A. 4. 4 есть ли марксистские мыслители, близкие к анархизму.

Ни один из либертарианских социалистов, которых мы выделили в предыдущей главе, не был марксистом. Это неудивительно, поскольку большинство форм марксизма авторитарны. Однако это не относится ко всем школам марксизма. Есть важные ответвления марксизма, которые разделяют анархистское видение самоуправляемого общества. К ним относятся Коммунизм рабочих советов (рэтекоммунизм), Ситуационизм и Автономизм. Возможно, важно отметить, что эти немногие марксистские тенденции, наиболее близкие к анархизму, как и ветви самого анархизма, не названы в честь отдельных лиц. Мы обсудим каждую из них по очереди.

Коммунизм рабочих советов родился в германской революции 1919 года, когда марксисты, вдохновленные примером русских советов и испытывающие отвращение к централизму, оппортунизму и предательству господствующих марксистских социал-демократов, пришли к той же идее «прямого действия» и к тем же антипарламентским и децентралистским выводам, что и анархисты со времен Бакунина. Подобно либертарианскому оппоненту Маркса в I Интернационале, они утверждали, что федерация рабочих советов сформирует основу социалистического общества, и, следовательно, видели необходимость в создании воинствующих рабочих организаций для содействия их формированию. Ленин обрушился на эти движения и их защитников в своей обличительной речи «Детская болезнь левизны», которую коммунист Герман Гортер уничтожил в своем «Открытом письме товарищу Ленину». К 1921 году коммунисты рабочих советов порвали с большевизмом, который уже фактически исключил их как из национальных коммунистических партий, так и из Коммунистического Интернационала.

Как и анархисты, они утверждали, что Россия была государственно-капиталистической партийной диктатурой и не имела ничего общего с социализмом. И снова, как анархисты, рэтекоммунисты утверждают, что процесс построения нового общества, как и сама революция, является либо делом самих людей, либо обречен с самого начала. Как и анархисты, они тоже видели в большевистском захвате советов (как и в захвате профсоюзов) подрыв революции и начало восстановления угнетения и эксплуатации.

Чтобы узнать больше о коммунизме рабочих советов, необходимо прочитать работы Пола Мэттика. Будучи наиболее известным автором по марксистской экономической теории в таких работах, как «Маркс и Кейнс», «Экономический кризис и кризисная теория» и «Экономика, политика и эпоха инфляции», Мэттик был коммунистом рабочих советов со времен немецкой революции 1919/20 годов. Его книги «Антибольшевистский коммунизм» и «Марксизм: последнее прибежище буржуазии?» это прекрасное введение в его политические идеи. Следует также прочитать работы Антона Паннекука. Его классические «Рабочие советы» объясняют коммунизм рабочих советов с первых принципов, в то время как его «Ленин как философ» анализирует претензии Ленина на то, чтобы быть марксистом (Серж Брисьянер, «Pannekoek and the Workers’ Councils» – лучшее исследование развития идей Паннекука). В Великобритании воинствующая суфражистка Сильвия Панкхерст стала членом Совета коммунистов под влиянием русской революции. Вместе с анархистами, такими как Гай Олдред, возглавила оппозицию по импорту ленинизма в коммунистическое движение там (смотрите Марк Шипуэй «Антипарламентский коммунизм: движение за рабочие советы в Великобритании, 1917-45» для получения более подробной информации о либертарианском коммунизме в Великобритании). Отто Рюле и Карл Корш также являются важными мыслителями в этой традиции.

Опираясь на идеи коммунизма рабочих советов, ситуационисты развивали свои идеи в новых важных направлениях. Работая в конце 1950-ых и 1960-ых годов, они объединили рэтекоммунистические идеи с сюрреализмом и другими формами радикального искусства, чтобы произвести впечатляющую критику послевоенного капитализма. В отличие от Касториадиса, чьи идеи оказали на них влияние, ситуационисты продолжали считать себя марксистами, развивая критику Маркса капиталистической экономики в критику капиталистического общества, поскольку отчуждение переместилось из сферы капиталистического производства в повседневную жизнь. Они придумали выражение «Спектакль», чтобы описать социальную систему, в которой люди отчуждаются от своей собственной жизни и играют роль аудитории, зрителей. Таким образом, капитализм превратил бытие в обладание, а теперь, со спектаклем, он превратил обладание в явление. Они утверждали, что мы не можем ждать отдаленной революции, а должны освободиться здесь и сейчас, создавая события («ситуации»), которые нарушат обычное и нормальное, чтобы выбить людей из отведенных им ролей в обществе. Социальная революция, основанная на суверенных рядовых собраниях и самоуправляемых советах, была бы конечной «ситуацией» и целью всех ситуационистов.

Несмотря на критику анархизма, различия между этими двумя теориями относительно незначительны, и влияние ситуационистов на анархизм нельзя недооценивать. Многие анархисты приняли их критику современного капиталистического общества, их ниспровержение современного искусства и культуры в революционных целях и их призыв к революционизации повседневной жизни. По иронии судьбы, в то время как ситуационизм рассматривал себя как попытку выйти за пределы традиционных форм марксизма и анархизма, он, по существу, стал подчиняться анархизму. Классическими работами ситуационизма являются «Общество спектакля» Ги Дебора и «Революция повседневной жизни» (The Revolution of Everyday Life) Рауля Венейгема. «Международная Антология ситуационистов» (под редакцией Кена Кнабба) является важным чтением для любого начинающего Ситуациониста, как и собственные «Публичные секреты» Кнабба.

Наконец, есть автономистский марксизм. Опираясь на труды рэтекоммунизма, Касториадиса, ситуационизма и других, он ставит классовую борьбу в центр своего анализа капитализма. Первоначально он развивался в Италии в 1960-х годах и имеет много течений, некоторые из которых ближе к анархизму, чем другие. Хотя самым известным мыслителем в автономистской традиции, вероятно, является Антонио Негри (который придумал замечательную фразу «У денег есть только одно лицо, лицо босса» в «Марксе за Марксом»), его идеи больше относятся к традиционному марксизму. Для автономиста, чьи идеи ближе к анархизму, мы должны обратиться к американскому мыслителю и активисту, который написал одно из лучших резюме идей Кропоткина, в котором он с пользой указывает на сходство между анархо-коммунизмом и автономистским марксизмом («Кропоткин, самоуважение и кризис марксизма», Анархистские исследования, Том 2, № 3). Его книга «Чтение Капитала политически» является важным текстом для понимания автономизма и его истории.

Для Кливера «автономистский марксизм» – это общее название для различных движений, политиков и мыслителей, которые подчеркивали автономную власть рабочих — автономную от капитала, очевидно, но также и от их официальных организаций (например, профсоюзов, политических партий) и, кроме того, власть отдельных групп рабочего класса действовать автономно от других групп (например, женщин от мужчин). Под «автономией» понимается способность рабочего класса определять свои собственные интересы и бороться за них, а главное – выходить за рамки простой реакции на эксплуатацию и переходить в наступление способами, которые формируют классовую борьбу и определяют будущее. Таким образом, они ставят власть рабочего класса в центр своих представлений о капитализме, его развитии и динамике, а также о классовых конфликтах внутри него. Таким образом, они ставят власть рабочего класса в центр своих представлений о капитализме, его развитии и динамике, а также о классовых конфликтах внутри него. Это не ограничивается только рабочим местом, и точно так же, как рабочие сопротивляются навязыванию работы внутри фабрики или офиса посредством замедления темпов работы, забастовок и саботажа, так и не участвующие в войне сопротивляются сокращению своей жизни до работы. Для автономистов создание коммунизма – это не то, что приходит позже, а то, что многократно создается текущим развитием новых форм самодеятельности рабочего класса.

Сходство с социальным анархизмом очевидно. Это, вероятно, объясняет, почему автономисты тратят так много времени на анализ и цитирование Маркса, чтобы оправдать свои идеи, иначе другие марксисты последуют примеру Ленина в отношении коммунистов рабочих советов и назовут их анархистами и проигнорируют их! Для анархистов все это цитирование Маркса кажется забавным. В конечном счете, если Маркс действительно был автономистским марксистом, то почему автономисты должны тратить так много времени на переосмысление того, что Маркс «действительно» имел в виду? Почему он просто не сказал это ясно с самого начала? Точно так же зачем вырывать (иногда неясные) цитаты и (иногда мимоходом) комментарии из Маркса, чтобы оправдать свои идеи? Разве что-то перестает быть истинным, если Маркс не упомянул об этом первым? Какими бы ни были прозрения автономизма, его марксизм будет тянуть его назад, укореняя его политику в текстах двух давно умерших немцев. Подобно сюрреалистическому спору между Троцким и Сталиным в 1920-х годах о «социализме в одной стране», ведущемуся с помощью Ленинских цитат, все, что будет доказано, – это не правильность данной идеи, а просто то, что ее мог придерживаться согласованный авторитетный деятель (Ленин или Маркс). Таким образом, анархисты предполагают, что автономисты практикуют некоторую автономию, когда речь заходит о Марксе и Энгельсе.

Другие либертарианские марксисты, близкие к анархизму, включают Эриха Фромма и Вильгельма Райха. Оба пытались объединить Маркса с Фрейдом, чтобы произвести радикальный анализ капитализма и расстройств личности, которые он вызывает. Эрих Фромм, в таких книгах, как «Страх свободы», «Человек для себя», «Разумное общество» и «Иметь или быть?» разработал мощный и глубокий анализ капитализма, в котором обсуждалось, как он формирует личность и создает психологические барьеры для свободы и подлинной жизни. В его работах обсуждаются многие важные темы, в том числе этика, авторитарная личность (что ее вызывает и как ее изменить), отчуждение, свобода, индивидуализм и то, каким было бы хорошее общество.

Анализ Фроммом капитализма и образа жизни «обладания» невероятно проницателен, особенно в контексте сегодняшнего потребительства. По мнению Фромма, то, как мы живем, работаем и организуемся вместе, влияет на наше развитие, наше здоровье (умственное и физическое), наше счастье больше, чем мы предполагаем. Он ставит под сомнение здравомыслие общества, которое жаждет собственности над человечеством и придерживается теорий подчинения и господства, а не самоопределения и самоактуализации. Его язвительные обвинения в адрес современного капитализма показывают, что он является главным источником изоляции и отчуждения, преобладающих сегодня. Отчуждение, по Фромму, лежит в основе системы (будь то частный или государственный капитализм). Мы счастливы в той мере, в какой осознаем себя, и для этого наше общество должно ценить человека выше неодушевленного (собственности).

Фромм укоренял свои идеи в гуманистической интерпретации Маркса, отвергая ленинизм и сталинизм как авторитарное извращение его идей («разрушение социализма... началось с Ленина»). Более того, он подчеркивал необходимость децентрализованной и либертарианской формы социализма, утверждая, что анархисты были правы, ставя под сомнение предпочтения Маркса в отношении государств и централизации. Как он выразился, «ошибки Маркса и Энгельса... их центристская ориентация была обусловлена тем, что они были гораздо более укоренены в традициях среднего класса восемнадцатого и девятнадцатого веков, как психологически, так и интеллектуально, чем такие люди, как Фурье, Оуэн, Прудон и Кропоткин». Как «противоречие» у Маркса между «принципами централизации и децентрализации», для Фромма «Маркс и Энгельс были гораздо более “ буржуазными ” мыслителями, чем такие люди, как Прудон, Бакунин, Кропоткин и Ландауэр. Как это ни парадоксально звучит, Ленинское развитие социализма представляло собой регресс к буржуазным концепциям государства и политической власти, а не к новой социалистической концепции, как это было выражено гораздо яснее Оуэном, Прудоном и другими». [ The Sane Society, стр. 265, стр. 267 и стр. 259] Таким образом, марксизм Фромма был в основе своей либертарианским и гуманистическим типом, и его идеи имели огромное значение для всех, кто был заинтересован в изменении общества к лучшему.

Вильгельм Райх, как и Фромм, стремился разработать социальную психологию, основанную как на марксизме, так и на психоанализе. Для Райха сексуальные репрессии привели к тому, что люди стали склонны к авторитаризму и с удовольствием подчинялись авторитарным режимам. Хотя он, как известно, анализировал нацизм таким образом (в «Психологии масс и фашизма», его идеи также применимы к другим обществам и движениям (не случайно, например, что религиозные правые в Америке выступают против добрачного секса и используют тактику запугивания, чтобы заставить подростков ассоциировать его с болезнью, грязью и виной).

Его аргумент состоит в том, что из-за сексуального подавления мы развиваем то, что он назвал «броней характера», которая поглощать наши угнетения и гарантирует, что мы можем функционировать в иерархическом обществе. Эта социальная обусловленность порождается патриархальной семьей, и ее конечным результатом является мощное укрепление и увековечение господствующей идеологии и массовое производство индивидов со встроенным в них послушанием, индивидов, готовых принять авторитет учителя, священника, работодателя и политика, а также поддержать господствующую социальную структуру. Это объясняет, как отдельные люди и группы могут поддерживать движения и институты, которые эксплуатируют или угнетают их. Другими словами, они мыслят, чувствуют и действуют против самих себя и, более того, могут поглотить свое собственное угнетение до такой степени, что могут даже пытаться защитить свое подчиненное положение.

Таким образом, для Райха сексуальное подавление производит индивида, который приспособлен к авторитарному порядку и будет подчиняться ему, несмотря на все страдания и деградацию, которые он им причиняет. Конечным результатом является страх свободы и консервативный, реакционный менталитет. Сексуальное подавление помогает политической власти не только через процесс, который делает массового индивида пассивным и неполитичным, но и через создание в структуре его характера интереса к активной поддержке авторитарного порядка.

В то время как его одномерный фокус на сексе неуместен, его анализ того, как мы усваиваем наше угнетение, чтобы выжить в иерархии, важен для понимания того, почему так много наиболее угнетенных людей, кажется, любят свое социальное положение и тех, кто ими управляет. Понимание этой коллективной структуры характера и того, как она формируется, также дает человечеству новые средства преодоления таких препятствий на пути социальных изменений. Только осознание того, как структура характера людей мешает им осознать свои истинные интересы, позволяет бороться с этим и обеспечивать социальную самоэмансипацию.

Книга Мориса Бринтона «Иррациональное в политике» — прекрасное краткое введение в идеи Райха, связывающее их идеи с либертарианским социализмом.

A.5 Существовали ли примеры «анархии на практике»?

Анархизм двигался усилиями миллионов революционеров, менявших мир в прошедшие два столетия. Здесь мы опишем несколько наиболее существенных, и несомненно антикапиталистических, достижений движения.

Анархизм – это не только очеловечивание существующей системы при помощи поощрения, развития и укрепления в ней анархических тенденций, но и радикальное преобразование мира. Хотя пока ни одной чисто анархической революции не было, множество восстаний характеризовались высоким уровнем самоуправления. Как правило, они терпели поражение от внешних превосходящих сил (брошенных против них коммунистами или капиталистами), а не от внутренних проблем, связанных с самим анархизмом. Эти революции, несмотря на их неспособность сопротивляться превосходящим силам врага, по-прежнему вдохновляют анархистов и остаются доказательством жизнеспособности анархизма как социальной теории и практики.

Что же в них было такого особенного? Прежде всего, говоря языком Прудона, «коллективная народная спонтанная деятельность», сделавшая их «революциями низов». То есть общество трансформировалось снизу вверх исключительно действиями угнетенных, пытающихся создать свободное общество в соответствии со своими убеждениями. Прудон задавался вопросом: «Почему серьезная и успешная революция не может твориться людьми из низов?». То есть анархист – «революционер низов». Социальные революции и массовые движения, описываемые нами в этой части, относятся к примерам самостоятельных народных действий и самоосвобождения (Прудон утверждал в 1848 г.: «Освобождение рабочих классов должно быть делом самих рабочих») [цит.: George Woodcock, Pierre-Joseph Proudhon: A Biography, стр. 143 и стр. 125] Анархисты стараются воплотить прудоновскую идею революции низов в жизнь через создание нового общества самостоятельными действиями угнетенных. Бакунин, например, заявлял, что «мы [анархисты] объявляем себя врагами… государственного устройства вообще и думаем, что народ может быть только тогда счастлив, свободен, когда, организуясь снизу вверх, путем самостоятельных и совершенно свободных соединений и помимо всякой официальной опеки, но не помимо различных и равно свободных влияний лиц и партий, он сам создает свою жизнь». [ Государственность и анархия ] В разделе J.7 мы подробно описываем, что анархисты подразумевает под социальной революцией и каковы ее особенности.

Эти революции и революционные движения неизвестны неанархистам. Большинство людей что-то слышало о русской революции, но мало кто знаком с народными движениями, вдохнувшими в нее жизнь, еще до захвата большевиками власти или роли анархистов в ней. Практически никто не знаком с Парижской Коммуной, захватами фабрик и заводов в Италии или испанскими коллективами. Что и неудивительно, ведь, как писал Герберт Рид: «Есть два вида истории. Во-первых, отчеты о публичных событиях, которые делают заголовки в газетах и отмечаются в официальных документах, мы назовем ее поверхностной историей». Во-вторых, «одновременно идущая подготовка этих публичных событий, приближающая их, и это другой вид истории, невидимой, глубинной истории, которая не появляется в официальных документах». [цит.: William R. McKercher, Freedom and Authority, стр. 155] По определению, народные движения и восстания – часть «глубинной истории», социальной истории, которую принято игнорировать в пользу элитной истории, деяний королей, королев, политиков и богатых, чья известность была и остается продуктом подавления крестьян и рабочих.

Наши примеры «анархии на практике» будут частью так называемой «неизвестной революции». Русский анархист Волин использовал это выражение для названия своей книги, посвященной революционным событиям, в которых он и сам принимал участие. Он посвятил его редко признаваемому независимому творчеству простых людей: «Историки еще не научились исследовать революции», большинство «пренебрегает теми [фактами], что остались в тени, игнорируют глубинные процессы... В крайнем случае, о них упоминают между делом... А между тем именно эти скрытые факты бросают истинный свет на события и даже на целую эпох». [ Неизвестная революция ] Анархизм, вдохновляющийся революциями низов, содействовал в значительной степени и «глубинной истории», и «неизвестной революции» прошлых веков, и этот раздел FAQ прольет некоторый свет на его успехи.

Важно указать, что описание широкомасштабных социальных экспериментов вовсе не подразумевает, что мы игнорируем существующую в повседневной жизни даже при капитализме скрытую тенденцию анархистской практики. Петр Кропоткин («Взаимопомощь как фактор эволюции») и Колин Уорд («Анархия в действии») приводили множество примеров сотрудничества на равных для удовлетворения общих потребностей простых людей, обычно ничего не знающих об анархизме. Как Колин Уорд утверждал, «анархическое общество, общество, самоорганизующееся без власти, всегда существовало, словно ростки под снегом, похороненное под тяжестью государства и его бюрократии, капитализма и его отходов, привилегий и их несправедливости, национализма и его самоубийственной верности, религиозных различий и их мракобесного сепаратизма». [ Anarchy in Action, стр. 14]

Анархизм не только про общество будущего, он так же про существующую социальную борьбу. То есть не только состояние, но и процесс, который мы создаем нашими самостоятельными действиями и самоосвобождением.

В начале 1960-х гг. многие историки и политологи списывали анархистское движение со счетов как безнадежно устаревший экспонат музея. Фашизм уничтожал европейский анархизм до и во время войны, после войны движение оказалась зажато в тиски между капиталистическим западом и ленинистским востоком. В то время анархизм был практически полностью уничтожен в США, Латинской Америке, Китае, Корее (перед Корейской войной там произошла анархистская революция) и Японии. Даже в одной или двух странах, избежавших репрессий, комбинация проблем холодной войны и международной изоляции привела к тому, что либертарианские профсоюзы, например Центральная организация рабочих Швеции, ограничились реформизмом.

Но шестидесятые оказались десятилетием новой борьбы, и во всем мире 'новые левые' обратились к анархизму и воспроизвели его идеи. Многие выдающиеся личности массового бунта мая 1968 г. во Франции называли себя анархистами. Хотя эти движения выродились, но успели вдохновить множество людей на собственную активную деятельность. После смерти Франко в 1975 г. анархизм в Испании возродился, почти 500 000 человек присутствовало на первой демонстрации НКТ. Возвращение к ограниченной демократии в некоторых южноамериканских странах в конце 70-х и 80-х также привело к росту анархизма. Наконец, в 1987 г. в СССР состоялся первый после 1928 г. анархистский марш протеста и анархисты одними из первых нанесли удар ленинистскому СССР.

Сегодня анархическое движение, хотя и по-прежнему выглядит блекло на фоне своих заслуг прошлого, объединяет десятки тысяч революционеров во многих странах. В испанских, шведских и итальянских либертарианских профсоюзных организациях числятся приблизительно 250 000 человек. В большинстве других европейских стран есть несколько тысяч активных анархистов. В некоторых странах анархистские группы появились впервые, например в Нигерии и Турции. В Южной Америке движение постепенно приходит в себя: информационный лист, распространяемый венесуэльской анархистской группой Corrio A содержит приблизительно 100 организаций во всех странах.

Возможно, движение слишком медленно восстанавливается в Северной Америке, но даже там либертарианские организации растут в численности. Поскольку этот рост ускоряется, множество примеров анархии на практике еще будут созданы, и все больше и больше людей примет участие в анархистских организациях и акциях, понизив значимость этой части FAQ.

Мы подчеркиваем массовые и крупномасштабные примеры анархии, чтобы ответить на обвинения в «утопизме». Поскольку история пишется победителями, эти примеры часто игнорируются в книгах и учебниках. Они практически не изучаются в школах или университетах (или, если изучаются, то в искаженном виде). Само собой разумеется, то, что мы описываем, лишь малая часть.

История анархизма богата событиями и мы, к сожалению, не можем посвятить по главе каждому примеру, поэтому остановимся на тех, которые кажутся нам наиболее важными. Мы также сожалеем, если эта часть покажется вам европоцентричной. Из-за ограниченности в объеме и времени мы вынуждены проигнорировать взрыв синдикализма (1910-1914 гг) и профсоюзное движение (1917-21 гг) в Великобритании, революции в Германии (1919-21 гг), Португалии (1974 г.) и Мексике, участие анархистов в революции на Кубе, корейскую борьбу против японского (затем американского и русского) империализма во время и после второй мировой войны, венгерское восстание 1956 г, «отказ от работы» в конце 1960-х гг. (особенно «Жаркую Осень» 1969 г. в Италии), забастовку британских шахтёров 1984-1985 гг, борьбу против подушного налога в Великобритании (1988-92), низовое профсоюзное итальянское движение КОБАС в 80-х и 90-х гг, народные собрания и самоуправление захваченными фабриками и заводами во время аргентинской революции в начале 21-го века и множество других случаев борьбы, включавшей анархические идеалы самоуправления(идеалы, развивающиеся и воплощающиеся в жизнь без необходимости главной или «лидерской» роли в них анархистов).

Анархисты называют революции и массовую борьбу «праздниками угнетенных», потому что простые люди начинают осознавать свою силу и менять себя и мир.

A.5.1 Парижская коммуна

Парижская Коммуна 1871 г. сыграла важную роль в развитии анархистских идей и движения. Бакунин писал:

«Революционный социализм [т.е. анархизм] только что сделал попытку первого блестящего практического выступления в Парижской Коммуне… показав всем рабским народностям (а какие же из современных народов не находятся в рабстве!) единственный путь освобождения и спасения! Париж, нанесший смертельный удар политическим традициям буржуазного радикализма и положивший реальное основание революционному социализму». [Михаил Бакунин, Парижская Коммуна и понятие о государственности ]

К парижской коммуне привело поражение Франции в ходе франко-прусской войны. Французское правительство отдало приказ войскам захватить оружие парижской национальной гвардии, чтобы оно не попало в руки народа. «Узнав, что Версальские солдаты попытались захватить пушки, – сообщала свидетельница события Луиза Мишель, – мужчины и женщины карабкались на высоты Монмартра... Эти люди понимали, что они умрут, но были готовы заплатить эту цену». Солдаты отказались стрелять в свистящую толпу и повернули оружие против своих офицеров. Это случилось 18-го марта; Коммуна восстала и «люди пробудились... Восемнадцатого марта могло принадлежать королевским наемникам, иностранным захватчикам или народу. Оно принадлежало народу». [ Red Virgin: Memoirs of Louise Michel, стр. 64]

На свободных выборах, назначенных парижской национальной гвардией, парижане избрали в городской совет большинство якобинцев и республиканцев и меньшинство социалистов (главным образом авторитарных социалистов бланкистов и последователей анархиста Прудона). Совет объявил Париж свободным и наметил свою цель преобразования Франции в сторону конфедерации коммун (т.е. сообществ). Избранные делегаты в коммуне получали императивный мандат, должны были отчитываться по нему перед избирателями и могли быть отозваны в любой момент. Кроме того, им платили среднюю заработную плату.

Неудивительно, что это событие завладело анархистским вниманием, ведь оно было созвучно анархистским идеям. Задолго до Парижской коммуны Бакунин описывал революционный процесс на примере крупнейшего города, который декларирует свою независимость и либертарно самоорганизуясь, подает пример остальной части планеты. (Смотрите «Письмо Альберу Ришару»). Парижская Коммуна начала процесс создания нового общества, организованного снизу вверх. Это был «взрыв децентрализации политической власти». [Voltairine de Cleyre, «The Paris Commune,» Anarchy! An Anthology of Emma Goldman's Mother Earth, стр. 67]

Множество анархистов участвовало в Коммуне – например, Луиза Мишель, братья Реклю, Эжен Варлен (последний был убит в ходе репрессий). В начатых Коммуной реформах, таких как реорганизация рабочих мест в форме кооперативов, анархисты видят реализацию своих идей коллективного труда. К маю коллективно самоуправлялись 43 предприятия, а Лувр превратился в завод по производству боеприпасов, управлявшийся советом рабочих. Следуя Прудону, собрание профсоюзов работников механических предприятий и ассоциация металлургов провозгласило что «наша экономическая эмансипация... может достигнута только посредством формирования ассоциаций рабочих. Только они смогут изменить наше положение от наемных рабочих к партнерам». Они наказали своим делегатам в Комиссии Коммуны по трудовым организациям заявить следующие цели:

«Отмена эксплуатации человека человеком, последнего остатка рабства;

Организация труда во взаимных ассоциациях и неотчуждаемом капитале».

Таким образом они надеялись, что «равенство не будет пустым словом» в Коммуне. [ The Paris Commune of 1871: The View from the Left, Eugene Schulkind (ред.), стр. 164] Так как целью Коммуны была «экономическая эмансипация», профсоюз инженеров на встрече 23-го апреля проголосовал за организацию «труда через ассоциации солидарной ответственности» ради «упразднения эксплуатации человека человеком». [цит.: Stewart Edwards, The Paris Commune 1871, С. 263-4]

Помимо самоуправляемых рабочих ассоциаций коммунары практиковали прямую демократию в народных клубах, то есть демократических районных собраниях («секциях») французской революции. «Люди, принимайте решения самостоятельно и руководите сами собой через общественные собрания и ваши газеты,» – взывала газета одного из клубов. Коммуна считалась выражением собраний людей, поскольку (цитируется другой клуб) «Коммунальная власть рождается в каждом районе, где собираются люди с общей целью вместе разорвать рабские оковы». Гюстав Курбе, художник и последователь Прудона объявил Париж «раем на земле... все социальные группы утвердились в федерациях и стали владельцами своей судьбы». [цит.: Martin Phillip Johnson, The Paradise of Association, стр. 5 и стр. 6]

Кроме того, программный документ коммуны, декларация «К французскому народу» озвучила много ключевых анархистских идей. «Политическое единство» общества там представлялось как «добровольное объединение всех местных инициатив, свободное и спонтанное сведение индивидуальной энергии каждого к общей цели: всеобщему благополучию, свободе и безопасности». [цит.: Edwards, там же, стр. 218] Новое общество коммунары предполагали основать на началах «полной автономии коммун… обеспечивающей каждой из них всю совокупность ее прав, а каждому французу – полное развитие его сил и способностей как человека, гражданина и работника.. Автономия Коммуны должна быть ограничена только одинаковыми правами всех прочих, примыкающих к ней коммун, союз которых должен укрепить единство Франции» [из текста декларации «К французскому народу» ] Учитывая ее идеалы относительно конфедерации коммун, Бакунин был безусловно прав, утверждая, что Парижская Коммуна была «смелым, ясно выраженным отрицанием Государства». [Михаил Бакунин, Парижская Коммуна и понятие о государственности ]

Более того, федеративные идеи Коммуны, безусловно, отражали влияние Прудона на французских радикалов. Желание коммуны реорганизовать Францию в сторону федерации делегатов, связанных императивными мандатами, данными им избирателями с возможностью отзыва в любой момент созвучно идеям Прудона (Прудон требовал «внедрения императивного мандата» еще в 1848 г. [ No Gods, No Masters, стр. 63], а федерацию коммун он предлагал в своей работе «Принцип федерации»).

Итак, в экономическом и политическом плане Парижская Коммуна в значительной степени находилась под влиянием анархистских идей. В экономике теория коллективного производства, описанная Прудоном и Бакуниным, стала сознательной революционной практикой. В политике, в призывах Коммуны к федерализму и независимости, анархисты увидели свою программу: «Будущая социальная организация непременно должна быть реализована по направлению снизу вверх, посредством свободной ассоциации или федерации рабочих, начиная с союзов, коммун, областей, наций и кончая великой международной федерацией». [Михаил Бакунин, Парижская Коммуна и понятие о государственности ]

Однако по мнению анархистов Коммуна не зашла достаточно далеко. Она не отменила государство внутри коммуны так, как отменила его вне ее. Коммунары придали восстанию «якобинского характера» (термин Бакунина). Как Петр Кропоткин справедливо отмечал, «провозглашая Свободную Коммуну, парижский народ провозгласил принцип преимущественно анархический. Но, так как в это время анархические идеи не проникли еще в сознание народа, он остановился на полпути… он высказался за старый принцип власти и учредил Совет Коммуны, на подобие Городской Думы». То есть Парижская Коммуна «не порвала окончательно с традициями государства и представительного правительства, не постаралась осуществить в Коммуне той организации, которую она представляла себе, провозглашая независимость и свободную федерацию коммун». Это и привело к бедствию совет коммуны, поскольку «вынужденные управлять... они поняли всю бессмысленность своего положения, все свое бессилие» и «утратив вдохновение, вдали от народа, этого очага революции, они в свою очередь парализовали народную инициативу». [ Речи бунтовщика ]

Попытки экономических реформ в коммуне так же не заходили достаточно далеко, потому что реформаторы отказались от идеи превратить все предприятия в кооперативы (т.е. экспроприировать капитал) и создать ассоциации этих кооперативов для координации и поддержки экономической деятельности друг друга. Париж, подчеркивала Вольтарина де Клер, «не атаковал экономическую тиранию, и потому утратил реальную возможность добиться чего-то большего», то есть «свободного сообщества, экономические дела которого решались бы ассоциациями реальных производителей и распределителей, таким образом устраняя бесполезный и вредный элемент, сегодня владеющий мировым капиталом». [ Там же, стр. 67] Конечно, можно сказать, что город находился под осадой французской армии, поэтому у коммунаров были другие заботы. Однако такое положение Кропоткин называл бедствием:

«Они рассматривали экономический вопрос как вторичный, к которому проявят внимание позже после триумфа Коммуны... Но сокрушительное поражение, которое скоро следовало, и кровожадная месть, взятая средним классом, доказало еще раз, что триумф популярной Коммуны был существенно невозможным ни с чем не сравнимым триумфом людей в экономической области». [ Там же ]