнал, Женя предложила:

– Давай хоть немного прогуляемся перед завтраком, а то на тебе лица нет. Прослежу заодно, чтобы ты снова в обморок не грохнулся.

– Лицо у меня пока ещё есть, и падать я никуда не собираюсь, но прогуляться – идея хорошая, – согласно кивнул я. – Куда совершим променаж?

Предложение пришлось кстати, но, прежде чем уходить из домика, я проверил карманы брюк. Телефон был там – за прошедший день его никто не украл, и это радовало. Но не повредила ли тонкий аппарат вода? Смартфон я брал дорогой, но купаться с ним в мои планы не входило. Так что водонепроницаемость в списке его достоинств тоже не числилась. Без особой надежды я нажал на кнопку включения, и к моей неописуемой радости экранчик жизнерадостно загорелся. И даже не высветил никаких сообщений об ошибке. Похоже, телефон совершенно не пострадал. На радостях я несколько раз сфотографировал домик и себя на его фоне. С этих пор буду брать только Самсунги! (на правах авторской рекламы)

– Ты чего возишься? – насупилась Женя, явно не понимая, чем таким важным я занят. Ну да, селфи в 1980–ом ещё не изобрели.

– Обыскивать меня не стали? А ведь могли бы… перед тем, как в кроватку уложить. Это упущение! – смеясь, я направил светящийся экран на девушку, пытаясь произвести впечатление. Раньше я никогда не стремился понтоваться перед девчонками и прочими людьми, но здесь у меня проснулись какие–то прямо альфосамцовые наклонности.

– Это что у тебя такое? – в голосе прорезалось любопытство.

– Телефон. Хочешь позвонить? А, у тебя всё равно не получится, потому что сети нет. И у меня, сказать по справедливости, тоже.

– Хорошая шутка. Но я не по технике. Ты свой прибамбас Элу покажи.

– Я парням свой прибамбас не показываю, – я рассмеялся, а Женя покраснела. Эту шутку она поняла. Что–то никогда не меняется, и это прекрасно! Стабильность – признак качества.

– Нуу… тогда давай просто погуляем. Хорошо?

– Лан…

Я решил проверить другой карман, и моей радости не было предела: там появилась знакомая сбербанковская карточка и ключи от квартиры. Кто их вернул «на Родину», оставалось загадкой. И зачем? Может, меня успокоить? А может быть, они тут лежали всё время, и я просто не засовывал пальцы достаточно глубоко? Пионерские брюки, в отличие от джинсов, не особо облегают ноги, так что даже смартфон в кармане мне не мешал. Но всё же, маловероятно такой лопатник не почуять. Ну а ключи хоть раз бы точно зазвенели. Впрочем, узнать это уже трудно. Разве что эксперимент провести – сравнить пустые и полные карманы по ощущениям. Но разве это уж очень нужно?

В конце концов, зачем им вещи пришельца из двадцать первого века, которыми они всё равно не смогут воспользоваться, ведь даже не знают, что с ними делать? Хотя из какого века они сами, я точно не знал: судя по местному антуражу, здесь где–то середина или конец советского периода. Если верить смс–кам из автобуса, 1980–ый год. А может быть, они такие же жертвы из моего мира, как я? Непонятно, сколько на самом деле лет местным обитателям. Если я сам превратился в подростка, то может с ними произошло нечто подобное? Может, я сейчас разговариваю с бабушкой или даже… дедушкой? Меняют ли здесь пол? А может, наоборот, и они вообще из детсада. Из старшей группы. Потому что вести себя столь послушно – это полной «шляпой» надо быть! Не свойственно взрослым…

Вот по мне сразу видно, что я человек с высшим техническим образованием. Вообще, надо бы переманить на свою сторону Электроника и Шурика: всё–таки коллеги, как–никак. Займусь этим после завтрака.

Мы с Женей вышли на маленькую тропку и направились в сторону библиотеки. Я воспользовался тем, что инициативу выбора пути передали мне, и старался вести девочку такой дорогой, чтобы по возможности никому не попасться на глаза, ибо бурная радость всего «Совёнка» по случаю моего чудесного выздоровления не входила в мои планы. Но скрываться было легко, ведь в библиотеку почти никто не ходил. А мне всё–таки хотелось посмотреть на книги, имеющиеся здесь в наличии, чтобы примерно представить, какой у них сейчас год. А может, просто спросить прямым текстом?

– Жень, ты не знаешь, какой сейчас год? – мы как раз проходили под двумя клёнами, где слева расположилась небольшая оранжевая скамейка.

– Ты до сих пор не пришёл в себя? Неужели придётся опять звать Виолетту? Мы, кстати, почти возле медпункта: может, тебе заглянуть? – Евгения указала на обитель Виолы, и я ускорил шаг, чтобы не дать столь крамольной мысли развиться в маленькой головке моей спутницы. Конечно, я отбрешусь и не пойду, но скандала не хотелось.

– Ты вопросом на вопрос не отвечай. Это неприлично. Я правда забыл, какой сейчас год. У гениальных людей бывают провалы в памяти в простейших вещах.

Женя не успела ответить на мой дурацкий вопрос, как перед нами словно из–под земли возникла Виола. Также неожиданно исчезла Женя, метнувшись за ствол клёна, как будто чего–то испугалась. «Кадр сменился».

– Привет, пионер. Ну как, очнулся? А теперь срочно ко мне на приём! Будем лечиться… – последнюю фразу женщина произнесла как–то двусмысленно и повела бровями с явными намёками на большее. Я уже понял, что она не против отношений с юными парнями, и я запросто мог бы затащить её в постель, если бы проявил хотя бы минимальную активность. Но ничего такого не хотелось – Виолетта казалась чужой и враждебной сущностью, с которой не может быть никакой дружбы, не говоря уж о любви. К тому же все мои мысли были полностью отданы решению Загадки, а в таком состоянии не до секса.

Мне даже стало немного жутко, но я решил не начинать утро со споров, а покорно последовал за ней. Тем более, осмотр после столь тяжёлого потрясения мне бы не помешал. Уже по пути я заметил, что ни разу не спорил с Виолой, а всегда подчинялся её указаниям. Хотя та же Оля, когда пыталась мне приказывать, вызывала во мне бурную волну негодования. Медсестра как–то подавляет мою волю? Она, в отличие от Ольги, обладает в «Совёнке» настоящей властью? Подручная Архитектора? Его глаза и уши? На самого творца она явно не тянула. Да и не будет Сам Творец жить внутри творения.

В таком случае, стоит ли идти с ней в медпункт? Скорее всего, медицина здесь – чистая формальность, не представляющая никакого интереса… Но… в таком загадочном месте любой местный «ивент» мог пролить свет, добавить паззл к общей картине происходящего. Убить меня – не убили. Покалечить – тоже не покалечили. Даже моё вчерашнее утопление обошлось без последствий. Значит, я нужен «им» живым и целым. Разве что, несколько чокнутым. Но за свою психику я постоять сумею. А значит, вперёд за подсказками! Будем считать, что это – не медпункт, а Форт Боярд.

Мы зашли в здание, и некоторое время женщина меня осматривала: посмотрела горло, язык, шею, уши, послушала грудь, зачем–то постукала по голове стеклянной трубочкой и спросила, нет ли у меня жалоб. На что я вполне честно ответил.

– Поначалу голова болела, но сейчас вроде всё образовалось. Лучше обойтись без лечения.

– У тебя точно всё хорошо? Это здорово, потому что будет к тебе небольшое дельце: мне надо отойти по одному вопросу, и ты бы мог полчасика посидеть здесь за меня. Покарауль, чтобы никто не залез и ничего не взял без разрешения. Мало ли, кто шастать будет, а опасных вещей здесь много, всё–таки медикаменты, – последняя фраза опять же показалась жуткой. Этой дружелюбной женщине удавалось иногда производить тягостное впечатление. – Если будут приходить пионеры, действуй по своему усмотрению. Я вижу, парень ты вполне разумный. Понимаешь, что к чему.

– Ничего я не…

Интересно, этот вывод она сделала из моего вчерашнего плавания? Или просто знала правду? Кажется, все, кроме неё, разумным меня точно не считали. Но озвучивать вслух свои подозрения до конца я не стал. А вместо этого спросил:

– А почему просто не запереть на эти полчаса дверь?

Виола весело усмехнулась. Судя по всему, именно этого вопроса она и ждала, и заранее заготовила на него ответ.

– Разве ты не хочешь немного поиграть в доктора? – произнесла она крайне многозначительно.

– Нет, – честно ответил я. – Меня никогда не привлекала эта профессия. Слишком много ответственности.

– А придётся, – вновь рассмеялась Виола, но потом серьёзным тоном добавила. – Во–первых, не положено закрываться в рабочее время. А во–вторых, у нас тут ничего практически не случается. Справишься, пионер. Вот: зелёнка, пластырь и бинт. А больше тебе ничего и не понадобится, – женщина указала рукой на одну из тумбочек. Там действительно стояла одинокая баночка зелёнки, рядом с которой лежал советский широкий моток пластыря, пачка бинтов, вата и ножницы. Она что, специально меня дожидалась? Даже разложила всё заранее. Или я преувеличиваю, и медичка просто вышла в тот момент, когда мы с Женей проходили мимо, чтобы поймать первого попавшегося «разумного пионера»? Может, она это проворачивает уже не первый раз, потому библиотекарша сразу и кинулась в кусты.

Пока я обдумывал варианты, медсестра лукаво подмигнула и добавила:

– Но чтобы не разбазаривал зря казённое имущество! А то больные могут привирать. Договорились?

– Хорошо, буду беречь казённую зелёнку как зеницу ока, и не отпущу ни грамма лишней ваты! – отозвался я, со своей стороны твёрдо решив посмотреть, какие препараты здесь имеются. Может быть, я найду что–нибудь, что прольёт свет на Загадку?

– Ну тогда пока. Я побежала, – облегчённо сказала Виола, выдыхая, и лёгким шагом выпорхнула за дверь.

– Пока, – ответил я и сел за стол на полумягкое голубое кресло.

Беглый осмотр медпункта мне мало что дал. Но не похоже, чтобы перед уходом Виола что–то прятала. Помещение ломилось от разнообразных медикаментов. И зачем только тут столько всего, если ничего серьёзного не происходит? Теперь я окончательно пришёл к выводу, что Виола пригласила меня на «осмотр» только, чтобы получить на пару часов бесплатного сторожа. А раз так, можно переходить к более планомерному осмотру предоставленной территории. В доктора я играть не хотел, а вот в сыщика – с удовольствием.

Представив себя эдаким Шерлоком Холмсом с лупой в одной руке и трубкой в другой (правда, сигарет у меня с собой не было – да и водились ли они здесь?), я решил начать с того места, где и так уже находился. То есть, со стола Виолетты. Тааак, ну и что тут у нас?

На столе стояло и лежало много всякой чепухи: журнал моды, колбы для анализа крови (брр…), чашка из–под чая, лампа на длинной ножке, напоминающая плезиозавра… стакан для ручек и карандашей, подставка для исписанных маленьких рецептурных книжечек, мини–вентилятор… на подоконнике рядом со столом – несколько цветущих кактусов в длинных вытянутых горшках; чуть поодаль, слева – стенд с пёстрыми таблетками, бутылочками и карточками.

Когда я задрал голову вверх, то увидел в окне настоящее чудо техники: вместо форточки там был вделан в раму какой–то прибор с большой круглой дыркой, посреди которой расположился трёхлистный вентилятор. «Кондиционер прошлого века», – подумал я. – «Будет, как ветряная мельница, мух разгонять. Прямо в кофе, прямо в чай – ну же, парень, не скучай!»

Но что вся эта ерундистика по сравнению с главным! А главным украшением стола был самый настоящий телефон! Не сотовый, а обычный, с крутящимся диском, чисто белый. Такой же, только красный, был у нас в деревне, пока наша семья не перешла на мобильную связь, потому что за домашнюю линию дороже платить.

– Неужели отсюда можно позвонить? – вслух спросил сам у себя я, снял трубку и приставил её к уху. Однако, кроме монотонного частого треска, я ничего не услышал. Привычное из раннего детства нажатие на рычажок ситуацию никак не исправляло – телефон был бесполезным куском плотной пластмассы, годной лишь только для того, чтобы переплавить её на вонючий пластичный материал. Чтобы потом абстрактный китаец в занюханном грязном подвале сделал из всего этого безликую и аляповатую детскую игрушку, которую потом втюхают втридорога какой–нибудь беспечной и незадачливой молодой мамаше.

Во я алгоритм выстроил! Хоть бизнес по переработке советских телефонов открывай! Сразу видно – экономическое сознание!

Отложив бесполезную трубку прочь, я посмотрел красочный журнал, который лежал прямо передо мной. Точнее, перед Виолой, а теперь передо мной как заместителем. К медицине он никакого отношения не имел, ибо посвящался моде. На обложке красовалась девушка в синем платье в жёлтый цветочек образца 80–х годов без особенных излишеств. На голову «модели» была надета довольно нелепая, на мой взгляд, шляпка. Белая в розовую полосочку. «Такая должна Ольге Дмитриевне понравиться. Наверное, отсюда она своими головными уборами и затаривалась…» Самое интересное, что название у журнала отсутствовало, аналогично дело обстояло с датой и номером. Сверху над моделью присутствовали какие–то цветовые пятна, но размытые – ничего не прочтёшь. Складывалось ощущение, что сведения специально «размазали» фильтром в фотошопе, не особо заботясь о качестве результата. Или просто пролили какую–то медицинскую химию. В подтверждение этой теории бумага там была слегка скукоженной. Всё подстраивают под местные реалии…

Я пролистал журнал, но мода меня никогда не интересовала, а информация о годе, единственная полезная для меня информация, там всё равно отсутствовала.

Самое интересное, что модели одежды здесь были представлены как советского, так и вполне современных мне западных образцов. Такое чувство, что журнал сшили из изданий различных десятилетий. Даже качество бумаги от одной страницы до другой слегка разнилось – они становились то старше и желтее, то, наоборот, белее и новее. Кстати, в зависимости от изображённой модели – чем более старый фасон платья я наблюдал, тем и страница казалась старше. «Интересный маркетинговый ход. Эдакий бумажный Франкенштейн».

Я уже хотел отложить находку прочь, но, дойдя до конца, натолкнулся на полный «треш»: последние три страницы пестрели какими–то нарядами примерно пятисотлетней давности, а вместо страниц, казалось, – старинный пергамент: тронешь пальцем, и всё развалится – «смешали грешное с праведным!» Одна из этих трёх девушек на этих старинных «страницах» показалась мне знакомой. Она напомнила мне сестру в ранней юности… а вот другая – Мику. Точно, Мику! Или нет… почему я не могу как следует рассмотреть их лица? Что рассеивает моё внимание? Словно на Солнце смотришь или на яркий свет, больничный свет… Пальцы почувствовали нестерпимый жар, и я с шуршанием отбросил журнал обратно на стол.

– Нет, я не сдамся! – я помотал руками в воздухе и снова взял непослушную книжицу. На мою радость, капризная бумага уже ничего не жгла, и я принялся листать с конца: ничего необычного. Больше нет никаких старинных платьев. Пергаментные страницы просто исчезли! Да и современные тоже. Все модели абсолютно советские, по канону, страницы совершенно одинаковые и однотонные, а спереди на обложке широкий и слегка размытый след от чашки. Именно под ним, оказывается, бумага и скукожилась, и надписи расплылись… Всё–таки, галлюцинация? Или аномальное явление? Пора бы привыкать к этому понятию и применять его как научный термин. Как там это называется в физике? У меня же был в университете курс физики. Его ещё такой смешной преподаватель читал... Как же была его фамилия? Котов? Кроликов? Что–то, связанное с животными, я уверен. Или с растениями? Почему же так сложно вспоминать прошлое? Ладно, Бог с ним, с этим профессором. Правда, мужик был добрый. Зато я припомнил, что в физике аномальные явления называются флуктуацией.

– Мда, этот мир точно сошёл с ума… – подытожил я своё наблюдение, возвращая журнал на его законное место подле седалища хозяйки.

Через пару минут раздался стук, дверь после моего разрешения открылась, и на пороге появилась Лена, робко придерживаясь за круглую ручку двери. Девочка, очевидно увидев, что вместо привычной Виолы сижу я, тихонько пролепетала:

– Ну… я тогда пойду… зайду попозже… – её тон мне показался настолько жалобным, что я поспешил успокоить девушку и задержать.

– Да ты скажи, чего хотела! Вряд ли здесь есть какое–нибудь дело, посильное для твоей Виолы и непосильное для меня. Ты ведь не похожа на смертельно больную… А мне сказали исполнять обязанности медички. И стратегические запасы лекарств также оставлены на моё попечение … На что жалуешься в общем?

– Да так… эмм… голова чего–то разболелась, – Лена стеснительно опустила глаза в пол и поковырялась носочком туфельки по гладкому больничному полу. – Не найдётся чего–нибудь обезболивающего?

– Наверняка. Всё–таки медпункт. Здесь должны быть всякие таблетки. Вот, – я просто открыл тумбочку и жестом пригласил девушку самой отыскать желаемый препарат, – посмотри сама. Смотрите, барышня, выбирайте: полным полна моя коробочка: есть и зелёнка, и вата, и целая россыпь разноцветных пилюль. Только не бери пузырёк с надписью: «Крысиный яд». Не советую. Хотя, я всё же не медик, – буквально несколько секунд назад я утверждал противоположное, поэтому решил прекратить свои похвальбы, дабы не завраться, отступил в сторону и предоставил Лене полную свободу действий. Своего рода аптечное самообслуживание: первое в мире, мною изобретённое, но пока не запатентованное.

Пионерка встала на корточки, пока я смотрел на неё сзади, и спустя мгновение зажимала в ладонях несколько белых таблеток.

– Спасибо… – Лена встала, спрятала руки за спину и попятилась к двери, – ну, я пойду…

– Поменьше читай на отдыхе, а то от этих романов уверенность теряешь. Раскисать начинаешь.

– Так я пойду? – переспросила она.