Видела. О войне в нем говорилось с иронией и снисхождением, как о

Глупости: «войны бывают разные, но воины все одинаковые» (Жироду). О

Смерти — просто и мужественно, как о неизбежном итоге жизни. О жизни —

Страстно и с изумлением, как о новости, которая всегда нова.

Коль скоро у Жироду миф переплетался с реальностью, а античная легенда

Была пересказана современным языком, Туманишвили пустил в ход все, что

263

Попалось под руку (художник Юрий Гегешидзе). Пурпурная тога Юпитера

Без усилий рифмовалась с пышным кринолином Алкмены. Обломок

Античной колонны соседствовал с балюстрадкой старого Тифлиса. Куча

Неудобных и, казалось бы, несовместимых предметов помогала

Режиссеру преодолевать неудобство случившихся обстоятельств.

Театральные осветители по сигналу Меркурия (Русудан Болквадзе)

Опускали ночь на Фивы или заставляли солнечных зайчиков скакать по

Постели Алкмены. Появление Юпитера (Георгий Пипинашвили)

Возвещал звук реактивного самолета. Войну объявляли по радио,

Сообщая затем «точное фиванское время». Перед походом полководец

Амфитрион (Заза Микашавидзе) неторопливо пил утренний кофе. А

Алкмена (Нинели Чанкветадзе), собирая мужа в дорогу, упаковывала в

Дорожный мешок термос. На войну здесь уходили на минуточку. Именно

Такое ощущение, хотя и недолго, сохранялось и в 1941 году.

Сюжет купался в мелодиях старых фокстротов и танго, прыгал, как

Мяч, между смехом и слезами. То стилизовался под романтический театр

На котурнах, то будто бежал через старый грузинский дворик, в котором

Радовали слух и глаз чисто национальные зарисовки быта и нравов. То

Рождал бурю ассоциаций (для тех, кто знает и помнит) — со старыми

Фильмами о войне (не о битвах, а о людях), со старыми спектаклями

Самого Туманишвили, которые для одних были новым словом в

Искусстве, а другим казались попранием национальных традиций.

Как ни странно, и «Амфитрион» разделил зрительный зал. Кто-то из

Молодых уходил с него с разочарованным видом — он пришел на встречу

С легендой, а легенда выглядела как-то немасштабно. Вместо

Монументального полотна ему предложили любоваться рыжими

Завитками волос на висках красавицы Алкмены. «Так ставили в 60-е», —

Свысока сказал кто-то рядом. И был не прав. Так ставил еще раньше

Только Туманишвили и был за это нещадно обруган. Как мало мы

Помним. Как быстро забываем. Как легко путаем мастера с его

Эпигонами. Впрочем, и об этом Туманишвили догадался раньше нас.

Еще в 1983 году он написал в своей книге «Режиссер уходит из театра»:

«Иногда я думаю, что мое театральное поколение было чем-то вроде

Понтонного моста, который временно навели, чтобы перейти на другой

Берег, а затем разобрали. А нам казалось, что мы строим навечно. По

Этому мосту театр перешел от искусства романтического, декла-

Мационного, патетического, риторического к искусству режиссерских

Метафор, в котором актер стал играть роль инструмента в большом

Оркестре». Даже если это и так, это совсем немало. Что и доказывает

Творчество самых знаменитых учеников Туманишвили — Темура

Чхеидзе и Роберта Стуруа.

Ночь опускается в Фивы. Тьма обнимает сцену. «Я люблю тебя», —

Шепчут вечные влюбленные, Амфитрион и Алкмена. «Я люблю тебя» —

Это были последние слова последнего спектакля Туманишвили. Он

Видел в жизни много плохого, как утверждал сам. Но считал себя

Счастливым человеком. Что такое счастье, он и попытался объяснить в

Своем последнем спектакле. Счастье — это просыпаться от того, что

Солнце светит в окно; это знать, что любишь и любим; вдыхать запах

Травы после дождя и слушать шум прибоя; радоваться, что у тебя есть

дети и внуки... И будет жизнь, несмотря ни на что. Человека, который

Видел много плохого, стоило послушать.

Наталья Казьмина

266

267

ОГЛАВЛЕНИЕ

А.Васильев. Из тумана вышли................................ 5

Н.Казьмина. От редактора.................................... 7

Наталья Крымова. Их невозможно утомить и успокоить.

Природа грузина сама по себе театральна..................... 13

Вступление............................................... 19