Культурно-историческая теория развития психики человека

Задача применения диалектико-материалистического принципа развития в психологической теории в начале 30-х гг. решалась Л.С. Выготским в его культурно-исторической теории или, иначе говоря, учении о развитии высших психических функций. Набросок этого учения мы находим в «Этюдах по истории поведения», написанных Л.С. Выготским совместно с А.Р. Лурия. Затем он развернул свои идеи в труде «История развития высших психических функций», написанном в 1930-1931 гг. в качестве вступительной теоретической части к задуманной им большой работе. По мере дальнейшей разработки проблемы, включения в нее данных, полученных в экспериментальных исследованиях, проведенных Л.С. Выготским и его сотрудниками, в теорию вносится ряд изменений. Книга Л.С. Выготского «Мышление и речь», вышедшая в 1934 г., отразила эволюцию взглядов автора. Сдвиг в основных положениях культурно-исторической теории можно заметить, сопоставляя первую

131

и последнюю главы этой книги с написанными ранее остальными главами. Последний доклад, прочитанный Л.С. Выготским в апреле 1934 г. на конференции Всесоюзного института экспериментальной медицины за полтора месяца до смерти, был посвящен проблеме развития и распада высших психических функций. В нем излагались те теоретические позиции, с которых Л.С. Выготский предполагал вести дальнейшую работу по изучению функций мозга человека[307].

В те годы, когда Л.С. Выготский разрабатывал учение о высших психических функциях, он часто выступал с докладами, лекциями, в которых излагал, используя тот или иной конкретный материал, свои основные положения, чтобы подвергнуть их обсуждению. Теоретические вопросы обсуждались им в коллективе его сотрудников на так называемых внутренних конференциях. Шла подготовка к открытой дискуссии, которую предполагалось провести в 1933-1934 гг., но она не состоялась из-за болезни и смерти Л.С. Выготского.

Как уже говорилось, в основу психологической теории, созданной Л.С. Выготским, был положен исторический подход к психике человека. Он отверг механистические представления о развитии. «Развитие поведения от животных к человеку, – писал он, – привело к возникновению нового качества: в этом заключается наша главная идея. Развитие это не исчерпывается простым усложнением тех отношений между стимулами и реакциями, которые даны нам уже в психологии животных. Оно не идет также по пути количественного увеличения и разрастания этих связей. В центре его стоит диалектический скачок, приводящий к качественному изменению самого отношения между стимулом и реакцией. Поведение человека – так могли бы мы формулировать наш основной вывод – отличается таким же качественным своеобразием по сравнению с поведением животных, каким отличается весь тип приспособления и исторического развития человека по сравнению с приспособлением и развитием животных, ибо процесс психического развития человека есть часть общего процесса исторического развития человечества»[308].

Л.С. Выготский стремился найти диалектическое разрешение противоречия между общей линией биологической эволюции органического мира и особенной линией исторического развития, раскрыть социальную природу психики. Он хотел

132

«пробиться из биологического пленения психологии в область исторической человеческой психологии»[309]. Речь шла о построении психологической теории, т.е. о конкретизации принятых советской психологией марксистских положений об общественной природе сознания человека, о роли его общественно-трудовой деятельности и речевого общения, о социальных условиях его жизни, определяющих его психику.

Отправное теоретическое положение Л.С. Выготский формулирует так. Поведение современного культурного человека является не только продуктом биологической эволюции, не только результатом развития в детском возрасте, но и продуктом развития исторического. Процессы исторического развития поведения и его биологической эволюции не совпадают и один не является продолжением другого, каждый из этих процессов подчинен своим особым законам[310]. Диалектическим скачком, поворотным моментом в переходе от одного процесса к другому является создание искусственного знака.

Мысль о роли знака в психическом развитии человека направляет разработку Выготским учения о высших психических функциях. Ход его рассуждений таков: если принять вместе с Энгельсом, что специфически человеческую деятельность характеризует применение орудий, что ее качественным отличием является преобразующее воздействие на природу, то нельзя допустить, что труд, изменивший коренным образом способ приспособления человека к природе, не был связан с изменением типа его поведения. В психологии человека надо искать такое отличие, которое отделяет его от животных[311]. Человека отличает употребление орудий труда, но они не относятся к сфере психического, однако существуют общественно выработанные «орудия духовного производства» – язык, различные формы нумерации и счисления, алгебраическая символика, произведения искусства, письмо, схемы, диаграммы, карты и другие условные знаки[312]. Социальные по своей природе, созданные в ходе общественно-исторического развития искусственные образования, эти знаки, служившие сперва как средства связи, и представляют собой психологические орудия или инструменты, основное условие социальной детерминации поведения человека. «В процессе общественной жизни, – пишет Выготский, – человек создал и развил сложнейшие системы психологической связи, без которых трудовая деятельность и вся социальная жизнь были бы невозможны. Эти средства психологической связи по самой природе и функции своей суть знаки, т.е. искусственно созданные стимулы, назначение которых состоит в воздействии на поведе-

133

ние, в образовании новых условных связей в мозгу человека»[313]. Проводя аналогию между психологическими орудиями – знаками и орудиями труда, Выготский отмечал, что и те и другие выступают, или, по его выражению, вдвинуты в качестве среднего члена между деятельностью человека и внешним объектом. Они определяют отношение между ними, выполняют опосредствующую функцию. «Подобно тому как применение того или иного орудия диктует весь строй трудовой операции, подобно этому характер употребляемого знака является тем основным моментом, в зависимости от которого конструируется весь остальной процесс»[314].

Поведенческую формулу стимул – реакция Выготский принимает за исходную. Он считает ее «универсальным основанием», полагая, что она адекватна природе изучаемого объекта. «Основным законом поведения является закон стимула – реакции»[315], – утверждает он. Но формула эта в отношении к человеку недостаточна, потому что ограничена натуральным (природным) подходом к человеку. Для людей решающими в их поведении оказываются те видоизменения, которые происходят при введении нового ряда стимулов-средств, т.е. знаков. Они опосредствуют связь стимулов-объектов с реакцией. Введение знака – самая существенная черта, характеризующая отношение между стимулом и реакцией, возникающее только в поведении человека. В этом состоит новый психологический принцип, действующий у человека. Он заключается в новом и совершенно своеобразном отношении между стимулами и реакциями, невозможном в поведении животного. Это отношение вносится знаками, представляющими социальное образование. Системы знаков, как системы психологической связи, возникли в процессе общественной жизни и стали регулятивным принципом человеческого поведения, подчиняя поведение индивидов общественным требованиям. Таким путем преодолевается, по мнению Выготского, главная методологическая трудность психологической теории в объяснении высших психических функций, которая была обусловлена ограниченностью натуралистического подхода к человеку. Введение исторического подхода в корне меняет дело, и тогда, отмечал Выготский, формула стимул – реакция вновь обретает силу.

Основой аналогии между орудиями труда и знаками была для Выготского их опосредствующая функция. Но он выделял и особо подчеркивал различие между этими двумя подами орудий. Если техническое орудие направлено на то, чтобы вызвать те или иные изменения в самом объекте, то знак «есть средство воздействия на самого себя (или другого) – на психику, на по-

134

ведение, а не средство воздействия на объект»[316]. Орудие труда направлено «на изменение чего-либо во внешней ситуации, функция знака заключается раньше всего в том, чтобы изменить нечто в реакции или в поведении самого человека. Знак ничего не изменяет в самом объекте, он только дает иное направление, или перестраивает психическую операцию. Таким образом, орудие, направленное вовне, и знак, направленный внутрь, выполняют технически разные психологические функции»[317]. Выготский ищет те изменения в структуре психических функций, которые вносит употребление знака, и не касается трудовой деятельности человека, а также объектов этой деятельности. Он хочет сблизить три основных понятия: понятие высшей психической функции, понятие культурного развития поведения, связанного со введением знаков, и понятие овладения собственными процессами поведения[318]. Ключ к овладению поведением, т.е. к сознательному поведению, дает овладение стимулами-средствами. «...Овладение поведением представляет собой опосредствованный процесс, который всегда осуществляется через известные вспомогательные стимулы»[319]. Стимулы-средства, независимые от стимулов-объектов и искусственно с ними связанные, заключают в себе возможность автостимулирования или, иначе говоря, овладения человеком собственными реакциями – его поведение становится произвольным, он регулирует свое мышление, внимание, память. Так объясняется сознательная направленность поведения человека, его активность. Новая методологическая формула соответствует, согласно культурно-исторической теории, качественно новой форме поведения человека, только ему свойственной активности. «Линией, разделяющей обе эти формы, является отношение стимул – реакция. Для одной формы существенным признаком является полная – в принципе – определяемость поведения стимуляцией. Для другой столь же существенная черта есть автостиму­ляция,создание и употребление искусственных стимулов-средств и определение с их помощью собственного поведения»[320].

Несколько слов об отношении культурно-исторической теории к учению И.П. Павлова. Тут действует основной принцип этой теории – резкое разделение низших и высших психических функций. Низшие функции связаны с условнорефлекторной деятельностью, одинаковой у высших животных и людей. Основой высших психических функций является сигнификация, т.е. создание и употребление искусственных знаков. Новый принцип деятельности не противостоит принципу сигнализации, дейст-

134

вующему при образовании условных связей, но он отличен по существу. Система условных связей «есть копия или отражение природных связей»[321], в то время как при сигнификации новые связи создаются при помощи знаков. Принцип сигнификации «состоит в том, что человек извне создает связи в мозгу, управляет мозгом и через него – собственным телом»[322]. Поэтому новым в высших психических функциях является не только факт замещения одной связи двумя другими, но и направление процесса замыкания связи при помощи знака и структура всего процесса реакции. Условный рефлекс культурно-историческая теория принимает как элемент всякого поведения, но этим элементом не исчерпываются сложные формы поведения. Поведение человека определяется «не наличными стимулами, а новой или измененной, созданной самим человеком психологической ситуацией... Наличие наряду с данными стимулами созданных является в наших глазах отличительной чертой психологии человека»[323].

Следовательно, средства психологической связи человека становятся высшим направляющим и регулирующим принципом образования условных связей в мозгу, внутри одной и той же системы поведения возникают психологические связи нового типа. Социальная детерминация поведения осуществляется с помощью знаков, которые первоначально выполняют функцию внешней социальной связи, а потом становятся внутренним средством воздействия на себя[324].

Таким путем культурно-историческая теория находит специфически человеческие формы детерминизма поведения. Достигается это введением нового ряда стимулов, которые переключают детерминацию поведения со стимулов-объектов на автостимуляцию с помощью стимулов-средств. Знак как стимул-средство вводится искусственно и не имеет никакого отношения к стимул-объекту: «...знак ничего не изменяет в объекте психологической операции», субъект проявляет «активность по отношению к себе, а не к объекту»[325]. Происходит отрыв знака от объекта, который им обозначается. Знаки, которые первоначально выполняли функцию связи, общения, становятся детерминантами поведения, определяют и социализируют его. Извне внесенные стимулы-знаки становятся стимулами-средствами. С их помощью субъект начинает определять собственное поведение, он переходит к автостимуляции.

Выготский отказывается от прежней характеристики сознания в поведенческих понятиях и приходит к заключению, что психику и поведение человека можно объяснить введением

136

нового конструктивного принципа, заключающегося в том, что «человек сам определяет свое поведение при помощи искусственно созданных стимулов-средств»[326]. Это овладение своим поведением и есть осознание своих действий.

Стимулы-знаки, включаясь в психическую деятельность, опосредствуют психические процессы и меняют их структуру. «В высшей структуре функциональным определяющим целым или фокусом всего процесса является знак и способ его употребления» [327]. «В применении к структуре мы могли бы сказать, что именно дифференциация примитивной цельности и ясное выделение двух полюсов (стимула-знака и стимула-объекта) является характерной чертой высшей структуры, но эта дифференциация имеет свою другую сторону, которая заключается в том, что вся операция в целом приобретает новый характер и значение. Мы не могли бы лучше описать это новое значение всей операции, чем сказавши, что она представляет собой овладение собственным процессом поведения» [328].

Изучение процесса освоения и применения стимулов-знаков становится поэтому центром психологических исследований для культурно-исторической теории.

Здесь вступает в силу другая существенная для культурно-исторической теории идея. Согласно этой идее опосредствованная знаками структура психического процесса первоначально формируется в условиях, когда посредствующее звено имеет форму внешнего стимула. При овладении этим опосредствующим звеном оно переходит во внутренний план, происходит интериоризация. Всякая высшая психическая функция необходимо проходит через внешнюю стадию в своем развитии, потому что она является первоначально социальной функцией. Психические функции возникают в межлюдских отношениях в качестве интер­психических, а потом вращиваются, интериоризируются. «Всякая высшая психическая функция была внешней потому, что она была социальной раньше, чем стала внутренней, собственно психической функцией, она была прежде социальным отношением двух людей. Средство воздействия на себя первоначально является средством воздействия на других или средством воздействия других на личность»[329].

«Мы могли бы формулировать общий генетический закон культурного развития в следующем виде: всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дважды, в двух планах, сперва – социальном, потом – психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем

137

внутри ребенка, как категория интрапсихическая»[330]. «Все высшие психические функции суть интериоризованные отношения социального порядка»[331]. Развитие идет «к превращению общественных отношений в психические функции»[332]. Через стимул-знак человек овладевает собственным поведением и этот процесс является в то же время процессом осознания.

Отсюда следует и определение качественных особенностей человеческой психики: «Изменяя известное положение Маркса, мы могли бы сказать, что психологическая природа человека представляет совокупность общественных отношений, перенесенных внутрь и ставших функциями личности и формами ее структуры. Мы не хотим сказать, что именно таково значение положения Маркса, но мы видим в этом положении наиболее полное выражение всего того, к чему приводит нас история культурного развития»[333].

Две руководящие идеи – роли знака и интериоризации социальных отношений – направляют трактовку высших психических функций, их социального происхождения и опосредствованной структуры. Такая трактовка несет возможность, как то предполагалось культурно-исторической теорией, исследования своеобразия высших специфических форм поведения.