Психологическая наука накануне Октября

Предшествующий Великой Октябрьской социалистической революции период – 1905-1917 гг. – сопровождался поляризацией сил во всех областях общественной и научной жизни России. Перед всеми науками, и прежде всего перед науками о человеке и о человеческом обществе, стояла дилемма: либо всеми силами и средствами оправдать капиталистическое общество и тем самым продемонстрировать свою лояльность по отношению к существующему строю, либо пойти на открытый конфликт с правящими классами. Стояла она и перед русской психологией. Психология принадлежала в ту эпоху, как и сейчас, к числу дисциплин, в которых отчетливо обнаруживается партийный характер науки. Какую бы психологическую проблему мы ли взяли для рассмотрения, мы неизбежно сталкиваемся с ожесточенной борьбой материализма и идеализма.

Развитие психологии в России в предреволюционный период представляет собой сложный, внутренне противоречивый процесс, протекавший в условиях острого методологического кризиса. Борьба школ и направлений, осложненная непоследовательностью и эклектичностью воззрений многих психологов, двойственностью и компромиссностью их позиций, затеняет подлинный смысл того, что происходило тогда в области психологической науки. Нельзя согласиться с теми авторами, которые считали, что в последние десятилетия перед Великой Октябрьской социалистической революцией передовые традиции русской психологии были в значительной мере забыты. Не на голом месте, не в результате полного разрушения старого начинает строиться совет-

10

ская психология. От своей ближайшей исторической предшественницы она наследует значительный фактический материал психологических исследований, ряд методических приемов, а также известные теоретические идеи, идущие от передового естествознания и общественной мысли.

Русская психология в начале XX в., как, впрочем, и раньше, представляла собой один из отрядов европейской психологической науки. Исследования отечественных ученых, посвященные отдельным психологическим проблемам, невозможно рассматривать изолированно от соответствующих трудов их зарубежных коллег, идеи которых они развивали или опровергали, влияние которых они испытывали или на которых воздействовали сами. Так, реально взаимодействуют в решении вопросов, связанных с изучением памяти и представлений, работы А.П. Нечаева и Н.А. Рыбникова с зарубежными исследованиями Э. Меймана, Ф. Полана, Г. Эббингауза. Рядом с работами Н.Н. Ланге, посвященными проблемам внимания и восприятия, стоят труды Т. Рибо, К. Ланге, К. Штумпфа, Т. Липпса и других. В контекста одних и тех же научных вопросов, но с разных методологических позиций выступают представители эволюционной психологии И.М. Сеченов, В.А. Вагнер – в России, Д. Романес, Л. Морган, Л. Бюхнер – за рубежом.

Каждое большое открытие в области психологии и ее естественнонаучных основ, сделанное русскими учеными И.М. Сеченовым, И.П. Павловым, В.М. Бехтеревым, Н.Н. Ланге, В.А. Вагнером, А.Ф. Лазурским и другими, широко резонировало в европейской и американской психологической науке, чему, в частности, немало способствовало активное участие русских ученых в международных психологических конгрессах и их выступления в иностранной научной периодике. В свою очередь деятели русской психологической науки постоянно учитывали достижения зарубежной психологии и в обоих исследованиях отправлялись от результатов, достигнутых как в своей стране, так и за рубежом.

Характеризуемый период был периодом кризиса буржуазной психологии. Кризисные явления охватывают всю психологию и находят отражение во всех ее разделах, отраслях и школах. Причины кризиса буржуазной психологии неоднократно освещались в нашей литературе (Б.М. Теплов, С.Л. Рубинштейн) и были и России, в основном, теми же, что и на Западе. Его основу составило нарастающее противоречие между развивающейся стихийно-материалистической экспериментальной практикой и субъективистской концепцией сознания, восходящей к Р. Декарту и Д. Локку.

В. Вундт может быть с полным основанием назван отцом европейской буржуазной психологии. Не случайно очень многие крупнейшие западные психологи, действовавшие на рубеже на-

11

стоящего и прошлого столетий, вышли из лейпцигской лаборатории Вундта. Оценивая роль идей Вундта в развитии психологии начала XX в., нельзя не согласиться с мыслью, выдвинутой П.М. Рубинштейном, о том, что появление в этот период многочисленных психологических школ было реакцией на отдельные стороны вундтовской концепции[4]. Так, в противовес вундтовской школе, подчеркивавшей исключительную важность интроспективного изучения непосредственного содержания сознания, возникают бихевиоризм и рефлексология с их отказом от интроспекции. В противоположность «элементализму» Вундта возникает гештальтпсихология. По контрасту с вниманием вундтовской психологии к общечеловеческим закономерностям психики создаются дифференциальная психология и различные течения индивидуальной психологии (и в том числе фрейдизм). Наконец, как реакция на оторванность вундтовской психологии от практических нужд возникает психотехника. Таким образом, различные психологические школы того времени в направлении и методе исследования в определенной мере отталкивались от Вундта. Вместе с тем психофизический параллелизм, составлявший теоретическую основу психологии Г. Фехнера и В. Вундта, открывал возможность для развития как идеалистического эпифеноменализма, так и вульгарно-материалистического физиологизма.

Как часть европейской психологии русская психологическая наука и преимущественно ее эмпирические школы проходят тот же путь. На равных правах и рядом существуют «экспериментальная психология» Г.И. Челпанова, синтезирующая вундтовскую «физиологическую» психологию и «достижения» вюрцбургской школы, до известной степени приближающиеся к психотехнике и педологии прикладная психология Г.И. Россолимо и экспериментальная педагогика А.П. Нечаева, во многом сходное с динамической психологией Вудвортса учение о «динамике внутренней жизни» М. Космана и т.д. Если присоединить сюда психологические школы, представляющие собой пережитки довундтовской метафизической немецкой психологии (психологические системы Л.М. Лопатина, А.И. Введенского, С.Л. Франка и др.), то картина размежевания школ в психологии будет еще более полной. Прав был Н.Н. Ланге, когда писал: «Ныне общей, т.е. общепризнанной, системы в нашей науке не существует. Она исчезла вместе с ассоциационизмом. Психолог наших дней подобен Приаму, сидящему на развалинах Трои»[5].

Но при всем этом процесс развития русской психологии значительно отличается от процесса развития психологической мысли на Западе.

12

Основное и главное отличие русской психологии – ее материалистические традиции, берущие свое начало в психологических взглядах М.В. Ломоносова, А.Н. Радищева, А.И. Герцена, В.Г. Белинского, Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского, продолженные в трудах И.М. Сеченова и определившие основное направление развития отечественной науки не только в XIX, но и в XX в. По справедливому замечанию К.А. Тимирязева, волна «метафизического умозрения» не могла затопить русскую науку. Наличия давних материалистических традиций в русской философской и научной мысли не могут отрицать даже враги материализма. Белоэмигрант М. Новиков в статье[6], написанной по поводу учения И.П. Павлова, сетовал, что «философское содержание» (иными словами, метафизическая философия) в России всегда оставалось «непонятным» и поэтому идеалистов Новицкого, Юркевича, Лесевича, Розанова, Соловьева и других всегда «обижали». Юркевича, например, по его мнению, безвинно «замучил» Чернышевский. Пытаясь понять, в чем «основы широкого успеха в России... диалектического материализма», он вынужден был с раздражением признать, что уже в XIX веке были в русской культурной жизни нотки, слившиеся ныне в «раздирающую уши какофонию коммунистического культурного творчества». Именно наличием замечательных материалистических традиций объясняется появление в начале XX в. таких психологических учений, каких не знала западноевропейская психологическая наука того времени. Широкое распространение получает естественнонаучное направление в русской психологии, о котором пойдет речь ниже.

Еще более важная черта развития русской психологии в первой четверти XX в. заключается в том, что именно в России диалектико-материалистическая философия поднимается на новую ступень в трудах В.И. Ленина, ставших теоретической основой для будущей подлинно научной психологии.

Еще в 1894 г. в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» В.И. Ленин, раскрывая типичный для того периода способ создания психологических теорий и систем, основывающихся на априорных, догматических и абстрактных суждениях, убедительно показал, что все подобные «теории» негодны уже по своим основным приемам, по своей сплошной и беспросветной метафизичности. Охватывая в краткой характеристике обширную область философско-психологических исследований, которая в те времена претендовала на исключительное право именоваться научной психологией, В.И. Ленин указывает их основной методологический порок – отказ от объективного анализа, серьезного фактического изуче-

13

ния. «Метафизик-психолог рассуждал о том, что такое душа? Нелеп тут был уже прием. Нельзя рассуждать о душе, не объяснив в частности психических процессов: прогресс тут должен состоять именно в том, чтобы бросить общие теории и философские построения о том, что такое душа, и суметь поставить на научную почву изучение фактов, характеризующих те или другие психические процессы»[7].

Оценка, которую дал В.И. Ленин психологам, занимавшимся умозрительными рассуждениями о природе души и видевшим свою задачу «в пересмотре» всех известных философских построений о душе с позиций метафизики, сохраняет свое значение, как мы убедимся, для всего предоктябрьского периода развития психологии в России. Ничего ценного, творческого, смелого не могла оставить после себя метафизическая, идеалистическая психология. П.П. Блонский, сам принадлежавший в предреволюционные годы к лагерю философского идеализма, с горечью и презрением писал позднее в книге «Реформа науки» (1920): «Невольно содрогаешься от того, в какую глубокую тьму интеллектуального атавизма погружен целый ряд «общепризнанных» мыслителей нашего века, как бесконечно далек их ум от современности, какие, в буквальном смысле слова, первобытные дикари в профессорских сюртуках они всем умом и мировоззрением. Они plusquamperfectum в XX веке. Но другими они не могли быть. Только люди такого дико-первобытного ума и такого бессознательного атавистического мировоззрения могли быть умственными вождями эпохи международной бойни и народных угнетений. Иметь философию более высокого качества эти люди были не в состоянии»[8].

Критикуя психологов-метафизиков, всю жизнь писавших «исследования» по вопросу о том, что такое душа, и не знавших «в точности объяснения ни одного, хотя бы простейшего, психологического явления», В.И. Ленин не оставляет места и для позитивистских, эмпирических построений, трусливо уходящих от решения принципиальных научных вопросов. В работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» он провозглашает единство теории и практики. Критике психологов-метафизиков предшествует глубочайший и всесторонний анализ замечательной марксистской идеи материализма в социологии. «Разумеется, – подчеркивает Ленин, – пока это была еще только гипотеза, но такая гипотеза, которая впервые создавала возможность строго научного отношения к историческим и общественным вопросам»[9]. Высказав в 40-х годах эту гипотезу, сделав материалистический вывод «о зависимости хода идей от

14

хода вещей», который, как замечает В.И. Ленин, «единственно совместим с научной психологией»[10], Маркс берется за фактическое изучение материала и на основании огромной массы данных дает подробнейший анализ законов функционирования системы товарного хозяйства. Этот глубочайший научный анализ, как показывает В.И. Ленин, должен стать образцом подлинно научного исследования. Вывод, который мог сделать научный психолог, изучая работу В.И. Ленина, состоял в том, что противоположность метафизики в психологии составляет не ползучий эмпиризм, не слепое следование за фактом, а научная теория, научное понимание, объяснение фактов на основе их объективного анализа. Научный психолог, пишет В.И. Ленин, «отбросил философские теории о душе и прямо взялся за изучение материального субстрата психических явлений – нервных процессов, и дал, скажем, анализ и объяснение такого-то или таких-то психических процессов»[11].

В те годы в России жил и работал ученый, совместивший в себе черты научного психолога, о каких говорил В.И. Ленин. Этим ученым был И.М. Сеченов, который, изучив материальный субстрат психических явлений – мозг, построил детерминистическую теорию психической деятельности, опирающуюся на объективный анализ психических процессов. Таким образом, в работе В.И. Ленина получило признание важнейшее направление в развитии психологии, которое мы называем естественнонаучным и которое связано с сеченовскими идеями.

Если в книге «Что такое «друзья народа»...» выражено понимание задач психологической науки, то в замечательном произведении В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» разработана теория отражения, составляющая философскую основу диалектико-материалистической психологии. Теория отражения определила принципиальные возможности решения важнейших психологических и гносеологических проблем, и прежде всего вопроса о сущности психического и отношения психики к мозгу (психофизическая проблема), вопроса об отношении отражения к отражаемому, субъективного к объективному, ощущения к мышлению, проблемы развития психики и многих других. Таким образом, в труде В.И. Ленина охвачен круг основных вопросов, по которым шла принципиальная полемика в русской и зарубежной психологии.

Однако до Октябрьской революции колоссальное богатство ленинских идей не было использовано русской психологической наукой, и в те годы не возникло ни одного психологического учения, которое бы строилось на основе марксистско-ленинской философии. Позволительно лишь высказать предположение о воз-

15

можности влияния отдельных положений «Материализма и эмпириокритицизма» на «Психологию» Н.Н. Ланге, которая вышла в свет в 1917 г.

Характеристика расстановки сил на психологическом фронте в предреволюционную эпоху в условиях обострения методологического кризиса науки представляет значительную сложность для историко-психологического исследования. Сближаясь между собой в одном, отдельные психологические школы обнаруживали существенные расхождения в других отношениях. Решения основного вопроса философии сплошь и рядом маскировались и вуалировались позитивистскими, махистскими и неокантианскими напластованиями, а в иных случаях эклектическими включениями, мешающими разглядеть подлинную философскую платформу, с которой выступал психолог. Кризис методологических основ психологии вел к размежеванию и выявлению реальных противоречий между передовыми и реакционными направлениями и вместе с тем не давал возможности втянутым в его орбиту психологическим школам оценить эти реальные противоречия и осознать конечную причину размежевания. Г.И. Челпанов на протяжении двадцати предреволюционных лет не уставал повторять, закрывая глаза на действительность, что кризис в психологии «уже миновал». Н.Н. Ланге констатировал факт кризиса, признавая его «плодотворным», ибо он нес с собой разрушение старой субъективистской психологии. Но они оба не понимали причин, вызвавших этот кризис, не видели и, в силу исторической ограниченности, не могли видеть выхода из него.

В этот период оформляются и реально противостоят друг другу три основных направления в психологии, которые, в свою очередь, подразделяются на многочисленные школы. Эти направления могут быть условно обозначены следующим образом: философская умозрительная психология, естественнонаучная психология и эмпирическая психология.

Крайнюю правую группировку в русской психологии составляли психологи-философы Л.М. Лопатин, А.И. Введенский, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, И.И. Лапшин и другие, принадлежавшие к различным школам философского идеализма (интуитивизм, неокантианство, идеалреализм, персонализм и т.п.). Занимая профессорские должности в высших учебных заведениях, они использовали свои кафедры для пропаганды реакционных взглядов на сущность психического, для «доказательства» субстанциональности души, для «опровержения» материализма. Они сознательно тянули психологию назад и видели покушение на ее чистоту даже в весьма скромных начинаниях эмпирической психологии. Не случайно, что подавляющее большинство этих философов-психологов оказались после Октябрьской революции в рядах эмиграции (Н.О. Лосский, И.И. Лапшин, В.В. Зеньковский, С.Л. Франк и др.) и вели за границей бешеную кам-

16

панию клеветы против Советского Союза, против марксизма-ленинизма. По наиболее важным и принципиальным вопросам эта группа психологов в большинстве своем смыкалась с официальной православной идеологией, и вполне закономерно, что идейная эволюция многих из них завершилась принятием священнического сана. Если Н.О. Лосский начал свою деятельность проповедью интуитивизма в духе Бергсона и волюнтаризма, по Вундту, то в конце жизненного пути он приходит к богословским откровениям.

Умозрительная психология не представляла собой однородного целого. Достаточно обратиться к журнальной полемике того времени, чтобы убедиться в разнообразии взглядов ее представителей. Так, после опубликования в 1892 г. работы А.И. Введенского «О пределах и признаках одушевления» с возражениями автору выступили Л. Лопатин, Э. Радлов, Н. Грот, С. Трубецкой и другие. Полемика на страницах журнала «Вопросы философии и психологии» продолжалась в течение ряда лет. Но при всех разногласиях и взаимных обвинениях столпы идеалистической психологии проявляли полное единодушие в борьбе против материализма, – против общего врага они выступали единым фронтом. Многие из представителей этого лагеря эволюционировали от материализма, порожденного расцветом русской общественной мысли в 60-е годы XIX в. и успехами отечественного естествознания, к философскому идеализму, мистике и мракобесию. Этот регресс философской мысли отчетливо выражен в сборнике С. Булгакова «От марксизма к идеализму»[12] и других произведениях этого периода.

Своеобразный раздел метафизической психологии составляли «труды» служителей православной церкви, в частности статьи, публиковавшиеся в различных клерикальных органах, в особенности в журнале «Вера и разум», который охотно помещал теоретические «опусы», «ниспровергающие» материализм. Об этом журнале В.И. Ленин писал: «Наши командующие классы очень часто не стесняются показываться au naturel в специальных тюремных, церковных и тому подобных изданиях. Давно пора нам, революционерам, приняться систематически утилизировать эту «богатую сокровищницу» политического просвещения»[13].

Церковники весьма живо реагировали на новейшие веяния в естественных науках, на открытия в области геологии, астрономии, антропологии, физиологии и экспериментальной психологии. Успехи физиологов, психологов и дарвинистов, стремившихся дать естественнонаучное объяснение психической деятельности животных, вызывали у них беспокойство и тревогу. Весьма характерно в этой связи выступление епископа Анастасия на

17

открытии Московского психологического института. Этот «просвещенный» поп спешил наставить и предостеречь психологов-экспериментаторов от опасности вторжения «в святая святых» церкви – человеческую душу: «Стремясь расширить круг психологических знаний, нельзя забывать о естественных границах познания души вообще и при помощи экспериментального метода в частности. Точному определению и измерению может поддаваться лишь, так сказать, внешняя сторона души, та ее часть, которая обращена к материальному миру, с которым душа сообщается через тело. Но можно ли исследовать путем эксперимента внутреннюю сущность души, можно ли измерить ее высшие проявления?.. кто дерзнет экспериментально исследовать религиозную жизнь духа? Не к положительным, но к самым превратным результатам привели бы подобные попытки»[14].

Убежденных психологов-идеалистов можно было встретить не только среди профессоров-философов кафедр университетов и духовных академий. Так, известный врач и психопатолог А.А. Крогиус, автор ряда интересных работ по психологии слепых, занимал реакционную позицию в вопросах теории психологии, при каждом удобном случае выступая с «опровержениями» материализма, всячески ограждая «чистую психологию» от проникновения в нее экспериментальных методов исследования. На Втором съезде по педагогической психологии, полемизируя с Н.Н. Ланге, он заявил: «К тому, что есть в душе глубокого и важного, эксперимент не должен, не имеет права подступать. А если бы он и попытался это сделать, то оказался бы бессильным, – дело в таких случаях не в эксперименте, а в понимании духовной жизни, в духовном прозрении»[15].

К правому, реакционному крылу психологии объективно примыкали махисты, эмпириокритики и эмпириомонисты (А. Богданов, П. Юшкевич и др.). Не занимаясь разработкой собственно психологических вопросов, они тем не менее выступали с трудами, носившими характер философского введения в психологию. Такова, например, большая статья А. Богданова «Психический подбор (эмпириомонизм в учении о психике)»[16], а также ряд разделов его «Эмпириомонизма»[17].

Декларируя борьбу с дуалистическим параллелизмом «физического» и «психического», А. Богданов вслед за своими учителями Э. Махом и Р. Авенариусом пытается достичь «монизма»

18

путем рассмотрения «физического» и «психического» в качестве различным образом организованных элементов единого опыта, Однако опыт понимался Богдановым идеалистически, и в конечном счете дуализм уступал место субъективному идеализму. Высмеивая потуги Богданова, пытавшегося скрыть идеалистическую сущность своих взглядов на взаимоотношение «физического» и «психического», В.И. Ленин писал: «Всякий человек знает – и естествознание исследует – идею, дух, волю, психическое, как функцию нормально работающего человеческого мозга; оторвать же эту функцию от определенным образом организованного вещества, превратить эту функцию в универсальную, всеобщую абстракцию, «подставить» эту абстракцию под всю физическую природу, – это бредни философского идеализма, это насмешка над естествознанием»[18]. Построения эмпириокритиков и махистов в области психологии носили умозрительный характер и, несмотря на экскурсы в сферу естествознания и реверансы в сторону марксизма, ничем, по существу, не отличались от различных философских «введений», написанных психологами-метафизиками. Говоря об эмпириомонизме того же Богданова, В.И. Ленин иронизирует: «Как жаль, что эта великолепная философия не попала еще в наши духовные семинарии; там бы сумели оценить все ее достоинства»[19].

Умозрительной психологии объективно противостояло особое направление, которое, несмотря на фактическую неоднородность представляющих его учений, может быть с известными оговорками, о сути которых будет сказано ниже, обозначено в целом как естественнонаучное направление. Оно было выражено в трудах В.М. Бехтерева, В.А. Вагнера, П.Ф. Лесгафта, А.Ф. Лазурского, Н.Н. Ланге и других. Эти труды (и даже лучшие из них) сами по себе не могли вывести психологию из методологического кризиса, но создавали предпосылки для ее развития на основе диалектического материализма, который восторжествовал в психологической науке уже после Октябрьской революции. Естественнонаучное направление в развитии психологии, к которому с нескрываемой враждебностью относилась официальная философия и психология, характеризуется, на наш взгляд, следующими чертами.

Первая и важнейшая его черта – живая связь с передовым русским естествознанием.

Передовые деятели отечественного естествознания материалистически понимали мир. Этот естественнонаучный материализм, будучи применен к проблемам психологии, создавал благоприятные условия для борьбы с реакционными идеалистическими концепциями и для накопления достоверных знаний о природе ду-

19

шевной жизни. Психология тем самым в значительной степени становилась разделом естествознания и его важнейших отраслей – физиологии, медицины, зоологии.

Основателем естественнонаучного направления в психологии был И.М. Сеченов, которого К.А. Тимирязев назвал «едва ли не самым глубоким исследователем в области научной психологии», не останавливающимся «перед самыми сложными ее вопросами» и приступающим к их разрешению «с...осторожностью ученого и принципиальностью мыслителя...»[20]. В трудах И.М. Сеченова начиная с 1863 г. последовательно и систематически формируется материалистическое понимание психической деятельности. Выступая против метафизической идеалистической психологии со свойственным ей «обособлением психического», Сеченов намечает естественнонаучный путь изучения психических явлений. Нельзя не согласиться с мнением, высказанным С.Л. Рубинштейном, что «сеченовская рефлекторная теория психической деятельности была центральной осью, вокруг которой вращалась вся идейная борьба – борьба между материализмом и идеализмом на всем протяжении истории русской психологии с того момента, как выступил Сеченов, и до кануна Октябрьской революции»[21]. Вопреки замалчиванию и нападкам со стороны официальной идеалистической науки принципы материалистической психологии И.М. Сеченова стали действенным оружием в руках прогрессивно мыслящих ученых, которые еще до революции выступили в качестве продолжателей его дела.

[ Илл. 1 ] Иван Михайлович Сеченов (1829-1905)

Первым среди них был великий русский ученый И.П. Павлов, который неоднократно подчеркивал связь своих исследований с идеями И.М. Сеченова. В 1913 г. в речи, произнесенной по поводу

20

50-летнего юбилея книги Сеченова «Рефлексы головного мозга», И.П. Павлов говорил: «Ровно полстолетия тому назад (в 1863 г.) была написана (напечатана годом позже) русская научная статья «Рефлексы головного мозга», в ясной, точной и пленительной форме содержащая основную идею того, что мы разрабатываем в настоящее время»[22].

Далеко не сразу даже передовые русские психологи сумели оценить все значение павловского учения для судеб психологии. Со стороны же реакционных сил оно встречало прямое сопротивление. Формы их борьбы против учения И.П. Павлова были разнообразны. Здесь и замалчивание этого учения как якобы собственно физиологического и поэтому к психологии отношения не имеющего, и попытки изобразить это учение как реализацию неокантианского принципа недоказуемости чужой одушевленности, и бездоказательные, в корне ложные утверждения, что И.П. Павлов отождествляет психику животных и сознание человека. В то время не так просто было разобраться, где правда, а где ложь, и отделить сущность замечательного открытия И.П. Павлова от спекулятивных напластований, которые были обязаны своим появлением некоторым философствующим ученикам великого физиолога, а также сторонним истолкователям (А.И. Введенский и др.). В.И. Ленин, говоря о распространенном в ту эпоху идеалистическом толковании известных результатов физиологии, замечает по поводу критики Л. Фейербахом «физиологического идеализма» Иоганна Мюллера: «Связь» физиологии с философским идеализмом, преимущественно кантианского толка, долгое время потом эксплуатировалась реакционной философией»[23].

Вместе с тем было бы ошибкой признать, что учение И.П. Павлова в те годы не влияло на психологию. Например, в исследованиях В.М. Бехтерева и его сотрудников широко использовался павловский метод условных рефлексов (по Бехтереву – сочетательных рефлексов).

Мысли И.П. Павлова развиваются и П.Ф. Лесгафтом. В статье «О явлениях рефлекторных» он пишет, что существует простой рефлекторный процесс (простая передача по определенным путям, через нервные проводники и нервные гнезда) и сложный рефлекторный процесс, при котором сложный ассоциационный процесс вследствие частого и совместного совпадения различных одновременно действующих возбуждений, сделался обычным, «отраженным, рефлекторным процессом»[24].

21

Одним ив первых среди психологов разглядел общетеоретический смысл трудов И.П. Павлова выдающийся русский ученый Н.Н. Ланге. Он сделал вывод, что И.П. Павлов фактически преодолевает механистическую схему рефлекса, идущую от Декарта, и что после экспериментов И.П. Павлова «прежнее упрощенное понятие о рефлексе, как о процессе, совершенно независимом от психики, оказывается в сущности догматическим и недостаточным»[25]. Характеризуя реальную роль психики в жизни организма, Н.Н. Ланге указал как на одну из основных ее функций, на «приспособление к предвидению организмом явлений в окружающей его среде на основе прошлого опыта»[26], в чем Б.М. Теплов усматривает развитие мыслей И.П. Павлова[27], на которого Н.Н. Ланге и ссылается в своей книге.

О влиянии павловских трудов свидетельствуют и некоторые другие факты. Уже в 1906 г. на I съезде по педагогической психологии петербургский сурдопедагог П.Д. Енько предлагал «при изложении в школах результатов объективных исследований в области так называемых психических явлений... пользоваться языком, выработанным проф. Павловым, для изложения объективных исследований по функциональной физиологии центральной нервной системы»[28]. Впрочем, П.Д. Енько был склонен делать вульгаризаторские выводы из павловского учения, отрицая психологию.

За два года до этого в полемике в Обществе русских врачей с Н.П. Кравковым, занимавшим субъективистские позиции, И.П. Павлов отстаивал объективный метод и противопоставлял телеологической целесообразности субъективистов целесообразность, понимаемую как «уравновешивание организма с окружающей природой». Тогда же к И.П. Павлову присоединились доктор Енько, который нашел подтверждение павловским взглядам в области педагогики, и доктор Явейн, сославшийся на данные клиники, а проф. И.Р. Тарханов в своем выступлении подчеркнул связь опытов И.П. Павлова с мыслями И.М. Сеченова и отметил необходимость выяснить роль коры больших полушарий в образовании условных рефлексов[29].

Можно указать ряд дискуссий, где И.П. Павлов выступал с пропагандой рефлекторных идей, внося растерянность в ряды защитников философского идеализма в психологии. Такова, в частности, дискуссия в Петербургском философском обществе в

22

1916 г., в которой против И.П. Павлова выступали Н.О. Лосский, А.И. Введенский, А.А. Крогиус и другие. Именно там психолог-метафизик Н.О. Лосский, ознакомившийся с опытами по выработке условных рефлексов, признал, что он находится «в состоянии растерянности», а А.И. Введенский безуспешно пытался сбить И.П. Павлова на путь кантианства, утверждая, что психические факты недоказуемы и постигаются лишь в личном опыте, что якобы и следует из павловских экспериментов[30].

Выступая в прениях по докладу И.П. Павлова «Рефлекс цели» на Третьем Всероссийском съезде по экспериментальной педагогике, А.Ф. Лазурский указал, что из современных физиологов И.П. Павлов со своей школой дал для психологии больше, чем кто-либо другой. Его физиологические построения, отмечал А.Ф. Лазурский, раскрыли обратную сторону тех процессов, которые психологи называют ассоциациями. По его мнению, И.П. Павлов в своем докладе подошел к механизму волевою процесса. Приступая к изучению активности, физиологи еще ближе подходят к психологии, так как активность является одной из основных проблем в психологии. Физиология и психология, закончил свое выступление А.Ф. Лазурский, должны идти рука об руку[31].

Интересную попытку использовать учение И.П. Павлова для физиологического обоснования проблемы эмоций сделал Н. Кабанов (1917 г.)[32]. Ссылки на работы И.П. Павлова содержатся и в других русских работах по психологии.

Таким образом, у истоков естественнонаучного направления психологии находились И.М. Сеченов и И.П. Павлов. Этот факт не мог не оказать исключительного влияния на развитие психологической мысли в России и в особенности на формирование тех отделов психологии, которые ближе всего соприкасаются с естественными науками.

В этой связи следует отметить, что не только физиологи И.М. Сеченов, И.П. Павлов, Н.Е. Введенский, И.Р. Тарханов, но и другие русские естествоиспытатели, казалось бы далекие от собственно психологической проблематики (К.А. Тимирязев, Д.И. Менделеев, И.И. Мечников, А.Г. Столетов), своими выступлениями в защиту материалистических основ естествознания, против физического идеализма, витализма и различных, иногда тщательно замаскированных форм теологии укрепляли естественнонаучный фундамент психологии. Достаточно вспомнить разоблачение (спиритизма в исследованиях и выступлениях

23

Д.И. Менделеева, борьбу К.А. Тимирязева с проникновением метафизики в науку и многое другое.

Естественнонаучный материализм, присущий взглядам передовых русских ученых, в значительной мере усвоенный лучшими представителями дореволюционной психологии, вместе с тем обусловил односторонность психологических школ, составляющих характеризуемое направление. Его представители смогли распространить свои материалистические взгляды только на область явлений природы, но не на область общественных явлений. В результате психология ими рассматривалась исключительно как естественная наука. Социальная обусловленность личности игнорировалась или трактовалась глубоко неверно. Поэтому не могли получить адекватного решения проблемы характерологии, мотивов деятельности человека, эмоций и многие другие.

Показательна в этом отношении та двойственная роль, которую играл видный русский психолог А.Ф. Лазурский. Врач по образованию, один из сотрудников В.М. Бехтерева, он еще в начале века выступал как поборник естественнонаучного направления в психологии. Резко возражая против мнения, что психология всеми своими достижениями обязана философии (он имел ввиду, разумеется, идеалистическую философию), с которой она была так долго связана, он писал в статье «Влияние естествознания на развитие психологии»: «Нам кажется наоборот, что если психология, несмотря на всю свою трудность, достигла уже значительной степени развития, то этим более всего обязана именно естествознанию; окажем даже больше: почти всякий раз, когда мы замечаем быстрое развитие какой-нибудь из отраслей психологии, мы можем с уверенностью сказать, что толчок к этому развитию дан успехами той или иной области естествознания, все равно будет ли состоять этот успех в открытии новых фактов, разработке новых методов или же в появлении новой талантливой теории»[33]. В труде «Общая и экспериментальная психология» (1912) он подчеркивал, что психология должна быть не философской и не физиологической (в духе Вундта), а «биологической наукой». В этом отношении взгляды А.Ф. Лазурского родственны «реальной психологии» Н.Н. Ланге и «биопсихологии» В.А. Вагнера.

Однако учение А.Ф. Лазурского о личности и характере[34] про-

24