A.5.4 Анархисты в русской революции

В русской революции 1917 г. анархическое движение вышло на качественно новый уровень и продемонстрировало ряд анархических экспериментов различной степени успешности. Однако в массовой культуре российская революция представлена не как массовое движение простых людей, сражавшихся за свободу, а как средство, которым Ленин установил свою диктатуру над Россией. Истина же радикально отличается. Русская революция была массовым движением народа, где сосуществовало множество различного толка идей и миллионы трудящихся (рабочие в городах и поселках и крестьяне в деревнях) пытались преобразовать свой мир. К сожалению, эти надежды и мечты были уничтожены диктатурой большевистской партии – сначала при Ленине, а потом при Сталине.

Российская Революция, как и большая часть истории, является хорошим примером выражения «история пишется победителями». Большинство капиталистических исследований периода 1917-1921 гг. игнорирует то, что анархист Волин назвал «неизвестной революцией», а именно народную революцию, порожденную прямым действием простых людей. Ленинистские историки, в лучшем случае, хвалят эту автономную деятельность рабочих, когда она совпадает с их собственной линией партии, но безапеляционно осуждают ее (и приписывают низменным инстинктам), как только она отклоняется от этой линии. Например, ленинистские историки могут похвалить трудящихся за опережение большевиков весной и летом 1917 г., но решительно осуждают их за точно такую же позицию в отношении большевистской власти. А в худшем случае, ленинистские историки изображают движение и борьбу масс как фон к действиям авангардной партии.

Анархистам, однако, российская Революция представляется классическим примером социальной революции, в которой самостоятельные действия трудящихся сыграли ключевую роль. В советах, фабричных комитетах и других классовых организациях российские массы пытались преобразовать общество от классового иерархического государственного режима в сторону идеала свободы, равенства и братства. Начальные месяцы революции, казалось, полностью соответствовали идеям Бакунина: «Будущая социальная организация непременно должна быть реализована по направлению снизу вверх, посредством свободной ассоциации или федерации рабочих, начиная с союзов, коммун, областей, наций и кончая великой международной федерацией». [ Парижская Коммуна и понятие о государственности ] Советы и фабричные комитеты придали жизнь этой идее, и анархисты сыграли важную роль в этой борьбе.

Император был свергнут исключительно благодаря прямому действию масс. В феврале 1917 г. женщины Петрограда начали хлебный бунт. 18-го февраля рабочие Путиловского завода в Петрограде организовали забастовку. К 22-му февраля забастовка распространилась и на другие фабрики и заводы. Два дня спустя 200 000 рабочих бастовали, и 25-го февраля забастовка стала фактически общенародной. В этот же день начались кровавые столкновения между протестующими и армией. Переломный момент наступил 27-го февраля, когда солдаты целыми подразделениями начали в массовом порядке переходить на сторону революционных масс. Таким образом, государство осталось без своих средств насилия и принуждения, император отрекся от престола, и было сформировано временное правительство.

Это движение оказалось столь спонтанным, что все политические партии остались далеко позади, в том числе и большевики: «Петроградская организация Большевиков предлагала рабочим воздержаться от забастовок накануне революции, свергнувшей императора. К счастью, рабочие проигнорировали большевистские 'директивы' и забастовали... Если бы рабочие последовали бы большевистским указаниям, вряд ли революция случилась». [Murray Bookchin, Post-Scarcity Anarchism, стр. 123]

Революция продолжала развиваться в этой стихии прямого действия, пока новое «социалистическое» государство не набралось достаточно сил, чтобы задушить ее.

Для левых конец царизма ознаменовал собой кульминацию многолетних усилий социалистов и анархистов. Он означал, что прогрессивное течение человеческое мысли возобладало над традиционным угнетением, что приветствовалось левыми во всем мире. Однако в России на достигнутом останавливаться не собирались. На заводах и фабриках, улицах и полях все больше и больше людей убеждались, что политической отмены феодализма недостаточно. Что значило ниспровержение императора, если феодальная эксплуатация продолжала существовать в экономике? Поэтому рабочие начали захватывать заводы и фабрики, а крестьяне – землю. По всей России простые люди строили свои собственные организации: союзы, кооперативы, фабричные комитеты и советы. Эти организации организовывались анархическим методом, через добровольное объединение друг с другом и использование мандатных делегатов с возможностью их отзыва в любой момент.

Само собой разумеется, все политические партии и организации пытались участвовать в этом процессе. Самыми активными движениями были: два крыла социал-демократических марксистов (меньшевики и большевики), социалисты-революционеры (партия, созданная на базе народнических организаций и ориентирующаяся на крестьян) и анархисты. Причем последние участвовали в народном движении с целью поощрить все тенденции самоуправления и призывали к разгону временного правительства. Они подчеркивали, что необходимо развивать революцию из сферы политики в экономическую и социальную сферы. До возвращения Ленина из ссылки анархисты оставались единственной политической стороной, придерживающейся подобного мнения.

По приезде в Россию Ленин убедил свою партию принять лозунг «Вся власть советам!» и развивать революцию. Это серьезно расходилось с существующими марксистскими догмами, вследствие чего один экс-большевик, перешедший на сторону меньшевиков, сделал заявление, будто бы «Ленин ныне выставил свою кандидатуру на один трон в Европе, пустующий вот уже 30 лет: трон Бакунина!». [А. Рабинович, Кровавые дни: Июльское восстание 1917 г. в Петрограде ] Большевики стали пытаться завоевать поддержку масс через отстаивание прямого действия и поддержку радикальных настроений в массах, то есть через анархическую по сути своей политику («партия большевиков... бросила лозунги, которые до той поры были характерны именно для анархизма» [Волин, Неизвестная Революция ]). Вскоре большевики стали получать все больше голосов в советах и на выборах фабричных комитетов. Как Александр Беркман утверждал, «использование большевиками анархических лозунгов принесло свои результаты. Массы положились на их знамя». [ What is Anarchism?, стр. 120]

Анархизм в то время так же пользовался серьезной популярностью. Деятельность анархистов, в основном, простиралась вокруг фабричных комитетов и других средств самоуправления рабочих производством (подробнее смотрите М. Брайнтон, Большевики и рабочий контроль (M. Brinton, The Bolsheviks and Workers Control)). Они обращались к рабочим и крестьянам с программами немедленной экспроприации частной собственности, отмены всех форм правительств и реорганизации общества на началах классовых организаций: советов, фабричных комитетов, кооперативов и так далее. Они старались также влиять и на направление борьбы. Александр Рабинович (исследуя июльское восстание 1917) отмечает:

«Рядовые большевики и анархисты, особенно действовавшие в Петроградском гарнизоне и в Кронштадте, практически ничем не отличались друг от друга... Анархо-коммунисты и большевики соперничали в получении поддержки среди одних и тех же необразованных, угнетенных и недовольных слоев населения. Безусловно, летом 1917 г. анархо-коммунисты, пользовавшиеся поддержкой на нескольких стратегически важных предприятиях и в полках, были способны серьезно влиять на ход событий. На некоторых заводах и в нескольких воинских частях анархисты были настолько популярны, что определяли действия большевиков». [Там же]

И действительно, один ведущий большевик заявил в июне 1917 (отмечая рост анархического влияния), «Отгородившись от анархистов, мы можем отгородить себя от масс». [цит.: А.Рабиновичу, там же ]

Анархисты вместе с большевиками свергли временное правительство во время Октябрьской революции. Но после захвата авторитарными социалистами из большевистской партии власти, они сделались непримиримыми врагами. И те, и другие использовали одни и те же(или похожие) лозунги, но в разных(диаметрально противоположных) смыслах. Как писал Волин: «В устах анархистов эти призывы были искренни и имели конкретный смысл, потому что соответствовали либертарным принципам и неразрывно связанной с ними деятельности. В то время как для большевиков те же лозунги на практике означали совершенно иное, отнюдь не то, что формально провозглашалось». [ Неизвестная Революция ]

Возьмем, например, требование «Вся власть Советам!». Для анархистов оно означало, что советы – органы прямой демократии трудящихся классов, основанные на временном, сменяемом, строго уполномоченном на выполнение определенной функции делегировании, с возможностью немедленного отзыва, если что-то пойдет в разрез с принципами прямой демократии. Для большевиков этот лозунг означал, что большевистское правительство будет руководить советами, то есть стоять в социально-политической лестнице над ними. Разница очень важна, «ибо, — говорили анархисты, — если “власть” должна реально принадлежать Советам, то причем здесь партия; если она должна принадлежать партии, как предполагают большевики, то причем здесь Советы». [Волин, там же ] Упрощение сути советов до органа, беспрекословно выполняющего декреты ЦК (большевистского правительства), периодически собирающихся на всероссийский съезд, требует напоминания, что правительство (т.е. те, кто имеют реальную власть) не то же самое, что власть трудящихся.

То же самое мы увидим и на примере «рабочего контроля на производстве». Перед Октябрьской революцией «рабочий контроль» в представлении Ленина был не более, чем «всенародным, всеобъемлющем рабочим контролем над капиталистами». [ Удержат ли большевики государственную власть? ] Он не представлял его как самостоятельное управление рабочими производством (т.е. отмена наемного труда) через федерации фабрично-заводских комитетов. А анархисты и фабзавкомы рабочих представляли рабочий контроль именно так. Как правильно отмечает Стивен Смит, Ленин использовал «термин [“рабочий” контроль] в совсем другом смысле, нежели фабрично-заводские комитеты... предложения Ленина... [носили] сугубо государственный и централизованный характер, тогда как на практике фабзавкомы представляли собой самоуправление и независимость». [ Red Petrograd, стр. 154] Анархисты возражали: «Если этот “контроль” — не пустые слова, если рабочие организации способны эффективно контролировать производство, то они способны и сами обеспечивать его. В таком случае можно немедленно приступить к постепенной замене частного производства коллективным. Таким образом, анархисты отвергали неопределенный, сомнительный лозунг “контроля над производством”. Они выступали за экспроприацию — постепенную, но в сжатые сроки — частной промышленности организациями коллективных производителей». [Волин, там же ]

Оказавшись у власти, большевики стали подменять народное значение рабочего контроля своей государственнической идеологией. «Известно по меньшей мере три случая, – отмечал один историк, – когда в первые месяцы существования советской власти делегаты [фабзавкомов] стремились оживить свои организации. По каждому пункту партийное руководство отвергло предложения. Целью правительства было сосредоточение организаторских и контрольных полномочий в государственных органах, которые формировались бы правительством и подчинялись бы ему». [Thomas F. Remington, Building Socialism in Bolshevik Russia, стр. 38] В апреле 1918 г. этот процесс в конечном счете завершился тем, что Ленин называл (...обосновывал и воплощал) «единоначалием», вооруженным «диктаторскими» полномочиями («единоначальствующий» стоит над всем государством). Этот процесс подробно исследуется в работе Мориса Брайнтона «Большевики и рабочий контроль», где он отмечает тесную связь между большевистской практикой и большевистской идеологией, а также их отличие от народных деятельности и идей.

Русский анархист Петр Аршинов пишет:

«Другая не менее важная особенность заключается в том, что у октября [1917 г.] есть два значения. Одним наделили его трудящиеся массы и анархисты, участвовавшие вместе с ними в социальной революции. Вторым наделила его большевистская партия, вырвавшая власть у социальной революции, предавшая ее и задушившая дальнейшее развитие. Эти два октября совершенно разные. Октябрь рабочих и крестьян – символ уничтожения власти классовых паразитов ради равенства и самоуправления. Октябрь большевиков – символ завоевания власти партией революционной интеллигенции, навязывания “государственного социализма” и “социалистических” методов управления ей массами». [ The Two Octobers ]

Итак, сначала анархисты поддерживали большевиков, так как большевистские вожди умело прятали свою государственническую идеологию за поддержкой советов (историк социализма Сэмюэль Фарбер пишет, что анархисты «были фактически неупомянутым партнером по коалиции Большевиков в Октябрьской революции» [ Before Stalinism, стр. 126]). Однако эта поддержка быстро переросла в конфликт, поскольку большевики вместо строительства настоящего социализма занялись установлением своей диктатуры, а вместо общественной собственности на средства производства провозгласили государственную собственность. Большевики, как уже отмечалось, систематически подрывали все формы рабочего контроля/самоуправления и навязывали подобные капиталистическим формы управления заводами и фабриками, основанные на «единоначалии», вооруженном «диктаторскими полномочиями».

Что касается советов, то большевики через размывание ограничивали их независимость и демократию. После «грандиозных большевистских провалов» весной и летом 1918 года «большевики стали силой разгонять и переизбирать местные советы при помощи вооруженных сил». Кроме того, «правительство все время откладывало новые всенародные выборы в Петроградский совет, сессия которого закончилась в марте 1918 г. Очевидно, правительство боялось, что количество оппозиционно мыслящих делегатов в нем серьезно вырастет». [Samuel Farber, там же ] На Петроградских выборах большевики «потеряли абсолютное большинство в Совете, которое они ранее завоевали», но все же остались самой многочисленной партией. Однако результаты советских выборов из Петрограда были не столь важны, поскольку «большевистскую победу сделало возможной полученное в профсоюзах, районных советах, фабзавкомах, районных съездах рабочих, Красной армии и на флоте большевистское численное превосходство». [Alexander Rabinowitch, «The Evolution of Local Soviets in Petrograd», С. 20-37, Slavic Review, Т. 36, №1, стр. 36f] Другими словами, большевики размыли демократическую природу советов, заполонив их своими делегатами. Сталкиваясь с самостоятельностью и независимостью советов, большевики показывали, что для них «советская власть» – это партийная власть. Перед большевиками встала задача разрушить Советы, чтобы остаться у власти, что они и сделали. С этого момента советская власть осталась «советской» только номинально. Действительно, начиная с 1919 г. Ленин, Троцкий и другие большевистские вожди признавали, что они создали партийную диктатуру и, кроме того, заявляли, что такая диктатура необходима любой революции (Троцкий продолжал указывать на необходимость партийной диктатуры даже после победы сталинизма).

Красная армия лишилась демократичности. В марте 1918 Троцкий отменил солдатские комитеты и выборы должностных лиц:

«Выборное начало является политически бесцельным, а технически нецелесообразным, и декретом оно уже фактически отменено». [ Труд, Дисциплина, Порядок ]

Морис Брайнтон подытоживает:

«Троцкий после назначения на пост комиссара по военным делам после заключения Брест-Литовского мира, быстро реорганизовал Красную армию. Была восстановлена смертная казнь за неповиновение в бою. Более постепенно вводились отдание чести, специальные формы обращения, отдельные жилые помещения и другие привилегии для офицеров. Демократические формы организации, включая выборы должностных лиц, быстро исчезли». [ «The Bolsheviks and Workers' Control», For Workers' Power, C. 336-7]

Вот и Сэмюэль Фарбер справедливо отмечает: «Нет ни одного источника, который указывал бы на то, что Ленин или кто-либо еще из большевистских вождей переживал из-за ликвидации рабочего контроля и демократии в советах. Они даже не посчитали это “временным отступлением”, как в случае с заменой военного коммунизма НЭПОМ в 1921 г.» [ Before Stalinism, стр. 44]

Итак, после Октябрьской революции, анархисты выступили против большевистского режима и стали готовить «Третью революцию», чтобы наконец освободить массы от всех господ (капиталистов или социалистов). Они обнажили принципиальное различие между риторикой большевизма (тем, что писалось в Лениным в «Государстве и революции») и его действительностью. Придя ко власти большевизм полностью подтвердил предсказание Бакунина о неизбежном вырождении «диктатуры пролетариата» в «диктатуру над пролетариатом» во главе с лидерами коммунистической партии.

Влияние анархистов серьезно выросло. Жак Садуль (французский капитан) писал в начале 1918 г.:

«Анархистская партия самая активная, самая воинственная из оппозиционных групп и, вероятно, самая популярная… Большевики озабочены». [Даниэль Герен, Анархизм: от теории к практике ]

И уже в апреле 1918 г. большевики стали прибегать к физическому устранению своих конкурентов-анархистов. 12-го апреля 1918 г. ЧК (тайная полиция, сформированная Лениным в декабре 1917 г.) атаковала анархистские центры в Москве. То же самое творилось и в других городах. Волна репрессий, поднятая большевиками против своих самых красноречивых оппонентов, означала, что они ограничивают свободу масс под демагогией о ее защите. Демократические советы, свобода слова, оппозиционные политические партии и группы, самоуправление на заводах и фабриках и на земле – все это ликвидировалась под «социалистическими» знаменами.

Большинство сторонников ленинизма считает, что поводом для усиления авторитарных тенденций послужила гражданская война (началась в конце мая 1918 г.), но все вышеперечисленное началось гораздо раньше! Во время гражданской войны лишь ускорился этот процесс всестороннего уничтожения большевиками инакомыслия, включая забастовки и прочие протесты класса, от имени которого они (большевики) якобы осуществляли «диктатуру», находясь у власти.

И причиной этому процессу послужило неизбежное противоречие между «рабочим» и «государством». Для анархистов не стала неожиданностью подмена большевиками партийной властью власти рабочих (и возникший между ними конфликт). Государство означает делегацию власти, поэтому идея государственного воплощения власти всех трудящихся логически противоречива. Если трудящиеся управляют обществом, тогда власть должна принадлежать им. Если государство существует, тогда реальная власть принадлежит небольшой кучке избранных на верху социальной пирамиды, а не всем. Государство развивалось как инструмент правления меньшинства. Ни одно государство не сможет быть инструментом правления всех трудящихся классов (т.е. большинства) по своей природе, структуре и дизайну. Поэтому анархисты требовали децентрализованной федерации советов трудящихся как проводника революции и средства управления обществом вместо капитализма и государства.

Вырождение большевиков из народной партии рабочего класса в диктаторов над рабочим классом не случайность, и это обосновывается в разделе H. Комбинация политических идей и реалий государственной власти (и общественных отношений ими производимыми) не могли не привести к такому вырождению. Политические идеи большевизма, с его авангардизмом, боязнью стихийности и идентификацией партийной власти с властью рабочего класса, неизбежно вели к разрыву между партией и теми, кого она якобы представляла. В конце концов, если партия – авангард, тогда, автоматически, все остальные – «тормозной» элемент. То есть если рабочий класс попытается сопротивляться большевистской политике или исключит их из советов, то значит (согласно авангардистской логике) он «дрогнул» под влиянием «мелкобуржуазных» и «тормозных» элементов. Авангардизм порождает элитаризм и, если он объединяется с государственной властью, диктатуру.

Государственная власть, как анархисты всегда подчеркивали, означает делегацию власти в руки меньшинства. Следовательно, общество автоматически делится на тех, кто владеет властью и на тех, кто ей подчиняется. Оказавшись у власти, большевики потеряли свою связь с рабочим классом, отдалились от него. Русская революция полностью подтвердила слова Малатесты: «Правительство, т.е. определенное число лиц, которым поручено составлять законы и которые пользуются силою вcеx, чтобы принудить каждого исполнять их, устанавливает привилегированный и отдельный от народа класс. Оно инстинктивно старается, как и всякое тело (общество), устроенное для умножения своих атрибутов, избежать контроля народа, внушить свои желания, заставить господствовать свои частные интересы. Поставленное в привилегированное положение, правительство находится в антагонизме с массами, силами которых оно ежедневно пользуется». [Э.Малатеста, Анархизм ] Предельно централизованное государство, которое строили большевики, уменьшает ответственность (подотчетность) до минимума и отделяет правителей от управляемых. Массы перестали быть источником вдохновения и власти, а стали инородной группой, отсутствие в которой «дисциплины» (т.е. способности подчиняться приказам) подвергало революцию опасности. Как утверждал один российский анархист:

«С помощью целой бюрократической системы и новой “государственной” морали советское правительство снова закабалило трудящиеся массы. Крестьяне и заводские рабочие оказались под пятой нового класса администраторов, в массе своей вышедшего из утробы интеллигенции. Мы не хотим сказать, что Ленин и его сторонники хладнокровные циники, что с хитростью Макиавелли продумали структуру нового класса, дабы удовлетворить свою персональную жажду власти. Вполне возможно, они руководствовались искренней заботой о человеческих страданиях. Тем не менее, скорбно добавляет он, даже самые возвышенные намерения гибнут, когда речь идет о централизации власти. Разделение общества на администраторов и работников неумолимо следует за централизацией власти. Иначе и быть не может». [ Русские анархисты.1905-1917 ]

Политические идеи неравномерно развиваются среди трудящихся классов, но по мнению анархистов это не повод к захвату власти от имени угнетенных. Только если трудящиеся на самом деле возьмут управление обществом под свой контроль, без какого бы то ни было посредничества, революция сможет добиться успеха. Анархисты считают, что «реальное освобождение может произойти лишь в процессе непосредственной, широкомасштабной и независимой деятельности самих трудящихся, объединившихся... в свои собственные классовые организации... на основе конкретных действий и самоуправления, при помощи, но не под руководством революционеров, которые действуют не извне, а в самих массовых профессиональных, технических, оборонительных и других органах». [Волин, Неизвестная революция ] Подменяя партийной властью власть трудящихся, российская революция сделала первый шаг к пропасти. Неудивительно, что написанное русскими анархистами в ноябре 1917 г. сбылось в худшем виде:

«Укрепив, упрочив и узаконив свою власть, большевики, будучи... политиками и государственниками, т. е. людьми власти, начнут из центра — властным, повелевающим образом — устраивать жизнь страны и народа. Они будут приказывать и распоряжаться из Петрограда по всей России. Ваши Советы и другие организации на местах должны будут понемногу стать простыми исполнительными органами воли центрального правительства. Вместо естественной трудовой стройки и свободного объединения снизу будет водворяться властный, политический, государственный аппарат, который сверху начнет все зажимать в свой железный кулак». [цит.: Волин, там же ]

В так называемом «рабочем» государстве не может быть прямой или сколько-нибудь реальной власти людей трудящихся классов (как об этом любят бубнить марксисты) просто потому, что государственные институты не предполагают этого. Они создавались как инструменты правления меньшинства, а потому их нельзя ни преобразовать (ни создать «новые») в средство освобождения трудящихся классов. Как писал Кропоткин, «государство было той политической силой, к которой привилегированные классы... прибегали, чтобы сделаться законными обладателями всяких привилегий и прав над остальными людьми... И вследствие этого ни церковь, ни государство не могут теперь сделаться тою силою, которая послужила бы к уничтожению этих привилегий». [ Современная наука и анархия, «XIII Анархия (продолжение)» ] Читаем анархическую брошюру 1918 г.:

«Большевизм день за днем и шаг за шагом доказывал, что государственная власть обладает неизменными характеристиками; она может менять свое название, свои “теории”, своих прислужников, но суть ее остается – власть и деспотизм в новых формах». [цит.: Пол Эврич, Русские анархисты. 1905-1917 ]

Если в России уже понимали, что революция умерла через несколько месяцев после того, как большевики взошли на престол, то для внешнего мира большевики и позднее СССР представляли «социализм», даже если они систематически подавляли основание настоящего социализма. Преобразовав советы в послушные государственные органы, заменив партийной властью советскую власть, подорвав фабричные комитеты, устранив демократию участия в вооруженных силах и на фабриках и заводах, подавив политическую оппозицию и протесты рабочих, большевики украли у трудящихся классов их революцию. Большевистская идеология и практика стали определяющими и иногда решающими факторами (сами по себе) в вырождении революции и окончательной победе сталинизма.

Как анархисты пророчили за десятилетия до и в течение гражданской войны, большевистское государство «рабочих и крестьян» превратилось, подобно любому государству, во власть над рабочими и крестьянами и в инструмент правления меньшинства (в данном случае правления партийного руководства). Гражданская война ускорила этот процесс, и вскоре партийная диктатура закрепилась (правление большевиков началось с лозунгов его необходимости любой революции). Большевики подавили либертарианские социалистические элементы в своей стране, разгромив восстание в Кронштадте и махновское движение на Украине, оказавшихся последними оплотами социализма и власти советов.

Кронштадтское восстание (подробнее смотрите в приложении «Что случилось во время Кронштадтского восстания?») началось, когда матросы Кронштадта поддержали бастующих рабочих Петрограда в феврале 1921 г. Они приняли резолюцию, состоящую из 15 пунктов, первым из которых было требование демократии советов. Большевики назвали кронштадтских бунтовщиков белыми контрреволюционерами и подавили восстание. Для анархистов, однако, эти события представляют особый интерес, поскольку, во-первых, репрессии кронштадцев невозможно оправдать гражданской войной, а во-вторых, бунтовали простые люди против извращения социалистических принципов. Как писал Волин:

«Кронштадт был первой совершенно независимой попыткой народных масс освободиться от ярма и осуществить Социальную Революцию, решительно и смело предпринятой самими трудящимися без “политических вождей” и наставников. Это был первый шаг к Третьей Социальной Революции». [Волин, там же ]

В Украине анархические идеи были наиболее успешно применены на практике. На территории, населенной примерно семью миллионами человек, под защитой махновского движения трудящиеся самоорганизовывались в соответствии со своими идеями и потребностями, то есть на основе прямого реального социального самоопределения. Под началом Нестора Махно, крестьянина-самоучки, движение сопротивлялось не только красным и белым диктатурам, но и украинским националистам. Махно призывал к самоопределению трудящихся на Украине и во всем мире и критиковал требования «национального самоопределения» как путь к новому украинскому государству. Махно вдохновил поддерживающих его крестьян и рабочих бороться за реальную свободу:

«Умереть или победить — вот что стоит перед крестьянством; Украины в настоящий исторический момент. Но все умереть мы не можем, нас слишком много, мы — человечество; следовательно, мы победим. Но победим не затем, чтобы, по примеру прошлых лет, передать свою судьбу новому начальству, а затем, чтобы взять ее в свои руки и строить свою жизнь своей волей, своей правдой». [цит.: Аршинов Петр, История махновского движения (1918 – 1921 гг.) ]

Поэтому махновцы отказывались создавать правительства в освобожденных ими городах и селах, и наоборот, призывали и убеждали создавать свободные советы, воплощавшие идею рабочего самоуправления. Возьмем в качестве примера город Александровск сразу после его освобождения: «Там они прежде всего обратились к широким рабочим массам, позвав их на общее рабочее совещание города... предложено было приступить к налаживанию жизни в городе, на фабриках и заводах силами самих рабочих и их организаций... За первым совещанием последовало второе. Вопрос об организации жизни на принципах рабочего самоуправления широко освещался и дебатировался массой, которая целиком держалась за основную идею трудового самоуправления... Железнодорожники сделали в этом направлении почин. Они создали железнодорожный комитет, взяли железные дороги района (местного) в свое ведение... Мысль пролетариата г. Александровска отныне начала систематически направляться в область создания органов самоуправления». [ Там же ]

Махновцы считали, что «свобода крестьян и рабочих находится у них самих и потому не может быть ограничена. Во всех областях своей жизни они должны сами устраиваться, как найдут нужным. Махновцы же могут помогать им лишь советом, отдельными культурными работниками или военной силой, но никоим образом не предписывать им что бы то ни было». [ Там же ] В Александровске большевики предложили махновцам разделить сферы влияния: их ревком будет решать политические вопросы, а махновцы займутся военными. «Махно посоветовал им идти и заниматься честным трудом», а не навязывать власть труженикам. [ Там же ]

Повсюду махновцы старались организовывать свободные сельские коммуны. «Конечно, их было немного, они объединяли значительное меньшинство населения... Но ценным в них было то, что они возникли по почину самих крестьян-бедняков. Работа махновцев проявилась здесь лишь постольку, поскольку махновцы вообще вели в районе пропаганду свободных коммун. Коммуны создавались не по примеру, не на почве каприза, а исключительно на почве насущных потребностей крестьян, бывших, до революции ни с чем и приступивших после победы к организации своих хозяйств на общинном начале». [ Там же ] Помимо этого Махно сыграл важную роль в отмене привилегий помещиков. Местные и районные советы уравняли право на пользование землей для всех членов крестьянского сообщества.

Махновцы постепенно, но энергично привлекали народ к обсуждению развития революции, военных и социальных вопросов. Они организовывали многочисленные конференции рабочих, солдатских и крестьянских делегатов для обсуждения политических проблем и социальных вопросов, и создавали свободные советы, профсоюзы и коммуны. Сразу после освобождения Александровска был организован региональный конгресс крестьян и рабочих. После третьего регионального конгресса крестьян, рабочих и ополченцев в апреле 1919 г. и первого межобластного конгресса в июне 1919 г., большевики снова прибегли к своему любимому методу критики – клевете, обозвали махновцев контрреволюционерами, попытались запретить и объявили организаторов и делегатов вне закона.

Махновцы ответили многочисленными конференциями на которых задавались вопросы: «Могут ли существовать законы нескольких человек, заявляющих себя революционерами, дающие право объявлять более революционный народ вне закона?» и «чьи интересы должен революционер защищать: партии или того народа, который своею кровью двигает революцию?». Сам Махно «счита[л] неотъемлемым, революцией завоеванным правом рабочих и крестьян самим устраивать съезды для обсуждения и решения как частных, так и общих дел своих». [ Там же ]

Кроме того «махновцы полностью осуществили революционный принцип свободы слова, совести, печати, партийной и политической принадлежности. Во всех занятых махновцами городах и местечках все запрещения, наложенные какой бы то ни было властью на ту или иную печать, на ту или иную политическую организацию, отменялись». Действительно, «единственное, в чем махновцы стеснили большевиков, левых эсеров и прочих государственников, — это в организации властнических революционных комитетов». [ Там же ]

Махновцы критиковали большевистские коррумпированные советы и призывали к установлению «свободного, ни от кого не зависимого советского строя трудящихся – без власти и ею писаных произвольно законов». Их листовки гласили: «Сами труженики должны избирать свои Советы, выполняющие волю и порядки самих трудящихся, т.е. Советы исполнительные, а не властные». В экономике капитализм должен быть уничтожен вместе с государством: «Земля, фабрики, заводы, рудники, железные дороги и прочие народные богатства должны быть экспроприированы самими трудящимися, работающими на таковых, т.е. должны быть обобществлены». [ Кто такие махновцы и за что они борются? (Украина, 15 ноября 1920) ]

Сама армия, по разительному контрасту с Красной армией, строилась на основании демократических принципов (хотя ужасная натура гражданской войны, конечно, накладывала свой отпечаток и мешала построению идеала, однако, по сравнению с режимом, установленным в Красной армии Троцким, махновщина казалось воплощением демократии).

Анархическому эксперименту самоуправления в Украине был положен кровавый конец, когда большевики сочли, что махновцы, их союзники в войне с «белыми», больше не нужны и обратились против них. Подробнее смотрите в приложении «Почему махновщина продемонстрировала, что была альтернатива большевизму?» в нашем FAQ. Однако, мы должны подчеркнуть здесь один очевидный урок Махновщины, а именно, что большевистскую диктатуру, не возможно оправдать объективными обстоятельствами. Куда больший отпечаток на принятые большевиками решения накладывали их политические идеи. В конце концов, махновцы действовали в тех же самых обстоятельствах и все же обходились без политики партийной власти. Даже наоборот, они успешно поощряли свободу трудящихся классов, демократию и самоуправление при чрезвычайно трудных обстоятельствах (и перед лицом сильного большевистского врага). Трагический конец махновщины не означает отcутствие альтернативы большевизму. Куда важнее полученный опыт. Идеи, которыми массы и властьимущие руководствуются в принятии своих решений точно так же влияют на результат, как и объективные препятствия, ограничивающие доступный выбор. И поэтому махновщина показывает, что практической альтернативой большевизму был(и остается) анархизм.