Дискуссии по рефлексологии и реактологии

В.М. Бехтерев, как уже говорилось, предлагал заменить психологию рефлексологией. Между тем рефлексология все более и более отходила от психологической проблематики. В конце концов Бехтерев пришел к «коллективной рефлексологии», которая, как он считал, должна была заняться изучением общественной жизни человека, применяя «биосоциальный метод». Расширение программы рефлексологии рождало новые трудности, упрощенное биологизаторство общественных явлений вызывало все большие сомнения в принятой методологии у той большой группы исследователей, которая шла за Бехтеревым. В большинстве своем это были врачи-невропатологи и психиатры. Среди рефлексологов начались разногласия. Сдерживаемые авторитетом В.М. Бехтерева, эти разногласия после его смерти в 1927 г. очень обострились. Это привело к тому, что в 1929 г. методологическая секция Общества рефлексологии, неврологии, гипнологии и биофизики организовала дискуссию, которая поставила своей целью разработать программу дальнейшего развития рефлексологии.

Рефлексологическая дискуссия происходила в Ленинграде

68

с 4 мая по 10 июня 1929 г. Она была продолжена на специальной конференции по методологическим основаниям рефлексологии, организованной Государственным рефлексологическим институтом по изучению мозга им. Бехтерева. Конференция состоялась 24-30 сентября 1929 г.[175] Доклады В.Н. Осиповой, А.Л. Шнирмана, И.Ф. Куразова и других рефлексологов были посвящены методологическим вопросам и главным среди них был: рефлексология или психология? С решением методологических проблем связывалось существование рефлексологии как самостоятельной научной дисциплины.

Мнения о том, как дальше развивать рефлексологию, разошлись. Далеко не все разделяли теперь взгляд на необходимость отказаться от исследования психики. Обсуждая методологические вопросы, выдвинутые практикой экспериментального исследования, которая высоко ценилась рефлексологией, многие рефлексологи пришли к заключению о необходимости единого, целостного изучения поведения, включающего и изучение психики, и совершили методологически важный шаг, выделив проблему психического как подлежащую изучению. В.Н. Осипова настаивала на том, что во имя сохранения рефлексологии надо ввести психическое в предмет ее изучения. Исключение психики из предмета рефлексологии ведет «к идеалистическому пониманию психики, – говорила она, – к упрощенному, механистическому пониманию поведения, к узаконению прав самой идеалистической психологии наравне с объективной наукой – рефлексологией. Тогда рефлексология не может называть себя наукой о поведении в целом. Двух же противоположных наук об одном предмете быть не может».

Но как ввести психическое в рефлексологию? Суждения были разные. В.Н. Осипова рассматривала психику как качественную сторону соотносительной деятельности, как ее часть. «Поэтому, признавая качественную сторону реальностью, рассматривая ее как момент высших форм соотносительной деятельности, исходя из примата объективно материального, физиологического над психическим, объясняя его из развития всей соотносительной деятельности, рефлексология долита включить в своей предмет изучение качественной стороны, что ни в какой мере не превращает рефлексологию в психологию»[176].

Б.Г. Ананьев, прослеживая логику развития рефлексологии, обусловленную ее борьбой с идеализмом, пришел к выводу, что «отрицать психику и сознание и сводить их к простейшим формам соотносительной деятельности – недопустимый методологический просчет... Психику и сознание не следует искать за пределами соотносительной деятельности, их нужно изу-

69

чать и вскрыть в пределах этой деятельности»[177]. К такому же выводу приходит и И.Ф. Куразов: «Развитие рефлексологии привело к необходимости расширить и углубить ее предмет изучения,...включить в нее социальные мотивы и факторы, с одной стороны, и всю многообразную систему явлений сознания, с другой...»[178].

Проблема сознания, заявляли участники дискуссии, требует применения новых методов – социологических. «Проблема сознания будет закрыта для рефлексологии до тех пор, пока социологический метод в «биологии личности» не явится методом основным и определяющим», – указывал Б.Г. Ананьев[179]. Столь же важна и постановка вопроса о введении принципа развития, «исторического принципа бытия» в изучение человеческих форм поведения, их социальной детерминации. На том этапе развития рефлексологии это было выражено как требование развития «социогенетической рефлексологии».

Однако некоторые докладчики, например Г.Н. Сорохтин, продолжали настаивать на том, что нет нужды изменять предмет рефлексологии, поскольку психические феномены «являются бездеятельным субъективным отражением нервно-физиологического процесса, они не входят в область изучения рефлексологии»[180]. Надо сказать, что, несмотря на разные мнения о том, включать или не включать изучение психических явлений в предмет рефлексологии, представление о психическом как интроспективном выражении соотносительной деятельности или субъективном отражении нервно-физиологического процесса сохраняется рефлексологами.

Признание необходимости изучения сознания большинством участников рефлексологической дискуссии означало, по сути дела, отрицание тех основных принципов рефлексологии, которые противопоставляли ее психологии. Такой результат немедленно был отмечен психологами: «рефлексологи... говорят уже о таких вещах, о которых раньше и слышать не хотели»[181]. Но оценка эта была сделана представителями все еще господствовавшей реактологии, считавшими ее единственно марксистской психологией. А потому ответ на поставленный рефлексологами вопрос о том, как подойти к исследованию сознания, не отказываясь от требований объективного метода, давался такой: «Психологи-марксисты давным-давно оценили методологически эмпирическую психологию и подвели под психологию научный материалистическо-диалектический базис, диалектически синте-

70

зировав старую идеалистическую психологию с вашей механически-материалистической рефлексологией»[182].

То методологически верное различие между предметом исследования и принятым методом, между предметом, подлежащим изучению, и концепцией, утвердившейся в науке, к которому пришли рефлексологи, поставившие на обсуждение вопрос об изучении психической деятельности объективными методами, оказалось недоступным представителям реактологии. И они предрекали, что работа над методологией приведет рефлексологов к тому синтезу, который получился у Корнилова. Вместе с тем противники рефлексологии справедливо усматривали и подчеркивали как результат дискуссии «начало конца рефлексологии». «Но что же, спросим мы, останется от рефлексологии?.. Непонятно только, зачем сохранять термин «рефлексология», раз он «опустошил» сам себя»[183] – не без основания замечали ее критики.

Обсуждение методологических вопросов продолжилось реактологической дискуссией, завершенной в июне 1931 г. В этой дискуссии происходит объединение психологов на новых позициях – борьбы с механицизмом и поведенчеством в условиях использования результатов нового этапа философской дискуссии, выяснения методологических ошибок как механистического течения в советской философии, так и деборинской группы. Овладение ленинским философским наследием, применение марксистско-ленинской методологии к психологической теории, к анализу зарубежных направлений, к разбору ошибок механистических построений – так формулировались задачи психологии при подведении итогов дискуссии по реактологической психологии. Было обращено внимание на то, что механицизм представляет главную опасность. В то же время была отмечена необходимость борьбы и с теми ошибками, которые восходили к неверным положениям философов, группировавшихся вокруг Деборина, и подверглись критике в философской дискуссии. Одной из таких ошибок явился отрыв психологической теории от практики. Отмечалась также недостаточная разработка научного наследства Ленина в области психологии и преувеличение роли Плеханова, некритическое восприятие его некоторых теоретических положений, отразившееся в истолковании методологических вопросов, в частности в попытках психологизировать исторический материализм и социологизировать психологию[184].

71

Положение о необходимости борьбы на два фронта стало исходным не только для выяснения методологических ошибок реактологии, но и для нового обсуждения рефлексологического направления. Критика двух ведущих направлений сомкнулась при выяснении общей для них механистической методологии. Важнейшим было положение о том, что ни одна из психологических концепций (К.Н. Корнилова, В.М. Бехтерева, З.М. Боровского, Л.С. Выготского и др.), утверждавших себя качестве марксистской психологии, не смогла воплотить в своих построениях марксистские взгляды.

Наиболее подробную оценку получила реактология. «Исторически реактология сослужила прогрессивную роль в борьбе с реакционно-идеалистической психологией Лопатина, Челпанова и т.п., с одной стороны, и с енчменианством и рефлексологией – с другой. Однако возникшая сама как продолжение метода реакций вундтовской школы физиологической психологии и выросшая на почве эмпирической психологии Челпанова, затем эклектически соединенная с рефлексологией и бихевиоризмом, она не исходила и не могла исходить в своей борьбе из марксистских позиций»[185]. Причина такого положения состояла в том, что «возникшая как эклектическое сочетание совершенно различных психологических школ, имеющих свои корни в буржуазной философии и социологии, реактологическая психология некритически и без переработки перенесла к нам чуждые стране строящегося социализма буржуазные учения, их методы и методики...»[186] Отсюда следовал вывод о необходимости построения принципиально новой психологической теории. Теоретический раздел итогов был мало разработан. Высказывалась мысль, что «нужно в качестве основных принципов выдвинуть: а) созидающую и формирующую роль труда по отношению ко всем психологическим процессам... б) тесную связь психологии с физиологией труда, с физиологией высшей нервной деятельности...»[187]

На этом закончились в 20-х гг. дискуссии о предмете, методе задачах психологии, которые, при всем многообразии предлагаемых концепций, проходили под знаком поведенчества.