Сказ Захарихи про Царя Началица (X)

Как по Троян-Царю[616] был Началиц Царь,

а была земля[617] наша большая,

а людей было мало на ней,

ибо войны за войнами пожирали всех,

поначалу молодых и сильных,

а после старых и малых.

Да сказал Царь Началиц наш:

«А кто из вас, сильных юношей,

может совет подать добрый,

как нам жить-бедовать теперь?

А кто из вас, стариков седых,

совет подать может мне, как жить нам?»

Отозвались молодые силачи,

а сказали, что казаковать надо!

Отозвались старики седые,

а сказали, что мириться надо!

И сказал Царь, чтоб было по-ихнему,

а чтоб юноши стариков слушались.

А коли[618] те возражали, так сказал им:

«Вас слушаться, так никому мира не будет,

а старых слушаться, так на месте останешься!

А потому пийдемо[619] до Полуночи[620],

там поживемо[621], аж[622] будут у нас силы[623]».

И так шли они до Полуночи,

а коли враги приходили, сами шли от них,

да трудилися, размножалися,

а прошло тридцать годов, так и назад пришли,

а врагов погнали прочь, и земли[624] заняли.

И было все хорошо у Дедов наших,

и понемногу землю пахали, скотину водили,

и воевали понемногу, врагов били,

и Богу молились, как надо.

Жили так наши Деды, да снова беда пришла,

пошел Мор на скотину, пошла Ржа[625] на Хлеб,

 

202

почали люди болеть, умирать,

а пришли тут на Дедовщину врагиновые,

и много слез пролили Деды наши,

и многих не досчитались за часы войны[626],

а на тот раз и с другой стороны враги пришли,

и не знали Деды, где хату сложить,

не знали, где поля пахати,

и пошло нестроение по всей Земле,

а так было много лет подряд,

а когда кончилось, и Земля сталабольшая,

потому что Деды по всей Земле разбегались,

повсюду от врагов прятались.

 

 

Объяснения к Сказу (X)

     Как и в предыдущих Сказах, за редкими исключениями, когда речь шла о Крутюге Злой, сказочный элемент в тексте отсутствует. Здесь все реально, и даже нигде намека нет на что-либо чудесное. Таким образом, ясно, что Сказ говорит о вещах, действительно происходивших. Детали, может быть, и альтерированы[627], но главное остается все же близким к делу. Есть указание, например, на 30 лет, в продолжение которых Деды отказывались от войны, как средства защиты. Они уклонялись от боя, чтобы остановить громадные потери в людях, и ждали, когда вырастут новые, молодые, кто снова сможет взяться за оружие. Кончилась эта эпоха все же войной на два конца, и следовательно, весьма тяжелой войной, в результате которой Деды снова многих «не досчитались». Это показывает, какие новые жестокие потери имели Деды. К этим бедам прибавился мор на скотину и «ржа» на хлеб. Эпидемия спорыньи[628], вероятно, имела время от времени место. Дождливое лето всегда увеличивает опасность этой криптогамной[629] болезни. Есть такой хлеб, конечно, было очень трудно, ибо он дает отравление, так называемую «раскаленную болезнь». Отравленным кажется, что вокруг них все горит, и они бегут, вопя о помощи, куда попало. Вероятно, нечто подобное пережили и наши предки. Это как бы «узлы» в памяти потомков. Они о них говорят, передают в воспоминаниях, как о далеком прошлом. Об «узлах», как мы говорили прежде, в народе существовали выражения: задумавшийся о чем-то человек «узлы развязывает». Завязывали[630] «узел», чтоб найти потерянное, скажем, предмет, утварь или инструмент. Подобные же «узлы» есть и в прошлом народа. Он их «развя-

 

203

зывает»[631], передавая потомкам. В этой роли особенно хороши были деды и бабушки. Это они были хранителями древних воспоминаний. Передавая их внукам, они связывали их с предками. Родителям обычно некогда, они заняты «делом», а дед или бабушка на печи с ребятами сидят, особенно в холодное время, и рассказывают им, учат их прошлому. Другого источника научения не было, и потому устная традиция была так сильна. Но если вспомнить, что предки сами собирались по вечерам, у костра, и в праздники слушали таких же сказителей о прошлом, то понятно, что дед да бабушка также продолжали их роль. Вместо костра была хата, а вместо всех членов рода были перед ними лишь внучата. Если что и уцелеет от прежних народных преданий, Сказов и легенд в народе, после революции, то это произойдет только вследствие общения внуков с дедами. В наше лихолетье враги русского народа разрушали семью и ускорили смерть дедов. Однако, сами взрослые старились скорее и скорее становились дедами и бабушками, а потому родовая традиция все же не везде оборвалась, и мы надеемся, что кое-что в народной памяти удержится.

 

 

Роль старых нянек в семье

     Госпожа Нечкина мне рассказывала: «Я была девчонкой, лет десяти, и это у няни, жившей у нас, Бог знает, с каких времен, научилась я песне:

Я ли в поле не травинушка была,

я ли в поле не зеленая была!

 

     Откуда шел этот образ, если вдумаемся? Конечно, еще с тех времен, когда трава была главным содержанием жизни людей, из пастушьего периода жизни наших пращуров. Если сравним содержание наших русских песен с западными, у нас есть и «во поле береза стояла», и — «зелененький барвиночку, стелися низеньки», и — «во лужках я траву жала». Ничего подобного на Западе нет. Там песни, как таковой, в народе больше нет. Народ распевает сочиненное для него городскими музыкантами. Русская же песня —[632] сама «от земли» и идет от земли к сердцу. В ней сила, какой нет в других песнях. И не случайно, что песням обучает старая нянюшка в семье. Она сама «от земли». Так получался у наших певцов и музыкантов прямой контакт с народным творчеством. Госпожа Н. рассказывала: «Зовет меня няня: «Вдень мне нитку в иглу, уже и с очками не вижу». Я вдела и узелок завязала. — «Что же ты сделала? Развяжи сейчас же! Видишь я себе смертную рубашку делаю? Я уже приготовила чулки, туфли, платье, а теперь делаю рубашку. Ни одного узелка нельзя делать при этом на нитке!

 

204

У меня и так будет что развязывать на Том Свете! Нагрешила за жизнь достаточно». Услыхав эти слова, девочка испугалась и убежала к матери, рассказала ей нянины слова. «Чего же ты боишься?» — спросила та. — «Няня правильно делает!» и сейчас же сказала ей, что у каждого человека есть не только долг жить на земле, но живя, думать и о смерти, и по-христиански к ней готовиться. Здесь мы обратим внимание изучающих народный фольклор и его мифологию, что в сознании народа границы между жизнью и смертью не было. Для пожилого человека первым его долгом было готовиться к смерти, чтобы было во что одеть, чтобы было во что положить. Так в домах и хранили вещи «на смерть». Нянюшки в домах, даже дворянских, имели большой авторитет и они внушали детям старые русские идеи о жизни и смерти. Так в случае с Н. видно, как ее сначала испугала мысль о смерти, к которой «готовится няня», и первоначально она все время бегала посмотреть, «не умерла ли няня!» Затем она к этой мысли привыкла. Когда няня однажды все-таки умерла, это ей показалось уже вполне естественным! Так, няня, готовившаяся к своему жизненному концу, приготовила к нему психологически и ребенка. Шока в результате ее смерти ребенок не почувствовал. И вопрос с «узлами» тоже глубоко врезался в память девочки. Она о нем не забыла и по сей день. Так влияли на подрастающее поколение русские няни, внушая им правильное представление о жизни и смерти. Детям няни, обычно, нянчившие их чуть ли не до замужества, передавали все народные традиции.

 

 

О старинном пении

     Как-то пришлось читать в газете, что в некоторых деревнях, на Севере, девицы, любительницы пения, разбивали слова песни на слоги, и каждый из них растягивали на три, четыре ноты с руладами, отчего пение получалось весьма сложным. Скажем, что речь идет о так называемом «крючковом пении»[633], когда никаких нот не было, ключей не знали, и гармония была скорее практическая, чем теоретическая. Отметим также, что и на Юге Руси было такое пение. Об этом пении говорили: «как заведе-е-т, так и не знаешь, кончил он или еще только начал!» Особенно любили петь такие песни подвыпившие потомки древних казаков, «лыцарей» (рыцарей)-запорожцев. На Днепре, на пароходе, можно было вечерком слышать подобное пение. Берега плывут в дубравах, в песчаных косах, мимо, а люди сидят на корме кружком, выпили по рюмке, закусили и завели песни про старовину. Поют они в них и про своих гетманов-атаманов, и про набеги татар-крымчаков, и про турок, заставлявших «раба Божа-

 

205

го Алексия принять басурманску виру[634]», и про разборчивого жениха, который и хотел бы любить девушку, да у нее и то, и другое не так. А потом заведет какой-либо старик длинную песню, подопрется рукой, прикроет глаза и весь уйдет в пение. Вот, тогда как раз и переходили такие народные певцы на старинное пение «по крючкам». Староверы были также мастерами этого пения. Приходилось нам встречать и специалистов, ездивших по Руси в поисках подобных песен. Они их записывали, куда-то везли, но после все это оставалось в пыльных архивах Музеев и Академий. Есть еще и за границей, в частности, в Германии есть, кажется, один, фамилии не помню. В этих старинных песнях есть большое музыкальное содержание, но,[635] кроме него,[636] есть и фольклорное. К сожалению, сейчас не до того, а жаль! Эта тема еще требует своего исследователя, на этот раз не только музыканта, но и фольклориста. Он в ней найдет старые, забытые формы, и такое же старое, забытое содержание. В последнем, может, скрывается не одна черта нашей преистории. Все это еще ожидает своего исследователя. Материал должен систематизироваться, сводиться вместе, отдельные стороны нашего быта должны пройти через сопоставление, критику, чтобы все лишнее от них было отброшено, и тогда мы узнаем, что вся так называемая история есть лишь кусочек другой Большой Истории нашего народа. В нее поневоле войдут все местные истории, в виде составных частей, а из них выкристаллизуется вполне законченная история славяно-русского народа. Как бы ни хотелось врагам нашим, чтобы мы забыли о нашем великом прошлом, оно все равно однажды станет известным. Мы окажемся не «самым молодым народом Европы», а древнейшим! В этом мы глубоко убеждены, и настоящий труд представляется нам как некоторое количество уже проверенных и достаточных доказательств в пользу нашей идеи.

 

 

Мифология в легендах

     Собственно, из-за того, что русский языческий эпос исчез, или погиб во время разных потрясений, есть у нас только «Слово о полку Игореве», «Задонщина», да родители мои утверждали, что видели лично в рукописи на западе Южной Руси, в прошлом столетии «Книгу о Княжем Утерпении», относившуюся, вероятно, к языческому периоду. Эта книга тоже где-то пропала, ибо опубликованной она нигде не была. После есть у нас «Былины» Северной Руси да христианский эпос «Голубиная Книга», «Хождение Богородицы по мукам». Остаются только устные легенды и сказы, сказки или обряды, как источник изучения прежнего языческого быта. Те крохи, что есть в истории, в записях разных

 

206

епископов или проповедников, уже касаются подавления язычества, его остатков, или же суеверий и обрядов прошлого. Оттуда мы не можем почерпнуть многого. Но повторяем, мифологии в греческом, латинском или германском виде у славян не было. Этим и определяется разница в религиях народов. Славяне, как близко стоящие к ведийцам (венды, венеты, вильцы), унесли в Европу свою религию, основанную на славословиях Божеств. Последние они считали Божествами, придавали им толкование, близкое к духовному пониманию, и потому их религия не перешла в антропоморфизм греков и римлян. Она была лишена мрачности умирающих божеств германцев. Божества славян были бессмертны, и если они исчезали когда-либо, то «входили в Сварога», откуда и вышли. Потому и помогали эти Божества славянам в виде чудесного воинства Сварожичей и Перуничей, вступавших в битву против врагов славян. Тем их роль и кончалась. После битвы Сварожичи или Перуничи уходили на Небо. Они за людьми не гонялись, девушек не бесчестили, как Фавны или Пан, Вакх и др., с земными женщинами не жили, и не было потомства полубогов в славянском мире. Не было у них и дерзких Прометеев, стремившихся силой ворваться в среду Небожителей. Славяне своих Божеств уважали и не приписывали им человеческих слабостей: Даже мифология ведийцев у них исчезла. Религия их очистилась, стала более прозрачной, а обряды приобрели вид настоящего богослужения, с жертвоприношением злаков, плодов, яиц, творога, масла. Если приносили в жертву быков, ягнят-агнцев, или птицу, то делали это в виде всеобщей трапезы, на которой мясо жертвы разделялось среди присутствующих как пища. Это напоминало то, что впоследствии происходило на Пасху, в христианский период, когда люди «разговляются». В этот день каждый стремился угостить другого. То же делалось и в языческие праздники, когда все, целым родом садились за освященное жертвенным обрядом, ели мясо-говядо, пили молоко, ели творог, сметану и масло, принесенные присутствующими. Это были братские трапезы, когда каждый приносит что-либо съедобное. Поэтому в язычестве не было ни интриг человеческого характера, ни драм, наподобие наших, а были просто Божества и люди, Внуки Дажьбовы. Потому и мифологии, как интриги Божеств и людей, у них не было.