Специфика обусловливания в психике человека

 

Многочисленные исследования, проведенные при разработке концепций высшей нервной деятельности и бихевиоризма, не оставляют сомнений в том, что процессы мотивационного обусловливания свойственны человеку[89]. Так, в о классическом исследовании Д.Б.Уотсона экспериментатор ударял в гонг, вызывая резкий, заставляющий вздрагивать звук, в тот момент, когда ничего не подозревающий 11-месячный мальчик пытался коснуться лабораторной крысы; шести таких сочетаний безусловного (резкий звук) и условного (вид крысы) раздражителей оказалось достаточно для того, чтобы у ребенка сформировалось отрицательное отношение к животному, при виде которого он пугался и начинал плакать (1998, с.475–480). Вследствие генерализации ребенок после опытов обнаружил реакции страха при виде других животных, мехового пальто и даже маски Деда Мороза.

Не менее убедительно, чем исследования, существование и значение механизма обусловливания у человека демонстрирует практика воспитания. Каждый раз, когда взрослый, потеряв веру в эффективность воспитательных разъяснений, шлепает ребенка по рукам за игру с недозволенными предметами или припасает лакомство для того, чтобы смягчить неприятное впечатление от предстоящей медицинской процедуры, его действия рассчитаны именно на эффекты обусловливания. Этот же эффект лежит в основе таких распространенных приемов воспитания, как похвала или порицание. Правда, в данном случае в качестве подкрепления используется не безусловный раздражитель, а эмоциональное воздействие более сложного происхождения, однако дальнейший процесс ¾ ожидаемое переключение эмоции и фиксация на оцениваемом содержании ¾ предполагает механизм обусловливания[90].

Значение этих механизмов можно показать и на примере серьезных социальных явлений. Развитие человечества насыщено примерами того, что общественные силы, столкнувшись с невозможностью подчинения людей способом убеждения, прибегают к грубо биологическому обусловливанию. Этому служат телесные наказания, карцеры, пытки и целые институты, такие как инквизиция. И хотя история сохраняет прежде всего имена людей, нашедших силы для сохранения своих идеалов и достоинства при самом грубом безусловнорефлекторном давлении, нельзя забывать, что такие институты не сохранялись, если бы были совершенно неэффективны.

Таким образом, феномены обусловливания обнаруживаются у человека сравнительно отчетливо и разнообразно. Однако при переходе от простой их констатации к уточнению особенностей действия этого механизма в условиях социально развитой психики, обеспечивающей осознанное отражение всего многообразия явлений и связей действительности в контексте целостного «образа мира», возникают затруднения и неясности. Поскольку эти особенности имеют прямое отношение к рассматриваемому далее вопросу о специфических для человека механизмах развития мотивации, их предстоит рассмотреть подробнее.

Как было показано при обсуждении развития биологической мотивации (см. п. 2.3), уже на уровне животных наблюдается зависимость процессов обусловливания от особенностей познавательного отражения связи между условным и безусловным раздражителями. Действительно, в классическом варианте замыкание условной связи обнаруживается как процесс, основанный на накоплении статистики сочетаемости раздражителей. Из-за отсутствия прошлого опыта, касающегося их связи, общей «непонятности» происходящего для индивида познавательные процессы изначально могут обеспечить лишь предварительное «замечание» условного раздражителя, его выделение в множестве одновременно действующих внутренних стимулов, которое осуществляется специально для этого предназначенными ориентировочными реакциями. Однако «статистический» характер лабораторного обусловливания определяется особенностями методик, использующих, как правило, искусственные сигнальные раздражители (свет лампочки, удары метронома и т. п.), связь которых с подкреплением не бывает наглядной, не отражается индивидом на основе прошлого опыта и требует выявления. Естественно, что это сказывается на скорости обусловливания.

В тех же случаях, когда новые мотивационные отношения вырабатываются не в искусственных лабораторных условиях, а в привычном естественном окружении, обусловливание происходит значительно быстрее и часто сразу, без повторных сочетаний. Но это значит, что в человеческой психике, отражающей окружающее на основе всего социально накопленного опыта и понимающей происходящее в буквальном смысле слова, протекание процессов обусловливания тем более должно происходить особо. Как в таком случае этот вывод согласовывается с фактом существования и экспериментального изучения процессов обусловливания у человека?

Секрет состоит в том, что для получения «чистой» феноменологии обусловливания у человека необходимо такое упрощение экспериментальных ситуаций, при котором исключается или существенно ограничивается проявление собственно человеческих качеств психики. Это достигается тем, что обусловливанию подвергаются элементарные телесные реакции, недоступные прямому произвольному контролю, такие как зрачковый, мигательный или подошвенный рефлексы, кожно-гальваническая реакция, отдергивание пальца при болевом раздражении[91], или вовсе субъектом не контролируемые висцеральные процессы[92]; в качестве испытуемых используются дети, не имеющие возможности осмыслить связи, по которым происходит обусловливание[93]; взрослые испытуемые ставятся в условия, ограничивающие или исключающие осознание этих связей[94].

Иногда исследователи подчеркивают необходимость такого рода ограничений для получения стандартной условнорефлекторной феноменологии: «Поскольку законы обусловливания не охватывают факторов произвольного контроля, выявление и формулировка принципов обусловливания зависит от создания таких экспериментальных ситуаций, при которых влияние этих факторов невозможно или исключено» (Hilgard, Marquis, 1940, с.270). В тех же случаях, когда ограничения не применяются и обусловливание происходит на уровне, контролируемом сознанием, получить однозначные данные обычно не удается:

«Как отмечают различные авторы, отличительной особенностью экспериментов по обусловливанию у человека является важная роль «установок», возникающих спонтанно или под влиянием инструкций; эти установки могут значительно облегчать или, напротив, затруднять, то есть тормозить, процесс выработки условных реакций. Очень часто они делают условные реакции у человека менее стабильными и гораздо более вариабельными, чем у животных» (Монпеллье, 1973, с.70)[95].

Итак, есть основания утверждать, что мнение, согласно которому «…условные рефлексы, обычно наблюдаемые у людей,...по своим свойствам не отличаются от условных рефлексов, встречающихся у животных» (Конорски, 1970, с.236), справедливо лишь для упрощенных случаев, не предполагающих использования собственно человеческих познавательных способностей, и что высшие формы отражения создают особые условия для протекания этих процессов у человека.

Качественная новизна этих условий существенно изменяет возможности и эффекты обусловливания. Мышление способно вскрыть причины безусловных воздействий и без накопления статистики сочетаний с условными раздражителями, причем как до, так и после самого воздействия. Поскольку таких причин ¾ прямых и косвенных, явных и скрытых, реальных и воображаемых ¾ может оказаться много, обусловливание в психике человека в типичном случае происходит не только сразу, но и многоступенчато по всей разветвленной системе причинных связей. Эмоциональное переживание, вызванное электроударом, переключается не столько на прибор, к которому человек прикоснулся, сколько на факт его включенности в сеть, на сотрудника, который должен был обесточить его, но этого не сделал, может быть, даже на обобщенный образ людей, халатно относящихся к своим обязанностям.

Повторить в деталях упоминавшийся эксперимент, в котором на основе подкрепления резким звуком формировалось отрицательное отношение к крысе, в случае, если испытуемым был бы не младенец, а взрослый человек, по всей видимости, не удалось бы. Понимание того, что крыса прямого отношения к удару гонга не имеет, препятствовало бы переключению и фиксации на такой «причине» эмоции. Правда, впечатлительному испытуемому в ходе опытов могло бы стать трудно заставить себя коснуться крысы, подобно тому как бывает трудно повторно взять в руки только что ударивший током прибор, даже если он обесточен и больше ничем не угрожает. Но это означало бы лишь то, что обусловливание произошло и на непосредственно-чувственном уровне отражения, придав эмоциональное значение совершению отрицательно подкрепляемого действия; на высшем уровне отражения у такого испытуемого скорее сложится устойчивое отрицательное отношение к психологическим опытам и участию в них, чем к животному.

Сложность последствий обусловливания на высших уровнях познавательного отражения определяется также тем обстоятельством, что причинные связи не являются единственными, по которым способны переключаться возникающие эмоции. О том, что такие связи может заменить, например, обычная корреляционная смежность, говорит положение Б.Спинозы, согласно которому мы можем любить или ненавидеть некоторую вещь вследствие только того, что видели ее в аффекте удовольствия или неудовольствия (1999, с.347). Феноменология ситуативного развития эмоций свидетельствует о том, что основой для эмоционального переключения могут служить весьма разнообразные связи, причем не только собственно «причинные», но и соответствующие инспирирующей, кондициональной, функциональной детерминации[96], то есть сигнальные, ассоциативные, корреляционные[97].

Специфику обусловливания у человека красиво иллюстрирует феномен так называемой семантической генерализации, для описания которого может быть использовано еще одно положение Б.Спинозы: «Вследствие одного того, что мы воображаем, что какая-либо вещь имеет что-либо сходное с таким объектом, который обыкновенно причиняет нашей душе удовольствие или неудовольствие, мы будем любить или ненавидеть эту вещь, хотя бы то, в чем она сходна с тем объектом, и не было производящей причиной этих аффектов» (1999, с.347).

Современные исследования, показавшие, что выработанное условное эмоциональное отношение к некоторому явлению как бы распространяется по семантическим связям, охватывая целую область родственных в том или ином отношении явлений, подтвердили данное положение, уточнив, что этот процесс может происходить и без вовлечения сознания[98]. Например, после выработки на базе электрораздражения условной реакции на слово «корова» у испытуемых, не всегда это осознававших, такая реакция стала вызываться также словами «овца», «трактор», «зерно» и т. п.[99] Показательно, что семантически близкие слова в такого рода исследованиях вызывают более выраженные реакции, чем слова, сходные по звуковому составу[100]. Поскольку субъективные семантические пространства в значительной степени индивидуализированы, к тому же обнаруживают изменчивость в зависимости от функциональных состояний[101], нетрудно представить, насколько разнообразными и непредсказуемыми могут быть последствия некоторого эмоциогенного события в жизни человека.

Отражение причинных и других семантических связей, которым в человеческой психике начинают подчиняться процессы обусловливания, формируется уже не вследствие индивидуального освоения физической среды, а в результате присвоения человеком языка, знаний, идеологии и других форм общественно-исторического опыта. Данное обстоятельство позволяет обозначить еще одну отличительную особенность протекания процессов обусловливания у человека: если у животных направление этих процессов и приобретение мотивационного значения новым содержанием детерминируется главным образом объективными отношениями непосредственно отражаемой ситуации, то у человека такой детерминантой становятся также и представления социального происхождения, от которых зависит, в чем именно (в себе, судьбе, случайности, общественном строе, боге и т. п.) он склонен усматривать причины приятных или неприятных событий и на что, следовательно, переключаются вызванные этими событиями эмоции. Распространение процессов обусловливания на сферу отражения, позволяющего воспринимать события в контексте целостного «образа мира», означает их поступление на службу силам, такое отражение формирующим.

Процессы обусловливания в человеческой психике осложняются также из-за разнообразия воздействий, служащих подкреплением. Как известно, уже у животных эту функцию выполняют не только безусловные, но и, в случае так называемого вторичного подкрепления, условные раздражители, мотивационное значение которых, полученное ранее от безусловных воздействий, передается условным сигналам второго порядка[102]. По всей видимости, человеческий интеллект создает возможность значительного увеличения порядка обусловленности предметов, способных, в свою очередь, служить подкреплением[103]. Если учесть большое изначальное разнообразие безусловно значимых воздействий[104], еще более увеличиваемое многоступенчатым обусловливанием, круг подкрепляющих явлений следует признать весьма широким[105].

* * *

Итак, проявление процессов обусловливания на непосредственно-чувственном и опосредствованном социальным опытом уровнях отражения обнаруживает ряд качественных отличий. Однако следует подчеркнуть, что эти отличия касаются содержательного и динамического аспектов обусловливания, то есть того, на что именно, а также как быстро и широко оно происходит, тогда как механизм переключения эмоций на новое содержание и фиксации на нем остается в обоих случаях в принципе тем же. Следует отметить, что именно механизм наиболее прямо характеризует мотивационную сторону феномена обусловливания, тогда как содержательный и динамический аспекты обнаруживают зависимость от процессов познания и являются более сложно детерминируемыми его характеристиками. Все это позволяет заключить, что мотивационное обусловливание как «единица» онтогенетического развития биологической мотивации обнаруживается у человека не только в этом качестве, но и как одна из основ развития собственно человеческих мотивационных отношений. Возможность такого обнаружения процессов обусловливания связана с тем, что в условиях высших форм отражения они лишаются относительной простоты, наблюдаемой при установлении отдельной условной связи у животных, и приобретают ряд новых отмеченных выше особенностей.

Однако обсуждавшиеся данные ничего не говорят о том, является ли обусловливание единственным механизмом этого развития, иначе говоря, сводится ли специфика формирования человеческой мотивации к вышеупомянутым отличиям, обнаруживаемым процессами обусловливания на уровне социально развитой психики. Для рассмотрения этого вопроса необходимо изменить материал и общее направление обсуждения: идти не снизу вверх от простых условных реакций ко все более сложным их проявлениям в человеческой психике, а от сложной конечной феноменологии, какую представляет собой реальная практика воспитания новых мотивационных отношений, к отдельным механизмам, которые могут быть в ней выделены.

 

ИНСТИНКТ И ФАЗЫ ПОВЕДЕНИЯ

 

Один тип взаимосочетания в поведении инстинктивных и онтогенетически развивающихся элементов получил отражение в предложенной У.Крейгом схеме принципиального строения поведения, согласно которой в нем выделяются две фазы: поисковая (подготовительная) и завершающая. Обе фазы различаются прежде всего соотношением в них унаследованных и приобретенных элементов поведения. К.Э.Фабри это различие описывает так:

«Поисковое поведение является пластичной фазой инстинктивного поведения. Она характеризуется ярко выраженной ориентировочно-исследовательской деятельностью животных и переплетением врожденных и приобретенных, основанных на индивидуальном опыте компонентов поведения. Именно к поисковому поведению относится все, что связано с пластичностью инстинктов, в частности с модификациями инстинктивного поведения.

Завершающее поведение, наоборот, представляет собой ригидную фазу. Выполняемые в ней движения отличаются строгой последовательностью, стереотипностью и предопределены соответствующими макро- и микроморфологическими структурами. Приобретенные компоненты играют здесь несущественную роль или даже отсутствуют» (1976, с.54).

Важно отметить, что подобное строение имеют также отдельные этапы поведения: «Внутри каждого такого этапа имеются свои подготовительные и завершающие фазы, которыми каждый этап и заканчивается. При этом подчас имеется несколько степеней соподчинения (по типу «матрешки»), так что в целом складывается весьма сложная структура деятельности» (с.53).

В закономерности: чем ближе поведение к своему завершению, тем оно более инстинктивно, — отражена, несомненно, одна из основных линий развития поведения в фило- и онтогенезе. Завершающие акты поведения, непосредственно удовлетворяющие потребность, неминуемы в буквальном смысле слова; способностью к ним должны быть вооружены организмы любого уровня развития, поэтому механизмы их осуществления сложились на самых ранних ступенях филогенетического развития, для которых свойственно инстинктивное удовлетворение потребностей.

Однако степень приспособленности животных к условиям существования зависит не столько от самих этих механизмов, сколько от возможности привести их при необходимости в действие: факт удовлетворения потребности значительно важнее того, как она удовлетворяется. В расширении возможностей удовлетворения потребностей, иначе говоря, в развитии способности обеспечивать ситуации, в которых могут быть выполнены завершающие акты их удовлетворения, и состояла важнейшая линия развития поведения, базирующаяся на филогенетически более поздних механизмах мотивационного научения. В результате процессов обусловливания изначальная схема инстинкта усложняется целой системой условных мотивационных отношений к сигнальным воздействиям, которые предупреждают индивида о приближении событий, значимых с точки зрения инстинкта, позволяют активно их преследовать или избегать.

Таким образом, генетическое развитие поведения шло в направлении, обратном фактическому, — от конца к началу, причем это характеризует развитие как поведения в целом, так и отдельных его этапов. Преимущества, создаваемые этим развитием, очевидны: чем более отдаляется начало деятельности от ее конца, тем больше возможностей имеет индивид активно вмешиваться в случайный ход событий и изменять его в свою пользу.