Пирог, кулич, колобок, хлеб.

Любая выпечка, генетически производная от продуктивного символизма Печи, обозначает телесность ребенка, постепенно психологически осваиваемую и становящуюся основой для формирования его Эго. Оборачивание орально-каннибалистских иллюзий младенческого периода придает символике Пирога фобийный оттенок: «Меня родили на свет для того, чтобы сожрать!».

Изначально, таким образом, Пирог появляется в сказочной символике как обозначение витальной тревожности и программы индивидуации – фобийно замотивированного «бегства» из Родного Дома, внезапно становящегося жилищем семейства Людоедов. Классический пример тому – сказка «Колобок». Данные переживания универсальны, не связаны с полом ребенка и призваны поставить устрашающее препятствие на путях регрессивного возвращения в мир блаженного счастья материнского симбиотизма (примерно ту же функцию выполняют серафимы с огненными мечами, поставленные охранять райский Сад после изгнания из него Адама и Евы).

В ходе дальнейшего психосексуального развития девочки возникает этапная задача – интериоризировать собственное материнство и закрепить его в телесной символике бессознательного. Делает она эту процедуру на основе своих оральных достижений, т.е. путем «проглатывания» материнской телесности и интериоризации вместе с материнским телом и самого материнства как такового. Выглядит все это как ритуальное поглощение Пирогов из Печи и Яблок с Яблони (Яблоко в данном символическом контексте обозначает не только плодоношение как таковое, но и символизирует материнскую грудь, пожирание которой символически реализует младенческие фантазии ребенка). В результате такой процедуры происходит акт желанной трансформации и Пирог перемещается в Корзинку девочки, т.е. ее гениталии символически концентрируются на задачу деторождения, на всю оставшуюся жизнь становятся полигоном борьбы с памятью о фрустрирующей матери и победы над нею через собственное материнство.

В финале психосексуального развития девочки, выписанном Перро в сюжете сказки «Ослиная Шкура», символизм Пирога используется для отыгрывания гетеросексуальной направленности объектных влечений ребенка. Пирог на должен закиснуть в твоей Корзинке, говорит ребенку сказка, его нужно разделить с Принцем, скормить ему половину этого Пирога. И тогда произойдет чудо: агрессивное лесное существо (Охотник) превратится в Обутого Кота, поскольку будет волшебным образом приобщен к таинству родительства.

В данной своей установке сказка довольно-таки цинична. Заложенный в ее содержании многовековой опыт приручения мужчины-зверя гласит, что любовное переживание, символически выраженное, как мы помним, образом Башмачков, есть свойство исключительно женского типа психики. Мужчина же – всегда агрессор и поглотитель, одержимый исключительно стремлением спонтанного удовлетворения собственных желаний. Он готов проглотить тебя без остатка, приняв в дар твою корзинку с Пирогами как нечто должное. И главное тут – не дать ему сожрать себя, а подсунуть ему для пожирания исключительно свой Пирог, т.е. свою женскую продуктивность, твою способность сделать его отцом. Ведь только через акт зачатия и появления на свет ребенка мужчина становится способен достичь удовлетворения прегражденной прежде полной идентификации с отцом и снять накал защитной бессознательной агрессивности по отношению к жене как с суррогатной матери. 

Не стоит также позволять мужчине полностью, без остатка поживать испеченный тобою Пирог, продолжает свои наставления сказка. Ребенок не должен становиться средством удовлетворения его личных комплексов. Ребенок суть основа брака, который (психологически, а не формально) возникает именно тогда, когда в семье появляется на свет ребенок, либо же – при принятии на себя одним из супругов этой детской роли. Символом такого брачного пожирания Пирога в сказках Перро становится Кольцо.

Невыясненным остается только один вопрос: почему в символике детской сказки Волк – плохой, а Принц – хороший, хотя их каннибалистские намерения и способ их удовлетворения абсолютно тождественны? При взгляде на обоих этих персонажей взглядом, вооруженным аналитической интерпретационной техникой, становится очевидно, что речь идет об одном и том же сказочном герое (т.е. об одном и том же блоке бессознательных желаний девочки), но воспринимаемом в рамках совершенно различных реактивных установок. Ведь Волка в Принца на сером волке, а затем уже – просто в Принца, превращает не смена его собственного поведенческого стиля, а дозревший у девочки до нужной кондиции «упрек к матери». В рамках отреагирования данного упрека Принц превращается в средство целого ряда компенсаций:

- он может помочь героине испечь правильный Пирог, т.е. «Пирог со свечой» (а вот мать такой Пирог испечь не смогла!»;

- он должен отведать Пирог девочки и удостоверить качество ее «пироговости», выставив ей, в отличие от матери, высший балл;

- он должен отвлечь ее от компенсаторных манипуляций с Веретеном и Колодцем и растопить ее Печку своей Волшебной Палочкой;

- он порождает стимул (фантазийную мотивацию) гетеросексуального развития девочки, т.е. обеспечивает введение ее в культуру Бала и Платья, что Волку явно не по силам. 

Косвенным образом такой подход к истолкованию символики Пирога и прочих мучных изделий подтверждается и народной фольклорной традицией (масленичные блины как символ плодородия), и религиозными ритуалами (вино и хлеб в символике причастия); и ритуалистикой обыденной жизни (подчеркнуто уважительное отношение к хлебу; именинные пироги и торты, которыми мы ежегодно затыкаем пасть каннибалистских желаний своих родных и близких); и детской игрой, этой чистой культурой, где проявляются посеянные сказкой символические семена (вспомним те славные «куличики», которые все мы испекали из песка, демонстрируя вновь обретенные навыки компенсаторного материнства).

 

ПЛАТЬЕ

в женской сказочной культуре выступает как символ, парный Балу, и обозначает в этой связке зарождение у девочки объектных либидных интенций, сфокусированных вне рамок «семейного романа». Платья дарятся героине сказки исключительно лесной Старухой, т.е. внутренним побуждением праматеринского опыта, возникающим в процессе идентификации с матерью как покинутым, лишенным энергетических загрузок, объектом. Главная, в чем-то даже благородная, задача Старухи – не дать своей подопечной выехать на Бал в Платье, подаренном девочке Королем, поскольку в последнем случае происходит инцестуозный выброс энергетики, «короткое замыкание» запаса нарциссического либидо на отцовский по генезису Я-Идеал и неизбежная фиксация в Замке неотреагированного Эдипа. Отработка символики Платья вне контекста приготовления к Балу означает, как правило, «примерку» объектной женственности как модели самоидентификации девочки и выступает залогом органичности ее будущих эротических объективаций.

 

ПРИНЦ.