Раннесредневековые катакомбные могильники горной Ингушетии

(ГОУСТСКИЙ МОГИЛЬНИК)

У.Б. Гадиев

(Археологический центр им. Е.И. Крупнова

при министерстве культуры республики Ингушетия)

 

В настоящее время на территории горной Ингушетии известно три катакомбных могильника периода раннего средневековья. Они сосредоточены в Джейрахском ущелье, по нижнему течению р. Армхи. Это Гоусткий, Фуртоугский и Паметский могильники, датируемые в научной литературе в пределах VIII-IX вв.

Гоусткий катакомбный могильник был открыт и исследован В.И. Долбежевым в 1890 г.^[157] Он располагался на северной и северо-восточной окраинах с. Гоуст Джейрахского ущелья горной Ингушетии. Здесь было изучено 12 катакомбных захоронений раннего средневековья. Но, судя по отчету В.И. Долбежева, катакомб на Гоустском могильнике было значительно больше. На это указывают постоянные пояснения в тексте отчета о якобы разрушенных «пещерах», уничтожавшихся местными жителями вследствие забора глины в своих хозяйственных целях^[158]. Исходя из этого, можно предположить, что Гоустский могильник изначально являлся крупным средневековым некрополем.

Над катакомбами Гоуста отсутствовали курганные насыпи, что позволяет отнести их к так называемым грунтовым катакомбам. Последнее характерно для всех катакомбных могильников горной Ингушетии. Ни на одном из известных в указанной зоне памятников данного типа не зафиксировано наличие надмогильных насыпей. Таким образом, Гоустский могильник, вместе с Фуртоугским и Паметским, является бескурганным грунтовым могильником.

Следует отметить, что низкое качество и уровень раскопочных работ, проведенных В.И. Долбежевым, не позволили выявить на катакомбах Гоуста таких важных конструктивных деталей, как входные ямы. Однако по материалам В.И. Долбежева их наличие с восточной стороны от камер устанавливается достаточно определенно. В 8 катакомбах из 12 Гоусткого могильника лазы были устроены с восточной стороны, и соответственно связанные с ними входные ямы также были обустроены с восточной стороны от камер. В двух случаях лазы примыкали с юго-востока, и в одном – с северо-востока. Анализ отчетов В.И. Долбежева дает возможность говорить, что устройство входных ям с восточной стороны на изучаемом могильнике определялось ландшафтными условиями. Другими словами, Гоусткий катакомбный могильник был разбит на горном склоне, к восточной стороне которого примыкал естественный овраг. Именно со стороны оврага, точнее в его склон, устраивались входные ямы, а затем уже и погребальные камеры катакомб.

Как правило, вход из дромоса в камеру закрывался закладом. Несмотря на разрушенность гоустских катакомб, в 6 из них были зафиксированы каменные заклады. Причем если для 1-й, 7-й, 9-й, 10-й и 11-й катакомб, заклады представляли собой цельные каменные плиты, то для катакомбы №8 это были фрагменты плит. Заклады имели такие же формы, как и входные лазы. Лаз 1-й катакомбы по В.И. Долбежеву имел форму «полуэлипса, а лазы 7-й и 8-й форму «арки»^[159].

Заклады, изготовленные из дерева или иных материалов, на исследуемом могильнике не зафиксированы. Возможно, они могли присутствовать в катакомбах Гоуста и не сохраниться исходя из особенностей местного грунта. Однако весомыми аргументами, позволяющими уиверждать о наличии деревянных или иных закладов на исследуемом памятнике мы не располагаем.

Камеры катакомб Гоуста в плане имели три вида форм. Овальные формы камеры были представлены в катакомбах №№ 3,5,6,7,8. Вторая форма – округлая, была выявлена в катакомбе №4. И, наконец, квадратные формы камеры, с несколько закругленными углами, зафиксированы в катакомбах №№ 9, 10, 11 и 12. Таким образом, на Гоустском катакомбном могильнике доминировали овальные формы камер^[160]. Чуть меньше были представлены камеры с четырехугольным основанием, с закругленными углами. И менее всего на указанном могильнике зафиксированы округлые в плане камеры^[161]. Однако, как нам представляется, следует более подробно остановиться на последнем моменте. Скорее всего, округлых форм камер на исследуемом некрополе не было вовсе. В частности, округлая в плане камера, выявленная В.И. Долбежевым в катакомбе №4 Гоустского могильника, выпадает из общего фона достаточной распространенности других форм камер на данном же памятнике. То есть округлая форма камеры представлена в единичном случае. Это, во-первых. Во-вторых, эта же округлая форма камеры, как бы втиснута В.И. Долбежевым в топографически связанную цепочку катакомб с овальными в плане камерами. И, в-третьих, на сомнительность наличия округлой формы камеры в катакомбе № 4 указывает непосредственно и анализ текстовой части отчета В.И. Долбежева. В частности археолог писал: «Пещера эта (камера катакомбы - У.Г.) имела, на сколько можно было судить по обвалившейся части свода, почти округлую форму^[162]. Как видно В.И. Долбежев дает несколько неуверенное описание формы камеры погребения №4. Кажется более чем сомнительным, что форму камеры катакомбы можно устанавливать «судя по обвалившейся части свода». И поэтому, мы считаем, что, скорее всего, катакомба №4 также имела овальную в плане форму.

В целом нужно отметить, что по наблюдениям Х.М. Мамаева доминирование овальных камер в катакомбах Среднего Притеречья является обычным явлением. Так для периода конца IV – первой половины VIII в. процент овальных камер в катакомбных могильниках составляет 70 %, для периода VIII-IX вв. эта цифра доходит до 60 %, и, наконец, для хронологического отрезка X – первая половина XI указанная доля составляет уже 100%[163]. Таким образом, доминирование на Гоустском катакомбном некрополе камер овальных форм является частью общей практики погребальной обрядности населения Среднего Притеречья в раннесредневековую эпоху.

Важной деталью обряда в Гоустском могильнике является ориентировка погребенных. В пределах данного памятника она выдержана и имеет относительно строгую устойчивость. Так в 9 катакомбах Гоуста, где устанавливается ориентировка костяков, в 7 случаях она выдержана в секторе С-Ю, причем 6 погребенных лежали головой на юг. В остальных случаях погребенные были ориентированы по линии СЗ-ЮВ, головами соответственно на СЗ (5-я и 6-я катакомбы). Во всех девяти указанных ситуациях ориентировка погребенных соответствовала вытянутой длине камер.

В катакомбах Гоуста тенденция к стандартности имеет и другая деталь обряда. В частности, это касается положения погребенных. Так, в 9 катакомбах из 12, где фиксируется положение усопших, погребенные лежали вытянуто на спине. Это четко отличает Гоустский катакомбный могильник от других аналогичных памятников горной Ингушетии. В частности, на Фуртоугском^[164] и Паметском^[165] катакомбных некрополях наряду с вытянутыми костяками встречаются и скорченные положения погребенных. Возможно, данный факт следует связывать с неоднородностью духовно-идеологических представлений у раннесредневекового населения горной Ингушетии. Вероятно, в силу различных причин, некоторые группы населения Джейрахского ущелья сохраняли в архетипическом виде исходные представления о загробном мире, в то время как у других таких групп происходил отход от некогда строго канонизированных религиозных воззрений. Во всяком случае, археологические материалы из Гоустского, Фуртоугского и Паметского катакомбных могильников рисуют нам именно такую картину духовной жизни населения долины Армхи в эпоху раннего средневековья.

Многие исследователи связывают катакомбные могильники Северного Кавказа с аланами, а грунтовые погребения, склепы и каменные ящики с горским населением. Однако, не всегда такое мнение верно. Примером могут служить антропологические материалы, полученные в свое время из Змейского катакомбного могильника. Здесь, в катакомбах были встречены краниологические серии характерные как для алан (долихокранный), так и для местных горцев (брахикранный). Поэтому, представляется, что для этнической атрибуции катакомбных могильников предгорной и горной полосы Северного Кавказа следует подходить со всей осторожностью, так как лишь комплексные исследования могут дать ответ на этот вопрос.

Обстоятельное изучение Гоустского и других катакомбных могильников горной Ингушетии, как и в целом всего наличного археологического материала раннесредневекового времени этой зоны, является важной задачей в изучении этнической истории горной Ингушетии. И в этом аспекте погребальный обряд, являясь консервативным элементом духовно-религиозной жизни народа, а в некоторых случаях выступая и в роли этнического индикатора, может дать ценные сведения относительно возможных исходных очагов иммиграции населения на территорию этой зоны, так же, как и отражать и другие социально-исторические процессы в регионе. Соответственно с решением указанной задачи появляется возможность обрисовать и, в определенной мере, осветить и некоторые вопросы этногенеза ингушского народа в средневековом прошлом.

 

АЛАНЫ-ЯСЫ В БОРЬБЕ КНЯЗЯ СВЯТОСЛАВА
ПРОТИВ ХАЗАРИИ

С.А. Голованова

(Армавирский государственный педагогический университет)

 

Главным событием второй половины X в., оказавшим непосредственное влияние на становление связей между народами Руси и Северного Кавказа, стало военное поражение Хазарского каганата под ударами войск киевского князя Святослава. Русско-хазарская война 965-969 гг. явилась закономерным результатом предшествующего периода развития отношений двух государств, в которых враждебная позиция Хазарии долгое время нейтрализовалась союзническими обязательствами по отношению к Византии. Открытый конфликт наметился в 945 г., когда Киевское государство возобновило попытки установить прямые связи с Закавказьем. Поход русов на Берда имеет довольно обширную историографию[166], однако, присутствуют разночтения по вопросам маршрута следования русских дружин и их союзников.

Сообщение о нападении русов на Берда сохранилось в ряде источников. Подробно проделанный ими путь описывается в поэме Низами «Искандер-намэ»[167]. Первый удар был нанесен по Абхазии (Западная Грузия), далее через «страну алан и арков» рати русов направились к Дербенту, а уже затем «по рекам к морю устремились»[168]. Следовательно, от Абхазии к Дербенту был совершен сухопутный переход через Дарьяльский проход в «страну алан». По пути к Дербенту русы нашли союзников, о которых источники дают противоречивые данные: Низами отмечал, что к ним примкнули отряды «из буртас, алан и хазар»[169]; Григорий Абуль-Фарадж, Бар Гебрей и другие называли только алан и лезгов[170]. Бесспорными союзниками русов в походе 945 г. являлись северокавказские аланы. Таким образом, разорвав политические отношения с Хазарией, Русь начинает искать новых союзников на Кавказе, но уже среди северокавказских народов.

Святослав, став киевским князем, попытался одновременно решить несколько внешнеполитических задач: урегулировать отношения с Византией, Болгарией и Хазарией. Русско-хазарскую войну второй половины Х в. можно разделить на два этапа: первый – поход Святослава в 965 г., который лег в основу сообщения летописи; второй – поход 968/969 гг., освещенный в сочинении Ибн Хаукаля. Летописец сообщал, что наряду с разгромом основных хазарских центров, киевский князь «и ясы победи и касоги»[171].

Первый удар по Хазарии князь Святослав наносит между двумя походами на вятичей, продолжавших выплачивать дань каганату, что и послужило одним из поводов к началу военных действий. В битве, состоявшейся в 965 г., победу одержал Святослав, после чего была разгромлена приграничная крепость Саркел – Белая Вежа, передовой оплот постоянной хазарской агрессии в Подонье.

Дальнейшие действия Святослава русская летопись переносит в земли ясов и касогов. Первыми натиск киевских дружин испытали на себе прикубанские ясы и касоги. В «Записке греческого топарха»[172], содержится эпизод борьбы топарха с «варварами», которые первоначально опустошили 10 городов и деревень в областях, соприкасавшихся с владениями топарха, а затем поздней осенью вторглись в его владения. Данный отрывок, как источник, неоднозначно интерпретируется учеными. Но он связывается, во-первых, с периодом правления Святослава; во-вторых, с территориями, входившими в состав византийских и хазарских климатов.

Особого внимания заслуживает определение местонахождения хазарских климатов. М.И. Артамонов и В.А. Кузнецов считали возможным их размещение на Кавказе[173]. Географические ориентиры даны Константином Багрянородным, писавшим о «девяти климатах Хазарии», прилегавших к Алании, которая лежит выше Касахии[174]. В дополнение В.А. Кузнецов привел сведения Леонтия Мровели, называвшего Кубань «малой рекой Хазарети» и «Мученичества Арчила, царя Картли», где упоминалась «река Великой Хазарети»[175]. Все это делает достаточно убедительным вывод ученого о том, что в состав «девяти климатов» входило плодородное Прикубанье, а возможно, и часть Алании[176].

Следующий удар был нанесен по владениям топарха, которому удалось противостоять Святославу. Новых попыток к овладению византийскими климатами киевский князь не предпринял и ушел в земли вятичей. Однако результат этого шага очевиден: Византия была серьезно обеспокоена успехами Руси. Последовавшее в скором времени посольство во главе с Калокиром было продиктовано необходимостью во что бы то ни стало «отвлечь Святослава от крымских владений, прежде всего от Херсонеса, а также обеспечить неприкосновенность других имперских владений»[177]. По условиям подписанного договора Византия восстановила пошатнувшееся положение в Крыму и Северном Причерноморье, а также взяла обязательство соблюдать нейтралитет во время предстоящего похода на Дунай.

Новый, заключительный тур борьбы с Хазарией киевский правитель провел в 968-969 гг. Три очень важных года между походами остаются практически неисследованными. Связано это в некоторой степени с тем, что большинство ученых не признают хронологического разрыва в походах против кагана, а также со сложностью фактологического наполнения этого отрезка времени. Поэтому весьма важны некоторые данные о походе Святослава в 967 г., приводимые В.Н. Татищевым.

Из рассказа В.Н. Татищева следует, что Святослав в 967 г. двинулся на болгар только из-за того, что болгары помогли хазарам. На берегах Днестра его ожидали войска болгар, хазар, ясов и касогов. Святослав не стал с ними сражаться, а двинулся вверх по Днестру, «где ему помощь от венгров приспела»[178].

Союз болгар и хазар очевиден, и заключить его они могли только после 965 г., когда каганат испытал первые удары со стороны Святослава, но выстоял. В условиях ухудшения русско-болгарских и русско-хазарских отношений, по-видимому, не только Святослав искал союзников. Враждебная позиция к Руси стала реальной платформой единения интересов болгарских и хазарских правящих кругов. Возможность такого сближения теряет смысл, если допустить, что Хазария после 965 г. перестала существовать как самостоятельное государство, и, следовательно, лишилась своей армии. О характере помощи Болгарии без дополнительных источников сказать что-либо определенное сложно. Но военная поддержка хазар, ясов и касогов в 967 г. была довольно значительной. Святослав не решился собственными силами сразиться с коалиционными войсками и обратился за помощью к венграм. Не вызывает возражения присутствие здесь ясов и касогов, продолжавших еще сохранять зависимость от хазар. Таким образом, выступление хазаро-алано-касожских отрядов на стороне Болгарии в 967 г. свидетельствуют о сохранении напряженности в отношениях с Киевской Русью и могло послужить одним из поводов для нового военного конфликта.

В 968-969 гг. развернулся заключительный этап борьбы с Хазарией, описанный в сочинении Ибн Хаукаля. Быстро пройдя по Оке, киевское войско вышло на Волгу, где разгромило булгар и буртасов, разрушило хазарскую столицу Итиль.Далее путь лежал вдоль Каспийского побережья к ранней столице каганата – цветущему Семендеру. Это крайняя точка похода, Ибн Хаукаль на этом заканчивает описание маршрута. От Семендера начинался северокавказский отрезок пути ратей Святослава.

Следующая область действия Святослава – земли ясов и касогов, победу над которыми зафиксировала русская летопись (но под 965 г.). Память об этих событиях сохранилась в адыгском историческом фольклоре, записанном и прокомментированном Ш.Б. Ногмовым в первой половине XIX в.[179] В предании говорится о борьбе адыгских князей Безруко Болотокове и Алегико Канжове с хазарами. Ш.Б. Ногмов связывает это предание с походом русов в 965 г. Фольклорный сюжет о захвате Саркела за тысячу лет своего устного бытования, полагал он, несколько исказился, в частности, имя русов трансформировалось в татар, которые появились в Восточной Европе лишь в XIII в. Автор «Истории адыгского народа» был хорошо знаком с русскими источниками и, как установил Б.А. Гарданов, иногда исходным ключом ему служила «История государства Российского» Н.М. Карамзина[180]. Обращавшиеся к преданию П. Бутков, Г.А. Кокиев, Е.П. Алексеева[181], разделили мнение Ш.Б. Ногмова о датировке событий. Определенная противоречивость документа требует, безусловно, взвешенного подхода, однако, в целом, он вносит существенные коррективы по ряду вопросов.

В первую очередь, привлекает внимание совпадение трехлетнего перерыва между походами адыгов на хазар и появлением у их границ киевского войска и двумя походами Святослава против каганата. Исходя из этого, можно предположить, что князья Безруко Болотоков и Алегико Канжов свой первый дерзкий набег на хазар совершили в 965-966 гг., воспользовавшись сложным положением Хазарии после потери Саркела и климатов. Успех военного столкновения не внес изменений в хазаро-адыгские отношения, так как каганату пока удалось сохранить былое могущество. Плененный в одном из сражений князь Алегико, три года находился в одной из хазарских крепостей, мы допускаем, что местом его заключения был Тамтаракай.

В 968-969 гг. войска Святослава, разгромив основные административные центры Хазарии, подошли к границам адыгских земель и объявили войну. Адыгское предание пока остается единственным источником, раскрывающим динамику событий в этом районе. Первоначально произошло несколько столкновений на одном из притоков Кубани, что заставило адыгов обратиться к аланам, которые прислали несколько тысяч ратников. Силы адыгов значительно возросли, однако, новых военных действий не последовало[182]. Более того, адыги выступают инициаторами переговоров с русским князем. Принять такое решение их могли убедить аланы, военные союзники русов еще по 945 г., и, видимо, не желавшие дальнейшей конфронтации. Святослав заключает мир при условии совместного похода против каганата, что являлось реальным объединительным мотивом. Алано-касожские отряды, влившись в войско русов способствовали быстрейшему завершению разгрома Хазарского царства, взятию Тмутаракани и освобождению князя Алегико. Таким образом, в ходе борьбы 968-969 гг. сложился антихазарский союз русов и северокавказских народов, факт существования которого не мог не сказаться на последующем развитии этих отношений.

Не менее важным является вопрос о политике Святослава на «повоеванных» территориях. Определенную информацию по этому поводу дает Ибн Хаукаль. Он писал, что русы «отняли у них (булгар, буртасов, хазар. – С.Г.) все эти области и присвоили их себе. Те же, которые спаслись от их рук, рассеяны по близлежащим местам, из желания оставаться вблизи своих стран и надеясь заключить с ними мир и подчиниться им»[183]. Исследователи отмечали наметившееся после 945 г. стремление русов закрепиться на завоеванной территории и установить здесь новый порядок со своей системой управления. Эти тенденции полностью оформляются в политике Святослава. Вместе с тем, оценка его деятельности на различных территориях требует дифференцированного подхода. Как показали исследования А.Н. Сахарова, главной целью восточного похода было стремление сокрушить Хазарский каганат в военном отношении и установить власть Киева на его коренных землях в Поволжье и Приазовье. Именно они в первую очередь стали объектами действий[184]. В результате Святославу удалось закрепить важные торгово-экономические позиции в междуречье Волги и Дона и существенно поднять свое влияние в районах Северного Причерноморья.

Очевидно, совершенно иное место в планах киевского князя занимал северокавказский регион и, в частности, прикаспийские территории, к которым, по словам А.Н. Сахарова, он «высказал определенное равнодушие»[185]. Однако нельзя объяснить поход на Семендер только лишь «данью традиционным русским устремлениям на Каспии»[186], так как без охвата военными действиями всех территорий, подвластных каганату, вряд ли была достижима главная цель похода. Находясь в приграничной зоне, Семендер должен был выполнять и конкретные сторожевые функции, иметь свой гарнизон, что в немалой степени определило его полное разрушение. Но никаких практических шагов по закреплению своей победы здесь Святослав, в отличие от Хазарана и Булгара, не предпринял, и, как писал Ибн Хаукаль, «не пройдет и трех лет, и станет все как было».

Адыгское предание выводит взаимоотношения Святослава с северокавказскими ясами и касогами из привычных рамок «победителя и побежденных». Первые военные столкновения не получили дальнейшего развития: киевский князь, не знавший до сих пор поражений, быстро согласился на предложение о перемирии. Урегулирование конфликта мирным путем стало возможным, видимо потому, что борьба Святослава была направлена, прежде всего, против хазарской власти как таковой, а силы, заинтересованной защищать ее на Северном Кавказе не оказалось. Более того, адыги уже сделали попытку выйти из-под опеки Хазарии. В результате был заключен договор, одна сторона которого вполне ясна – создана антихазарская коалиция. Военный союз мог предусматривать и более длительную перспективу. Известно сообщение Новгородской I летописи о том, что после победы над ясами и касогами Святослав «приведе их Кыеву». А.Н. Сахаров не без основания увидел в них не переселенцев, как считал В.Н. Татищев[187], а военные отряды[188], способные оказать помощь в предстоящей длительной кампании на Балканах. Более сложным представляется вопрос о регламентации взаимоотношений подписавших соглашение сторон. Очевидно, юридически ясы и касоги признали власть Киева, что и позволило летописцу написать о победе над ними. Фактически же, учитывая наличие военного союза и последующее развитие этих народов, сохранили политическую самостоятельность.

Исторические последствия победы над хазарами дали положительные результаты, как для самого Киевского государства, так и для северокавказских народов, некогда входивших в состав каганата. «Разгром Хазарии русскими, - сделал вывод В.А. Кузнецов, - имел большое позитивное значение для внутреннего развития Алании и подъема ее экономики и внешнеполитического авторитета в X-XI вв., ставших «золотой страницей» ее истории»[189]. Таким образом, победа Киевской Руси в борьбе с Хазарией стала и победой народов Северного Кавказа, избавившей их от многовековой зависимости от хазар и создавшей возможность для дальнейшего перспективного развития.

 

КУЛЬТУРНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ АЛАН И АСОВ В ПЕРИОД МОНГОЛЬСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Л.Э. Голубев, А.Н. Ткачев

(Управление по охране, реставрации и эксплуатации историко-культурных ценностей (наследия) Краснодарского края, НОУ «Институт экономики, права и гуманитарных специальностей»)

Трагические события конца первой половины XIII в. на Северном Кавказе, связанные с монгольским завоеванием, явили собой новый толчок к перемещению местных народов и формированию новых этнических групп, имеющих в своем большинстве схожую материальную культуру, но разнообразные языки и религии. Пестрая этническая карта региона постоянно менялась и после падения Золотой Орды под ударом Тимуровского нашествия вплоть до первой половины XVI в.

Открытой проблемой истории Северного Кавказа является расселение народов в домонгольский период, являвшихся субстратами, на основе которых сформировались современные народности региона. Согласно исторической традиции, принято считать, что накануне монгольского завоевания Аланское государство представляло собой децентрализованное общество, переживающее феодальную раздробленность враждующих между собой мелких княжеств.

На протяжении многих лет в кавказоведении идет оживленная полемика об аланском наследии, новым импульсом которой стала недавно вышедшая статья К. Цукермана «Аланы и асы в раннем средневековье»[190], в которой, на наш взгляд, автор приходит к интересному выводу, разделяя аланов и асов на два политических объединения. Арабские, персидские, китайские источники, ярко повествующие о событиях, происходивших на Северном Кавказе в XIII в., наводят на мысль о существовании двух политических формирований «алан».

Итак, после вторжения осенью 1237 г. монголов в Западное Предкавказье, в результате которого были разгромлены половецкие объединения и покорена часть адыгских племен, завоеватели направились в центральные районы Северного Кавказа. На следующий год, еще более мощное монгольское войско в «...год свиньи, соответствующий 636 г. (=3.VIII.1238-2.VIII.1240), Гуюк-хан, Менгу-каан, Кадан и Бури направились к городу Минкас и зимой, после осады, продолжавшейся 1 месяц и 15 дней, взяли его»[191]. Другой персидский источник дополняет подробности осады аланской столицы г. Магаса: «...окрестности (города) были покрыты болотами и лесом до того густым, что (в нем) нельзя было проползти змее. Царевичи сообща окружили (город) с разных сторон и сперва с каждого бока устроили такую широкую дорогу, что (по ней) могли проехать рядом три - четыре повозки, а потом, против стен его выставили метательные орудия. Через несколько дней они оставили от этого города только имя его, и нашли там много добычи. Они отдали приказание отрезать людям правое ухо. Сосчитано было 270 000 ушей[192]. «Они были еще заняты тем походом, когда наступил год мыши 637(=3.VIII.1239-22.VII.1240г.)»[193]. Из этих сообщений мы предполагаем, что поход на город Магас (он же Минкас, М.к.с.) принял затяжной характер. Вне сомнения это предприятие завоевателей нужно понимать как покорение Алании. Известия об осаде Магаса нашли место и в китайских хрониках[194]. Значение взятия аланской столицы находит отражение в донесении Бату верховному Хану Удегею после завершения похода в Восточную Европу: «Силою Вечного Неба и величиной государя и дяди (т.е. Удегея) мы разрушили город Магет и подчинили твоей праведной власти одиннадцать стран и народов»[195]. Таким образом, эта победа, по мнению Бату, была значима для всего похода в целом. В кавказоведении давно стоит вопрос о локализации данного города. На взгляд А.В. Гадло, поиски его не «имеют смысла», так как нет конкретной горы. «Город, о котором сообщают источники, - обобщенный образ страны..., хотя, по-видимому, монголы действительно столкнулись с сопротивлением жителей какого-то весьма значительного центра»[196]. В пользу этого мнения мы бы могли прибегнуть к словам арабского историка X в. Ал-Масуди, относящихся к Алании: «...Царство состоит из непрерывного ряда поселений: когда утром запоют (где-нибудь) петухи, ответ им доносится из других частей царства ввиду чересполосицы и смежности селений»[197]. Не последнюю роль в падении Алании сыграло предательство части местной аристократии. Из китайской хроники «Юань-ши» известен ряд имен, видимо удельных правителей, перешедших на сторону завоевателей. В.А. Кузнецов делает вывод, что многие удельные владения Алании достались завоевателям без боя, а «не покорившиеся громились татаро-монголами поочередно и становились для них сравнительно легкой добычей»[198]. Убедительное замечание было сделано в статье К. Цукермана, во многом объясняющее такое положение дел в «аланском обществе», выразившееся в том, что западные аланы и восточные асы (овсы) не были единым этническим массивом[199]. На наш взгляд, в западном варианте аланской культуры гипотетически могли быть или преобладать наряду с иранским, тюркские и адыгские компоненты. Известный украинский исследователь О.Б. Бубенок обратил свое внимание на сообщение арабского историка ал-Айни, жившего в конце XIV – начале XV в. Повествуя о походе монголов на Северный Кавказ в 1222 г., он одновременно использовал два этнонима al-Alan и al-As[200]. Также в персидских источниках Джувейни и Казвини аланы и асы в числе перечисляемых народов упоминаются одновременно как отдельные племена[201], что, по мнению О.Б. Бубенка, «позволяет говорить о существовании двух подразделений аланов, по-види-мому, различных между собой как в территориальном, так и в этническом отношениях»[202]. На наш взгляд, в западном варианте аланской культуры гипотетически могли иметь место или преобладать наряду с иранским, тюркские и адыгские компоненты, в то время, как в восточном иранские и нахские. По мнению известного антрополога М.М. Герасимовой, иранский культурно-антропологический пласт фиксируется в осетино-карачаево-балкарской этнической культурной общности, связанный с их общим аланским прошлым, кроме того, аланская доминанта прослеживается и в формировании физических особенностей адыгов и ингушей[203]. Вне всякого сомнения, антропологически большинство северокавказских народов имеют родство, проникновение тюркского языка в аланскую среду произошло задолго до монгольского завоевания и не сопровождалось сменой населения, а выражалось появлением языковых анклавов и других культурных заимствований[204].

Исходя из вышеизложенного, можно предположить, что в период, предшествующий монгольскому нашествию, на Северном Кавказе существовало два объединения, возможно союза племен, некогда входивших в единое аланское государство. Западное аланское объединение вошло в состав монгольского государства, и приняло его военно-административную (улусную) систему. Представители западной части северокавказских алан, и черкесские воинские подразделения фигурируют в составе чингизидских армий[205]. На наш взгляд, это можно объяснить тем, что монгольская армия, в основном, состояла из тюркских народов, близких по языку и отчасти к культуре западных алан, находившихся в то время во вражде к восточным – ирано-язычным аланам (асам). По сложившемуся мнению, в конце XIII в. западные аланы были переселены в Китай, где их воинские подразделения стали представителями гвардии в армии монгольской династии Юань, а в дальнейшем были ассимилированы. На наш взгляд, в данном случае можно говорить лишь о части западно-аланского населения, в то время как другая часть осталась на месте, став впоследствии субстратом для формирования современных карачаевского и балкарского народов. Восточное асское объединение подверглось опустошительному разорению завоевателей. Земли восточных алан (асов-овсов) в источниках фигурируют как очаги восстаний против азиатских завоевателей.      

 

АЛ-АЛ(АЛАЛ?)-ВА-ГУМИК ВОСТОЧНЫХ И ЯСЫ ДРЕВНЕРУССКИХ И ВЕНГЕРСКИХ ИСТОЧНИКОВ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ И ЛИНГВОЭТНОГЕНЕЗА КУМЫКСКОГО И ДРУГИХ КУМАНСКИХ НАРОДОВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА, ДАГЕСТАНА И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ

Г.-Р.А.-К. Гусейнов

(Дагестанский государственный университет)

 

Область Гумик (Г̣уми:к) как самостоятельная государственная единица известна с VII в.[206] и впервые в арабографичной средневековой традиции упоминается у ал-Белазури (ум. в 892 г.)[207]. Как показал произведенный недавно тюркологический анализ указанных и иных вариантов хоронима Г̣уми:к, он является булгарским по звучанию и восходит к эндоэтнониму кумыков[208], каковой тем самым оказывается известным в пределах Дагестана с VII века.

Вместе с тем обращает на себя внимание сообщение Ибн-Русте (вторая пол. IХ - нач. Х вв.) о замке под названием ал-Ал(Алал?)-ва-Гумик[209], в переводе - Ала:л и Г̣у:ми:к, который Ануширван передал царю Сарира[210]. Причем в данном хорониме в связи с известной близостью написания арабских букв, обозначающих звуки [н] и [л] при соединении справа или при отсутствии последнего могла произойти их взаимозамена, и речь могла идти об *ал-Лан-ва-Гумик, переход н > л- в котором мог иметь место как на тюркской[211], так и собственно древнекумыкской (с VI-VII вв.) языковой почве[212].

В последнем, в т.ч. в хронологическом, смысле, обращает на себя внимание сообщение ал-Белазури (ум. в 892 г.) о том, что для защиты от хазар сасанидский шах Кубад (правил в 488-496 и 499-531 гг.) построил стену между областью Ширваном и воротами ал-Лан[213]. Он же сообщает также об области ал-Лан наряду с Семендером и другими в связи с походом 644-645 гг. ибн Масламы на Армению, хотя Йакут (ум. 1239 г.), использовавший сведения предыдущих авторов Х-ХI вв., называет в составе Армении владение ал-Лан наряду с Сериром, Баб-ал-аб-вабом (Дербентом), что является, по всей видимости, позднейшим искажением. При этом ал-Лан, как в связи с вторжением в него «тюрок» в 721-722 г., так и походом сюда же в 735 г. Мервана связывается историками с Аланией.[214]

В свою очередь, позднее Ибн Хордадбех (ум.ок.912 г.) называет в числе укреплений, построенных сыном Кубада Ануширваном, вслед за Баб-Сул [Дербентский проход] Баб-ал-Лан, за ним Баб-аш-Шабиран(в Ширване) и др. Как крайнюю точку в числе построенных Кувадом замков от ал-Абваба до Баб-ал-Лана называет последний другой арабский ученый Х века – Ибн ал-Факих. Причем, под ним историки также понимают Аланские ворота[215], т.е. Дарьял. 

Таким образом, вышеупомянутый замок ал-Лан-ва-Гумик мог находиться на границе Сарира, Гумика и Алании в условиях, когда к Х в. на севере и северо-западе Серир имел границу с аланами и хазарами (с последними, по всей вероятности, по р. Сулак).[216] Причем, в первой половине Х в. царь алан и царь Серира были женаты на сестрах друг друга, а владение Гумик «жило в мире с царством Алан»[217], что позволяет предполагать равнинное, соседнее Алании расположение части Гумика и представленность в его территориальных пределах кумыкского этноса, как минимум, с VII -IХ вв. Имея же в виду, с одной стороны, вышеупомянутое равнинное, соседнее Алании расположение части Гумика, с другой – известность с 916 г. (ср. практически синхронное сообщение Ибн-Русте (вторая пол. IХ – нач. Х вв.) об области Аланлы («Равнинный») Гумик – см. ниже) в тех же территориальных пределах царства Джи(н)дан, или Семендер[218], о котором в письме кагана Иосифа (Х в.) сообщается как о находящемся «в конце [страны] Т-д-лу»[219], можно полагать, что во всех перечисленных случаях речь идет об одном и том же кумыкском государственном образовании.

Что касается самой конструкции, содержащей арабский союз ва «и», то она, по-видимому, калькирует утраченный современным кумыкским и некоторыми другими тюркскими языками аффикс раннепратюркского комитатива -лы, имевший на праалтайском уровне и локативное (местное) значение. Его наиболее близкая к рассматриваемой модель отразилась, например, в киргизском (агъа-лы ини «старший и младший брат», эртели-кеч «целый день», т.е. «утро и вечер») и якутском языках [220].

В этом случае представляется возможным предполагать, что исходным был вариант Аланлы Гумик, который в соответствии со специфическими кумыкскими фонетическими закономерностями (нл>лл)[221], должен был произноситься как Алаллы Гумик (>ал-Ал(Алал?)-ва-Гумик), т.е. «равнинный Гумик», так как известный этноним «алан» имеет в тюркских языках значение «ровная открытая и обширная местность»[222]. Именно так - алаллы «равнинный» - и могли именоваться в рассматриваемое время тюркоязычные жители равнины в противоположность известному кумыкскому обозначению дагестанских горцев «тавлу» «горный, горец», каковое используется в качестве самоназвания карачаевцами и балкарцами. Причем «Врата (Ворота) аланов», т.е. Дарьяльский проход, «упоминаются в надписях Сасанидского царя Шапура I и его верховного мага Кирдира (243-273 гг.) на среднеперсидском языке ̉ l ̉ n ̉ n, парфянском ̉ l ̉ nn», где конечное - ̉̉ n /- n – показатель мн.ч.[223]

По данным китайских источников, примерно в то же время (ок. 225-239 гг.), царство Яньцай, называемое также Алань (архаическое â-glân[-