Марксистская критика фрейдизма и других субъективистских течений в психологии

Критикой различных течений поведенческой психологии, разумеется, не исчерпывается характеристика основных черт идейно-теоретической борьбы в психологии во второй половине 20-х годов. Б.М. Теплов в своей работе «Советская психологическая наука за 30 лет» справедливо отмечал, что в этот период среди советских психологов прокатилась волна увлечения некоторыми буржуазными психологическими школами, казавшимися по тем или иным соображениям «близкими» и даже «родственными» советской психологии. Особенно сильным, подчеркивал он, было увлечение немецкой «целостной» психологией, и в частности той ее ветвью, которая получила название берлинской школы «гештальтпсихологии». «Декларация представителей этой школы против механицизма, заманчивая жизненность методики отдельных экспериментальных работ заслонили от многих советских психологов идеалистическую сущность этого учения, являвшегося одним из самых ярких симптомов того тупика, в. котором находилась буржуазная психологическая наука»[110]. В самом деле, многие из зарубежных авторов рассматривались тогда как «попутчики» советской психологии, которые дают ей своего рода материалистическое обоснование. В этом отношении характерна книга Лестера Джемсона и коллегии «Плебса», в которой, хотя и с рядом оговорок, многие советские психологи были готовы видеть очерк марксистской психологии[111]. Автор книги «Психология как паука о поведении» Д. Б. Уотсон весьма активно взаимодействует с советскими психологами (ему, между прочим, принадлежит статья «Бихевиоризм», помещенная в Большой Советской Энциклопедии, изд. I, т. 6). То же можно сказать, о Коффке, Келере и некоторых других зарубежных психологах. Критическое рассмотрение воззрений Коффки, Инженьероса, Л. Джемсона и других, которое приходится на первую половину 30-х годов (В.Н. Колбановский, Л.С. Выготский и др.), вскрыло принципиальное отличие взглядов этих буржуазных психологов, от марксизма. Однако во второй половине 20-х годов эти различия осознавались отнюдь не так отчетливо, да и собственные психологические воззрения представителей «марксистской науки о поведении», как именовалась тогда советская психология, были еще далеки от подлинного марксизма.

Если в середине 20-х годов наблюдались попытки найти попутчиков среди бихевиористов и у них обнаружить стихийно-ма-

80

териалистические тенденции, то к концу 20-х годов в результате известного разочарования в принципах «поведенчества» возникает интерес к стихийно-диалектическим тенденциям, которые отыскивались у представителей так называемой структурной психологии: «В биологии медленно, но неуклонно пробивают себе дорогу, часто сбиваясь либо в идеалистическую сторону, либо в сторону вульгарного материализма, направления, которые можно назвать стихийно-диалектическими, ибо в их общей методологии, а не только практических достижениях содержится ряд плодотворных диалектико-материалистических мыслей и программных замыслов, открывающих теоретической биологии новые перспективы. Сюда относится, например, синтезиология анатома М. Гейденгайна, Gestalttheorie психолога Келера, сознательно выдвигающих и подчеркивающих необходимость изучения качественного своеобразия организма как целого»[112].

Вместе с тем увлечение гештальтизмом, характерное для второй половины 20-х годов, не переросло в сколько-нибудь самостоятельное направление развития психологии. Идея «целостности» была скорее принята как одна из рабочих гипотез при построении диалектико-материалистической психологии и трактовалась как «стихийно-диалектическая» гипотеза, как симптом вступления психологии на диалектический путь.

И все-таки идеи гештальтизма не получили развития и продолжения в советской психологии, и прежде всего потому, что в ней нашлись силы, им противостоящие. В 1930 г. Л.С. Выготский в статье «Структурная психология»[113], дав сжатый очерк гештальтпсихологии и положительно оценивая само понятие структуры как понятие, которое может стать основным орудием психологического исследования, отмечает двойственность этого направления. С одной стороны, – явственная тенденция к материалистическому пониманию структуры. С другой стороны, – «контртенденция»: вследствие генетической связи структурной психологии с немецкой натурфилософской традицией многие ее построения приобретают метафизический характер. Здесь Л. С. Выготский стоит на позиции скорее наблюдателя, чем критика, призывая к «объективному учету» тех и других тенденций и предостерегая лишь от напрасных надежд найти в гештальтпсихологии (как и в других направлениях западной науки) готовую систему марксистской психологии.

Однако уже в работе «Современные течения в психологии» (1932 г.) Л.С. Выготский дает марксистский анализ важнейших идей гештальтпсихологии. Рассматривая борьбу последней против витализма и механицизма, он показывает, что, борясь с ме-

81

ханицизмом, структурная психология борется лишь только с одной из возможных его форм и пытается его преодолеть не тем, чтобы показать ложность самой идеи механицизма, а тем, чтобы заменить одну устаревшую механистическую идею другой, более современной. Также, продолжает он, обстоит дело и с витализмом: стремясь преодолеть витализм, структурная психология восходит к витализму так же, как и к механицизму. Признавая ценность конкретных исследований Келера, Коффки и других гештальтпсихологов, Выготский заключает: «...если мы возьмем вещи в историческом плане и попытаемся вскрыть последние основания теории, если мы очертим весь круг исторических возможностей теории, а не то, что сделано на протяжении 10-20 лет, тогда мы должны будем указать, что сторонники гештальтпсихологии с точки зрения исторического пути науки не способны преодолеть механицизм и витализм по-настоящему»[114].

Резкую критику построений гештальтпсихологии дал несколько позднее И.П. Павлов, с точки зрения которого гештальтистская психология являлась «одной из самых неудачных попыток психологов». Критическому анализу гештальтпсихологии И. П. Павлов посвятил две беседы (28 ноября 1934 г. и 5 декабря 1934 г.), в которых показал, что гештальтисты, восстав против анализа как фундаментальной проблемы психологии, оказались беспомощны в своих объяснениях поведения животных и человека[115]. Таким образом, идеи структурной психологии, оказавшие известное влияние на разработку проблемы восприятий и некоторых других проблем советской психологии, не смогли образовать у нас самостоятельного научного направления, прежде всего потому, что встретили сильное сопротивление в советской психологической науке и естествознании.

Своеобразно сложилась судьба другого направления психологии – фрейдизма, принадлежавшего к числу наиболее реакционных порождений буржуазной идеологии эпохи империализма. В учении Зигмунда Фрейда о темных бессознательных силах, которые якобы изнутри управляют человеком и делают его беспомощной игрушкой стихии секса и смерти, воплотился животный страх буржуа перед социальными потрясениями – недоверие к разуму и сознанию. Фрейдизм сегодня – это ультрамодернистская апокалипсическая религия капиталистического общества, сочетающая в себе популярную идеалистическую философию мистического толка с утилитарным ее приложением в сфере быта и науки, искусства и морали. Учение Фрейда, распространяясь подобно лесному пожару, перешагнуло рамки своей

82

колыбели – психологии и психиатрии – и вышло на просторы этики и эстетики, теории и истории литературы и искусства, создало свою собственную философию истории, педагогику, социологию и т.д. и т.п.

В период, рассматриваемый нами, реакционное содержание фрейдизма сложилось в основных своих чертах. Молодой марксистской психологии пришлось выдержать серьезное сражение с проникающими с Запада фрейдистскими влияниями. Последние в специфических условиях общественного развития Советской республики приняли весьма своеобразные формы. Наиболее характерной чертой их явилась гримировка фрейдистского учения под марксизм. Советские философы и психологи сыграли важную роль в разоблачении подлинной реакционной сущности фрейдизма.

Предыстория фрейдистских веяний в советской психологии и психиатрии невелика. Несмотря на то что произведения Фрейда переводились в России с 1910 г., он не вызвал сколько-нибудь заметного интереса в научных кругах. Об известной настороженности русских психологов и психиатров в отношении Фрейда говорит статья Н. Самсонова, посвященная психоанализу, где, в частности, отмечалось: «Теория Фрейда спорна, растяжима и неустойчива в применении уже к сновидениям. В приложении же к этнической психологии она рискует выродиться в забаву, в игру»[116]. Самсонов далее приводит утверждение одного из фрейдистов: «Субъективный идеализм Канта навязывает реальности законы собственного мышления, насильственно подчиняет природу рассудку. Это не что иное, как инфантильный инстинкт жестокости, порабощения, связанный с libido. Кант – латентный садист. Садизм его в силу «сублимации» порождает философский спор coup d’état с изнасилованием природы». Самсонов заключает: «Не удивительно, что писания фрейдианцев встречают резкую оппозицию»[117]. П. Эфрусси в своей брошюре «Успехи психологии в России»[118] говорит об опасных перспективах развития психоанализа и его растлевающем влиянии и выражает пожелание, чтобы метод психоанализа не получил популярности в России.

Возможной причиной неуспеха Фрейда послужило то обстоятельство, что первые переводы его сочинений в России приходятся на время после 1911-1912 гг., т.е. на эпоху, когда упадок и декадентские настроения, вызванные к жизни поражением революции 1905 г., сдерживаются волной нового революционного подъема. В эпоху декаданса с его обостренным интересом к проблемам пола следовало ожидать благожелательного отношения

83

к пансексуализму Фрейда. Вместе с тем необходимо заметить, что и за рубежом в эти же годы фрейдизм вызывал протест у ряда психологов. Как мы увидим, первоначально отрицательная реакция на фрейдизм имела некоторые общие основания как у нас, так и на Западе, которые было бы неверно игнорировать.

В связи с этим нуждается в уточнении характеристика состояния фрейдизма в дореволюционной России, которая содержится в предисловии А. Снежневского к книге Г. Уэллса «Павлов и Фрейд» (М., 1959). Справедливо констатируя, что «несмотря на большую активность некоторых русских последователей Фрейда, это учение не получило у нас распространения», А. Снежневский считает, что причиной тому послужили особенности социально-экономических условий России и сила материалистических традиций русской науки. Между тем исторические факты свидетельствуют, что отрицательное отношение к психоанализу было в два первых десятилетия XX в. явлением общим для всего буржуазного общества, в том числе и для русского. В то же время идеалистическая сущность фрейдизма была первоначально скрыта псевдоматериалистической оболочкой (ссылками на биологию, физиологию, эндокринологию и т.д.), что ввело в заблуждение многих естествоиспытателей, врачей и философов, которые готовы были увидеть в нем материалистическое учение.

Во всяком случае мы не знаем ни одного выступления против фрейдизма до 1917 г., которое могло бы быть объяснено влиянием материалистических традиций русской науки.

Поэтому нужно искать иные причины неуспеха фрейдовского учения до империалистической войны. Это к тому же облегчит нам понимание того факта, что на протяжении периода между первой и второй мировыми войнами фрейдизм получил широчайшее распространение в капиталистических странах, вызвал к себе значительный интерес и одно время создавал реальную угрозу проникновения в советскую психологию. Несомненно, где-то на границе между вторым и третьим десятилетием нашего века по отношению к учению Фрейда произошла резкая перемена в общественном мнении.

Учение Фрейда первоначально вступило в противоречие с воззрениями на общество как на содружество разумных индивидов, рационально организующих свое поведение и облекающих его в разумные формы. Эти воззрения сохранялись со времени расцвета капиталистического строя и были выражены во взглядах идеологов буржуазии-просветителей XVII и XVIII столетий. Философские и этические воззрения периода зари капитализма проецировались в XX в. в ходячую мораль, которой пользовались буржуа. Фрейд с его апологией, бессознательного, иррационального, аморального, придя в соприкосновение с фальшивой моралью буржуазии, неминуемо должен был вызвать взрыв. Это

84

послужило причиной той травли, которой подвергся Фрейд в первые годы своей работы. Те, кто подвергал Фрейда гонению, не понимали, что венский психиатр, более чем кто-либо другой, воплотил в своем учении идеологические доктрины буржуазного общества, но общества не в том виде, в каком его стремилась изобразить ходячая мораль, а в его подлинном неприглядном обличий.

Империалистическая война, обнажив классовую сущность буржуазного общества, послужила причиной тому, что Фрейд получил популярность, успех, легальность[119]. Научная теория приобрела идеологические формы и послужила фундаментом, на котором начинает быстро вырастать здание нового религиозно-мистического учения, своего рода новой церкви, где библией стали произведения Фрейда.

Двадцатые годы – это время, когда фрейдизм на Западе начинает наступление на многих участках идеологического фронта. В период империалистической войны и революционных потрясений буржуазия охотно дискредитировала сознание и, слагая с себя ответственность за исторические события, приходила к признанию господства бессознательного начала в частной и общественной жизни человека. Мутные волны психоаналитической стихии плещутся вокруг советской психологии и философии.

Первыми пропагандистами фрейдизма в Советской России были деятели Русского психоаналитического общества (М. Вульф, И. Ермаков и др.), являвшегося по существу отделением Интернационального психоаналитического общества (основанного в 1910 г.), во главе которого стоял Фрейд и его ближайшие сотрудники. Русское психоаналитическое общество поддерживало связь с зарубежными психоаналитиками, объединяло многочисленные психоаналитические кружки (в Москве, Казани и других городах), осуществляло перевод и издание фрейдистской литературы. Костяк Русского психоаналитического общества (председатель И.Д. Ермаков) составляли врачи-психоаналитики, практически применявшие методы фрейдовской психотерапии.

В связи с этим критика по адресу деятельности общества исходила преимущественно из академических медицинских кругов и затрагивала не столько существо фрейдизма, сколько имела своей мишенью отдельные недостатки психоаналитических методов лечения. Таковы, например, критические выступления против психоаналитиков ответственного редактора журнала «Современная психоневрология» проф. В. Гаккебуша в полемике послед-

85

него с М.В. Вульфом[120]. Гаккебуш, выражая недоверие Интернациональному психоаналитическому обществу, которое давало право своим членам (в том числе и неврачам) применять психоанализ для лечения больных, говорил о вреде, который могут принести больным, в особенности детям, психоаналитические приемы, призывал отрешиться от «прямого желания» видеть в этиологии большинства психоневрозов только лишь сексуальные конфликты.

Из общих положений Фрейда определенный протест вызывал у этой группы критиков главным образом его пан-сексуализм. Л.Г. Оршанский пишет в предисловии к книге немецкой последовательницы Фрейда Г. Гуг-Гельмут «Новые пути к познанию детского возраста»: «Постепенно сексуальность превратилась у Фрейда в пансексуальность, в единое господствующее начало. Надо было доказать это, и он сам, а еще больше его ученики приложили это мерило к всем явлениям прошлого и настоящего: к истории, к мифологии, к искусству, к литературе – ко всему кругу человека... Из науки фрейдизм обратился в сектантство... Фрейдизм не знает эволюции, он не хочет быть теорией, а догматом, аксиомой»[121]. Несмотря на резкость приведенных характеристик, Оршанский, как и другие представители «академической» оппозиции фрейдизму, принимал с оговорками и поправками само идеалистическое иррациональное ядро психоаналитического учения – концепцию примата бессознательного и в ее провозглашении видел величайшую заслугу Фрейда.

Даже в наиболее непримиримой по отношению к пагубным последствиям психоаналитического метода книге М.И. Аствацатурова «Психотерапия и психоанализ» мы не находим критических замечаний, которые бы были направлены против принципиальных основ фрейдовского учения. Все это давало возможность русским психоаналитикам вести фланговые бои, отстаивая «букву» фрейдизма, и не особенно беспокоиться за его авторитет и методологическую, теоретическую платформу[122].

«Академическая оппозиция» фрейдизму в медицине, критикуя психоанализ – порождение буржуазной идеологии эпохи империализма – с позиций опять-таки буржуазной идеологии, оказалась органически неспособной разоблачить реакционный смысл учения Фрейда. Падение психоаналитических школ в Советской России связано не с усилиями этой «академической оппозиции», а с тем наступлением на фрейдизм, которое развернулось во второй половине 20-х годов в философии и психологии и которое носило характер партийной, марксистской критики.

86

История «академической оппозиции» Фрейду в России, как и история партийной критики психоаналитической теории, о которой речь пойдет ниже, является еще одним свидетельством того, что разоблачить самую сущность реакционного учения Фрейда можно только на основе марксизма-ленинизма.

Влияние Фрейда и фрейдизма на науку в Советской России не ограничивалось деятельностью Русского психоаналитического общества. В 20-х годах наблюдается значительный интерес к фрейдизму среди психологов и философов. Было бы неверно видеть в этом результат чисто механического воздействия буржуазной идеологии. Одним из источников определенной популярности фрейдизма в эти годы являлась нарастающая неудовлетворенность общим состоянием психологической науки, плоским «поведенчеством», не оставлявшим места проблеме активности личности и динамике ее развития. Поэтому Фрейд импонировал своей «готовностью» решать трудные вопросы науки и описывать человеческую психику в живой динамике, в движении и взаимодействии ее частей и сторон. Казалось, что им ничего не упущено: ни жизненный путь личности, ни ее внутренние противоречия, ни рождение, ни любовь, ни смерть. Эта кажущаяся полнота знания об интимных процессах человеческой психики и сокровеннейших мотивах человеческих поступков составляла контраст, как потом выяснилось, мнимый, с голыми рефлексологическими и бихевиористскими схемами. Здесь, по всей вероятности, лежат причины интереса к Фрейду, который обнаруживали в эти годы многие психологи и философы, в том числе М.А. Рейснер, А.Р. Лурия, Б.Д. Фридман, Б.Э. Быховский, А.С. Грибоедов, А.К. Ленц и другие[123].

Начиная с 1923 г. появляется множество, статей и книг, популярно излагающих психоаналитическую теорию и рассматривающих возможности объединения учения Фрейда с марксизмом. М. Рейснер в докладе «Проблемы психологии и теория исторического материализма»[124] призывал реформировать психологию на базе психоанализа и считал, что только таким образом возможно ответить на вопросы, (поставленные теорией исторического материализма. Он же в статье «Фрейд и его школа о рели-

87

гии»[125] говорил о необходимости сопоставлять социологический метод Маркса с методом Фрейда при изучении социальной психологии. А.Б. Залкинд в статье «Фрейдизм и марксизм»[126] под видом критики фрейдистской методологии осуществлял ее «соединение» ус марксизмом. О том же свидетельствуют другие его статьи.

Б.Э. Быховский считал уместным исследовать «исходные методологические посылки и итоговые выводы психоаналитического учения в свете диалектического материализма»[127]. Среди философов наибольшую активность в неблагодарной затее «объединения» марксизма с фрейдизмом проявил А.П. Варьяш. В 1926 г. в статье «Фрейдизм и его критика с точки зрения марксизма»[128] он как будто критикует фрейдизм и его объединение с марксизмом. Однако здесь же он высказывает мнение, что если психоанализом будут заниматься врачи-специалисты и в то же время марксисты, то они могут дать много положительного.

Каковы же были основные тезисы «фрейдомарксистов»?

Как известно, (марксизм подчеркивает, что истинный характер побудительных сил, приводящих в движение человеческое сознание, остается для человека неизвестным. «Тот факт, что материальные условия жизни людей, в головах которых совершается этот мыслительный процесс, в конечном счете определяют собой его ход, остается неизбежно у этих людей неосознанным, ибо иначе пришел бы конец всей идеологии»[129].

Пропагандисты психоанализа пытались эти марксистские положения неправомерно отождествить с фрейдистским учением о бессознательном. Психоанализ, как они утверждали, якобы методологически продолжает в психологическом направлении исторический материализм в изучении «человеческой деятельности».

Как считали фрейдисты, психоаналитическим методом, т.е. погрузившись в бессознательное, можно выяснить, каким образом обусловливается образование данных психических феноменов. «Психоанализ в основе своей есть учение, проникнутое монизмом, материализмом (не злостный энергетизм всегда есть не доведенный до логического конца материализм) и диалектикой, то есть методологическими принципами диалектического

88

материализма»[130], – резюмирует Б.Э. Быховский в одной из двух статей о фрейдизме, принадлежащих его перу (о второй статье будет сказано ниже). И хотя фрейдизм в отдельных своих проявлениях и подвергался критическому разбору с позиций марксизма, однако развернутое наступление на психоанализ начинается лишь с 1926 г. Именно с этого времени критика Фрейда и фрейдизма становится одной из задач марксистской философии.

В брошюре «О Ленине», впервые опубликованной в 1925 г., К. Цеткин рассказывает об оценке, которую дал В.И. Ленин так называемому «половому вопросу» вообще и фрейдизму в частности: «Теория Фрейда сейчас тоже своего рода модная причуда. Я отношусь с недоверием к теориям пола, излагаемым в статьях, отчетах, брошюрах и т.п., – короче, к той специфической литературе, которая пышно расцвела на навозной почве буржуазного общества. Я не доверяю тем, «то постоянно и упорно поглощен вопросами пола, как индийский факир – созерцанием своего пупа. Мне кажется, что это изобилие теорий пола, которые большей частью являются (Гипотезами (выше Ленин называет теории Фрейда «гипотезами». – А.П.), притом часто произвольными, вытекает из личных потребностей. Именно, из стремления оправдать перед буржуазной моралью собственную ненормальную или чрезмерную половую жизнь и выпросить терпимость к себе. Это замаскированное уважение к буржуазной марали мне также противно, как и любовное капание в вопросах пола. Как бы бунтарски и революционно это занятие ни стремилось проявить себя, оно все же в конце концов вполне буржуазно. Это особенно излюбленное занятие интеллигентов и близко к ним стоящих слоев. В партии, среди классово-сознательного, борющегося пролетариата для него нет места»[131].

Характеристика, которую дал В.И. Ленин фрейдистскому теоретизированию, срывала с него покров научности и обнажала его классовую буржуазно-ханжескую псевдореволюцион­ность. В немногих словах В.И. Ленин проанализировал сущность фрейдизма, как и других теорий пола (Фрейд был не одинок, и не он был первым в своем гипертрофированном интересе к вопросам пола, достаточно вспомнить Шопенгауэра, Ницше, Вейнингера и многих других), и показал его связь с буржуазной моралью и личными потребностями буржуа, которые маскируются общепринятой моралью. В этом высказывании В.И. Ленина психоанализ впервые получил краткую, но исчерпывающую оценку с позиций марксизма.

89

Приведенные высказывания Ленина относятся к 1920 г. (время беседы о женском вопросе с К. Цеткин), и они, конечно, хорошо были известны ближайшему окружению Ленина. Во всяком случае Н. К. Крупская в 1923 г., высказываясь по поводу фрейдизма, придерживалась сходных взглядов на этот вопрос: «...Фрейд не просто учитывает роль полового чувства в наших поступках, он непомерно раздувает эту роль, объясняя все подсознательные поступки половыми чувствами. Многие объяснения его искусственны, натянуты и сверх того (проникнуты буржуазно-мещанскими взглядами на женщину»[132].

На страницах газеты «Правда» (от 14 июня 1925 г.) мы находим признание большого значения брошюры К. Цеткин. Ленинская оценка фрейдизма набрана курсивом, после нее следует вывод: «Над этими словами следует призадуматься тем, которые хотят соединить фрейдизм с марксизмом и использовать «достижения» Фрейда». Приводя слова Ленина: «Может быть, я когда-нибудь скажу речь или напишу о затронутых вопросах. Позже, не сейчас», газета писала: «Тов. Ленину так и не удалось исполнить свое предложение. Вот почему особенно важно появление разбираемых воспоминаний т. Цеткин».

Г.К. Баммель в статье «Философский метод Ленина и некоторые черты современного ревизионизма»[133], полемизируя с Варьяшем, пытавшимся соединить Маркса и Энгельса с Фрейдом, убедительно показывает, что считать фрейдистские законы бессознательного «индивидуалистическими истолкованиями законов общественной жизни Маркса и Энгельса»-значит искажать не только понятие бессознательного у Фрейда, но и материалистическое понимание истории Марксам и Энгельсом. Из того факта, что Марке и Энгельс часто употребляли слово «бессознательное», «фрейдомарксисты» делали неправомерный вывод о «близости» марксизма и фрейдизма.

Баммель напоминает, что к такому софистическому приему не раз прибегали враги марксизма. Как известно, один из участников сборника «Очерки по философии марксизма» утверждал, что «принцип наименьшей траты сил», положенный в основу теории познания Махом, Авенариусом и многими другими, является, несомненно, «марксистской» тенденцией в гносеологии. Далее Баммель приводит ответ Ленина: «У Маркса есть экономия. У Маха есть «экономия». Действительно ли несомненно, что между тем и другим есть хоть тень связи?»[134] Опровергая последнее, Ленин, как известно, показал, что Мах и Авенариус применяют «принцип наименьшей траты сил» таким образом, что во имя «экономии мышления» объявляется существующим «толь-

90

ко ощущение». Опираясь на труды В.И. Ленина и учась у него применять диалектику к анализу идеологических явлений, советские философы и психологи подвергли серьезной критике ревизионистские попытки увидеть в фрейдизме союзника, а не противника в идеологической борьбе.

В оценках фрейдизма, которые содержатся в ряде выступлений советских философов и психологов в 1926-1927 гг., когда борьба с психоаналитическим учением оставалась актуальной партийной задачей, содержится отчетливо сформулированная мысль, что советской науке не по пути с Фрейдом и фрейдистами, какую бы личину последние на себя ни надевали. Рассмотрение критической литературы по психоаналитической проблематике этого периода свидетельствует, что уже тогда ни один кардинальный тезис фрейдизма не мог устоять против натиска марксизма. Это привело к тому, что психоаналитическое направление в психологии (в том числе социальной, детской и педагогической психологии) после 1927 г. утратило свои позиции и потеряло навсегда свое значение. Подавляющее большинство защитников фрейдизма из числа советских психологов и философов подвергли критике свои прошлые психоаналитические ошибки и сурово осудили идеалистические построения Фрейда. Так, например, Б. Быховский в 1926 г. в статье «Генеономические воззрения Фрейда», которой он предпосылает в качестве эпиграфа слова Ленина: «Перенесение биологических понятий вообще в область общественных наук есть фраза»[135], доказывает на примере психоаналитической генеономии «полную несостоятельность» фрейдизма, представляющего собой «одну из разновидностей биологизации социальных явлений»[136].

Многие выступления против психоаналитической теории, относящиеся к этому периоду, и важнейших своих положениях не утратили своего значения и в настоящее время. Какие же принципиальные возражения были выдвинуты в эти годы психологами-марксистами против фрейдистской теории?

Как указывалось выше, сторонники фрейдизма делали попытки объединить фрейдистское понятие бессознательного (Unbewußtsein) с понятием бессознательного у Маркса и тем самым подкрепить Фрейда авторитетом Маркса.

В работах основоположников марксизма неоднократно встречается выражение «бессознательное». Однако этот бесспорный факт сам по себе еще ни в коей мере не означал уместности фрейдистских претензий. Все дело, конечно, в том, что марксизм вкладывает совершенно иной смысл в понятие «бессознательное». Выражение «бессознательное» означает здесь отсутствующее,

91

неполное или, наконец, извращенное знание объективных процессов природы и общества. Таким образам, «бессознательное» в марксистском понимании это «незнание», характер которого определяется общественными причинами. Наконец, понятие бессознательного относится у теоретиков марксизма в первую очередь к людским массам, а не к отдельной личности.

Все это не имеет ничего общего с фрейдистской теорией бессознательного. Бессознательное, по Фрейду, отнюдь не незнание, не отрицательный момент в психике, а как раз наоборот – совокупность некоторых положительно действующих психических тенденций (к примеру либидо). Характер бессознательного у него определяется не общественными причинами, а, напротив, биопсихическими моментами. Все это показывает полную необоснованность ссылок пропагандистов фрейдизма на '«марксистское учение о 'бессознательном». Критикуя фрейдистскую концепцию бессознательного, марксисты указывали, что общественные явления 'Можно понять лишь на основе закономерностей, специфических для общества в целом, а отнюдь не на основе изучения отдельных личностей, ибо нельзя представить общество как простую арифметическую сумму индивидуумов. Фрейдистскому учению о бессознательном было, таким образом, решительно отказано в какой-нибудь психологической или социологической достоверности.

Резкой марксистской критике подвергалось учение Фрейда о содержании психики.

В критических работах 1925-1927 гг. было показано, что фрейдистское учение о содержании индивидуальной психики сводится к трем нижеследующим положениям. На них и был сосредоточен огонь критики. Первое – положение об исключительном преобладании в бессознательном психических архаизмов,т.е. унаследованных психических образований, аналогичных инстинктам животных, к которым присоединяется все устраненное, вытесненное из сознания в период детского развития, как недопустимое по природе своей (например, «Эдипов комплекс»). Второе положение – о приоритете бессознательного в душевной жизни. Третье-признание сексуальной природы всех психических явлений. Критический комментарий к трем приведенным тезисам сводился к следующему:

По поводу первого тезиса. Действительно ли содержание бессознательного у человека может быть исчерпано психическими архаизмами? Фрейдизм подменяет отражение реального конфликта наличных общественных сил, в переплетении которых развивается личность, борьбой между бессознательными влечениями и сознанием. И без унаследованного материала есть почва для психического конфликта, внутренней борьбы, которая в действительности возникает при наличии отраженных в психике противоречий наличной внешней среды.

92

По поводу второго тезиса. Утверждая приоритет бессознательного, фрейдизм защищает некий неизменный метафизический принцип, якобы независимый от условий времени и места, В действительности, бессознательное может стать властелином психики лишь в результате редкой патопсихологической аномалии. Такое изменение отношений сознания и бессознательного лишь частный случай в бесконечной гамме различных психологических ситуаций.

По поводу третьего тезиса. Все виды психической деятельности, по Фрейду, есть не что иное, как трансформированное половое влечение. Сексуализм Фрейда отрезает все пути к изучению действительного содержания психики, в частности, тех интересов, потребностей и побуждений, которые приобретаются индивидом в процессе его многообразной общественной деятельности (профессия, школа, семья, научная, политическая работа и т.д.). Конкретное, историческое своеобразие психики полностью игнорируется. Сексуализм, принятый фрейдистами, на деле есть сбрасывание со счетов социальных влияний. «Анализ основных индивидуально-психологических положений фрейдизма, – читаем мы в одной из критических статей, – каждый раз наталкивает нас на одну и ту же принципиальную погрешность, а именно – на фактическое игнорирование социальной обусловленности психики. Но такого рода погрешность неизбежно влечет за собой и целый ряд производных грехопадений. В самом деле, сколько бы ни подчеркивали фрейдисты динамичность психической механики, эта динамичность превращается в стабильность, коль скоро она становится в тупик перед объяснением диалектических изменений психики в разных исторических условиях: сколько бы ни говорили они о возможностях психоаналитического овладения бессознательным, их учение на самом деле насыщено фатализмом, логически вытекающим из теории психических аборигенов и приоритета бессознания. Нечего и говорить, что все эти основные и производные качества фрейдизма ничего общего с марксизмом не имеют»[137].

Не менее основательной критике подвергся и метод психоанализа. Пользуясь этим методом, можно, по мнению советских критиков фрейдизма, прийти к каким угодно представлениям и закономерностям, каждое из которых не будет иметь и тени убедительности. «Любые предубеждения исследователя, обусловленные его социальной природой; в данном случае (т. е. применительно к классическому фрейдизму) социальной природой известных кругов упадочной буржуазии, могут найти себе широкий простор в произвольных рамках психоанализа и получить в своих рамках свое псевдонаучное подтверждение»[138].

93

Критика психологических и психопатологических теорий фрейдизма в этот период имела особо важное значение, ибо враждебная марксизму сущность социологических воззрений Фрейда лежала на поверхности и была значительно более доступна критике, нежели индивидуально-психологические построения психоаналитиков. В ряде случаев критик, только что вскрывший ошибочность, реакционность и враждебность марксизму социологических концепций Фрейда, здесь же некритически делал оговорку, что он вполне допускает возможную правильность индивидуально-психологических построений фрейдизма. Между тем не следовало забывать, что психологическая теория для Фрейда и его последователей – это первооснова, на которой строилось все здание психоаналитического учения, в том числе и его социологическое крыло. Подвергнув критике психологическую теорию Фрейда, психологи-марксисты поставили под удар всю систему фрейдизма. В этом их серьезная научная заслуга[139].

Предотвратив экспансию чудовищного пансексуализма Фрейда в социологию, историю, социальную и индивидуальную психологию, советская наука не исчерпала задачи борьбы с фрейдизмом. Оставалась еще одна область, – между прочим, исторически являвшаяся для фрейдизма плацдармом, исходным пунктом для развития концепции, – область детской сексуальности. Нанести удар в этом направлении означало попасть в самое сердце фрейдистской теории. Важную роль в связи с этим сыграла опубликованная в 1935 г. книга П. П. Блонского «Очерки детской сексуальности», направленная главным образом против фрейдистской теории детской сексуальности. Блонский сумел показать психологическую несостоятельность фрейдизма, сосредоточив внимание на критике методов изучения и характере интерпретации детской сексуальности, обнаружить и разоблачить науч