Основные линии теоретических поисков

Попробуем проследить основные линии теоретических поисков в начальный период советской психологии – в 20-е гг. Первый этап можно охарактеризовать как объединенный фронт советских психологов против идеалистической психологии. В наступлении на идеализм была выработана общность позиций,

72

с которых велась его критика: взгляд на психику как на свойство мозга и требование отказа от субъективного метода в пользу объективного.

Тезис о психике как свойстве высокоорганизованной материи принимается всеми, кто выступает против идеалистической интроспективной психологии. Он развертывается на основе механистической методологии и реализуется в поведенческих концепциях. В этих условиях положение о психике как отражении трактуется в системе отношения психики и мозга, вне отношения психики к объективному миру. Поэтому психика понимается не как отражение внешнего мира, а как отражение нервных процессов, их субъективное выражение или субъективная сторона объективных физиологических процессов. Такое понимание психического мы встречаем не только у психологов, но и у физиологов.

Разработка и обсуждение программ построения новой психологии вызывает разъединение и борьбу по основным теоретическим вопросам: о природе психического, предмете и методе психологии. Обособляется фрейдистская концепция. Расхождения между разного рода поведенческими построениями начинаются с того, включать ли психику в предмет психологии поведения или нет. Здесь пролегает граница между рефлексологией и реактологией. Рефлексология отказывается от изучения психики, связывая возможность ее исследования только с применением субъективного метода интроспективной психологии. Последователи американского бихевиоризма в этом отношении разделяют взгляды рефлексологов. Реактология ставит своей целью сохранить психику как предмет изучения и потому удерживает старую интроспективную концепцию сознания, соединяя ее с поведенчеством. Проблема сознания становится центральной и в концепции Л.С. Выготского, который преобразует понятие сознания и включает его в психологию поведения. Концепции, сводящие психику к физиологическим нервным процессам предлагают заменить психологию физиологией.

Марксистский тезис о роли деятельности человека в формировании его сознания конкретизируется в психологических учениях таким образом, что деятельность отрывается от характеристики психики как отражения действительности. Понятие деятельности человека оказывается подчиненным поведенческой трактовке и подменяется понятием поведения. В противоречии с марксистскими взглядами на человека как субъекта деятельности поведенческая психология рассматривает его в качестве пассивного реагента на внешние раздражения и деятельность его отрывает от психики. Вопрос о сознании, которым пренебрегает поведенчество, требует своего решения именно в связи с тем, что психология приходит к признанию творческой, преобразующей мир общественной деятельности человека в марксовом ее понимании. Включение в предмет психологического

73

товке и неминуемое их столкновение при рассмотрении в плоскости поведенчества выдвигает на первый план исследование связи сознания и деятельности, что и становится ближайшей целью марксистской психологической теории.

Воплотить в психологической теории основополагающие положения марксистской философии о природе психики психологи могли лишь с помощью диалектического метода. Для диалектического подхода особую важность имело соотнесение характеристик психики в разных системах ее отношений с разными явлениями материального мира. Между тем в первые годы советской психологии ей это оказалось недоступно. Психология еще не связывала характеристики психического между собой и произвольно переносила их из одной системы отношений в другую или обособляла одни свойства и качества психики от других. Например, в результате смешения гносеологической и онтологической характеристик произошел перенос понятия отражения в систему взаимоотношения психического и физиологического, а в результате отрыва онтологической характеристики от гносеологической понятие отражения было перенесено на отражение в сознании деятельности человеческого организма.

Предлагаемые теоретические концепции, вызвавшие горячие споры, в той или иной мере опирались на учение о рефлекторной деятельности мозга – будь то рефлексология, реактология или другие построения. Рефлекторная деятельность понималась ими только как физиологическая. Психика сочеталась с ней разными способами: или в качестве субъективных явлений, сопутствующих ей, или в качестве ее равноправной части, образующей вместе с рефлексами целостный, единый психофизиологический процесс. Некоторые теории целиком вытесняли психику учением о рефлекторной деятельности мозга, искореняя из этого учения все, что могло иметь отношение к психике. Такая трактовка рефлекторной деятельности расходилась и с сеченовской теорией рефлексов головного мозга, созданной как теория происхождения психического, и с методологическими принципами павловского учения, но психологи не видели этого. Они связывали и сеченовское и павловское учение с механистическими воззрениями. Между тем анализ поведенческих программ, которые предлагались в 20-х гг. для создания новой психологической теории, показывает, что никак нельзя считать, что в это время происходит внесение в марксистскую психологию сеченовской и павловской рефлекторной концепции психики.

Борьба с механицизмом в философии, преодоление механицизма в психологии и связанное с этим крушение рефлексологии имели в отношениях психологии с сеченовским учением и с павловской физиологией далеко идущие следствия. Справедливо критикуя механицизм бехтеревской рефлексологии и реф-

74

лексологическую вульгаризацию учения о высшей нервной деятельности, выясняя несостоятельность их теоретических позиций, противоречие их с марксизмом, психологи в то время не сумели провести границу между рефлексологическими построениями и сеченовской рефлекторной теорией, а также физиологическим учением И.П. Павлова о высшей нервной деятельности[188]. Ошибочные взгляды рефлексологии, ее методологические ошибки переносились и на сеченовское и на павловское учение. Несостоятельность рефлексологии была воспринята как свидетельство слабости рефлекторной теории психики, а следовательно, учений И.М. Сеченова и И.П. Павлова.

Вместе с борьбой против реактологии и рефлексологии была объявлена борьба «против попыток истолкования при помощи методов условных рефлексов школы Павлова всего сложного и своеобразного поведения человека»...[189] В этом тезисе речь шла о методе условных рефлексов. И в той мере, в какой учение И.П. Павлова тогда трактовалось как применение методики условных рефлексов к изучению поведения человека, этот тезис, направленный против вульгаризации павловского учения, был справедлив, так как попытка такого истолкования была следствием механистического подхода к учению о высшей нервной деятельности. На деле же началось отрицание ценности для психологии павловского учения в целом.

Для характеристики позиций некоторых психологов приведем выдержку из одного доклада о построении советской психологии, сделанного в 1929 г. в Ленинградском институте марксизма. В равной степени враждебными марксизму докладчик Б.А. Фингерт считал интроспективную психологию и павловское учение. «В стороне от... путей советской психологической науки, – заявлял он, – стоят два направления, полярные по отношению друг к другу, но одинаково враждебные по отношению к марксистской психологии. Одно из них, связанное с именем Челпанова, представляет собой своеобразную попытку мимикрии под марксизм глубоко враждебного марксизму течения буржуазной психологии – эмпирической психологии... Челпанов не борется с психологией, но, поскольку он ведет борьбу с марксизмом (а его путь – путь борьбы с марксизмом), по-

75

стольку он выступает против научной (марксистской) психологии. Второе враждебное марксистской психологии течение... исходит из диаметрально противоположных Челпанову предпосылок. Это течение в своей основе – материалистическое; оно не ставит себе прямой задачей борьбу с марксизмом, больше того, в лице некоторых своих представителей оно даже пытается протянуть руку марксизму, но поскольку оно выступает против психологии, как автономной науки, постольку оно... становится в ряды противников марксизма. Мы имеем в виду физиологическую школу Павлова и рефлексологическую школу Бехтерева»[190].

При этом главную задачу Фингерт видел в борьбе против павловской физиологии и рефлексологии. «Если челпановская попытка выступления против психологии, построенной на базе диалектического материализма, может считаться отошедшей в область истории... то направления физиологическое и рефлексологическое... представляют собой актуальнейшую идеологическую силу»[191].

Б.А. Фингерт, как мы видим, объединял и рефлексологию, и павловское учение, и вульгаризаторские физиологические течения. Правда, в другом месте того же доклада учение И.П. Павлова выделяется особо. Вот что здесь говорится: «Учение об условных рефлексах представляет собой одно из величайших достижении научной мысли, будучи рассматриваемо в тех границах, на которые оно только и может претендовать. Вскрывая механизмы, лежавшие в основе высшей нервной деятельности животного, учение об условных рефлексах тем самым вскрывает происхождение индивидуального, приобретенного опыта и его соотношения с опытом родовым, наследственным, являясь, таким образом, как бы продолжением дарвиновского учения. Далее – учение об условных рефлексах, установив роль высших отделов центральной нервной системы,...указывает научной психологии пути к разрешению вопроса об объективном субстрате психического – вопроса о той ступени развития организованной материи, на которой возникает психическое. И, наконец, учение об условных рефлексах дает неоценимые методологические приемы в руки научной, марксистской, материалистической психологии человека»[192]. Однако докладчик не стремился отделить павловское учение от рефлексологических теорий и установить его взаимодействие с психологией, а хотел показать границу между ним и психологией. Вульгаризация павловского учения и попытки заменить психологию физиологией действительно представляли большую опасность, но глубоко ошибочно было утвердившееся мнение, что учение о реф-

76

лексах не имеет значения для психологической теории, поскольку относится к простейшим физиологическим актам организма.

Такое заблуждение в отношении к павловской физиологии проистекало из-за поверхностного знакомства с павловским физиологическим учением и с психологическим учением И.М. Сеченова, из-за отсутствия философского анализа их методологических принципов. В результате советские психологи отстранялись от учения о высшей нервной деятельности в то время, когда открытие закономерностей деятельности головного мозга готовило прочную основу для новой психологии. Мы хотим подчеркнуть факт этого расхождения, чтобы объяснить, почему в 30-х гг. и первой половине 40-х гг. психологические исследования развиваются вне связи с рефлекторной концепцией психики.

Указанное заблуждение укреплялось существовавшим тогда неверным взглядом на историю русской психологии. В ней не только не видели ее отличительной черты, действующего во второй половине прошлого века передового материалистического, теоретического и экспериментального направления, но считали ее в досоветском периоде наиболее отсталой в мировой психологии. «В развитии психологии в дореволюционной России и первые годы после революции был ряд специфических черт. В некоторое отличие от Западной Европы и Соединенных Штатов психология в России была исключительно спекулятивной и умозрительной отраслью философии», – писал А. Таланкин. «Отдельные указания Ленина на материалистические моменты в психологии отнюдь не относились к российской психологии»[193], заключал он, находясь в неведении ее действительной истории.

Только учитывая действительную историю отечественной психологии в дореволюционное время, эволюцию воззрений В.М. Бехтерева, ход развития учения И.П. Павлова и борьбу с ним идеалистического лагеря в психологии, а также борьбу советской психологии с интроспективной психологией и направление теоретических исканий советских психологов в первые десятилетия советской власти, их методологические установки, их взгляды на историю русской психологии, можно понять, почему тогда не была поддержана сеченовская программа развития материалистической психологии, хотя она, предлагая рассматривать психику как рефлекторную деятельность мозга, больше всего приблизилась к марксизму своими материалистическими принципами подхода к психической деятельности.

Прошло не мало времени, пока в результате философского марксистского анализа и рефлекторная теория Сеченова и павловское физиологическое учение были отмежеваны от рефлексологии Бехтерева, получили должную оценку. Рефлексология в свою очередь подверглась историко-теоретическому исследо-

77

ванию, которое позволило выяснить философские ошибки такого большого ученого – психолога, невролога и психиатра, каким был В.М. Бехтерев, понять их влияние на его научное творчество на разных этапах его деятельности, никак не ограничивавшейся учением, созданным им в последний период его жизни и названным рефлексологией.

В результате философских и психологических дискуссий 20-х гг. был совершен поворот в развитии советской психологии. Но следствия механистической методологии в решении ряда проблем психологической теории продолжали влиять на ее развитие. В психологической теории оставались и действовали понятия, заключавшие механистические воззрения и ждавшие своего дальнейшего преобразования, оставались проблемы, решенные с позиций механицизма, и методы, связанные со старыми концепциями психического.

По мере разработки диалектико-материалистических принципов психологической теории, по мере решения ею философских вопросов в марксистской психологической науке создавались условия для того, чтобы вновь подступить к проблемам, где ранее потерпел неудачу механистический подход, чтобы вновь решить их, но на новом теоретическом уровне. Это относится к отстраненной в 30-х гг. проблеме взаимоотношения психических и физиологических процессов, а вместе с ней и к проблеме взаимоотношения психологии и физиологии. В таком положении оказались и проблемы, первоначально связанные с фрейдизмом. Вместе с отрицанием самого фрейдовского учения были отброшены и те проблемы, которыми занимался фрейдизм – проблемы бессознательного, потребностей, мотивации. Вопросы взаимоотношения сознательного и бессознательного начали экспериментально исследоваться лишь Д.Н. Узнадзе. В 50-60-е гг. вместе с исследованием психологии личности поднимаются проблемы потребностей и мотивации.

Философские и психологические дискуссии, острая критика реактологии и рефлексологии, борьба против механистических тенденций в психологии, связанных с механистическими взглядами в философии, неудачи, вызванные слепым подражанием зарубежной психологии, со всей очевидностью показали, что на новой философской основе должна быть построена психологическая система, которая предполагает новое решение в психологии главных теоретических вопросов, непосредственно связанных с философией, – философских проблем психологии. Крушение всех попыток приспособить к марксизму прежние построения психологии заставляло взяться за очень сложную задачу – создать новую систему материалистической психологии, опирающуюся на прочный философский фундамент диалектического материализма. Эта задача до наших дней определяет главное направление теоретической мысли в советской психологии.

 

78

 

Глава II
Проблема общественной детерминации психики и социальная психология

 

Борьба против идеализма в психологии и вопросы социальной психологии

Советские психологи примяли марксизм не только как философскую основу для своих исследований, но и как революционное учение о закономерностях общественного развития, истинность которого была доказана революционной практикой низвержения русского самодержавия и построением нового общественного строя. Сама действительность утверждала мысль, что нельзя понять психологию человека без учета классовой психологии. Вопросы социальной психологии были поставлены перед наукой молодой советской страны революционной действительностью. Революционный переворот, передавший государственную власть в руки Советов, обнажил всю силу классовой борьбы в современном обществе. Теоретические положения марксизма подтверждались практикой революционной борьбы, становились руководством к действию. Идеологическая борьба порождала стремление к установлению непосредственной связи конкретных наук с теорией исторического материализма.

Необходимость перевоспитания людей с буржуазной и мелкобуржуазной психологией, выросших в условиях старого общества и поставленных революцией в новые жизненные условия, требовала решения проблем социальной психологии, выяснения психологических устоев людей различных социальных групп и слоев. Положение о роли социальной среды, о конкретно-исторической классовой обусловленности психики человека выдвигается с первых лет советской психологии. Первым поставил этот вопрос в 1921 г. П.П. Блонский. «Традиционная общая психология, – писал он, – была наукой о человеке, как индивидууме. Но поведение индивидуума нельзя рассматривать вне его социальной жизни»[194]. «Лишь на основе социаль-

79

ных движущих факторов нам становится понятной и та индивидуальная психология, которой занимается эмпирическая психология»[195], – заявлял К.Н. Корнилов.

В начальный период развития советской психологии проблема общественно-исторической детерминации психики сливалась с проблемами социальной психологии. В выступлениях П.П. Блонского, К.Н. Корнилова и других психологов шла речь и о необходимости изучения социальной детерминации психики человека, и о необходимости изучения явлений общественной психологии. И то и другое подразумевалось, когда говорили о социальной психологии. Развивая мысль о том, что поведение индивидуума нельзя рассматривать вне его социальной жизни, Блонский делал вывод: «Поэтому научная психология есть та психология, которая раньше называлась социальной психологией и в качестве таковой влачила самое жалкое существование. Мы же должны поступать наоборот: исходить именно из социальной психологии и от нее идти к психологии того или другого индивидуума»[196]. Так же думал и Корнилов: «Мы должны идти не от индивидуальной психологии к социальной, а обратным путем...»[197].

П.П. Блонский в своем «Очерке научной психологии» – первой работе, посвященной задаче создания марксистской психологии, писал: «Человеческое «я» есть «я» социальное, обозначающее человека, который живет в обществе других. Человеческий индивидуум есть социальный продукт; он не абстрактная общественная единица и не столь же абстрактная внеобщественная индивидуальность, но именно вполне конкретный продукт действующей на него активной и изменчивой человеческой среды...»[198]. Он подчеркивал: «В классовом обществе понятие «человека вообще» есть пустое отвлеченное понятие: общественное поведение человека определяется поведением его класса, и каждый человек непременно есть человек того или другого класса. В этом отношении мы должны быть глубоко историчными и всегда приводить поведение человека в связь с классовой ситуацией в данный момент. Это должно быть основным методологическим приемом для всякого психолога»[199].

Вопросов социальной психологии касались почти все участники дискуссии 20-х гг. о природе психического. Поднятые в обстановке революционной ломки буржуазного общественного строя, в обстановке построения новой идеологии, эти вопросы привлекали внимание не только психологов, но и философов,

80

юристов, историков, журналистов. Поэтому и обсуждение шло не только в рамках дискуссии, происходящей в психологической науке и отражающей борьбу в ней, но и за ее пределами.

В первые послереволюционные годы стержневой в советской психологии была борьба против идеалистической теории, которую защищал и отстаивал Г.И. Челпанов. Тезис о социальной обусловленности психологии человека был противопоставлен идеалистической психологии вместе с материалистическим взглядом на природу психического. И тут Г.И. Челпанов использовал создавшуюся обстановку и особый интерес к социальным проблемам, чтобы отвести удар от идеалистической психологии. Он представил дело так: марксизм должен заниматься социальной психологией, для этого надо воссоединить марксистские положения об идеологии с уже имеющимися социально-психологическими теориями, а собственно психология как эмпирическая наука должна быть независимой от марксизма наукой[200]. «Символом реформы психологии при идеологии марксизма должна быть... только лишь организация институтов социальной психологии»[201].

Не в силах удержаться от злобного выпада против павловского учения и в то же время лучше многих других понимая значение этого учения для материалистической психологии, а потому желая принизить его, Челпанов писал: «Символом реформы психологии при новой идеологии должно являться не устройство собачников для изучения условных рефлексов, как это делается в современных психологических учреждениях, а организация работ по изучению социальной психологии»[202]. Защита идеализма под флагом разделения психологии на экспериментальную, якобы нейтральную, а по существу идеалистическую науку, и на социальную, подчиненную марксистской методологии, была разоблачена как один из стратегических ходов идеалистического лагеря. Челпанову не удалась его попытка, он потерпел неудачу. Психологи единодушно отвергли противопоставление методологических позиций экспериментальной и социальной психологии.

Несмотря на единодушный отпор Челпанову, его идеи оказали свое влияние, которое выразилось своеобразно. Противодействие идее разделения методологических принципов и ограничения сферы действия марксизма, прежде всего состояло в такой постановке вопроса о предмете социальной психологии, которая включала в этот предмет всю общую психологию. Основываясь на марксистском положении о том, что психика че-

81

ловека социально детерминирована, психологи ставили вопрос: быть ли наряду с общей психологией психологии социальной, или следует всю общую психологию назвать социальной и подразделить ее на психологию индивида и психологию коллектива, поскольку формы и законы коллективного поведения не аналогичны формам и законам индивидуального поведения. Предлагалось, следовательно, признать предметом психологической науки в целом социальную психологию. «Существует единая социальная психология, распадающаяся по предмету своего изучения на социальную психологию индивида и на социальную психологию коллектива»[203].

Реактология предлагала сохранить методологическое единство по-другому: для этого достаточно держаться и в отношении социальной психологии, предметом которой она считала поведение человека в коллективе, реактологического метода – изучать скорость, силу и динамичность реакций. Сторонники реактологии предполагали, что на основании этих трех показателей можно сделать вывод об особенностях психологии разных социальных групп, коллективов и классов. Между тем ограниченность предлагаемого метода особенно наглядно выступала именно по отношению к социальной психологии. В конкретных исследованиях, которые были проведены реактологами, изучались раздражители, объединяющие индивидуумов в коллектив, и коллективные реакции. Наличие единого, общего для всех раздражителя и единой, общей для всех реакции рассматривалось как критерий объединения членов коллектива. При такой узости подхода действительно существенные задачи, которые ставили себе исследователи, – изучение внешней и внутренней структуры коллектива, его состава и взаимодействия членов – оказались неразрешимыми. Не удавалось раскрыть, в чем конкретно заключается то важное положение, которое принималось и всемерно подчеркивалось, – поведение коллектива не простая сумма поведения отдельных личностей, а поведение качественно новое и целостное[204].

И в первом, и во втором направлении противостояние Челпанову заключало отказ от признания особенностей социальной психологии, требующих не только определения ее предмета в системе марксистской психологической науки, так же как и путей ее развития, но и создания соответствующих предмету методов исследования.

По-своему решал вопрос о социальной психологии П.П. Блонский. Он своеобразно понимал социальность, подразумевая под ней всякую деятельность индивида, связанную с деятельностью других людей. Жизнь животных, считал он, так же социальна, как и жизнь человека. «Как и животные, человек – социальное

82

существо, и поведение его отличается подражательностью и социальным взаимоприспосо­блением»[205]. Поэтому жизнь социальна в своих основах. Для Блонского нет противоречия между утверждением психологии биологической наукой и включением в ее программу социальных проблем. «Научная психология как биологическая дисциплина, – пишет он, – существует только как социальная наука. Этим самым уничтожается нелепость современного деления психологии на индивидуальную и социальную... Поведение человека, в его основах, не может быть иным, как социальным»[206]. Для социальности человека характерно то, что он активное существо и его поведение не пассивный результат влияния среды. Социальная активность отличает человека, так же как и другая особенность его поведения: использование человеком орудий. «Человек есть «homo technicus» и «homo socialis». Отсюда ясно, – заключает Блонский, – в чем видеть ключ к разгадке поведения человека. Этот ключ – техническая деятельность человеческого общества. Общественное производство является тем базисом, на котором основывается поведение человечества. Тем самым мы становимся на марксистскую точку зрения как на единственно научную»[207]. Своеобразие человека заключается в том, что он «животное, пользующееся орудиями», и в том, что «человек стал говорящим животным». Членораздельная речь и жестикуляция «до крайности способствовали возможности взаимоприспособления среди людей»[208].

Решение вопросов социальной психологии и общественной детерминации поведения человека определялось в столкновении разных направлений двумя взаимодействующими: во-первых, методологическими принципами, тесно связанными, вернее вытекающими из конкретизации в психологической теории философских установок, и, во-вторых, решением общих вопросов психологической теории, принятыми взглядами на предмет и задачи психологии. Определение позиции и постановка задач марксистской психологической теории в отношении к социальной обусловленности психики осуществлялось в пределах поведенческих концепций. Поэтому принципиально важная диалектико-материалистическая характеристика психики как отражения внешнего мира не входила в предлагаемые теоретические построения. И в этом позиции были едины. Но поскольку взгляды на предмет и задачи психологии были, как мы видели, разными, постольку предложенные социально-психологические воззрения были также разнообразны. Смена этих воззрений и расстановка сил отражали общее положение, идеологическую борьбу, происходившую в советской психологической науке. Более

83

подробно взгляды на социальную психологию были выражены в коллективной рефлексологии, предложенной В.М. Бехтеревым, и в концепции М.А. Рейснера. Проблема общественно-исторической детерминации психики в те годы включалась также в концепции онтогенетического развития.

 

Коллективная рефлексология

Созданная В.М. Бехтеревым рефлексология в своем стремлении заменить психологию готова была взять на себя решение всех проблем, вставших перед последней, в том числе и вопросов социальной психологии. Отрасль рефлексологии, призванную решать проблемы социальной психологии, Бехтерев назвал коллективной рефлексологией. Вопросами социальной психологии он занялся в годы создания своего обширного труда «Объективная психология» (1907-1912). Тогда он изложил свои взгляды в работе «Предмет и задачи общественной психологии как объективной науки» (1911). Впоследствии эти взгляды были им развиты в книге «Коллективная рефлексология», которая вышла в 1921 г.

Своим предметом коллективная рефлексология объявляла поведение коллективов в целом, а также поведение личности в коллективе, условия возникновения социальных объединений людей, особенности деятельности этих объединений и взаимоотношения их членов. Согласно общим теоретическим принципам рефлексологии, изучение поведения людей в разных общественных группах сводилось к изучению соотношения внешних влияний с двигательными и мимико-соматическими реакциями коллектива. В этом проявлении соотносительной деятельности, или совокупности высших рефлексов, и видел в конечном счете предмет коллективной рефлексологии В.М. Бехтерев. Коллективную рефлексологию как учение о закономерностях поведения людей в разных общественных группах он противопоставлял субъективной социальной психологии и социологии «Не допуская субъективного толкования в вопросах, касающихся исследования развития общественных или коллективных явлений, – разъяснял он, – и понимая все такого рода явления как коллективные или общественные рефлексы, мы признаем необходимым применить к их исследованию тот же строго объективный метод, который применен нами к изучению отдельной личности, вследствие чего и наименование настоящему труду мы даем «Коллективная рефлексология», вместо обычно употребляемого термина общественной или социальной, иначе коллективной психологии»[209].

Следуя методологическим принципам общей рефлексологии, коллективная рефлексология отказывается от психологических

84

понятий, считая их чуждыми объективной науке. Заметим, что Бехтерев, не выдерживая принятой установки, нередко сам прибегает к ним. Подстановка на место понятия психической деятельности понятия соотносительной деятельности имела принципиальное значение. «Для коллективной рефлексологии, – писал Бехтерев, – не должно существовать и субъективной терминологии наподобие общественного сознания, общественных чувств, общественного внимания, воли и проч., а она должна быть заменена объективной терминологией»[210]. И если общая рефлексология расходилась с марксизмом в понимании природы психического и его роли во взаимосвязях материального мира, то коллективная рефлексология коренным образом расходилась с марксизмом, отказываясь от понятия общественного сознания.

По замыслу Бехтерева коллективная рефлексология должна была соединить рефлексологию и социологию. Взаимоотношение рефлексологии и социологии он представлял так: рефлексология изучает деятельность объединенных общественных групп, или коллективов, изучает механизм их объединения. «Изучение способа возникновения коллективных групп и особенностей проявления коллективной деятельности по сравнению с индивидуальной дело коллективной рефлексологии, тогда как выяснение количества коллективов, их особенностей и взаимоотношения между этими коллективами... есть дело социолога»[211]. Социология изучает соотношение общественных групп с условиями их жизни – экономическими, политическими и другими условиями сотрудничества групп и классовой борьбой. Особая роль коллективной рефлексологии, думал Бехтерев, состоит в том, что она сближает изучение социального, «надорганического» мира с естественнонаучным изучением органического и неорганического мира.

Свое исследование Бехтерев строит на том, что «психология отдельных лиц непригодна для уяснения общественных движений и развития общественных событий, поскольку отдельная личность не может быть олицетворением всего общества или народа»[212], должна быть наука, изучающая «общественные проявления человеческой деятельности»[213]. Соответственно «предметом коллективной рефлексологии является изучение возникновения, развития и деятельности собраний и сборищ..., – писал он и продолжал, делая весьма существенное дополнение, – проявляющих свою соборную соотносительную деятельность как целое, благодаря взаимному общению друг с другом входящих в них индивидов». В этом случае «мы будем встречаться с проявлением общественных настроений, соборного умственного

85

творчества и коллективных действий многих лиц, связанных друг с другом теми или другими интересами...»[214]. Члены общественных групп обнаруживают в совместной деятельности такие стороны своей личности, которые обычно не проявляются в индивидуальной жизни. Задача и состоит в выяснении особенности действия индивида в коллективе, в выяснении механизма связи индивидов между собой при образовании коллектива. «Особенности этих проявлений, условия и законы их развития и должны служить предметом специального изучения коллективной рефлексологии»[215].

Специфика коллективных действий, на это Бехтерев обращает особое внимание, заключается в том, что коллектив действует и проявляет себя как целое; в его деятельности возникают новые качества и свойства его членов, и эти качества существуют только при взаимодействии и объединении людей. В этом положении была заложена важная и передовая идея о целостности социальных коллективов и о новом качественном уровне общественного действия.

Идея эта открывала новый подход к исследованию личности. Но уже первый ход коллективной рефлексологии в анализе социально-психологических явлений сводит на нет выделенные существенные особенности. Бехтерев снимает их утверждением, что «деятельность коллектива развивается теми же путями и по тем же законам, как и деятельность отдельной личности»[216]. Он уподобляет коллективную деятельность соотносительной деятельности индивида. И тут мы сталкиваемся с одним из многих противоречий учения Бехтерева. С одной стороны, происходит разделение рефлексологии на индивидуальную и коллективную как дисциплин, имеющих разные предметы изучения и, с другой – коллективная деятельность уподобляется индивидуальной, а действующие и тут и там закономерности отождествляются. Коллективная рефлексология, несмотря на отличие в предмете ее изучения, оказывается подчиненной тем же закономерностям, что и индивидуальная, понятие рефлекса, оставаясь прежним по своему содержанию, переносится на явления, специфика которых требует рассмотрения их в новых связях и аспектах.

Механистические воззрения Бехтерева вели к тому, что любое целое он считал лишь суммой отдельных частей, не наделенной никакими новыми качествами в силу их целостности и образования новой системы. Поэтому понятие «собирательной личности», равноценное понятию о коллективе, уподобляется в коллективной рефлексологии понятию отдельной личности. Бехтерев считает, что проявления «собирательной личности», открываемые при анализе общественной жизни, подчиняются такой

86

же закономерности, какая открывается при строго объективном рефлексологическом изучении проявлений отдельной личности. Притом самые формы этой закономерности оказываются общими как для отдельной личности, так и для «собирательной личности». «Объединенная соотносительная деятельность общества является как бы равнодействующей деятельности входящих в общество личностей»...[217]