Архитектура как пощечина бетоно-железу

Искусство двинуло свои авангарды из тоннелей прошедших времен.

Тело искусства безустанно перевоплощается и укрепляет основу скелета в упорные крепкие связи, со- гласуясь с временем.

Вулканы новых зародышей творческих сил сметают все, распыляют скорлупу и воздвигают новую.

Каждый век бежит скорее прошлого и принимает на себя большие грузы, кует себе дороги из железобе- тонных тел.

Наш век бежит в четыре стороны сразу, как сердце, расширяясь, раздвигает стенки тела, так век XX раздви- гает пространства, углубляясь во все стороны.

Первобытное время устремлялось по одной линии, потом по двум, дальше – по трем, теперь – по четвер- той в пространство, вырываясь с земли.

Футуризм нарисовал новые пейзажи современной быстрой смены вещей, он выразил на холстах всю ди- намику железобетонной жизни.

Таким образом, искусство живописи двинулось вперед за современной техникой машин.

Литература оставила чиновничью службу у слова, приблизилась к букве и исчезла в ее существе.

Музыка от будуарной мелодии, нежных сиреней пришла к чистому звуку, как таковому. Все искусство освободило лицо свое от постороннего элемента, толь- ко искусство архитектуры еще носит на лице прыщи современности, на нем без конца нарастают бородавки прошлого.

Самые лучшие постройки обязательно подопрутся греческими колонками, как костылями калека.

Обязательно веночком акантиковых листиков увен- чается постройка.

Небоскреб с лифтами, электрическими лампочка- ми, телефонами и т. д. украсится Венерой, амуром, раз- ными атрибутами греческих времен.

С другой стороны, не дает покоя и русский умер- ший стиль.

Нет-нет, да вдруг и выплывет; некоторые оригиналы даже думают его воскресить и оригинальностью зана- возить поля нашего быстрого века.

И вот воскресший Лазарь ходит по бетону, асфаль- ту, задирает голову на провода, удивляется автомоби- лям, просится опять в гроб.

Трамваи, автомобили, аэропланы тоже с удивлени- ем посматривают на беспомощного жильца и с жало- сти подают ему три копейки.

Смешной и ничтожный воскресший Лазарь в сво- ей мантии – среди бешеной скорости наших электро- машин.

Его плечи жалки, сваленное на него время раздавит его в лепешку.

Господа-оригиналы, уберите поскорей умерших старцев с дороги быстрин молодого духа.

Не мешайте бегу, не мешайте новому телу распра- вить живые мускулы.

Убедитесь, что сколько ни воскрешали труп, труп трупом и остался.

И только больное, наивное воображение архитек- тора-оригинала полагает, что труп, подмазанный бето- ном и подкованный железом, может поддержать его сгнивший скелет.

Абсолютная бездарность и скудость творческих сил заставляют бродить по кладбищам и выбирать гнилье.

Такие постройки, какими обогатилась Москва – Ка- занский вокзал и дом казенной палаты по Афанасьев- скому переулку, – доказывают бездарность строителя наглядно.

Наше время огромно-сильно трепещет в нервном беге, ни минуты не имея покоя; его разбег стремителен, молниеносен; каждая секунда, слово нрзб. винтик, вы- зывает негодование. Скорость – это наш век.

И вот эту скорость хотят одеть в платье мамонта и приспособить киево-печерские катакомбы для фут- больного бега.

Затея смешна. Наш двадцатый век нельзя заковать в кафтан Алексея Михайловича или надеть шапку Мо- номаха, также нельзя подпирать его изящно- неуклюжими колонками греков. Все это разлетится в прах под напором нашего темперамента.

Я живу в огромном городе Москве, жду ее перево- площения, всегда радуюсь, когда убирают какой- нибудь особнячок, живший при алексеевских временах. Жду с нетерпением, что новый рожденный дом бу-

дет современных матери и отца, живой и сильный.

На самом же деле происходит все иначе – не так сложно, но оригинально: покойника убирают, закапы- вают, а рядом, умершего при Рогнеде, выкапывают и ставят на его место, предварительно подмазав по ре- цептам железобетоники, в прогнившие места вводятся двутавровые балки.

Когда умер во времени почтенный Казанский вок- зал (а умер потому, что платье его не могло вместить современный бег), думал я, что на его месте выстроят стройное, могучее тело, могущее принять напор быст- рого натиска современности.

Завидовал строителю, который сможет проявить свою силу и выразить того великана, которого должна родить мощь.

Но и здесь оказался оригинал. Воспользовавшись железными дорогами, он отправился в похоронное бюро археологии, съездил в Новгород и Ярославль, по указанному в книге умерших адресу.

Выкопал покойничка, притащил и поставил на ра- дость Москве.

Захотел быть националистом, а оказался простой бездарностью.

Представляли ли себе хозяева Казанской дороги наш век железобетона? Видели ли они красавцев с же- лезной мускулатурой – двенадцатиколесные паровозы?

Слышали ли они их живой рев? Покой равномер- ного вздоха? Стон в беге? Видели ли они живые огни семафоров? Видят ли верчу – бег едущих?

Очевидно, нет. Видели перед собою кладбище национального искусства, и всю дорогу и ее разветвле- ния представляли кладбищенскими воротами – так оно получилось при постройке, хотящей быть шедевром современности.

Задавал ли себе строитель вопрос, что такое вокзал? Очевидно, нет. Подумал ли он, что вокзал есть дверь, тоннель, нервный пульс трепета, дыхание города, жи- вая вена, трепещущее сердце?

Туда, как метеоры, вбегают железные 12-колесные экспрессы; задыхаясь, одни вбегают в гортань железо- бетонного горла, другие выбегают из пасти города, унося с собою множества людей, которые, как вибрио- ны, мечутся в организме вокзала и вагонов.

Свистки, лязг, стон паровозов, тяжелое, гордое ды- хание, как вулкан, бросают вздохи паровозов; пар среди упругих крыши стропил рассекает свою легкость; рель- сы, семафоры, звонки, сигналы, груды чемоданов, но- сильщики – все это связано движением быстрого времени, возмутительно медлительные часы тянут свои стрелки, нервируя нас.

Вокзал – кипучий вулкан жизни, там нет места покою.

И этот кипучий ключ быстрин покрывают крышей старого монастыря.

Железо, бетон, цемент оскорблены, как девушка –

любовью старца.

Паровозы будут краснеть от стыда, видя перед со- бою богадельню. Чего же ждут бетонные стены, обтя- нувшие дряхлое тело покойника? Ждут новой насмешки со стороны живописцев, ждут лампадной росписи.

 

Декларация прав художника

Жизнь художника

1) Жизнь и смерть принадлежат ему как неотъемле- мая собственность, никто и никакие законы, даже в то время, когда угрожает смерть государству, отечеству, национальности, не должны иметь насилия над жиз- нью, а также управлять им без особого его на то согла- шения.

2) Неприкосновенность моего жилища и мастер- ской.