Вопрос 1: правда ли, что игровая зависимость связана с получением «быстрого дофамина».

То есть, играющий, переходя на более высокий уровень в игре, получает подпитку дофамином (нейромедиатор, выделение которого ассоциируется с чувством удовольствия). С течением временем он, соответственно привыкает к этому допингу, ему хочется играть все дальше и все дольше, чтобы все больше «накачиваться» дофамином.

 

ОТВЕТ 1: Такая трактовка, ставшая весьма популярной, крайне упрощает как человека, так и понимание самого процесса. Здесь можно многое сказать, но сказано будет немногое. Некоторые моменты останутся за кадром.

Например, будет оставлен за кадром следующий вопрос (к вопросу). При переходе на новый уровень в игре задействована дофаминовая стимуляция (в принципе, вообще? или вместе с активацией иных систем?)? Либо здесь участвует норадреналин (еще и? вместо дофамина?).

Когда вопрос ставится о дофамине, обычно говорят о функции закрепления нужных действий. Человек совершает действие, испытывает положительную эмоцию, запоминает, что в таких-то условиях совершается такое-то действие[17]. Иными словами, если страсть в системе жизни человека, занимает ведущее место, то реализация страсти может сопровождаться выбросом дофамина.

Но точно также можно сказать, что если в системе жизнеустройства человека иные активности в иерархии смыслов поднимаются выше, то происходит перестройка связи между корой (планирование и пр.) и подкорковыми структурами (эмоции и пр.). Определенная зона коры решает, какая активность из двух предложенных наиболее актуальна для реализации в данный момент. Если неигровая активность станет действительно важна, то можно предположить, что с течением временем дофамин-проводящие пути будет перестроены таким образом, чтобы поддержать эту активность. Отсюда – мысль: если такого рода перестройка не происходит, значит игре нет весомых альтернатив. Соответственно, вопрос стоит не в игре, не в дофамине как таковом, а в мировоззренческой бедности жизнеустройства человека.

Когда ставится вопрос о норадреналине, то обычно говорят о психологическом сопровождении стресса. В условиях стресса задача норадреналина состоит, в том числе, в генерации положительных эмоций. Также его задачи: активация организма, повышение уровня бодрствования, увеличение двигательной активности, снижение болевой чувствительности, улучшение обучения и запоминания. Если человек выходит с честью из стрессовой ситуации, то он переживает положительные эмоции. В случае аддикции люди пытаются вызвать активацию норадреналиновых синапсов «на пустом месте». Например, в игре человек «давит монстров», переходит с 17-го на 18-ый уровень и считает, что это – «круто». И вот ему уже хочется попасть на 19-ый уровень[18].

Такая картина попытки активации норадреналиновых синапсов «на пустом месте» приводит к следующей мысли. В жизни человека исчезли значимые свершения, которых нужно добиваться. Например, молодые люди не ухаживают за девушками, чтобы потом предложить им руку и сердце, а хотят «все и сразу». В итоге из их жизни выпадает палитра переживаний, гамма «эмоцинальных красок» (рождение детей, проживания в семье и радости и горя, внутреннее обогащение вследствие пережитого, появление мудрости и способности радоваться малому, способности любить людей). Как-то надо в таком положении себя подстегнуть, в роли «норадреналиновой плетки» выступает игра. В итоге мы опять приходим к мысли о бедности жизнеустройства.

Важно понять следующее. Когда человек стремится к реализации аддикции, меняется, если так можно сказать, характер связей между нейронами, прокладываются новые нейронные пути. Действия, которые ранее не сопровождались эмоциями, начинают эти эмоции приносить. Мозг пластичен, он «подтягивается» под задачи, которые человек полагает для себя значимыми.

По сути, мы сами себе определяем, что именно нам будет приносить дофаминовый стимулят. Утверждение, что игра – это быстрый дофамин, не совсем верно. Вот, ты, мол, играешь, и происходит стимуляция выработки дофамина, и так ты, мол, становишься зависимым. Становишься зависимым, так как каждую минуту игры выбрасывается дофамин.

Но можно представить другую ситуацию. Можно представить, что за каждую минуту игры человек должен будет выплатить десять тысяч условных денежных единиц. А если не выплатит, уходит в подземелье отрабатывать долг. Год работы в подземелье, и он отрабатывает сто тысяч (наподобие, как в аниме «Кайдзи» должников заставляли годами работать в подземелье). То есть за каждые 10 минут игры – год работы в подземелье.

Будет ли стимулироваться при таком положении дел выработка дофамина? Или, наоборот, начнет выделяться кортизол (нейромедиатор, действие которого, если сказать условно, состоит в том, чтобы стимулировать активность человека чувством беспокойства)? Меняется процесс «получение вознаграждения». Процесс вознаграждения скорее будет работать уже по другим причинам. Можно предположить, что дофамин будет закреплять стремление человека прекратить игру. Прекратил игру, вышел из зоны риска попасть в подземелье. Уф! Какое облегчение!

Или взять к примеру, писательницу. Для нее процесс вознаграждения следующий: пишет две новых страницы в день и тогда чувствует прилив дофамина (одна из задач которого, как было отмечено, – закрепление реакции; если действие сопровождается выбросом дофамина, значит в будущем человек, возможно, будет стремится повторить действие, которое в системе его жизнеустройства полагается важным). А если вместо этого писательница «проторчит» два часа в «тупой» игре, то, скорее, будет чувствовать себя плохо (когда обаяние игры рассеется). Даже, если она перейдет на новый уровень в игре, впоследствии это «достижение» не будет у нее ассоциироваться с положительными эмоциями, так как в ее картине мира данный шаг будет ассоциироваться с потерей.

Отсюда приходим к мысли, что упрощенные схемы, упоминающие дофамин, актуализируются тогда, когда человек не строит свои «конструктивные» нейронные сети и синаптические поля. Когда он пассивен. Дело не в дофамине, этот нейромедиатор просто закрепляет то, что для нашей жизни, в целом, считается важным. Для кого-то ведь становится важным уход от любой деятельности в свою скорлупу: прийти после работы и скорей – к экрану. Если же поменяется картина мира, то к этим изменениям начнут подтягиваться и системы нейромедиаторного обмена.

Вследствие обогащения личности, характер связей между корой и подкорковыми структурами меняются. Этой ситуации в упор не видят многие исследователи. Западная школа рассматривает человека, в принципе, как животное, отказывает ему в сознании. Как можно сделать вывод из учения академика И.П. Павлова, что если вторая сигнальная система (разум, по сути; нейронные сети, которые мы образуем) развивается, то и значение внешнего сигнала меняется.

О дофамине и о изменении того, как человек воспринимает сигнал (вследствие изменения мировоззрения) см. в главе «Справедливо ли полагать, что главной причиной наркомании является генетическая обусловленность и физиология?» из части 5-ой статьи «Мировоззренческий сдвиг – детонатор наркотического "бума" и распада общества»

http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2021/

Для человека ленивого звонок на урок – это беда. Этот же человек при образовавшемся навыке к обучению воспринимает звонок на урок, как радость. 

Видимо, о чем-то подобном писал преподобный авва Дорофей. Было время, когда у него не было навыка к чтению. В то время чтение он воспринимал, как человек имевший нужду прикоснуться к хищному зверю (когда книгу нужно было взять в руки). Потом при понуждении себя, появилась любовь к чтению. От сладости чтения он не знал даже, что кушает. Приходил домой и сразу читал. Доверенный друг готовил еду, а преподобный авва Дорофей не мог уже отвлечься на какие-то другие дела.

Вот так происходит перестройка. При стремлении к добродетели человек может изменить сложившиеся связи. О чем можно судить и, исходя из размышлений самого преподобного аввы Дорофея[19].