Сказ Захарихи про Поранко (XII)

А родился Поранко в час, когда Гром гремел,

а зачался, когда Дуб в лесу цвел,

а когда вырос он, мужать стал,

да Богу молиться стал часто,

и сказал ему Бог: «Чего хочешь ты?»

 

227

«Силы моей попытаться хочу![832]»

«Ну, так видишь[833] вон ту гору?

Взойди на нее и жди, а я дам тебе

возможность силы твоей попытаться[834]».

Пошел Поранко на гору ту,

и видит, все горы с земли сдвинулись,

пошли плясать, перву гору подпирать,

и стала та гора самая высокая,

ибо все горы земли вошли в нее.

«А[835] что, Боже[836], уже кончилось все?» —

спросил Поранко у Бога тогда.

«Нет, еще не кончилось!» — отвечал ему Бог, —

«Стой на горе той да жди еще!»

И видит Поранко, все леса задвигались,

а все Дубы в один Дуб срослись,

а Бог взял тот Дуб за верхушку,

выдернул[837] как травинку, на гору поставил.

Стал такой Дуб, что всем Дубам Дуб!

И спросил Поранко: «А что ж теперь, Боже?

Кончилось все теперь, что Ты сказал?»

«Нет, еще не кончилось, подожди еще!»

И видит Поранко, что все моря и реки

в одно море слились, в одно великое море.

И спросил Поранко: «А что, Боже, теперь?»

И ответил ему Бог: «Возьми Дуб тот,

с корнями вырви его да ударь по морю,

изо всей твоей силы ударь по нему!»

И хватил Поранко Дуб тот, с корнем вырвал,

размахнулся да ударил по морю!

И такой шум-гул пошел, эхо такое,

что оглох Поранко, не слышит ничего,

а такой свет пошел от удара того,

что ослеп Поранко, ничего не видел после.

И узнал он, что Бог его коснулся,

и снова увидал свет Божий, и услышал все.

 

228

Объяснения к Сказу (XII)

     Кто такой, прежде всего, Поранко? Если это человек, то условия, поставленные ему Богом, необычайны и превосходят всякую человеческую силу. Наше мнение, что под Поранько, или Поранко, скрывается сам Перун. Тогда понятно будет, почему для испытания потребовалась Гора всех Гор, Дуб всех Дубов и Море всех Морей. Сварог, Отец Божеств, создавая Перуна, испытывает его, таково ли его могущество, как самого Сварога. Результат превосходит силы Поранко, он глохнет от грома и слепнет от света. Прикасаясь к нему, Сварог его исцеляет. Вместе с тем, существует на юге Руси такой рассказ: «А что, говорит, ежели бы все горы собрать в одну гору, да все деревья в одно дерево, да чтоб оно росло на той горе, а все моря собрать в одно море, да взять потом, выдернуть то дерево да и ударить по тому морю изо всей силы, вот бы грохот был!» Эта шутка и есть пересказ Сказа Захарихи, только в насмешливой форме, вероятно, уже позднейшего времени, христианской эпохи.[838] Ведь проповедники боролись «с мраком невежества», они высмеивали всякие легенды и сказы, и упомянутый рассказ тоже высмеивает Сказ Захарихи. Это, однако, ничуть не умаляет его ценности. Перунко-Поранько, или Поранко, это явный Перун, ибо все его атрибуты в Сказе есть: Гора (имя Божества), Море (имя Божества), Гром (Шум, имя Божества) и Свет (тоже имя Божества). Сварога называли Туча, Гром, Гора, Дуб, Даждь (Дождь), Море (Вода). Все это — его атрибуты. Таким образом, понятно, что Поранко, или Перунко, — его детище, сын, которого он испытывает. Конечно, фанатики новой, в данном случае, христианской религии, высмеивали Перунко. Тогда хранители старины, Деды и Бабы, переделали его имя в Поранко, или Поранько. Этот Сказ, кажется, единственный, носящий все признаки мифологической космогонии: «Сначала была только одна Гора, и была та Гора — Земля, Остров Буян, а кругом было одно Море и было то Море — Окиян, и рос на той Горе Один Дуб, и был там один Перунко. Он вырвал Дуб и ударил им по Морю, и затряслась Гора и разделилась на многие горы, и расщепилось Дерево-Дуб на многие деревья, и расплескалось Море на многие Моря, а сам Поранко рассыпался в множество людей». Так можно было бы перефразировать тот Сказ, и тогда он был бы вполне законченным мифом дифференциации всего видимого и невидимого. Однако, он сложен не так, в нем остается загадка, кто был Поранко, почему была одна Гора, одно Дерево-Дуб и одно Море? Здесь видны контуры древней космогонии, остаток верования, что вначале «все было вместе» и что «Сварог при помощи Перу-

 

229

на разделил все и стал многообразный мир». Миф этот исходит из единого Солнца Вселенной, и в соответствии с современными теориями Творения Вселенной, он является примером изумительного проникновения древних предков в глубину вещей! Теория возникновения Вселенной именно так и говорит, что вся материя была вместе, и что благодаря страшному внутреннему давлению, она взорвалась, вспыхнув ярким светом, и дала Вселенную.

     Эта легенда относительно Поранко целиком исходит из теории создания мира из «Огня и Воды». Однако, есть еще и другой миф о Свароге, сообщенный поэтом Гомолицким, упомянутый нами в наших книгах, где говорится, что «Сварог мывся в Мовнице, да вехтем терся, да уронил его, а на том вехте были частицы Божественного пота, и из того вехтя земля стала». Оба эти мифа, таким образом, противоречат друг другу. Первый говорит, что «мир был создан из Огня и Воды», а другой, что он был создан «из Воды и Божественной Субстанции». Вероятно, потому они оба и существовали, что люди стремились как-то объяснить Творение Мира, не имея готовой к тому Вавилонской легенды, вошедшей в Библию о Шести Днях. Но и там говорится об «отделении Света от Тьмы». Земля, таким образом, была во Тьме. Отделенный от Тьмы (Земли) Свет вспыхнул и горел. Затем говорится, что «Бог отделил Воду от Земли (Тьмы)». Конечно, тут Земля — символ всякой материи. Может быть, со временем славяне и выработали бы свою космогонию, но их язычество было военной рукой истреблено и заменено принудительно христианством. Св. Олаф Норвежский прямо шел огнем и мечом против язычников в Швеции и Норвегии. Это видно из «Саги Святого Олафа». Славянское язычество не стойко сопротивлялось, хотя и были волхвы, возмущавшие народ на Севере. Вообще на Севере язычество держалось дольше. Там были леса и болота, куда не достигали бояре, как Путята, крестившие тоже огнем и мечом. Предки наши пережили не одно потрясение и пережили тоже религиозную гражданскую войну во времена Св. Князя Владимира Киевского. Много погибло в эту войну стойких язычников, крепко державшихся за свою веру. Однако, позже христианство стало для нас тем же национальным фундаментом, как и язычество до него. Православие слилось в народном обиходе с обычаями старины, а искоренявшие эти обычаи иерархи поняли, что не в них суть, а в вере в Бога, Христа, и в выполнении христианских заповедей. Только так и уцелели в народе Сказы, легенды и обычаи прошлого, получившие новое развитие в виде православного исповедания,[839] давшие нам силу просуществовать целое тысячелетие после. В настоящий момент идет борьба христианства с воинственным материализмом, и мы еще не можем сказать, каковы результаты этой борьбы, и выдержало ли ее христианство. Возвращаясь к мифу о

 

230

Поранко, можно только удивляться, что нам еще пришлось его слышать перед Первой мировой войной. Единственное объяснение факту существования таких Сказов, как Захарихины, что народ еще недостаточно был перевоспитан в школах. Он еще хранил свое собственное, древнее знание, и его передавал в сказах, песнях и легендах.

     Если бы наше школьное образование было таким же, как в Европе, легенды были бы забыты и люди были бы все на какой-то один манер, без особого личного творчества, как религиозного, так и художественного.

 

 

Поверья в оборотней

     В народе существовало поверье в оборотней, то есть таких живых существ, которые могли принять любую форму: «Ты его ловишь, он зайцем серым по полю скачет, и вдруг уж лисицей летит! Ты на него собак пускаешь, а он уж вороном черным в небо взмыл, соколом ясным, лебедью, гусем серым». Люди считали, что то был не простой заяц, а колдун или ведьма. Само слово «поверье» есть как бы объяснение его самого: по вере, по веритъ, взять что-то на веру, не знать наверное. Даже слово «наверное» из того же цикла, хотя и означает положение, когда это действительно так. [840] Эти метаморфозы столь же законны, как и «Метаморфозы» античного писателя; люди верили, что метаморфозы возможны. Греки верили, что возможны даже метемпсихозы[841]. Покоилось такое верование, или поверье, на том, что, вероятно, в те времена были волшебники, кудесники, знавшие гипнотизм и владевшие им, заставлявшие людей верить, видеть, а раз те видят, значит и утверждают. Достаточно было матери, потерявшей сына на войне, попросить кудесника «показать ей сына», и если тот исполнял ее желание при помощи гипноза, то эта женщина становилась фанатически преданной язычеству. То же и в других случаях, когда хотел влюбленный видеть предмет своих чувств, или девушка желала видеть милого. Такие случаи должны были непременно быть, и если присоединить к ним известные сейчас явления телепатии, ясновидения или телекинеза, все то, что называется метапсихикой, метапсихологией[842] и т.д., и такие случаи мы наблюдали сами, — то кудесники черпали из них великолепную сверхчувственную аргументацию как для себя, так и для укрепления язычества. И сейчас в Тибете есть ламы, способные показать вам кого угодно, в том числе и лиц, давно умерших. Есть у них и знание, может быть, идущее гораздо дальше, чем наши знания обычного, материалистического порядка. Простые же люди искали объяснения грядущего, прошлого и настоящего в окружающем мире, который им казался языком Богов. Боги, будучи благо-

 

231

склонными к русам, говорят свою волю при помощи вещей, надо только понять этот язык, перевести с него на человеческий язык те приказания или советы, которые дают Боги. Отсюда и оборотни — тоже некий язык, означающий что-то новое, чего не высказать, но что явно идет оттуда, от Богов. Оборотней не боялись во времена языческие, их считали знаком счастья или несчастья, и этот знак раскрывали волхвы, объясняли его. Оборотней стали бояться, приняв христианство. В это время метаморфозы были знаком неблагоприятным, ибо за ними были старые Боги, от которых славянин отказался. К тому же и проповедники обрекли всех старых Богов, объявив их «бесями». Человек, видевший оборотня, видит «беса»! Демонологии в язычестве не было, она появилась впоследствии, после принятия христианства, потому что в ряды Темной Силы влились все старые Божества. Прежде, за исключением Чернобога, Потьмы или Лиха, в этих рядах ничего темного не было.

     Вместе с тем, и «оборотень» стал означать не только нечто, обращающееся в другое нечто, но и такое «нечто», которое хотело заставить видящего вернуться к старым Божествам, вернуться в язычество заново. Так как поверье не есть вера, то и значение поверья несколько иное, низшее, по сравнению с верой. Поверье основано на том, что человек поверит, а не верит. Оно — после веры. Оно ниже таковой, ибо основано не на принципах веры, а на чувствах. Поверий было много, их позже стали именовать суевериями, придавая им смысл напрасного верования. Суеверие — напрасноверие, ибо слово «суе-» есть часть другого — «всуе». Не случайно, что ночь вообще, а Рождественская, Крещенская (но не Пасхальная) или Ивана Купалы тем более — время, когда особенно возможны явления низших духов, оборотней, ведьм и колдунов. Их боялись мистически, то есть не зная,что они из себя представляют, и не имея возможности придать форму этому страху. Такой леденящий страх охватывал некоторых, например, на кладбище, или в одиночестве, в темной комнате, в погребе, в ночном лесу. Другие этого страха не чувствовали. Однако и они в подобные явления верили. Существовал обычай рассказывать «страшные рассказы» под Рождество, в интеллигентном обществе. Этот обычай, несомненно, шел из народных поверий. Своими «страшными рассказами» интеллигенты отдавали дань прошлому своего народа, из которого вышли, даже не думая об этом. «Ночь под Рождество» Н.В. Гоголя великолепно передает ту же традицию, но уже в простом, дореформенном южнорусском обществе, в деревне, на Украине. Там в «страшный рассказ» превращается и действительность, и «черт» там всамделишный, с рогами и хвостом. Однако, кроме оборотней и перевертышей, люди испытывали иногда просто бесформенный ужас, леденивший спину, а у детейэто иногда выливалось в тяжелые виды детской истерии.

 

232

Народ придумал и средство борьбы с такой болезнью: обрезали старые бабушки боязливому внуку или внучке ноготки, волосики, провертывали в обочине двери[843] дырочку, и заложив в нее упомянутые обрезки, крепко заколачивали деревянным колочком эту дырку, и закрашивали ее, чтоб не было видно, а внуку говорили: «видишь, он — теперь там! Больше не выйдет, и тебя пугать не будет!» Это была, конечно, примитивная магическая операция, а обрезки ногтей и волос были тем, что называется в магии «присутствием персоны», ибо часть персоны есть присутствие таковой. От больного беспричинным страхом брали «часть его самого», законопачивали эту часть, и таким образом, фиксировали страх на ней, а не на больном. Почти всегда такому больному становилось после этого гораздо лучше, и он становился более смелым. Либо он больше темной комнаты не боялся, либо он начинал ее бояться гораздо меньше, чем раньше.