Общая критика понимания коммунистического движения Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом.

Согласно диалектическим принципам, капиталистическое выражение закона базиса есть носитель противоречий между капиталистической формой производства и идеальной формой производства крупной промышленности. Такой же механизм применялся и для объяснения проявления коммунистического движения на третьем этапе развития капиталистической формы производства.

Техническим базисом этой третьей стадии развития становится крупная промышленность, склонная к постоянному собственному качественному развитию с движением мысли науки и технологии, вследствие чего технический базис производства становится революционным, в отличие от технического базиса иных стадий развитий капиталистической формы производства, имеющих консервативный характер («Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму производственного процесса как окончательную. Поэтому ее технический базис революционен, между тем как у всех прежних способов производства базис был по существу консервативен»^[123]). Суть, доносимая Карлом Марксом, состоит в том, что именно на третьем этапе развития капиталистического общества, ознаменованная внедрением в производство машин, устанавливаются такие производственные отношения (в самых различных видах, сюда относится и отношение между капиталстом и пролетарием, то есть, классовое отношение, и отношение между пролетарием и элементами производства (как то продукты труда, средства труда, материал труда и иными), и отношение между пролетарием и самим характером труда, и так далее), которые принимают диалектический характер. Диалектический характер эти производственные отношения принимают потому, что крупная промышленность несет в себе диалектическое ядро (вследствие несущейся машинами возможности для установления коммунизма, ведь, как было сказано ранее, коммунистическое общество возможно только при наличии развитых производительных сил на основе машин^[35],[169]), которое сеется в общественное производство путем принятия этой крупной промышленности в качестве техничего базиса общественного производства. Важно, что эти производственные отношения не принимали характер диалектических до установления крупной промышленности в качестве технологического базиса. Прямо упоминавшиеся Карлом Марксом в своем труде производственные отношения, принявшие диалектический характер, являлись отношения между пролетарием и переменой труда, и отношения между пролетарием и разделением труда («…природа крупной промышленности обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего»^[171]).

Что касается перемены труда, то она является специфическим элементом производства только при крупной промышленности, так как вследствие своей особенности освобождать производительную рабочую силу в результате автоматизации процесса производства, она дает основание применять эту освободившуюся свободную силу там, где того требуют потребности общества. Однако, при капиталистической форме производства, вследствие анархичного (в смысле разобщенности производителей, включенных в систему общественного производства) характера этого общества, эта освободившаяся рабочая сила находит с перебоями (вследствие постоянного перехода то в резервную рабочую армию, то активную, или вследствие непостоянной занятости на производстве путем сокращения своего рабочего времени) свое применение, или не находит вовсе (следствием чего явится без вмешательства скорая смерть рабочего), но именно постоянная продажа своей рабочей силы и получение, вследствие этого, заработной платы, позволяет рабочему жить («Закон, согласно которому все возрастающая масса средств производства может, вследствие прогресса производительности общественного труда, приводиться в движение все с меньшей и меньшей затратой человеческой силы, — этот закон на базисе капитализма, где не рабочий применяет средства труда, а средства труда применяют рабочего, выражается в том, что чем выше производительная сила труда, тем больше давление рабочих на средства их занятости, тем ненадежнее, следовательно, необходимое условие их существования»^[172]). Именно подобные проявления (катастрофы промышленности, как, например, невозможность пролетария обеспечивать себя средствами для продолжения жизни) противоречий между техническим базисом и капиталистической формой производства и должны являться примером диалектических отношений, которые, по приданной им сущности, должны неизбежно уничтожаться путем снятия этих противоречий.

Что касается разделения труда, то само это разделение уже неслось техническим базисом капиталистического производства, ибо капиталистического производства не может существовать без кооперации, где бы применялось разделение труда, так что и консервативный базис нес с собой это разделение труда. Капиталистическое разделение труда предполагает более полное разделение труда, чем разделение труда при мануфактурной промышленности, так что пролетарий стал на постоянной воплощать только одну функцию своей рабочей силы («Противоречие между мануфактурным разделением труда и существом крупной промышленности дает о себе знать насильственным образом. Оно выражается, между прочим, в том ужасном факте, что большая часть детей, занятых на современных фабриках и мануфактурах и с самого нежного возраста прикованных к простейшим манипуляциям, целые годы подвергается эксплуатации, не имея возможности научиться какой-либо работе, которая сделала бы их впоследствии пригодными хотя бы на этой же самой мануфактуре или фабрике»^[173]). Противоречие между мануфактурным разделением труда и природой крупной промышленности проявляется в том, что включение в общественное производство, и, вследствие этого, принятия функцией рабочей силы односторонний характер, отрицает возможность перемены труда, между тем как именно на этоп принципе перемены труда и должно быть построено общество на техническом базе крупной промышленности в идеальном виде. Противоречие проявляется и в полном отвращении от одностороннего процесса труда («…капиталистическая форма крупной промышленности воспроизводит это разделение труда в еще более чудовищном виде: на собственно фабрике — посредством превращения рабочего в наделенный сознанием придаток частичной машины, во всех других местах — отчасти посредством спорадического применения машин и машинного труда…»^[174]).

По мнению Карла Маркса, мануфактурное производство не имело потому диалектического ядра, что его технический базис был консервативен и не нес в себе возможностей к улучшению условий жизни пролетария. Что хоть разделение труда и вызывало у пролетария отвращение даже в его виде при мануфактуре, но сам консервативный технический базис нес в себе это как неизбежное условие, так что пролетарию ничего не оставалось кроме того как принять пагубное влияние разделения труда как данность («…подчинение производителя исключительно одной отрасли производства, разрушение первоначального многообразия его занятий являются необходимым моментом развития»^[175]).

Пролетарий не должен иметь каких-либо теоретических представлений для установления коммунистического движения, именно поэтому коммунистическое движение вызывает не представление коммунистического общества в какой-нибудь брошюре и появившегося желания его установить («Для массы людей, т. е. для пролетариата, этих теоретических представлений не существует и, следовательно, по отношению к нему их не нужно уничтожать, а если эта масса и имела когда-нибудь некоторые теоретические представления, например религию, то они уже давно уничтожены обстоятельствами»^[176], и ^[53]), а вызывает закон–«жизнь определяет сознание»^[49]. Само бытие, по Карлу Марксу, заявляет о возможности установления коммунизма и, вследствие этого, необходимости коммунистического движение, крайним ухудшением условий его жизни, так что именно вследствие более отрицательного отношения к условиям своей жизни пролетарий начинает коммунистическое движение. Так, при мануфактуре это отвращение было не настолько достаточным, чтобы пролетарий начал стремится к коммунистическому движению, носили слабый характер. При крупной промышленности же диалектическое ядро придало диалектический характер и отношению между пролетарием и разделением труда, так что они стали носить диалектический характер. Из-за этого принятия характера эти отношения стали крайне невыносимыми, так что они приобрели достаточность для зачатия коммунистического движения.

Именно поэтому Карл Маркс с неистовой силой принимается за доказательство достаточного ухудшения жизни пролетария, ведь Маркс решил вполне себе логичным такое представление, что степень ухудшения жизни пролетариата может объяснять отсутствие или наличие коммунистического движения. Посему этому Маркс заявляет, что жизнь пролетария ухудшилась во всем: разделение труда доведено до крайности, так что пролетарий и не способен применить свою рабочую силу где бы то ни было (хоть на другой работе, хоть в быту, когда нужно приготовить еду или зашить дырку в носке, но не может этого сделать вследствие утраты способностей к другой, отличной от его односторонней отточенной функции на работе^[177]), и получает крайнее отвращение от своей деятельности: «Машинный труд, до крайности захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможность свободной физической и духовной деятельности. Даже облегчение труда становится средством пытки, потому что машина освобождает не рабочего от труда, а его труд от всякого содержания»^[178] (хоть в мануфактуре тоже было разделение труда, оно не было основано на примении машины, так что оставался простор для применения и ума, и мускул работника, да и сама деятельность была более разнообразной и имело ремесленный характер («Является ли каждая операция сложной или простой, ее исполнение во всяком случае сохраняет свой ремесленный характер и, следовательно, зависит от силы, ловкости, быстроты и уверенности каждого отдельного рабочего, от его умения обращаться со своим инструментом»^[179]); само существовние рабочего поставлено под угрозу вследствие замещения его непосредственно или опосредованно машиной; увеличение машиной рабочего дня пролетария («Ведь чрезмерное удлинение рабочего дня предстало перед нами как характернейший продукт крупной промышленности»^[180]); лишение пролетарий возможности забастовками добиться улучшения своего положения («Однако машина действует не только как могущественный конкурент, постоянно готовый сделать наемного рабочего «избыточным». Она громогласно и преднамеренно прокламируется и используется капиталом как враждебная рабочему сила. Она становится самым мощным боевым орудием для подавления периодических возмущений рабочих, стачек и т. д., направленных против самодержавия капитала^[181]), ибо машина подавляет это неповиновение рабочих (тогда как при мануфактуре характер труда имел ремесленный характер, вследствие чего труд требовал больших знаний, следовательно, большей общей развитости индивидуума, так что его сложнее было капиталистом принудить к худшим условиям труда: «Так как ремесленное искусство остается основой мануфактуры и функционирующий в ней совокупный механизм лишен независимого от самих рабочих объективного скелета, то капиталу постоянно приходится бороться с нарушением субординации со стороны рабочих. “Такова слабость человеческой природы”, — восклицает наш милейший Юр, — “что чем рабочий искуснее, ем он своевольнее, тем труднее подчинить ею дисциплине и, следовательно, тем больший вред приносит он своими капризами совокупному механизму”.Поэтому в течение всего мануфактурного периода не прекращаются жалобы на недисциплинированность рабочих»^[182]); и т.д.

Однако, сложно удовлетвориться объяснением отсутствия или наличия коммунистического движения различной степенью плохости условий жизни пролетария. Объективно, негативные чувства от ощущения плохих условий жизни ничем не отличны между собой при восприятии плохих условий жизни при мануфактуре и при восприятии их при крупной промышленности. Пролетарий также, как и при мануфактуре, недоволен условиями жизни, поэтому, согласно действительным физиологическим механизмам, он вполне мог желать уничтожения капиталистического общества (можно даже представить, что при установлении самого коммунистического общества он бы наткнулся на невозможность его установления^[53], вследствие чего и совершился бы переход вновь к «мерзости»^[35], однако, этого перехода, который показал бы невозможность коммунизма, не было в практической реальности по причине отсутствия попыток установления коммунистического общества; или можно представить, что пролетарий при мануфактуре заранее знал бы о невозможности установления коммунизма без развитых производительных сил, однако, это противоречит тому чувственному понимаю Маркса, что пролетарий действует лишь из ближайшей чувственной необходимости и не должен иметь никаких теоретических дедукций (что, к слову, отрицает саму необходимость “пробуждать пролетарское сознание, высказываемое некоторыми коммунистами прошлого, ведь даже тот случай, когда Маркс укорял пролетариат за то, что тот повелся на уступки капитала, уже существовала на практике эта борьба пролетария с капиталистом, без которой не возможна была бы ситуация уступки), которые позволили ему восставать против капитализма, ибо это восстание обуславливается самими обстоятельствами капитализма).

Все это уже само по себе является одним из доказательством ошибочности какой-либо связи коммунизма с машинами. Отсутствие желания установления коммунистического общества должно было исходить из восприятия обстоятельств капиталистического общества, которые по своему «высшему» существу не могли вызвать у пролетариях желания установления коммунистического общества, поскольку без машин коммунистическое общество невозможно, а раз машин при мануфактуре не было, то и обстоятельства не могли нести в себе потенцию вызова желания установления коммунистического общества у пролетариев. Само такое представление могло зародиться только из придания отношениям характера абсолютной «невозможности», которая определенно и четко устанавливает определенные отношения, и раз коммунизм невозможен, то и обстоятельства эту невозможность принимают. Однако, в действительности, и что Марксом сказано, но не осмысленно, не существует никакой абсолютности в действительном мире. Тот же Маркс говорит о том, что гипотетически возведенное коммунистическое общество возвратило бы «мерзость», но тут же он не осознает, что он сам дает возможность существования коммунистического общества, которое всего лишь имеет нестабильный характер из-за универсальных биологических потребностей человека, которые движут это коммунистическое общество к «мерзости». Однако, не существует абсолютно стабильных обществ. Общество априори имеет нестабильные (как уже доказано, например, человек имеет универсальную физиологическую потребность в улучшении качества и количества жизненных средств, что противоречит по своей сути принципу отсутствия перепотребления^[208], которому следует коммунистическое общество; человек превышает свои должностные полномочия, данные ему обществом, в угоду своих потребностей, в том числе и в потребностии улучшения и увеличения жизненных средств, что в эмперическом плане проявилось и в СССР, и т.д.) и стабильные движения, так что происходит между ними постоянная борьба, которая и обуславливает в данный момент времени состояние этого общества, его существование или несуществование. Это является общим доказательством отсутствия действительного^[195] неизбежного коммунистического движения как проявление появления возможности в обществе установления мнимого средства (в нашем случае машин) установления полной стабильности этого общества (для пущей же достоверности это доказательство дополнится отсутствием диалектического следа при капиталистическом обществе, где пролетарии были бы доведены до крайне плохих условий жизни, вообще опровергнет эту связь, ведь именно благодаря диалектическим нитям, которыми машина охватывает производственные отношения, должна проявляться необходимость коммунизму, однако, если нет этих диалектических нитей, то и представление о несении машиной диалектических противоречий как предвестник коммунистического общества терпит крах; другими словами, будет показана несостыковка указанных представлений о диалектическом характере капиталистического общества с действительной практикой).

Стоит ли говорить о том, что это неистовая жажда придать своим желаниям научную основу (а ведь именно этим и является попытка Маркса увидеть научные, в его понимании, диалектические закономерности в производственных отношениях с установлением технического базиса на крупной промышленности с целью доказать научное движение к обществу, которое возможно, по его мнению, только на машинах, с появляением этой самой возможности) затуманила головы и многим более современным коммунистам, которые, видя неопределенную ранее действительную сущность, проявляющуюся недовольством в дефиците определенных товаров, видят спасение в проектах «ОГАС» и подобных кибрнетических систем. Непредвиденное ранними коммунистами (в том числе Марксом и Энгельсом) явление дефицита дестабилизирует некапиталистическое общество (хоть СССР разрушилось не именно из-за этого дестабилизирующего движения), ведь явление дефицита не противоречило абсолютным установкам, среди которых значилось лишь необходимость в «нормальной жизнедеятельности»^[36] и не могло потому появится на практике. У людей в СССР была масса возможностей восполнить организм калориями, витаминами и минералами путем потребления другимх, более доступных продуктов питания, которые могли нести в себе концентрацию этих полезных веществ кратно превышающую, чем концентрация таких же веществ в дефицитных товарах (как недефицитные овсянные хлопья по сравнению с кофейным напитком). Но жившие в СССР были непреклонны, им требовалось именно товар определенный, что говорит о неведении ранними коммунистами той самой потребности в улучшении качества жизненных средств, причем, улучшенное качество в субъективном отношении (само это качество выводится из большего количества удовлетворяемых этим средством потребностей именно определенного индивидуума; это не опровергает того, что это самое улучшенное качество видели многие люди, что и образовывало дефицит товаров, ведь многие потребности людей универсальны, или стали такими вследствие одинакового понимания жизни этими людьми). Поэтому в средстве, способное нивелировать, как им кажется, единственное нестабильное движение (между тем они, все также ошибаясь, подразумевая устранение дефицита товара, видят такую же предельную потребность в улучшении качества и количества жизненных средств как и К.М. и Ф.Э. видели этот предел, но уже в чуть большем количестве потребляемых жизненных средств, которые можно произвести машиной, тогда как, в действительности, эта потребность не имеет предела). Эти коммунисты не учатся на ошибках, которые совершили их предшественники. Они идут как против ошибочных столпов К.М. и Ф.Э., видивших в материальном объекте, машине, высшее предназначение, ведь они опровергают видение Маркса о коммунизме, для осуществление которого требовалась только машина и не требовалась кибернетика, так и по такому же ошибочному алгоритму выводят свое подобное ошибочное представление, видя в материальном объекте, кибернетической системе, вновь то самое высшее предназначение.

Итак, все это капиталистическое общество с доведенными до предела в них диалектическими противоречиями, должно было рано или поздно случиться наяву. Карл Маркс применяет эти диалектические закономерности только к чистому капиталистическому обществу, такому обществу, которое является конечной стадией развития (где как раз-таки диалектические противоречия проявились до предела). Такая стадия Карлом Марксом выводилась путем абсолютного доведения до крайнего развития выведенных им общих тенденций капиталистического производства. Эта конечная стадия развития общества должна была наступить. Так, такой тенденцией производства является уничтожение всяких отличных от капиталистического отношения отношений в производстве, так что самозанятых в сфере услуг, работников в сфере мелкой промышленности не могло быть вследствие их, по Марксу, неизбежного перехода в класс пролетариев или класс капиталистов («…законом является то, что в процессе экономического развития эти функции разделяются между различными лицами и что ремесленник — или крестьянин, — производящий при помощи своих собственных средств производства, либо мало-помалу превращается в мелкого капиталиста, уже эксплуатирующего чужой труд, либо лишается своих средств производства {чаще всего бывает последнее, хотя бы он даже и оставался номинальным собственником средств производства, как, например, крестьянин при ипотечной задолженности} и превращается в наемного рабочего. Такова тенденция развития в той общественной формации, в которой преобладает капиталистический способ производства»^[183]). Является тенденцией не прямо безусловное подразделение производственных субъектов на капиталистов и пролетариев, а является тенденцией избавление непосредственно или опосредсованно от самостоятельых работников от своих средств производства, вследствие чего он не сможет более самостоятельно производить для себя жизненные средства прямо или путем обмена произведенных товаров на другие (1. «…экспроприация земли у народных масс служит основой капиталистического способа производства»^[184]; «Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создает внутренний рынок»^[185]; 2. «Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства, путем централизации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов»^[186]; 3. «…нас интересует здесь не столько то разрушительное влияние, которое современная фискальная система оказывает на положение наемных рабочих, сколько обусловленная ею насильственная экспроприация крестьян, ремесленников — одним словом, всех составных частей мелкой буржуазии»^[187]; 4. «До голода сельскохозяйственный поденщик имел клочок земли, на котором он возделывал картофель и держал свиней и птицу. В настоящее время ему не только приходится покупать все свои жизненные средства, но от него уходят также те доходы, которые он получал от продажи свиней, птицы и яиц»^[188]; 5. «Перепроизводство самих швейных машин побуждает производителей, нуждающихся в сбыте, отдавать их напрокат на недельный срок и таким образом создает смертельную конкуренцию для мелких собственников машин. Постоянно продолжающиеся изменения в конструкции машин и их удешевление столь же постоянно обесценивают старые экземпляры, вследствие чего прибыльно применять последние могут только крупные капиталисты, покупающие их массами по баснословно низким ценам»^[189]). Итак, именно из этого Карл Маркс выходит, что капитал имеет тендценцию к концентрированию, и потому занимает лидирующее положение, уничтожая побочные способы производства. Из из этого и должно исходить чистое капиталистическое общество без самозанятых, мелких производителей, мелких капиталистов разных вариваций, уже задолго до нашего времени, ведь абсолютная тенденция за 150 с большим лет должна была управиться со своей задачей. Однако, сегодня мы видим, что в России многие семьи имеют даже не то, что по дачному, деревенскому хозяйству, но и имели или имеют многие участки сельскохозяйственные угодья больших размеров еще помимо этих хозяйств, которые им вовсе не нужны, и либо проданы за бесценок, либо так и остались быть заброшенными («Так, сельхозорганизации не используют 31% закрепленной за ними земли, хозяйства населения — более 80%»^[190], «…за хозяйствами населения, согласно данным Росреестра, закреплено 77,3 млн га земли, а переписчики нашли только 14,3 млн га»^[190]), так что даже к 2025 году правительство Российской Федерации решило изымать эти земли^[191] (ничто иное как экспроприация, только земля, средство производства, в отличии от стародавших времен, никому не нужна, а если нужна, то осталось еще около трех лет из 35 для оформления этих участков в собственность); мы видим, что в России, по данным ФНС, на 1 ноября 2021 года 3,54 миллиона самозанятых и почти столько же (3,5 миллиона) индивидуальных предпринимателей^[192], не говоря уж о том, что по данным Росстата 13,4 миллионов работающих в теневую, не зарегестрированные в качестве самозанятых официально, являются самозанятыми в действительности^[193]; мы видим, что мелкие предприятия в сфере услуг не могут быть побиты крупными своими конкурентами, вследствие чего каждая из мелких компаний имеет малую, но прибыль (так, в России к понятию мелкой буржуазии можно относить индивидуальных предпринимателей; градация их интересов следующая: «В случае с индивидуальными предпринимателями в торговле заняты оказались около половины из них — 43,8%, траснпортировкой — еще 12%, а 5,7% — операциями с недвижимостью. То есть ИП предпочитают отрасли, которые, как объяснили в РАНХиГС, отличаются высокой оборачиваемостью средств и отсутствием необходимости иметь большой капитал»^[194]). Все это показывает несдерженность и неучтивость многих факторов К.М. и Ф.Э. в своих утверждениях, так что многое из сегодняшнего дня опровергает в учении К.М. и Ф.Э. Это не одна такая тенденция, которая так и осталась лишь на бумаге. Так, применением своих тенденций Карл Маркс не увидел возможность развития сферы услуг, Карл Маркс не увидел возможность развития образования, возможность сознательного ингибирования своих «тенденций» самими капиталистами.

Таким образом, капиталистическое общество никогда не принимало и, возможно, не примет характер чистого общества, так что разрушаются чуткие и тонкие «научные» связи обоснования коммунистического движения. То есть, практика показывает, что пролетарий края своих плохих условий не достиг и достигнуть не может вследствие невозможности установления того самого окончательного развития капиталистического общества. Не говоря уже о вышесказанном, что даже существование этого чистого капиталистического общества вовсе не говорит о неизбежности в нем коммунистического движения (имеется ввиду применение действительных механизмов сознания человека), для полного представления вопроса следует раскритиковать все представления Маркса. Необходимо объяснять сложившуюся практику, предполагать гипотетическое коммунистическое движение, иными представлениями, более верными, чем применяемые Марксом.