О сохранении и возрождении аланских

Архитектурных традиций

Осетины, балкарцы и карачаевцы как потомки раннесредневековых алан закономерно наследуют их материально-художественную и духовную культуру. Однако, надо отметить, после исчезновения алан с исторической арены и появления на той же территории новых этносов, христианская традиция окончательно исчезла вместе с ними, т. е. не получила дальнейшего развития в иной этнической среде. Более того, у осетин стали пробиваться ростки древней языческой идеологии и культуры и то же самое, аналогично, происходило у балкарцев и карачаевцев, которые, этнически не являясь потомками тюрков, почему-то перешли на тюркский язык, и, к тому же в XVIII-XIX вв. приняли исламскую веру. Если осетины оставались христианами номинально, точно так же формально балкарцы и карачаевцы стали мусульманами.

Архитектурное наследие исторической Алании – памятники сводчатой и купольной монументальной культовой архитектуры – является исключительным по типу, форме и силе эстетической выразительности художественным богатством осетин, балкарцев и карачаевцев. На территории Северной Осетии, в ее горной части сохранились уникальные по композиции плана и пространственно-тектонической структуре памятники зально-сводчатой архитектуры Восточной Алании: развалины храмов в Зруге и Тли, руины церкви в Регахе. А на территории Карачая в Тебердинском, Кубанском и Зеленчукском ущельях, сохранились столь же оригинальные по плановой композиции, структуре внутреннего пространства и формированию наружных масс памятники купольной архитектуры Западной Алании: центрально-купольный крестовидный храм Сенты (на вершине одноименной горы) и крестово-купольные четырех и шестистолпные храмы Шоана над селением Коста Хетагурова (в прошлом, Георгиевско-Осетинского), Северный, Средний и Южный в Нижнем Архызе, облик которых изменен в результате неоднократных ремонтов и вольных реставраций. Кроме названных, существует еще много памятников сводчатой и купольной архитектуры исторической Алании, которые находятся в руинированном состоянии.

Храмы Западной и Восточной Алании отличаются не только по композиции плана и пространственно-тектонической структуре и форме, но и по характеру интерьера и наружного облика, их эстетической выразительности. Хотя все они возведены из местного камня, тем не менее, различаются они и по строительной технике, технологии возведения стен, арок, сводов и куполов, по характеру дверных и оконных проемов и внутренних опор, и, наконец, по принципу устройства алтарной апсиды. Признаками сходства являются: принцип создания пластичного интерьера, цельность пространственной структуры, характер распределения наружных масс, строгость архитектурных форм с присущим им четким геометризмом и элементарной пластикой, полное отсутствие орнаментального декора на фасадах, изысканный гармонический строй и лапидарный архитектурный образ храмов.

Как культурно-экологические реальности аланской эпохи они консонируют с окружающей естественной средой, являются значимыми акцентами в горных ущельях Центрального Кавказа, живыми символами образа жизни и стиля мышления аланского этноса. В этих уникальных храмах закодирована самая существенная информация столь отдаленной от нас исторической эпохи, информация этнического, социального, конфессионального, экономического, политического и дипломатического аспектов, они являются неизменным показателем уровня знаний и творческой одаренности аланского этноса.

Судя по специфическим особенностям архитектуры и строительной техники культовых сооружений можно полагать, что сохранившиеся до наших дней сводчатые храмы Восточной Алании были возведены одной строительной артелью, а купольные храмы Западной Алании возводились разными мастерами архитектуры и каменщиками: храм Сенты – одними, храм Шоана – другими, храмы Нижнего Архыза – третьими. Кроме того, все эти храмы отличаются внутренним единством: соразмерностью частей и целого, пропорциональным соотношением всех составляющих архитектурный организм, художественной гармонией построения архитектурного облика.

Крайне важно обратить внимание на то, что идентичные принципы создания лаконичных и строгих архитектурных форм свойственны как склеповым, так и башенным сооружениям Центрального Кавказа, что является свидетельством творческой преемственности ведущих черт языческих архитектурно-строительных традиций в процессе формирования и развития восточнохристианского архитектурного койне.

Несомненно, одно: мастера культовой архитектуры, создавшие сводчатые и купольные храмы Западной и Восточной Алании обладали генетически единым представлением о геометрически четкой плоскости стены и архитектурной формы, лишенных орнаментального декора и рельефной пластики, о симультанном восприятии внутреннего пространства храма, о неизменной активности вертикали и пассивности горизонтали, т. е. истоки их мастерства восходят к единой культурно-эстетической основе. Эти и еще некоторые другие закономерности создания архитектурного организма языческих и христианских сооружений убедительно свидетельствуют о том, что мастера архитектуры и строительной техники, создавшие оригинальные архитектурные морфотипы культовых, мемориальных и оборонительных сооружений, являются выходцами из гомогенной этнической среды.

Несмотря на разные типы и формы архитектурных творений эпохи раннего, зрелого и позднего средневековья, в них отчетливо прослеживаются черты творческой преемственности и органичного симбиоза старых, языческих архитектурно-строительных традиций и принципы их воплощения в новых христианских сооружениях. И в том, и в другом случае неизменной константой являлось функциональное назначение архитектурного объекта, или, иными словами, для каких конкретно целей строится жилище, склеповое и башенное сооружение, сводчатая церковь и купольный храм. Функциональная целесообразность, конструктивная логика, эстетические критерии имели исключительно принципиальное значение при создании архитектурного объекта.

Несколько особняком стоит зально-сводчатая церковь святого Георгия, известная в народе как Дзивгисы-дзуар (Куртатинское ущелье Северной Осетии). Для специалиста по истории архитектуры и строительной техники этот памятник уже потерял свою научную и культурную значимость. Вольное вторжение в архитектурный организм необычного храма современных каменщиков стало пагубным. Радикально изменена строительная технология мастеров конкретной эпохи, которые возвели этот храм, вобравший в себя черты язычества и христианства. Не обследовав досконально памятник сводчатой архитектуры, нельзя было разбирать и заново перекладывать его стены и покрытия, тем более с применением современного известково-цементного раствора. Теперь этот храм уже невозможно детально проанализировать и датировать. Все еще существует проблема его датировки.

Вовсе непонятны причины и конкретные цели модернизации художественного облика Дзивгисы-дзуара и столь же непостижимо стремление хоть как-то осуществить воссоздание архитектурного образа Зругского храма – архитектурного морфотипа, не имеющего аналога в культовой архитектуре стран христианского Востока и Византии!? Если в научном обиходе полностью отсутствует история строительства, ремонтов и обновлений Дзивгисы-дзуара, историко-архитектурное его описание и исчерпывающий анализ его композиции, структуры, формы, пластики и эстетики, истолкование характера его внутреннего пространства и сопряжения с ним пространства апсиды, если по сей день достоверно неизвестно когда, в каком веке это сооружение было возведено, и, если нет обстоятельной интерпретации и атрибуции этого памятника культовой архитектуры, то, позвольте спросить, как можно было обновлять ценное произведение синкретической архитектуры? Кто позволил осуществить варварское вторжение в архитектурный организм? Почему не работают люди и организации, ответственные за охрану культурного наследия, за судьбу каждого памятника исторической архитектуры?

Сказанное о Дзивгисы-дзуаре в еще большей степени относится к Зругскому храму, который автор этих строк расчищал и обследовал на протяжении трех лет и собрал научный материал первостепенной важности, теперь уже недоступный другим исследователям[141]. Более того, об архитектуре, этнической атрибуции, датировке и историческом месте Зругского храма в архитектурном процессе стран христианского Востока и Византии, состоялся наш доклад на Втором Международном симпозиуме по грузинскому искусству еще в 1977 году. Обращаюсь к представителям органов верховной власти республики с просьбой уделить дальнейшей судьбе этого уникального памятника культовой архитектуры раннесредневековой Алании особое внимание. Крайне необходимо руководителям республики и деловым кругам серьезно призадуматься над тем, почему не воссоздаются многие ценные архитектурные творения в странах Европы и Азии, которые находятся в полуразрушенном состоянии, в развалинах или руинах? И еще над тем, например, почему знаменитая Пизанская башня не разбирается и заново не строится? Ведь сооружение может внезапно рухнуть и рассыпаться, превратиться в груду строительного мусора.

Значительную научную и художественную ценность представляют и памятники монументальной культовой архитектуры исторической Вайнахии. В ее западной части, современной Ингушетии, сохранились зально-сводчатые храмы Тхаба-Ерды, Алби-Ерды и Таргим, которые находятся в верховьях реки Ассы, в уникальном природном окружении Ассинской котловины. По различной степени сохранности этих храмов можно определить их наружный облик: несколько увеличенная по продольной оси прямоугольная форма, слегка повышенный объем, имевший двухскатное покрытие, эстетика строгих фасадов, отличающихся строительной техникой, системой дверного и оконных проемов, придают этим храмам самобытный художественный образ. Внутреннее пространство этих храмов имело четкий и ясный характер: подпружные арки, несущие коробовый свод, опирались на выступающие из массы продольных стен уступчатые пилястры, органично образующие на внутренней поверхности этих стен блендарочные ниши. Пластичные очертания линий и плоскостей интерьера осуществляли плавный переход к полуциркульной алтарной апсиде, которая сверху завершалась конхой. Пространство апсиды как бы раскрывалось в интерьер и органично сливалось с более значительным пространством храма, образуя с ним единое целое.

Уникальный по плановой композиции, пространственной структуре и фасадному декору, мастерски выполненной рельефной пластике, храм Тхаба-Ерды (VII-VIII вв.), несомненно, отличался богатым художественным образом и, по всей вероятности, являлся кафедральным собором Ассинской митрополии. На протяжении исторического времени его функционирования, храм многократно перестраивался, вследствие чего сильно изменены его внутреннее пространство, архитектурный облик и строительная техника. Многие оригинальные фрагменты и детали пластического рельефа оказались безвозвратно утерянными, часть их была обнаружена в результате проведенных археологических раскопок с целью расчистки территории от многовековых завалов для последующей реконструкции храма. Как ни досадно, ни российским, ни грузинским ученым и реставраторам так и не удалось воссоздать первоначальный архитектурный морфотип храма.

Идентичные по строительной технике, но гораздо меньшие по размерам и социально-культовой значимости зально-сводчатые храмы Алби-Ерды и Таргим возведенные, скорее всего, в IX-XI веках, также нуждаются в восстановлении их прежнего архитектурно-художественного облика.

Наряду с вайнахскими храмами, горделиво доминирует над окружающим ландшафтом сохранившийся до настоящего времени храм Датуна (Горная Авария), вписанный в окружающее природное окружение со столь же высоким чувством художественно-творческого такта. Высокий, устремленный ввысь храм Датуна (IX-X вв.) представляет собой зально-сводчатую композицию прямоугольной формы, покрытую двухскатной кровлей. Интерьер храма оживляется блендарочными нишами и трехуступчатыми пилястрами, несущие подпружные арки, поддерживающие коробовый свод. В толще восточной стены устроена завершенная конхой полуциркульная алтарная апсида с двумя пастофориями по ее сторонам, соединенные дверными проемами непосредственно с алтарем. Храм Датуна является одним из немногих уникальных памятников монументальной культовой архитектуры средневекового царства Сарир, локализованного на территории Юго-Западного Дагестана, которая ныне именуется Горной Аварией.

Случилось же подобное с уникальным памятником средневековой восточно-исламской архитектуры – Татартупским минаретом, когда в 1981 году, без какой-либо надобности, республиканские руководители, причастные к охране памятников истории и культуры, надумали провести дорогостоящую работу по выпрямлению (по сей день непонятно от чего?) минарета. Их затею можно мотивировать как угодно, только не принципами и критериями подлинной архитектуроведческой науки, а начало реализации коварного замысла ничего общего не имело с теорией и методикой реставрационной науки, с организацией и технологией производства научно-творческих работ по консервации или реставрации памятников архитектуры и строительной техники. Кстати, нам не известна судьба второй жемчужины средневековой восточно-исламской архитектуры – мавзолея Борга-Каш, находящегося на территории современной Ингушетии[142].

У читателя может возникнуть вопрос: а в каких случаях есть смысл восстановить первозданный образ памятника архитектуры? Отвечу. Если для этого имеются все научные аргументы, материальные факты и не нужно будет ничего домысливать, фантазировать. И если имеющиеся в наличии документальные материальные факты достаточны для восстановления первозданного облика памятника архитектуры на основе одного из трех классических методов научного воссоздания пространственно-тектонической структуры и формы сооружения. Для прогрессивных государств и здравомыслящих специалистов это аксиоматично.

В подтверждение веской мысли позволим себе привести один пример. Ярким образцом графической реконструкции и реального воссоздания прежнего образа памятника архитектуры, является храм Гарни в Армении – единственное на Кавказе сооружение эллинистической эпохи. Руины этого храма были раскопаны корифеями научного кавказоведения еще в начале XX века, с того момента о нем было опубликовано множество статей и несколько монографических исследований русских, армянских и зарубежных историков архитектуры. Итоговым научным трудом стало фундаментальное исследование крупного армянского историка архитектуры, теоретика и практика научной реставрации и реконструкции, заслуженного деятеля искусств Армении, доктора архитектуры Александра Арамовича Саиняна, который, поднявшись на подмостки, предложил и мне, 27-летнему молодому историку архитектуры, подняться за ним. Он подробно рассказывал и показывал все строительные секреты конструкторов конца I века до нашей эры – начала I века нашей эры, древние способы создания антисейсмических узлов, придающие храму высокую сейсмическую устойчивость, и любезно раскрыл мне профессиональные тонкости и технологические особенности избранного метода воссоздания структуры и формы храма Гарни. Наша беседа продолжалась и тогда, когда мы, находясь уже на земле, медленно обходили храм, то есть в процессе натурного ознакомления и последовательного осмысления специфики воплощаемого метода научно-творческой реконструкции поистине уникального памятника архитектуры Южного Кавказа эллинистической эпохи. С тех пор, прошло уже более тридцати лет, и столько же времени продолжает развиваться теория и методология науки о консервации, реставрации и реконструкции памятников архитектуры, тем не менее, изощренный хирургический педантизм и высокое профессиональное мастерство оживителей храма Гарни всегда вызывает только чувство профессиональной гордости и восхищения.

Благодаря научному и творческому интеллекту А.А. Саиняна храм Гарни вновь появился на земле, словно Феникс возродившийся из пепла, и стал архитектурной доминантой над окружающей благодатной природной средой. Поистине, он стал гордостью армянской науки, культуры и цивилизации! А шестилетний научно-творческий труд А.А. Саиняна (1910–1982), стал достоянием мировой науки и культуры, получив высокую оценку отечественных и иностранных специалистов

Вполне приемлем и вопрос: как же было с Татартупским минаретом? Вообще не нужно было его трогать, и он бы стоял еще много столетий. Ведь выстоял же он в жуткие годы войны!? Кроме того, минарет не имел какого-либо крена, никакое отклонение от вертикальной оси не прогрессировало. Незначительное отклонение верхнего яруса минарета от вертикальной оси более массивного, нижнего, получилось еще при строительстве минарета в XII-XIV веках, что вполне естественно и допустимо. О том, что не нужно вторгаться в архитектурный организм Татартупского минарета, автор имел возможность доложить на Третьей Международной конференции по иранскому искусству и археологии (1979) и убедительно говорить с академиками Г.А. Пугаченковой и Л.И. Ремпель – ведущими историками архитектуры и искусства Ближнего и Среднего Востока, которым тогда же показал и фотоснимок как выглядел Татартупский минарет в середине XIX века.

А более кратко скажу следующее: памятники истории и культуры, в частности, архитектуры, это не просто сооружения, а подлинное достояние народа, это национальные ценности разных исторических эпох. В них синтезировано знание, талант и титанический труд наших далеких предков. Святилища, склеповые и башенные сооружения, и Нузальская усыпальница, и Зругский храм, и Татартупский минарет, и Сентинский храм, а также и многие другие памятники средневековой архитектуры и строительной техники являются оригинальным и самостоятельным явлением национальной, региональной, российской и мировой художественной культуры. У нас, в Северной и Южной Осетии стало модным и легко доступным бесцеремонно вторгаться в организм памятника архитектуры, произвольно вести раскопки, проводить ремонтно-реставрационные работы, не имеющие ничего общего с научной реставрацией памятников архитектуры и строительной техники. В свете изложенного следует учесть суровый и жестокий закон жизни: нельзя ломать и произвольно видоизменять памятники архитектуры, т.к. любое действие влияет на судьбу отдельного архитектурного явления и непременно отражается на архитектурном наследии, ибо предки не прощают, а бог сильно наказывает.

Вопреки существующей ныне ситуации по отношению к памятникам архитектуры в национальных республиках Северного Кавказа, архитектурное наследие раннесредневековых алан в Северной и Южной Осетии, Ингушетии, Балкарии и Карачае должно быть на официальном уровне объявлено национальным приоритетом, при этом, полагая, что непосредственный контакт с древностями станет одним из могучих средств формирования и сохранения этнического, национального самосознания, одним из важных путей самоидентификации.