Сказ про царя Усилу Доброго (III)

А за старых часов, за древние дни[79]

были пращуры наши в лесах-степях,

пшеницы не сеяли, на мясо меняли,

на кожи, сало, на волну[80] овчую.

А жили-были они счастливо, просто,

наукы[81] не знали, читать-писать не умели,

Богу молились, как в душу пришло,

а были рядными[82], были честными, добрыми,

а никогда ничем друг перед другом не кичились.

Водили они скот в степях, овец в траве,

коней пасли, да на них скакали,

а коли[83] царь скажет, так казаковали[84],

береглися, саблею хранились,

умели драться, семьи свои защищая,

а и кажд знал коня, как мужик уздечку,

а и кажд знал скот, как ученый книгу,

а коли корова падет, знал лечить[85],

а коли человек заболеет, знал, как оздравить,

и друг другу они говорили лишь правду,

и никто не лгал, старших слухался,

дедов почитал, баб поважал[86],

детей хранил, жен защищал,

слабому давал споможение,

а и каждому было чего есть-пить,

а и всякому место было у костра,

в ночи ночлег, во дню поможение.

И ходили за стадами на коняхони,

а завидя вора, гнались за ним,

от своих отар отгоняли,

до богатства своего не допускали.

И был царь у них Усила[87] Добрый,

и царь тот, как люди его, в телегеспал,

попоной на ночь, как все, покрывался,

в голову седло клал, сено подтыкал,

а в ночи встанет, к костру пойдет,

 

97

сторожей проверять в ночи начнет,

а и горе тому, кто заснул в траве!

Уж он его кием[88] толстым огреет,

по задам наколотит, всю пыль выбьет!

На заре вставали прадеды наши,

на восток ясный молились,

а так говорили в молитвах тех:

«Красуйся, заря ясная, красуйся в небе!

Встаешь рано, до нас[89] ходишь,

молоко нам в горшке несешь,

да небом шла, молоко пролила,

и горит твой след в ночи ясной,

серед звезд Божиих, через все небо.

Будь счастлива, Заря ясная!

И будь счастлива, Заря утрення!

Будь счастлива, пастуша Зорька[90]!

А се бо[91] поклон отцу с матерью,

а се бо поклон дедам с бабами,

а се брату родному, что рано преставился,

а се сестре нашей, что умерла!

Та[92] пусть они звездочками горят

в небе ясном, у Бога нашего!»

И так они молились, Бога славили,

и давал им Бог добра много всякого,

все на жизнь ихнюю потребное,

а и лишнего не давал им Бог,

бо[93] от лишнего человек нищится,

а от лишнего жена портится,

сыны гуляют, работать бросают,

дочки расходятся по чужим людям,

а от лишнего человек остается

один сам с собой, всем лишний.

А за[94] те часы[95] люди добрыми были,

соседу помогали, работали,

за работу, за хлеб-соль платы небрали.

И за те часы молодежь была

до старых почтивая[96], до малых бережливая,

и сама в простоте жила, чистоту хранила,

и не знали люди греха в жизни,

 

98

зла не знали друг к другу, зависти,

ничем друг перед другом не хвалилися.

И ходил к ним Бог в простой свитке[97],

говорил с ними, указывал,

а они, люди те, в простоте своей думали,

что то Дед старый ходит к ним,

с уважением отвечали, кланялись,

и ниц падали, когда видели,

что землею шел Старец тот,а то небом,

дорогою светлою, заревою,

что Заря шла да молоко несла,

да несши по небу, пролила,

а то молоко в небе светится,

Путь Господень людям показывает.

Вот, игрались[98] дети в траве,

а девочка одна землю рыла,вскапывала,

а в нее травинки тыкала,

и слышит голос позади: «А что, дитя, делаешь?»

Отвечала она: «Разве не видишь? Поле сею!»

И сел возле нее[99] в траве Старец Белый,

сказал ей: «Не так надо сеять! Возьмиэто».

«А что это такое? Будто зернышки?»

«Ну да, зернышки, посади их, полей!

Через две недели приходи, посмотри».

Взяла девочка, сделала, как Дед сказал,

посадила зерна в землю, полила,

а через неделю на том месте ростки были,

а через неделю огурцы, дыни, арбузывзошли,

и все хвалили, ели, Деда славили.

И стали старики[100] землю рыть, бороздить,

стали зерна те в землю садить,

и с того научилися хлебопашеству,

и горох стали сеять, и чечевицу,

и фасоль, и всякую бобовину,

а с нею и лук степной, чеснок крепкий,

и стал вырастать лук-чеснок, стал крепиться,

а и людям стало чего есть, кроме молока,

масла да творогу сухого.

И царь Усила Добрый к ним ходил,

 

99

на огороды их глядел, потом к дубу шел,

срубал дуба, плуга делал,

потом волов запрягал, землю[101] брал,

а пашню ту скородил[102], зерно сам сеял,

и людей научал, как работать в поле,

а коли[103] урожай был, Бога славил,

мед пил, брагу крепкую, сусло сладкое,

да ковш выпил, на землю лил,

а сказал так: «Земле дайте пити!

Бога хвалите, в честь Его лейте,

чтоб коли на землю глянет,

да увидит пятно браги на ней,

чтоб знали, что люди Его хвалят!»

И стали прады наши и прабы[104] землюраяти[105],

стали хлеба сеяти, зерна собирати,

Бога славити, Ему хвалу[106] слати.

И так жили прады наши и прабы в степи,

скот гоняли, землю раяли, как Бог дал,

как Бог повелел им, и больше не нуждались,

и у других людей муки не брали.

И пришел к ним богатый купец чужой,

стал им сребро, злато показывать,

на кожи, на сало выменивать,

на мясо говяжье, да на овчину.

И набрала царица Гордыня сребра-злата,

стала им покрашаться, стала в волосы цеплять,

стала кольца носить, браслеты,

в парчу, в бархаты тело завивати[107],

а по ней[108] почали все женки так делати,

а за женками девчата стали краситься,

а хлопцы стали златом сабли красити[109],

серебром уздечки правити[110],

и стали друг другу[111] завидовати

у кого уздечка лепше[112]; у кого саблюка,

и стали величаться[113], над другимисмеяться,

и жизнь стала хуже, люди тоже,

и не стало простоты прежней

и сам царь стал скучати,

стал войну помышляти,

 

100

чтоб еще больше злата-серебра было,

чтоб быть лучше другого царя,

и на все то царица его подбивала,

на те мысли ненужные навожала[114],

а через то, на лишнее в жизни людской,

и стала жизнь уже завистная,

стала она скаредная да тяжкая,

ибо людям надо было к войне дбатися[115],

надо оружие было сотворяти,

надо кузни было поставляти,

сабли ковати, ножи крепкие,

и на войну идти среди лета.

И стало у прадов с прабами

тяжко жить, трудно дбатися,

и стало царю от Гордыни той

царицы-красавицы трудно работать,

трудно работать, добиватися.

А узнал про то царь соседский,

что Усила-царь на войну тщится,

и сталось у него також[116] беспокойство,

стали люди сабли ковати,

к ответу готовится,

людей научати, как других людей бити,

как на-конь[117] садиться, в поле чистом

скакати, казаковати, воевати.

И скоро соседский царь своих наставлял,

а коли[118] Усила царь войска поднимал,

да шли прады, кто с вилами,

а кто саблею помахивал,

выступило тут войско противное,

и была тут сеча великая,

а много народу перебили в ней,

и воронью бросили на поклев,

и столько зла пошло, что другие люди,

дальние соседи друг в друга вцепилися,

и пошли тоже казаковати, на людей налетати,

и по всей земле, где прады жили,

один царь повстал[119] на другого,

и добра с того не было, а зло одно,

 

101

и скотину поели, и горох вытолкли,

и кувшины побили, не в чем есть стало.

И заплакали деды тут, стали жалитися[120],

на Гордыню царицу нарекатися[121],

что коли[122] [б] не она, так и царь Усила

на соседей бы войной не пошел.

И Гордыня кричала на людей тех,

что коли б они царя слухалися,

так врагов бы всех перебили давно.

И пошло еще большее помрачение,

на поля запустение, на скот убыль,

и люди не знали, как дальше жити.

И напали тут враги на всех их,

на тех, что билися, и на тех, что готовились,

и забрали все, и Гордыню взяли,

за шею до воза[123] привязали,

голую кнутами по задам били,

в полон уводили, людям своим сказали,

чтоб пришли смотреть на тех на прадов,

а на тех праб, что немудрыми были,

и что все потеряли, всего решилися[124],

а царя самого в землю зарыли,

а кто ушел, по всей земле бежал,

а по всей земле русская людина[125]

растекалася, распылялася,

а с того пошла и Русь великая,

что ни в шапку собрать, ни конем объехать,

и что краю-конца в ней невидано.

И сам Бог над землею нашей плакался,

и не знал, как ее вызволяти теперь,

да махнул рукой и так оставил,

и так Русь наша выросла, размножалася,

землю раяла, скот водила,

и за тысячи годов восставалася[126].

Так и деды наши с бабами

песни про то пели, Бога просили,

чтобы миру дал, чтобы хлеба дал,

а что лишнего, то ненадобно.

 

102

Сказ про Царя Панька (IV)

Старые люди сказывали, а нам велели,

чтоб внукам то передали, поведали,

як было в старовину[127], а як сталося[128],

а чем кончилося, а чем починалося,

а як шло, а як буде идти с ними, внуками,

а то буде, як в старовину было!

Еще Прадед мой с Прабабою

говорили мне про царя Панька,

а за того царя[129] Панька Земля была тонка,

носом копнешь, и — воду пьешь!

А за те часы[130] Русска Земля объявлялася,

а за те часы собиралася,

а люди те до купы[131] гребли[132],

наносили издали[133], насыпали,

а и стала земля твердая, темная,

и можно было по ней ходить, опираться,

и никто больше вглубь не проваливался.

А почали ветры дуть буйные,

а почали дожди идти страшные,

а та земля разъехалась, рассыпалася,

и снова земля тонка была.

А дул ветрами Самостриб[134] глупый,

а лил дожди Самолей другой,

а они над тугой[135] Русскою потешалися,

а что земля тонка стала, смеялися.

И пришел тут Святожар Святой,

он тому Самострибу погрозил пальцем,

он Самолею тому показал кулак,

и снова сонечко[136] засветило жарко,

и снова люди землю носили,

от всех краев гребли, собирали ее,

пока толщу целую не насыпали.

И сказал им Святожар Святой,

что под тонкой корой земной вода течет,

а что нет той воде конца-краю,

 

103

и что плавает на ней корка тонкая,

а захочет Бог, так и потонет,

а коли[137] теперь нанесли земли,

так теперь утвердится и сложится,

и останется твердо стоять доконца веков,

пока не убудет[138] над ней благостьБожия.

А сказал то Святожар Святой,

а сам в Рай пошел Путем Ясным,

что в ночи горит всеми цветами,

да что Зорька шла по небу ровно,

да коров доила, Молоко несла,

а и то Молоко Небесное расплескала,

и видно оно в небе, дорогу кажет[139],

по которой в Рай Святые идут,

по которой воины на коньках[140] скачут,

кто живот[141] за землю отдал на поле брани[142],

а кто пал за царя, за Родину,

да за веру Святую Православную.

Самостриб про то слышал, головой качал,

Самолей слышал, помалкивал,

а коли Святожар Святой ушел по небу,

Самостриб почал тучи гнать, задувать,

а Самолей почал дождем хлестать.

И дули они месяц целехонький,

и дождем лили тоже целый месяц,

а земли русской размыть не смогли,

ни травы побить на ней высокой,

ни скотину потопить не смогли они,

уморилися, оставили так,

ушли домой, отдыхать легли,

а тем часом[143] народ наш собрался,

стариков позвал, судить[144] начал,

а как хаты строить, коли дерева нет,

а как [их] складывать, коли камня нет.

И сказали деды им с прадедами,

чтоб копали яму великую,

а землю до нее[145] с водой замешали,

чтоб добавили травы сухой,

а и ту землю ногами месили,

 

104

а из нее кирпичи делали,

да на сонечку их высушивали,

а из них себе хаты складывали.

И послушались люди русские,

стали землю копать, делать яму глубокую,

а воды в нее лить, земли сыпать,

и травы к ней замешивать,

а и после ногами топтать, уминать,

и из грязи той кирпичи делать,

да сушить их на сонечку,

а потом уж хаты складывать.

Вот и скоро они все села сделали,

города сложили из кирпичей тех,

травой, соломой крыши покрыли,

а и стали церкви Божьи ставити,

а потом стали себе царя искати,

а нашли его, сделали царем Великим,

над Землею Русскою Православною.

А как стали звонить они, чтобцаря славить,

а и церква та земляная осела,

пошатнулася, развалилася.

Опечалились прадеды наши,заплакали,

а царь сказал им так: «Не плачьтевы!

Собирайте мне с двора каждого

по рекруту молодому, сильному,

а я их научу, как в поле ходить,

а я их научу, где леса добыть,

а где камня взять для Церквей Божьих,

а и как города поставить покрепче!»

А собрал царь со всей земли рекрутов,

поставил их на площади,

а и стал их учить дней пять подряд,

как ходить уметь, как стоять уметь,

а и как из ружья палить, из пушки,

по всякому неприятелю.

А потом повел их полем чистым,

в землю соседскую, дерева брать,

дерева брать, камней накладывать

до телег больших, домой везти.

 

105

Тут собралися соседи все,

стали они на царя кричать,

стали ему они кулаком грозить,

а потом взялись за колья да вилы,

стали на рекрутов царских они нападать,

стали бить их нещадно, до крови мучить.

А пошла с того война великая,

а сказал царь Бурван солдатам своим:

«Идите вперед, за землю нашу,

за храмы Божьи, что не могут быть

под соломой простой, из земли ставлены,

их праха сделаны, а из камня,

а чтоб все внутри из дуба было,

а чтоб знать, куда сноп нести,

за часы[146] Спожин наших великих!»

И пошли солдаты царские вперед,

забирали они камень белый там,

а из камня того белого после

на Руси алтари Божьи делали,

а из дерева того дубового доски тесали,

а из досок тех иконы делали,

а на них Божьи Лики писали Святые[147].

А когда соседи видели, что царь Бурван

не хотел в их Земле ничего другого,

говорили они потом людям русским:

«Как бы знали мы вначале всё,

так и против вас не ставилися[148],

и сами бы дали на Храмы Божьи

камень белый и лес дубовый!»

А на то царь Бурван сказал: «Не верьте им!

Лгут они вам с большой хитростью!

Знали они всё до последнего,

да хотели не дать нам, а продать всё,

продать всё, обмануть, за тридорога!»

А пока царь Бурван сказал своим то,

те соседи к себе в капища шли,

ворожили там перед идолами,

да Черняка своего звали к себе,

чтоб явился, помог им против Руси,

 

106

да чтоб Мор забрал с собой в дорогу,

да на нас, на Русь, его выпустил![149]

Появился Черняк, Морягу привел,

а и с ним Мару его замурзаную,

а и тех Мор-да-Мару на нас пущал!

А как пошли люди корчиться,

а за живот хвататься, в мукахмучиться,

увидал то царь наш Бурван добрый,

расплакался, Беляка позвал на помогу.

И явился Беляк на тройке коней,

коней белых с подпалиною,

а и спрыгнул он с воза своего,

да погнался за Черняком[150] ипоймал его.

Душит Беляк Черняка за горло,

повалил наземь[151], в землю тычет,

а сбежалась вся Русь кругом, помогать хотела,

да сказал царь Бурван: «Сторонитеся!

И не нам то дело, а Богу Единому,

а мы можем стоять, на то взирать,

а не можем мы до того мешаться[152] здесь,

а можем молиться, Бога просить,

чтоб дал он Беляку силу многую!»

И стали люди кругом, стали —крестятся,

Бога молят, чтоб на помощь шел

Беляку тому в благовременье[153].

Вот лежит Черняк, посинел совсем,

понатужился, понапрягся весь,

да и сам Беляка хватил за душу,

да уже сверху лежит, уминает его!

А и тут пришел Младенец Ясный,

сам мал так, смешно взглянуть на него,

подошел, пальчиком ткнул Черняка,

а и тот свалился, как Громом побитый,

как Громом побитый, без сил вовсе.

И сказал тут Младенец Ясный:

«Ты бери его, Беляк наш храбрый,

да свяжи его веревкой крепкою,

на телегу клади, ко Мне вези,

а я его там поучу уму-разуму!»

 

107

И сделал так Беляк с Черняком,

вязал его веревкою крепкою,

валил к себе на телегу свою,

да вез его на край земли,

а там повернул коней направо он,

и люди уже видели, как вНебе везет,

Дорогой-Путем Молочным едет,

где Заря ходила, Молоко разлила,

а где Бог пасет Овец Своих,

да где звездочками сверкают ДушиПраведные,

и где Бог сидит на Престоле Своем.

Как увез Беляк Черняка до Неба[154],

где судить его будет Бог Единый,

тут Младенец взглянул на Мор-да-Мару,

и сказал им: «Коли вы такие злые,

так вцепляйтесь вы друг в дружку,

а людей моих верных оставьте в покое!»

Как сказал им Младенец Малый слова те,

так вцеплялися Мор-да-Мара друг в дружку,

руками врасталися[155], ногами,

да так, злые друг на друга, ругаясь,

и бегали кругом, на потеху людей.

И Младенец тот Ясный ушел зателегой,

по Пути Млечному, в Небо синее,

а сказал царь Бурван народу своему:

«Идемте, отцы, по домам теперь!»

И пошли они по домам своим.

А соседский народ, видя тоже,

что не вышло из их колдовства ничего,

також встали все, по домам пошли.

И война бы та тем и кончилась,

но забыли все про Крутягу[156] злую,

что жила да шипела под старой колодой,

а и та Крутяга злая была как ведьма,

волосы ее всегда распатланы,

зубы у нее желтые да черные,

из-под сухих губ выглядают гадко[157].

А было ей, Крутяге злой, лет сто,

а коли[158] разозлится, совсем молодеет,

 

108

и щеки румянцем горят, и глаза блестят,

и глядит она, от зла радеет,

от зла веселится, смеется даже.

И выползла из-под колоды она,

как змея вытянулась, встрепенулась,

и шипеть стала на людей Русских,

наговаривать заклятья на них страшные,

а еще к тем заклятьям чары пускала,

чары темные, злые, навадливые,

чтобы всех людей перессорить потом,

а чтоб после разбить их, развеять,

а и Церквей Божьих не строить совсем,

чтоб остались они без помощи Божьей.

А в те часы[159] Земля заневестилась,

расцвела Земля, Весну ждала,

а приехал сначала Жених веселый,

юноша молодой, голова в цветах,

а за ним прилетела тройкой[160] коней

Невеста сама с подружками.

И пришел Жених к Невесте той,

и запели подружки песни свадебные,

а Земля потянулась, понатужилась,

треснула, ростками пошла,

ростки потянулись, цветами стали,

и сорвал Жених цветы те красные,

понабрал он синих, желтых цветов,

нарвал белых, в телегу бросил,

и помчались они все вперед, в дали дальние,

с песнями, с цветами, с лентами,

а Невеста цветами бросалась,

а Жених, веселясь, брагу пил,

брагу пил и встречным давал:

«Пейте, братья мои, люди Русские!

Пейте за наше здоровье! За Весну мою,

и чтоб счастья нам Бог послал немрачного!»

И пили все, веселились с ними.

А потом упились, чарами взялись[161],

от Крутюги злой отравлялись[162],

да поспорились, да повздорились,

 

109

да пошли драться ни за что, ни про что,

а пошли драться, Крутюгу обрадовали,

и стала она краше цвета в поле,

щечки старые налились красой,

волосы лохматые стали пышными,

зубы желтые побелели как есть,

и стала Крутюга красавицей,

на чужом[163] на несчастье разжилась,

на чужой боли обрадовалась,

[от] чужой страсти раздобрялась[164],

и стала она одеваться в шелка свои,

в шелка-бархаты, щеголять пошла,

зазывать к себе молодых парней,

да садиться с ними в уголку темном,

да шушукаться, да присватываться.

И сдурели юноши молодые,

стали бегать за ней, за бабой старой,

а как та морщинку на лице видит,

так опять колдует яростно,

и опять люди дерутся Русские,

кто за кем ходит, да кто что сказал,

да у кого два теляты[165], а у когочетверо.

А как слышит то Крутяга злая,

так и маковым цветом цветет, заливается,

и румяна она, и бела собой,

а и телом пышна, грудьюкрепкою,

и не знает никто, не ведает,

что старуха та, ведьма злая,

да что днем красна, хуже к вечеру,

а в ночи на нее жутко глянуть совсем.

И задумался царь Бурван, сказал так всем:

«За отца моего, за царя Панька[166],

коли[167] земля наша была так тонка,

что носом копнешь,

и — воду пьешь,

не было такого сорому нигде,

не было нигде побоища такого,

ни питья такого, веселия,

ни вражды такой невиданной.

 

110

А клянусь я вам, что и сыну моему,

Паньку царевичу, землю чистую дам,

а что выведу зло на нейначисто,

а что где оно скрывается,

там и сцапаю я его, истреблюв конец!»

Услыхала то Крутюга злая,

порешила, конец ей будет, колицарь найдет!

Порешила, ворожить стала,

чаровать пошла, напускать туман,

чтоб и царь сам ничего не знал,

и чтоб царь сам не знал, где она.

Порешила так, поворожила она,

всех нечистых себе на помощь звала,

чтоб пришли они, ратовали[168] ее,

чтоб спасли ее, бабу лютую.

И пришло их видимо-невидимо,

всех цветов, всех мастей, с рожищами,

у кого из них бороденки козлом,

у кого — роги[169] завитые,

у кого копытца стоят бобриком[170],

у кого они лаптем стоптанным,

а этого хвост крючком,

как у пса дворового, шелудивого.

И сказала им Крутяга злая

до соседей[171] идти, народ мутить,

чтобы кинулись они на Землю Русскую,

чтоб войну начинали жестокую.

И пошла вся сила ихняя,

до соседей кинулась, навелатьмы на них,

сбила с толку, одурманила,

подняла, ружья дала, в поле бросила.

Идут они на царя русского Бурвана,

идут, похваляются, криком кричат:

«Уж мы того царя на куски разорвем!

Уж мы его в полон заберем!

Уж мы на нем землю пахать будем!»

Увидела стража на границе, как идутони,

зажгла огни сторожевые, отступила,

а и вдали видят,дымы дымят,

 

111

сами зажгли костры свои, задымили,

а третьи видят дымы, тоже зажгли,

и узнал царь во своевременье,

что идут враги на землю его,

приказал вмиг в пушки палить,

в барабаны бить, из ружей стрелять.

Собиралось ополчение Земли Русской,

кто на коне, кто на воле, а кто пешком,

доходило ополчение до царя русского,

кланялось ему до земли, говорило:

«А веди нас, царь наш, куда скажешь!

А умрем за тебя, коли повелишь!»

Отвечал им царь: «Ребятушки!

Помирать и дурак может, а вот жить-то надо!

Надо так воевать, чтоб целы были!

А идите теперь половина направо,

а другая половина налево,

да стойте, в траве прячьтесь,

ждите приказа моего царского».

Пошло ополчение на два конца,

в траве залегло, разделилося,

а царь собрал хромых, слепых,

дал им всем оружие, послал вперед,

да наказ дал, как завидят врага,

так[172] чтоб сразу же отступать пошли.

Идут враги, в бубны бьют, в дуды гудят,

в сопели[173], гусли звенят, в горшки стучат,

на царство русское надвигаются,

а и царство то по Волге сидит,

а и царство то по Дону лежит,

а оттуду до самого сонечка закату,

там, где ложится оно в кроватку златую,

где спит в ночи под кущами розовыми.

Увидали враги, как царь русский идет,

а воины его слепые да хромые

друг за дружку держутся, в пути падают,

рассмеялись они, расхохотались,

саблями в небо тычут, щитами звенят,

победой легкой похваляются,

 

112

да на Русь на нашу летят с пиками!

А дал царь Бурван знак своим,

а те две рати из травы выскочили,

одна спереди, друга позади,

да врагов зажали, тут им духу дали!

Да били, гнали их, полонили,

а враги сабли кидают, щиты свои,

руки к небу вздымают, сдаются.

И царь знак дал, всех брать,никого не рубить,

а ихнего царя к телеге привязал,

да так с коньми вместе и ехалон,

а царь чужацкий повозку вез,

заместо пристяжного, буланого.

Пришли они до Града Русского,

что Гуляй-Город прозывался,

а где царь наш на Столе сидел[174],

ноги в чеботках сафьяновых

на скамеечку поставивши.

И на улице народ кричит,

царя славит нашего, русского,

а над царем чужацким насмехается.

А наш царь народ останавливал,

а наш царь почести отдавать приказывал[175]

царю чужацкому, что в плен попал,

а так говорил он народу нашему:

«Уж ты, народ, что дите малое!

Победа наша была, ну и есть на том,

а что царь ихний сорому[176] набрался,

заместо буланого в повозку запряженный,

так и хватит с него! Отпустим его!»

А народ кричит: «Не пущай! Не пущай!

Он тебе, выродок, еще не такого наделает!

Ты, царь, бери его землю всюю!

Чего там много с ними растабаривать!»

Ну, царь наш знак дал воинству,

разогнали народ солдатушки,

по домам послали кашу варить,

быков резать, овец готовить,

чтоб было чем порадоваться,

 

113

да чтоб квасу побольше в бочках катили,

да чтоб вина несли, меду крепкого».

А Крутяга злая народ возмущает,

А Крутюга народ подбивает:

«Возьмите царя чужацкого злого,

убейте его! Зачем детей наших бил?»

И народ стал помышлять недоброе,

как царя ему схватить пленного,

да как его увести, изнущиться[177] над ним,

да чтоб там и убить его, на задворках каких,

да чтоб бросить его воронью на съедение!

А тут слуги бегут, слуги царские,

кричат, говорят, галдят больно,

что никак не понять, в чем делосталось!

А вышло так, что Крутюга злая

пробралась она кошкой на кухонь царскую,

да везде огонь и сгасила там,

да кресала[178] всем послюнила,

да труты[179] всем обглодала,

вот и нечем огня зажечь на кухонях!

И не на чем мяса жарить, варить!

А тут туши несут на кухони,

а тут быков целых тащат мясники ко столу,

а тут овец тащут, гусей-лебедей,

кур, индюшек, уток, да петухов,

да поросят малых, молочных,

чтоб было чем победу отпраздновать!

А огня-то и нет нигде, батюшки!

А везде в печах огонь выгас!

А у самого старшого генерала нету!

И где огня взять? Где зажечь хоть щепочку?

Кто огня может выкресать,

коли трут мокрый, коль кресала мокры[е]?

Бегают слуги, не знают, что делать!

Говорят царю, что такая беда,

ну, а тот махнул рукой, погналвсех:

«У меня и без вас голова болит!

Разбирайтесь сами уж с кухонями!»

А на весь Гуляй-Град ни искорки!

 

114

И как быть теперь, никто не ведает.

Побежали к попу, может у него есть,

от лампадки зажечь, коли нет огня.

А и там, у попа огня нет как нет.

«Ну, служи-ка, поп, нам молебены!

Пущай[180] Бог сам нас надоумит, как!»

Пошел поп служить все молебены,

а сам служит, кадила разжечь нельзя!

Так пустым кадилом и помахивает.

Ни свечи тебе, ни лампадки нет.

А входил тут до церкви малыш такой,

а совсем еще он маленький,

а и тот малыш сказал людям:

«Не печальтесь! Огонь будет!

Пойдите к дубу из церкви, и там ждите!»

И все смотрели, где же мальчиктот?

А его уже нигде не было.

Вот и вышли все на площадьбольшую,

где дуб старый рос, а где царь суд правил,

и стали люди подле дуба,

и видят, будто птица летит,

а та птица огонь в клювенесет,

ветку дубовую горящую!

А та птица ветку кидает,

а людям так говорит:

«Зажгла я ветку дубовуюот сонечка!

А летала к нему, а перья опалила,

а теперь лечу в гнездо свое,

а там ждать буду, аж[181] перо[182] отрастет».

И сказав так, летела низко,

летела боком, улетела к себе,

а люди, хватив ветку горящую,

бежали до кухони, огня зажигали,

и был в тот день огонь везде,

и люди, празднуя, страву[183] ели,

о птице Горючей рассказывали,

Бога славили и царя поважали[184].

И слышала про то Крутюга злая,

а еще больше злобилась, распалялась,

 

115

на людей, на царя русского,

да на Град-Гуляй — Град большой,

да на все его население.

И шла она бочком от столов общих,

в избе своей запиралась,

в хате окна завешивала,

ворожила на горшках старых,

бесовское варево делала,

насылала беды на царство русское.

А тем часом Беляк пришел,

а Паруньку[185] приводил,

а давал он Паруньке дручок[186] большой,

а тот не простой, а дубовый,

и давал ему еще пику длинную,

а та не простая, а дубовая.

И шел Парунька, на коня садился,

а конь его рыжий, седелка новая,

седелка новая, повода парчовые,

стремена серебряные, узда золотая,

а конь не конь, а чудовище!

Как воспрянет конь, как начнет бить задама[187],

как заржет человечьим голосом:

«А и здесь она, треклятая!

На Кривой на улице сидит, ворожит!»

Да как кинется вскачь к дому тому,

что на улице бочком стоит,

крышей соломенной покосившись,

да как сиганет через забор,

да как в двери ударяет копытами,

а двери гнилые валятся в прах,

а ведьма косматая в окно сигает,

а Перунька ее копьем тычет,

да дубинкой дубовой по головешке —раз!

Тут и выскочил из нее дух поганый,

а засмердел он так, что все носы заткнули,

от той хаты, от Кривой улицы побежали.

А Беляк идет следом, хочет ведьму вязать,

а она издохла уже, старая, дряхлая,

и вся красота ее навороженная

 

116

сошла с нее, и поганой стала.

И сказал Беляк: «Вот что, люди добрые!

Собирайте солдат побольше,

бо успела она, треклятая,

на Русь нашу добрую враговназвать!

А идут они по полю чистому,

идут многие, конями и пешие,

и будут здесь назавтраче[188],

и треба буде[189] их бити,

а я, Беляк, помогу вам!»

Поднимался тут народ весь за землю,

а валил народ до царя русского,

говорил ему: «Веди ты нас,

а уж мы тебе послужимо!»

И на утречко гадяки[190] были,

у самого града Гуляй-ГрадаРуска,

и билися с ними прадедынаши,

до последнего отбивалися,

а гадяки те изумлялися,

и откуда та Русь силубере[191],

и откуда Парунька взялся?

Как даст дубиной по полку ихнему,

так и нет полка совсем!

А как грохнет своей оружией,

так гремит громом долго в небе,

и никак с ним гадяки не справляются!

А Беляк на них тече[192] скоро,

а их разгоняет во все концы,

а гадяки не знают, куда текать[193]!

И скоро стал конец войне,

запрошали они миру от Руси,

а коли[194] стали просить того миру,

пришел Панько-царевич и сказал:

«Батька мой, царь Бурван, помер даже,

как узнал, что, гадяки, пришли вы!

Ну, так я теперь замест его,

и даю вам знать, что оружию

понесу мою аж до ваших степов[195],

а заберу всю скотину вашую,

 

117

а девчат, которых покраше, себе возьму,

чтоб вы больше на злато наше

да на сребро не зарились!»

И сказавши так, пошел на гадяк,

пошел на царство ихнее гадячее,

и как сказал, так и сделал там,

скотину брал, девчат забирал,

а гадяков всех разгонял в степи,

и сказал, что с ими миру не буде[196],

пока Русь живет, пока русские

на земле своей дышать будут!»

А и скоро царство то гадячее

от других соседей знищилось[197],

и по том[198], по Донце[199] загинуло,

а и сами они, гадяки, ушли,

а Русь наша в степах[200] осталась!

Так хотел Беляк с Парунькою,

а так Бог велел, и так буде[201]

до конца веков, до скончания!

А то баба вам поведала Захариха,

а пусть ей, бабе, Господь грехи простит!