Второе русское протогосударство и прародина славян

 

Этносоциум русь, в котором до гибели войска Святослава в 971–972 гг., видимо, преобладали потомки скандинавов по мужской линии, отличался выраженной «экстравертностью» на международной арене и лидерством в организации водных походов и торговых поездок и потому особо отмечен в иноземных источниках. Славяне же, представлявшие этносоциальную и экономическую подоснову русских протогосударств, не так заметны. Однако уже Ибн Хордадбех и «Анонимная записка», передающие информацию, полученную от русов, скупо свидетельствуют об этой роли славян, а летописи говорят об интенсивном участии славянских племен в походах на Византию.

Надо оговорить, кого арабские и византийские источники подразумевали под ас‑сакалиба и σκλάβοι/σκλαβήνοι. ПВЛ явно не причисляет кривичей к словенам, хотя и отмечает сходство их свадебных и погребальных обычаев, а Константин Багрянородный включает их в число славян наряду с древлянами и др. Эти «все кривичи», занимавшие верхнее течение трех величайших рек Европейской Скифии, по сумме летописных, лингвистических, археологических данных явно были изначально не «чистыми» славянами, а одной из групп (остаточных и вновь возникающих) балтославян, постепенно, как и «русь», подвергающихся полной языковой славизации. В древнейших строительных ярусах Ладоги вещами южного происхождения являются украшения из оловянистых сплавов, приносимые с юга и из областей «чистых» славян, носителей корчакско‑пражской культуры, и от балтославян (колочинская культура); наряду с ними в Ладоге, особенно в ярусе IV (810 – конец 840‑х гг.), выступают бронзовые украшения, свойственные кривичской культуре смоленских длинных курганов (Мачинская 1990). К слову, этих ви‑дов украшений нет или почти нет на Рюриковом городище, что говорит и о его дате (не ранее 860‑х гг.), и о его этнооблике. На территории кривичей находился перекресток и центр речных путей Руси, их городом (и городом руси) был древний Смоленск (Гнёздовское городище, селище и курганный некрополь).

К балтославянам следует относить и нереву/норову/мереву/нерому (nerivani «Баварского географа», последняя треть IX в.), соотносимую с культурой северных длинных курганов, хотя, возможно, какая‑то часть ее подверглась финнизации (Мачинский 1986; 1990). Недооценивать этот, по условной терминологии, «балтославянский массив» (а иногда и просто балтов – голядь) ошибочно и некорректно[90]. Однако основным этносом, с которым русь имела дело в Приильменье, были словене, по легенде, пришедшие из Подунавья и сохранившие в наиболее чистом виде общий этноним всего славянства. С ними в особо тесной связи находятся полочане, также «чистые» славяне по языку и по «дунайскому происхождению» (ПВЛ), живущие рядом с кривичами (а возможно, и среди них) на Полоте, притоке Западной Двины. По ПВЛ, «первые насельници» в Полоцке были кривичи – возможно, еще до прихода на Полоту славян с Дуная. При участии словен и полочан возникли два стольных города Древней Руси: Полоцк в земле полочан и Новгород рядом с землей словен ильменских. Надо отметить, что безусловное присутствие словен в Ильменском Поозерье пока археологически улавливается лишь после середины IX в.

Северная военно‑торговая русь после 860 г. (Аскольд и Дир?) создает (на базе более ранних поселений полян) новый опорный пункт на пути в Византию – Киев, который с последнего десятилетия IX в. становится опорным пунктом руси на юге Руси и, возможно, столицей особой ее части, возглавляемой верховным воеводой Олегом. Около 912–920‑х гг. Киев уже является главной столицей всего русского протогосударства. Все это совершается на земле полян, малого племени, занимающего незначительный, но стратегически узловой район, племени, не замеченного Константином Багрянородным, использовавшим источники 940‑х гг. (возможно, и более ранние, начала X в.). Видимо, к этому времени поляне были полностью инкорпорированы в состав полиэтничной по истокам, но образующей целостный организм руси, под главенством которой были объединены все славянские, балтославянские и финноязычные племена Европейской Скифии.

Маленькая территория полян особо выделялась своим стратегически узловым положением на речных и сухопутных путях южнее впадения в Днепр всех крупных рек, текущих с лесного севера и запада, по которым поступали сбываемые в Византию «скора, и воскъ, и медъ, и челядь». Здесь же была и удобная переправа, позволявшая на пути восток – запад не форсировать ни одной крупной реки, кроме Днепра. Этот район, ограниченный течением Ирпеня и Стугны, находился на самом юге лесной зоны и поэтому представлял (до возникновения города Киева) слабый интерес для кочевников степи и лесостепи, к тому же высокие горы с крутыми склонами на берегу Днепра создавали возможность для строительства хорошо защищенных городков. За этот‑то уникальный район в течение VIII–X вв. вели жестокую борьбу хазары, русь и… древляне, жившие на территории второй (и основной) «славянской прародины» IV–VI вв. (рис. 8, 10).

Далее излагаю кратко выводы своей большой статьи (Мачинский 2012). Эпические предания славян и руси свидетельствуют: после смерти легендарного Кия поляне «быша обидими древьлянами», затем на них наложили дань хазары, которую поляне выплачивали мечами (след первых контактов с русью), позднее Киев захватывают варяги Аскольд и Дир, которые «быша ратни съ древляны и с улици» (но не с хазарами, вероятно, сохранившими некий контроль над Киевом). Затем с древлянами воюет Олег: «Нача Олег воевати древляны, и примучив à, имаше на них дань по чернее куне». Про северян же сказано: «и взъложи на нь дань легьку», а на радимичей наложил дань мирным путем. После смерти Олега на древлян идет Игорь: «И деревляне затворишася от Игоря по Олгове смерти. Иде Игорь на деревляны и победи à, и возложи на ня дань болши Олгови» (ПВЛ). Согласно НПЛм, Игорь «воюя на древляны» и «дасть же дань деревьскую Свенелду». В походе Игоря на Царьград 944 г. древляне (в отличие от похода Олега 907 г.) не участвуют.

Затем происходит убийство Игоря древлянами из «Искоръстеня‑града» и их попытка завладеть Киевом, объединив свою княжескую династию (Мал сын Нискини, «наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю») и династию Рюриковичей – Ольгу со Святославом, которого древляне готовы устранить: «створим ему, яко же хощемъ». Затем идет война Ольги, Свенельда и Асмуда с древлянами, о которой мы знаем в основном из версии только русской стороны: война эта явно тяжелая. В результате древляне обложены тяжелой данью: «И възложиша на ня дань тяжьку: 2 части дани идета Киеву, а третья Вышегороду к Ользе» (ПВЛ). Из преданий древлян сохранился лишь мрачный вещий сон князя Мала в Летописце Переяславля Суздальского (ЛПС), хотя напрямую ничего не сказано о его смерти – так что, возможно, древлянская династия князей не прервалась в 946 г.

Завершается этот цикл явного противостояния Древлянского княжения и Руси решением Святослава в 970 г. «посадить» двоих законных сыновей в двух важнейших частях своего государства: «Ярополка в Киеве, а Олега в Деревехъ». Устремленный на юг, мечтающий о столице в устье Дуная, Святослав как бы совсем забыл о более древней столице руси – Невогарде‑Новгороде, если бы только послы новгородцев, используя угрозу «то налеземъ князя собе» (воспоминание о призвании Рюрика и о праве приглашать князя), не вытребовали в князья полузаконного сына Владимира. К слову, в ЛПС, сохранившем многие детали древнейшего летописания, Владимир обозначен как «кривитин» – форма, близкая к «кривитеины» Порфирогенета (Мачинский 2003а: 198–199).

Мы знаем жену Ярополка, гречанку, бывшую монахиню, но не знаем, кто была жена Олега. Яростное противостояние Олега Древлянского и Свенельда приводит к смерти сына Свенельда и самого Олега. Столица Олега уже не в Искоростене, а севернее и дальше от Киева – в Овруче. Поскольку ясно, что древляне полностью поддерживают Олега, возникает вопрос: уж не был ли он женат на древлянской княжне, например, из рода Мала?

То, что древлянская земля между средним Днепром и Горынью, между поречьем Припяти и истоками Тетерева, по данным письменных источников, археологии, топонимики и т. д., является основной территорией исходной славянской прародины – несомненно. Помнили об этом и сами славяне, знали об этом и их соседи. Уникальный источник, известный под условным названием «Баварский географ» (IX – начало X в.), «восточноевропейская» часть которого, особо интересующая нас, датируется «после начала 870‑х гг.» (Назаренко 1993; 2001: 69), дает об этом ценные сведения. Наиболее важное из них уводит нас из IX в. в более раннюю эпоху (ок. III–VI вв.): «Zerivani, quod tantum est regnum ut ex eo cuncte gentes sclavorum exorti sint et originem sicut affirmant ducant» («Зериваны, каковое королевство, столь значимо (значительно), что из него произошли все в целокупности (все без исключения) словенские народы и, как они утверждают, ведут [свое] начало (происхождение»)[91].

Это свидетельство уникально тем, что область «славянской прародины» определяется в нем соответственно представлениям об этом самих словен IX в. Это единственная фраза «Баварского географа», где напрямую упоминаются словене (gentes sclavorum), и только из нее следует, что и многие другие называемые в этой части этногруппы являются, по мнению автора, словенами. Этнос zerivani и соответствующее ему «королевство» (термин regnum употреблен в «Баварском географе» единожды, только применительно к zerivani) не отличаются значительностью территории, количеством населения и городков, в отличие от ряда других этносов и областей. Следовательно, выражение «tantum est regnum» надо понимать не в смысле «столь велико», а в смысле «столь значимо», а значимо оно тем, что из него произошли все славянские народы. Кроме того, и термин «королевство», видимо, был отнесен к сериванам с учетом того места, которое их территория в качестве «прародины» занимала в эпической традиции и памяти всех словен.

Исследование текста «Баварского географа» и сопоставление его с другими источниками убедило, что под zerivani в нем подразумеваются реальные *dervjane (*δερβιανοι из испорченного βερβιάνοι у Порфирогенета, δερβλενίνοι у него же, а также дерева, древены, деревляне, древляне русских летописей)[92], а не *čьrvjane, помещаемые в области червенских городов на Западном Буге, рядом с буковой культурно‑исторической и географической границей между Европейским полуостровом и Европейской Скифией, но в действительности никак и нигде не зафиксированные. Это пограничье никогда не могло быть центром формирования какого‑либо этноса или протогосударства. Еще менее вероятно помещение этих «червен», а следовательно, прародины словен, в восточной Германии (Сводка мнений: Назаренко 1993: 34–35).

Схватка между базирующейся в земле полян русью и древлянами скрыто продолжалась и в начале XI в. В конце X в. Владимир сажает опасного для него Святополка в Турове, на северной окраине древлянской земли, а позднее, в начале XI в., сажает в «деревех» Святослава, оставляя Святополка в Турове. Когда после смерти Владимира Святополк захватывает Киев, он опирается (по ЛПС) на древлян и пинчан («събра воя в Деревех и в Пинску»[93]) и вскоре приказывает настигнуть и убить бежавшего Святослава. С вокняжением Ярослава деревская земля, древняя прародина словен, окончательно входит в состав Киевской земли. Однако после смерти Ярослава его старший (к тому времени) сын Изяслав, сидевший до того в Турове, садится на оба «стола» сразу – и в Киеве, и в Новгороде, т. е. опять в скрытой борьбе за верховенство побеждает русско‑древлянский князь‑Рюрикович.

Русское государство с центром в Среднем Поднепровье рождается в результате встречи и противостояния мигрирующего с севера этносоциума и протогосударства русь и «королевства» (княжения) древлян, носителей традиций словенской прародины (рис. 10). Слияние этих двух компонентов выражено, в частности, в именовании наследника русского «стола», потомка выходцев из Скандинавии славянским именем Святослав, одновременно являющимся переводом на славянский скандинавского имени его деда Рюрика.

Лишь в последние десятилетия археологические раскопки выявляют довольно высокий уровень социально‑политического и культурного развития, достигнутого населением Древлянской земли в конце IX–X в. В. Л. Яниным высказано обоснованное предположение, что красивые каменные пряслица от розового до бордового цвета, сделанные из овручского шифера, добывавшегося на территории древлян, могли со времени их появления в середине X в. выполнять наряду с практической также и платежно‑покупательную функцию (Янин 1985: 365), т. е. были своеобразными «монетами», расходившимися по всей Руси наряду с репрезентативными монетами русских каганов. В пользу этого говорит и нахождение этих пряслиц в составе богатых монетно‑вещевых кладов. Возможно, не случайно на одном шиферном пряслице, найденном на древнерусском селище в 75 км западнее Новгорода, обнаружены процарапанные изображения двузубца Рюриковичей (вероятно, Святослава, Ярополка или Олега) и парусного корабля (Михайлова, Соболев 1997: 142–143). Двузубец свидетельстует о начале производства и распространения таких пряслиц не позже 970‑х гг. Такое же сочетание процарапанных изображений двузубца и корабля имеется на арабской серебряной монете из клада с младшей монетой 902/903 гг., т. е. на древнейшей монете с двузубцем (не позже начала X в.), найденной на территории Руси (Погорельщина, Полоцкая земля) (Мельникова 1998). На двух шиферных пряслицах – из Друцка и Старой Рязани – процарапана надпись «княжее». В археологическом комплексе у с. Васильково на Нерли (Куйаба, по: Мачинский 1985а) шиферные пряслица появляются во второй половине X в. В железоделательной мастерской второй половины XII – 1230‑х гг. обнаружены 6 шиферных пряслиц, обстоятельства нахождения которых убедительно свидетельствуют об использовании их «в качестве мелкого платежного средства» (Миненко 2004: 79–91). Весьма вероятно, что наряду с репрезентативными великокняжескими монетами, кратковременно выпускавшимися ок. 988–1018 гг., на Руси с 970‑х гг. (т. е. со времени заметного уменьшения притока арабских монет) существовала «древлянская» (а позднее – киевская) «валюта» для мелочной торговли, дожившая до татарского нашествия. Напомню, что в 970–977 гг. Овруч (Вручий) был столицей Древлянской земли и княжил в нем Олег Святославич.

 

Конструкция Русского государства, построенная на двуединстве Киева и Невогарда/Новгорода, и разрушение ее в конце русо‑варяжского периода

 

Русское протогосударство возникло на севере будущей Руси, первое – со столицей в Ладоге/Альдейгье, второе – со столицей в Невогарде/Новгороде. После смещения центра второго протогосударства на юг, в Киев, русь, словене ильменские и северные группы кривичей не забыли об этом приоритете севера. «Анонимная записка» убеждает, что хакан руси на рубеже IX–X вв. еще имел основную резиденцию в Приильменье. Это подтверждается и договорами Олега: спорным 907 г. и бесспорным 911 г., где не упомянут Игорь Рюрикович. Похоже, Олег, второе лицо после хакана, считал Киев своим владением. Много позднее, с переменой акцентов, Владимир, находясь в Киеве, отправляет «второе лицо», своего дядю Добрыню, управлять Новгородом от его имени.

Не исключено, что главный «стол» Игоря в начальный период его княжения находился на севере и даже, возможно, в Ладоге: одна викингская сага помнит о некоем конунге Ингваре в Альдейгье (Глазырина 1996: 158–171). Это объяснило бы поездку Олега (по новгородскому эпическому преданию) после похода на Царьград в Новгород и Ладогу, где он, вероятнее всего, и был похоронен. В пользу этого говорят раскопанный за Волховом, напротив ладожской крепости, курганный некрополь скандинавов («всей руси») последней трети IX – первой трети X в. и другие, позднее разрушенные погребения конца IX–X вв., существовавшие в окрестностях Ладоги (Мачинский 2002а; 2003а). Подобного некрополя в окрестностях Невогарда (Рюрикова городка), да и вообще у истоков Волхова, не обнаружено. Есть только сопки, но они удалены от Невогарда и продолжают погребальную традицию первого русского протогосударства (первичной руси, вероятно, полиэтничной). Создается впечатление, что дружинные некрополи Северной Руси в 870–920‑х гг. находились в окрестностях Ладоги, а не около Невогарда.

Южнорусское летописание приложило определенные усилия к тому, чтобы вытравить из текстов и памяти потомков многие факты, говорящие о настоящей роли севера в конструкции русского протогосударства и государства в 890–1060‑х гг. Однако некоторые следы сохранились. НПЛм и ПВЛ сохранили память о некой обиде словен (жителей Приильменья и Поволховья) на Олега и русь при возвращении из похода на Царьград. В договорах руси с греками, переведенных с греческого и включенных в ПВЛ не ранее начала XII в., ни разу не упомянут Новгород, хотя вставлен Переяславль, еще не существовавший в 907, 911, 944 гг., но возникший, по письменным данным и археологическим источникам, лишь в 990‑е гг. и получивший особое значение в конструкции Русского государства только после 1055 г. (Мачинский 1985б; 1988). Однако в ЛПС, сохранившем многие рудименты первичного летописания, в договоре 907 г. среди городов, получающих дань от греков, после Киева, Черни‑гова, Переяславля назван «Новъградъ», как бы возглавляющий список северных городов, так же как Киев южных: «…даяти у грады, пръвое на Кыевъ, тож на Чръниговъ и на Переяславъ, тако ж и на Новъградъ, и на Плътескъ, на Ростовъ…» Вместо форм «пѣрвое», «Черниговъ», «Полътескъ», которые читаются в этом договоре в более полных списках ПВЛ, только в ЛПС мы имеем «пръвое», «Чръниговъ», «Плътескъ», что является языковым и орфографическим архаизмом, датируемым не позднее рубежа XI–XII вв. и говорящим об использовании в кратком ЛПС более раннего варианта перевода этого места в договорах 907 г. и, возможно, 911 г.[94]

Мы ничего бы не знали из летописей ни о названии Невогард, ни о его месте в конструкции русского протогосударства, ни вообще о русском севере между 907 и 947 гг., если бы не трактат «Обуправлении империей», написанный в 948–952 гг. и приписываемый Константину Багрянородному. Его сообщение о Сфендославе (Σφενδοσθλάβος), сыне архонта Ингора, сидевшем (вероятно, до смерти Игоря в 945 г.) в Невогарде, который автором трактата явно отнесен к «Внешней Росии», отличной от «Росии» с центром в Киеве (Const. Porph. De adm. 9), проясняет многое. Подтверждается, что этим славянским именем, данным ему Ольгой (Татищев 1964: 119; Мачинский 2003а), он назывался не только в славяноязычной традиции, но и в среде росов. Что касается самого имени, столь значимого в славянском варианте, то оно является, как отметил еще А. А. Куник, калькой скандинавского имени *Hroðrekr/ Hrurikr «могучий (сильный) славою» (Куник 1862: 210–211)[95]. Если это так, то это имя, данное явно в честь деда, подтверждает летописную генеалогию и существование «легенды о призвании» уже в первой половине X в. и одновременно свидетельствует об интенсивном и неостановимом процессе славизации росов, уловленном умной и дальновидной Ольгой (Мачинский 2003а: 187–188).

Вышеизложенное позволяет по‑новому взглянуть на территориальную структуру «Русской земли» и на социальный состав ее верхушки по данным греко‑русского договора 944 г. В переводе этого договора с греческого на русский главными городами Руси названы (как и в договоре 907 г.) Киев, Чернигов и Переяславль, что не соответствует реальности X в. О Переяславле сказано выше, но и Чернигов в качестве второго по значимости княжеского центра Руси в X в. вызывает сомнения. Святослав, распределяя земли между сыновьями (по ПВЛ, в 970 г.), сажает Ярополка в Киеве, «Ольга в деревех» (как позднее выясняется, во Вручем), а Владимира – в Новгороде. В Чернигове, видимо, остается воевода Претич, спасший династию в 968 г. (Мачинский 1988). При распределении сыновей по городам (по ПВЛ, в 988 г.) Владимир сажает Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, Святополка в Турове, Ярослава в Ростове, а Чернигов опять не упомянут. Видимо, при княжеском редактировании перевода в начале XII в. в договорах решили отразить ту структуру Русской земли, которая сложилась лишь после 1055 г. при первых Ярославичах и сохранялась до середины XII в., когда главными стольными городами считались Киев, Чернигов, Переяславль. Эта наивная фальсификация проецировала сложившуюся структуру в X в., что создавало впечатление ее изначальной древности и незыблемости.

В договоре 944 г. первыми названы послы великого князя Игоря, его сына Святослава и княгини Ольги. Главный «стол» Игоря был, несомненно, в Киеве. Но Святослав, согласно Константину Багрянородному, в юные годы сидел в Невогарде, видимо, вплоть до смерти Игоря. Его воспитателем в эти годы был, по ПВЛ, «кормилец» Асмуд, во время войны с древлянами возглавлявший русское войско вместе с киевским Свенельдом. Такое необычное «двоеначалие» может быть объяснено лишь участием в войне и северян («новгородцев»), возглавляемых Асмудом, и южан («киевлян»), возглавляемых Свенельдом. А после победы и возложения на древлян дани «2 части дани идета Киеву, а третья Вышеграду к Ользе, бе бо Вышегородъ градъ Вользинъ», что также отражает ситуацию, сложившуюся еще до смерти Игоря.

Итак, Игорь в договоре представлял всю Русь, и в особенности интересы Киева, Святослав – интересы Невогарда и «Внешней Руси», а Ольга – своего княжеского замка Вышгорода. Против столь тесной связи Святослава с Невогардом может говорить лишь упоминание в ПВЛ под 945 г. о том, что в момент получения известия об убийстве Игоря древлянами и Ольга, и Святослав находились в Киеве. Но в данном случае мы имеем дело лишь с устными преданием, записанным и переосмысленным спустя век с лишним, а свидетельство Порфирогенета – это свидетельство хорошо информированного современника событий 940‑х гг. Но даже по ПВЛ создается впечатление, что Ольга чего‑то ждет и тянет время: троекратный обмен посольствами, потом первый, пробный поход Ольги с быстрым возвращением в Киев. При этом во всех этих эпизодах ни разу не упомянуто о каком‑либо участии Святослава. И лишь затем, под 946 г., появляется заглавие: «Начало княженья Святославля, сына Игорева», после чего следует рассказ о символическом зачине маленьким Святославом решающей битвы, о «двоеначалии» Свенельда и Асмуда над войском и о возвращении Ольги со Святославом в Киев. По‑видимому, Ольга ждала подхода северных дружин со Святославом и Асмудом во главе, и только после этого начался решающий поход руси на древлян. И только с этих событий начинается в 946 г. юридически полноправное княжение Святослава в Киеве.

Таким образом, с высокой вероятностью можно утверждать, что первыми городами, названными в греческом тексте договора 945 г., были Киев (Κίοβα), Новгород (Νεβογαρδάς) и Вышеград (Βουσεγραδέ). Если в ранней редакции перевода договора 907 г. по ЛПС удалить вставленные Чернигов и Переяславль, то тогда вслед за Киевом сразу идет «Новъград», а за ним Полоцк, что также соответствует логике развития и конструкции второго русского протогосударства («второго каганата») в начале X в.

В договоре 945 г. среди персон, посылающих личных послов, отчетливо выделяются первые шесть, следующие сразу за именованием великого князя Игоря и его посла. Для трех из них прямо указаны их родственные связи с Игорем, еще двое явно относятся к его роду, судя по их княжеским славянским именам (Передъслава, Володиславъ – имя, по смыслу почти идентичное имени Святославъ). Последняя в этой группе женщина (Сфанъдръ) названа женой некоего Улеба и, видимо, очень знатна, раз посылает своего посла, как и Ольга. Эта группа из 12 имен (посылающие и послы) отличается от всех последующих большим количеством знатных женщин (трое посылающих из шести), наличием наряду со скандинавскими славянских имен (три из шести), а у послов от Ольги и Передъславы – финских (Искусеви, Каницаръ). В отношении последней из посылающих – Сфанъдръ, жены Улеба – надо отметить, что некий «муж» Улеб, названный ранее, является послом Володислава (возможно, сына Игоря от наложницы, как позднее Володимер/Владимир?) и, по логике текста, может быть мужем Сфандр. Несоответствие лишь в том, что она – посылающая, а он – посол. Однако возможно, что нерюрикович Улеб вполне удовлетворен высоким статусом посла одного из Рюриковичей, а его жена, предположительно происходящая из рода Рюриковичей, посылает (как и Ольга) отдельного посла, специально представляющего ее интересы. Если это не так, то тогда ее муж Улеб является отсутствующим или погибшим чрезвычайно знатным человеком из Рюриковичей.

После этой первенствующей семерки (включая великого князя) начинается унылое перечисление имен посылающих и послов без каких‑либо дополнительных пояснений: «Прасьтенъ Туръдуви, Либиаръ Фастовъ, Гримъ Сфирковъ…» Это явно другая, более низкая по социально‑политическому статусу группа. Исключение в ней составляет лишь затерявшийся среди других некий «Якун, нети Игоревъ» – видимо, по каким‑то причинам отделенный от правящего рода Рюрикович‑изгой – такой же, как позднее Ростислав Владимирович, тоже «нети» старших Ярославичей. После перечисления 18 таких пар начинается перечисление купцов.

В целом в договоре отчетливо выделяется четыре группы посылающих и послов, а также представляющих самих себя купцов: 1) великий князь Игорь и его посол, 2) шесть бесспорных представителей его рода и их послы, 3) 18 знатных персон, видимо, более низкого ранга и их послы, 4) купцы. В последующем тексте договора (ПВЛ по спискам И, Х, Л) дважды, но несколько по‑разному, обозначается социальный состав этих четырех групп. В первом случае перечисляются посланные «от Игоря, великого князя русского», «от всея княжья», «от всех людии руское земли»; во втором называются «великий наш князь Игорь», «и бо(л)яре его», «и людие вси рустии». Таким образом, место «княжья» в первом перечислении занимают «бо(л)яре» во втором. И только в ПВЛ по спискам Р, А во втором перечислении имеем: «и князи, и боаре». Вероятно, в греческом оригинале договора стояло слово ἄρχοντες, которое можно было переводить и как «князи, княжьё», и как «бо(л)яре». Но что‑то – возможно, выраженная четырехчастность поименного списка и особенная выделимость первых двух категорий – заставляло переводчика колебаться в переводе. На мой взгляд, приведенные факты склоняют к тому, что правящий род Рюриковичей был явно ограничен первыми семью посылающими, а как в представлении переводчика разграничивались посланные от «бояр» и от «всех людие» – неясно; в частности, по договору купцы также названы в числе посланных, и, возможно, именно они представляют «всех людей» военно‑торговой «руси».

*Νεβογαρδάς (в рукописи Νεμογαρδάς), называемый в трактате «Об управлении империей» первым среди поселений «Внешней Росии», откуда каждую весну идут в Киев моноксилы, может реконструироваться и как * Nev(a,o)garðr, и как * Nev(a,o)garðar. В последнем случае слово может обозначать не отдельное поселение, а всю местность у истоков Волхова, по аналогии с Hо́lmgarðar и «островом русов», тем более что Невогард не назван «крепостью», в отличие от Милиниски (Смоленска), Самватаса в Киеве и Витичева. Строго следуя смыслу текста, приходится признать, что к собственно «Росии» отнесен лишь Киев, а к «Внешней Росии», кроме Невогарда, отнесены все опорные поселения русов в бассейне Днепра, включая Вышеград. Но Вышгород, княжеский замок Игоря и Ольги, никак не мог быть «внешним» или «дальним» по отношению к Киеву. Ведь если сказано: «архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в „полюдия“», то они должны были выходить и из этого града. Видимо, информаторы Константина что‑то передали неточно. Сам термин «Внешняя Русь» употребляется также у ал‑Идриси (середина XII в.), пересказывающего (с добавлениями) источники X в. В этой «Внешней Руси», соседящей с Волжской Булгарией, находятся уже рассмотренные нами «три вида» русов: Арсанийа, Славийа и Куйаба, названная у ал‑Идриси Кукийаной, т. е. речь опять идет, как и у Порфирогенета, о Северной (преимущественно Северо‑Восточной) Руси. Кроме этой «Внешней Руси», ал‑Идриси знает «самую отдаленную Русь», называя в составе ее города от Прикарпатья до днепровского левобережья (Бейлис 1984).

Из всего этого с определенностью вытекает лишь то, что Константин Багрянородный знает в Росии два центра высшей власти: Киев и Невогард. К слову, нигде не говорится, что Κίοβα‑Κίαβος – это город или крепость; сообщается лишь, что в ней есть крепость Самватас. Не является ли топоним Κίοβα обозначением целого района высоких прибрежных холмов, ограниченного Оболонью на севере, Лыбедью на западе и будущим княжеским «зверинцем» включительно на юге?

Область же, реально подвластная непосредственно Киеву, соответствует той территории, которую росы из Киева ежегодно обходят во время зимних «полюдий» и откуда славяне сплавляют весной по Днепру новые долбленки, чтобы продать их в Киеве росам. В обоих случаях эта область локализуется, по Багрянородному, в бассейне Днепра и ограничивается на севере землей кривичей‑кривитеинов. Ни ильменские словене, ни чудь, ни нерева, ни меря не упомянуты в трактате, хотя в ином, не связанном с росами контексте упомянута соседняя с мерей Мордиа (мордва). Видимо, начиная с верховий Западной Двины и севернее располагалась область, подчиненная Невогарду, откуда «внешние росы» ходили в свои собственные «полюдия». Возможно, к северному центру тяготело и Волго‑Клязьминское междуречье с Ростовом‑Арсой и Куябой, а также Изборск.

Вероятно, малолетнему Святославу с кормильцем Асму(н)дом жилось неспокойно в окружении буйных северных дружин, при постоянной угрозе появления новых контингентов «варягов из‑за моря», что отразилось в ответе Святослава новгородцам (невогардцам) при распределении сыновей по княжениям: «Абы пошелъ кто к вамъ». Видимо, в 970 г. среди этих послов с севера еще преобладала русь, базировавшаяся в Невогарде/Рюриковом городке и помнившая о практике приглашения князей из‑за моря. Однако к этому времени уже существовал и собственно Новгород, возникший, судя по всему, в результате деятельности Ольги.

В истории отношений этносоциума русь с автохтонами Восточной Европы прослеживается три основных этапа. При первом протогосударстве (760–840‑е гг.) с центром в Aldeigja/Ладоге – это интенсивное этносоциальное взаимодействие, а отчасти и смешение пришельцев из Скандинавии (росов‑свеонов) со славянами и славянобалтами и приобретение у них, а также, в еще большей мере, у финноугорских народностей от Балтики до Прикамья ценных мехов – в виде дани или через покупку. В это время верховный конунг‑князь этого протогосударства принимает титул «хакан». Возможно, это произошло еще в 770–790‑х гг., в период начального контакта Ладоги с юго‑востоком Европы (по археологическим данным) и до принятия каганом хазар иудаизма, или же, что вероятнее, в 810–830‑х гг. В функционировании торгового «серебряного» пути между Дорестадом и Багдадом через Приладожье и Приильменье были заинтересованы не только русь и хакан, но и социально‑политические верхи местных этносов.

После викингских ударов западных скандинавов и последовавшей междоусобицы (850–860‑е гг.), приведших к разрушению предшествующей системы, в середине 860–870‑х гг. появляются новые пришельцы из Швеции, приглашенные остаточной русью, чудью, словенами и кривичами и вступившие с ними в договорные отношения. Однако новая «вся русь» (столица в Ладоге, затем в Невогарде) ведет себя первоначально довольно жестко, захватывая пленных у ас‑сакалиба и продавая их как рабов, но при этом рассматривая ас‑сакалиба как свою экономическую сельскохозяйственную базу. Позднее, перенеся столицу на Средний Днепр (Киев) и оказавшись в окружении большого массива чисто славянских княжений и племен, способных к упорному сопротивлению (древляне) или к выбору между Русью и хазарами (северяне и др.), росы/русь и возглавлявшие их Рюриковичи вырабатывают сложную систему отношений со славянами, сочетающую зимние поборы (иногда жесткие) во время «полюдий» и сотрудничество и партнерство весной, при подготовке ежегодных торговых поездок в Константинополь. Вероятно, подобная система существовала и в Северной Руси.

Третий этап начинается с попытки Ольги в 947 – начале 960‑х гг. установить приемлемые и постоянные «уставы и уроки», «погосты и дани и… оброки» и на юге, и на севере, в Новгородчине, а также через принятие христианства включить Русь в систему государств Европы. Совпадение во времени этой деятельности Ольги с археологическими и дендрохронологическими датами начала бурного строительства на территории будущего Новгорода позволяет полагать, что Ольга способствовала появлению на севере нового центра власти и торгово‑ремесленной деятельности, наряду с трудноуправляемым древним Невогардом, мужское военно‑торговое население которого (потомки рюриковой «руси») помнило о столичном статусе Невогарда.

Когда же совершился переход экономического и социально‑политического лидерства от Невогарда к собственно Новгороду? Если опираться на сохраненную В. Н. Татищевым дату смерти Вышеслава (1010 г.) и на то, что первый княжеский двор (garðr) в Новгороде принадлежал Ярославу (Ярославово дворище), а не Вышеславу или Владимиру, можно предполагать, что это произошло после 1010 г. Но это не так. Дата самой поздней арабской монеты на Городище (в Невогарде) – 960 г., в то время как в Новгороде имеются монеты и клады 970–980‑х гг., а в словенском Поозерье арабские монеты закрывают весь X в. (Гайдуков и др. 2007). Некий перелом произошел около 970–971 гг., когда Владимир с Добрыней отправились в Новгород. Видимо, они перенесли главную княжескую резиденцию в другое место и, продолжая традицию Ольги, сделали акцент на развитии торгово‑ремесленной деятельности в собственно Новгороде.

В связи с этим возникает следующий вопрос: где Добрыня поставил идол Перуна в 980 г. и где в 989 г. его низвергли в Волхов? Разнообразные соображения (Васильев 2000) не позволяют согласиться с доминирующей версией, о том что Перун стоял на Перыни. Предложу альтернативу. На торговой стороне Новгорода, в юго‑восточной части его, именуемой Славно, находилась местность, называемая Холм. На этом Холме регулярно строились и сгорали церкви пророка Ильи и апостолов Петра и Павла (1105, 1134, 1144, 1146 гг.). В 1146 г. поставили церковь «святую апостолу Петра и Павла на Хълме». В 1192 г. «съгоре црькы на Хълме святых апостол, зажжена от грома», а в 1194 г. «сърубиша церковь святую апостолу на Хълме Живогложю» (НПЛс). Не могла церковь верховных апостолов Петра и Павла просто так называться «Живогложей», если только то место, где она была построена, не называлось ранее «Хълм Живогложь». Но это народное название попало в писанную монахами летопись лишь однажды. Возможно, позднее название это было перенесено и на церковь.