Европейская национальная идея и национализм

Эта тема очень важна для понимания всей истории XIX в. Ни одна идеология – ни либерализм, не консерватизм, ни социализм не могли сравняться по своему влиянию на массы и по своим последствиям с национализмом.

Нация – феномен исторический, она когда-то появилась, когда-то исчезнет. До такого представления о том, что масса людей в разных частях страны составляет одно целое, нужно было сначала додуматься, а потом донести эту идею до широкой массы. Она исходила из того, как человек отвечает на самый простой вопрос идентичности: кто я? До XIX в. слишком сильными были конкуренты национальной идеи: христианский универсализм, предполагающий равенство народов и отдельных людей во Христе; очень сильная погруженность в местные связи, «партикулярное сознание» - вся жизнь обычного человека в среднем происходила в радиусе 30 км, это и был его космос и вселенная, житель другого города казался таким же чужаком, как иностранец – и даже для людей образованных, такой маленький локальный космос дробился на еще более мелкие социальные градации – житель этой улицы, член этой корпорации, цеха и т.д. Т.е человек был растворен в религии, которая значительно больше, чем н7ация, и замкнут в локальную и социальную среду, которая значительно меньше, чем нация. Разницу между разными народами видели, но объяснили в основном привычными библейскими терминами: семитские народы, африканские и европейские от Сима, Хама и Иафета, 72 народа и 72 языка. Со временем, особенно с эпохи Ренессанса (эпоха протонационализма) начинают уделять больше внимания различиям между народами, гуманисты разных стран связывают историю своих народов с библейскими народами, удревняют свою историю и т.д. Но это всего лишь десятки ученых-интеллектуалов, членов Республики ученых. Национальная идея рождалась очень долго как идея нации (люди, живущие в одной стране. Составляют некое целое) и национальной идеи (такое целое обладает набором качеств, которые отличают его от других). Так постепенно появляется определяющая черта нации – национальное самосознание. Но на ранних этапах носителями такой идеи были только малочисленные ученые. Чтобы эта идея проникла в народ, потребовалось очень много времени и большое количество разнородных процессов, которые заключались в том, что конкуренты национальной идеи должны были быть удалены, должна была сократиться реальная разобщенность внутри страны. Отсюда предпосылки развития национальной идеи – все, что происходило: рост экономических связей, секуляризация сознания, централизация и унификация абсолютизма, открытие личности и индивидуализм, улучшение средств коммуникации и транспорта (важнейшая предпосылка). Обычно выделяют три этапа национальной идеи (триада Гроха): 1) «изобретение нации» - носители национальной идеи – крошечные группы интеллектуалов, т.н. «будители» (их было так мало, что один из них, заблудившихся с товарищем и попав в бурю в доме сказал, если сейчас эта крыша рухнет, чешская нация погибнет»). Которые развивают или даже выдумывают (Норвегия и Греция) язык, формируют некий образ нации, этот образ и живет только в их умах, 2) возрастание образованного меньшинства, разделяющего национальную идею, сознание обществ, разработка языка и культуры, 3) усвоение национальной идеи все новыми и новыми социальными группами, это очень долгий и сложный процесс. Абстрактная по своей сути национальная идея была сложна и плохо понятна большинству крестьян-жителей Европы («вы кто?» - «мы местные», «мы здешние»), еще дольше он добирался до рабочих, среди которых был очень силен интернационализм («рабочие – галерка нации»).

Почему национальная идея начинает влиять на политику и массы именно в XIX в. – потому что происходит трансформация и модернизация традиционного общества, это самый главный процесс XIX в. Точкой отсчета национальной эпохи является Великая Французская революция, именно тогда был выдвинут лозунг нации в современном смысле слова. Общества. Поделенному на замкнутые сословия, на замкнутые локальные социальные группы противопоставлялась эгалитарная по своей сути национальная идея, все прежние различия не имеют никакого значения, все люди равны и все представляют одну и ту же нацию. В силу своей эгалитарности и враждебности Старому порядку национальная идея надолго стала оружием буржуазии, сам факт ее соединения с политикой и с массами и стал началом эпохи национализма. До реального восприятия национальной идеи массами было далеко, но лозунг этот был брошен и стал известен массе простого народа. Многочисленные революции XIX в.: транспортные, политические, демографические, духовные и т.д. способствовали сглаживанию различий между разными странами, укрепляли экономические связи внутри стран и создавали объективные предпосылки для возникновения нации. Что более важно, меняется само социальное положение человека, в новом индустриальном обществе усиливается общественное разделение труда, появляются новые социальные группы, происходит бесконечное дробление профессий и групп, мобильность человека невероятно возрастает. В наступает кризис социального статуса - каждый конкретный человек утрачивает чувство социального локтя, общество атомизируется, человек теряет конкретную привязку к конкретной общности, ему теперь нужно как-то взаимодействовать с множеством других атомов, поэтому нужно объяснить, почему огромное количество вчерашних чужаков – теперь твой партнер. В эпоху постоянных кризисов и изменений, когда традиционные, веками проверенные ценности, утрачивали свое положение, и настает звездный час национализма. Отсюда национализм – феномен модернизации, порождение эпохи перехода от традиционного к современному обществу, он восстановил нарушенное единство общества на новой основе. Сила и убедительность национализма в XIX в. заключалась в том, что он лучше всех отвечал на самые больные вопросы постоянно менявшегося общества.

Спецификой национализма была его многосложность и многогранность, в этом другие, одномерные политические идеологии, ему проигрывали. Во всех странах создается специфическая национальная идеология, по которой важные две вещи: великое прошлое и великое будущее, плюс к нему существует так себе настоящее. Особенно важно при этом прошлое, именно поэтому история стала главной наукой XIX в. Ибо как еще доказать находившемуся в смятении обществу, что оно на само деле едино, если не связывать его общим прошлым. Отсюда главнейшей задачей национальной идеологии было создание национальной истории. Национализм – феномен не только идеологический, но и мировоззренческий, по сравнению с другими мировоззрениями он ближе всего к мировоззрению религиозному: ему есть дело до человеческих эмоций, он активно их задействует, сама нация является собственно предметом веры, непосредственно наблюдать ее невозможно («нация – воображаемое сообщество»). Помимо внутреннего эмоционального горения, он также имеют функцию объяснения мира с помощью некоторого мифа, он так же, как и религия, имеет иллюзорно-компенсаторную функцию (сам я никто, но зато я член великой нации). Национализм чрезвычайно интегрирует и мобилизует массы. Он восстановил единство общества, интегрировал его, дал ему новую основу, которой ничего не угрожает – ведь нация существует вечно. Общество национализм мобилизовал с помощью позитивной и негативной интеграции. Позитивная интеграция – то, что позволяет увидеть такую абстракцию, воображаемое сообщество, как нация. Слово «национальный» - самое популярное во всем XIX в. В это время изобретаются и торжествуют национальные аллегории – Джон Буль, Дядя Сэм, галльский петух, английский лев, ирландская прекрасная молодая девушка – нацию стало можно увидеть и услышать. В XIX в. возникают национальные школы музыки (Сметана «Моя родина» - своеобразный гимн Чехии, музыка Вагнера) (Тут Медяков говорит послушать Старгейзера «Rainbow» - соло на барабанах Ричарда Блекмора, говорит, что он не такой древний, как кажется, и слушает не только классическую музыку). Нация всеприсутствует, ее можно увидеть, услышать, осязать (поцелуй знамени), почувствовать обонянием, ее можно было пережить через эмоциональное переживание. В связи с национальной идеей возникает своеобразный культ мертвый, который начался с деревянного обелиска 1792 г., установленного погибшим при штурме Тюильри, это идеализация павших как требование к живым следовать их примеру, принадлежность к высшему объединению иногда требует и высшей же жертвы. Точно так же, как сама нация, изобретаются национальные традиции, костюмы - килт, символ борьбы против англичан, изобретен англичанином, носить его только в XIX в. начали шотландские интеллектуалы (Хобсбаум «Изобретение традиций»). Нация теперь служит зеркалом собственной идентичности, претензии на роль носителей цивилизации всегда идут в связке с представлением о какой-то другой нации как варварах (французы так думают о немцах, а немцы о славянах), такое противопоставление в сочетании со своим эмоциональным характерном обязательно и конституирующе важна. Без образа чужого нет никакой нации, не может быть хорошего национального сознания без ненависти к кому-то чужому. В таких представлениях, притом, был заложен большой конфликтный потенциал.

Со временем национализм меняется с точки зрения направленности, с точки зрения носителей, с точки зрения взаимоотношений с государством, с точки зрения организационных форм, и с точки зрения идейного содержания. Национализм как эгалитарная идеология первоначально был направлен на уничтожение старого сословного, партикуляристского государства, поэтому до последней трети XIX в. национализм был в оппозиции, он был прогрессивным и левым. Но затем ситуация меняется, теперь национализм – не только и не столько орудие модернизации, но реакция на ее результаты (к последним десятилетиям века результаты двойной революции конца XVIII в. сказываются уже в полной мере), ведь основные цели модернизации уже достигнуты. Отсюда национализм из силы перемен превращается в силу статус кво, консервативную силу, перестает быть левым. Главным носителем национализма в это время так же оставалась буржуазия, но для них он теперь означал иное: она страдала от экономических кризисов, массового избирательного права и массового рабочего движения, это толкало буржуазию и национализм вместе с ней вправо, из «бульдозера» национализм стал сдерживающей силой, любовь к родине и нации стала противопоставляться классовому сознанию. Социальная база национализма к этому времени сильно расширяется за счет старого третьего сословия, которое из-за промышленной революции потеряло традиционные корни и источники дохода, и новое третье сословие, которое было порождено промышленной революцией, но еще не имело устойчивых корней. Раз уж национализм становится постепенно консервативным, то он становится приемлем и для консервативных слоев общества – клира, дворянства, военных. Меняются его взаимоотношения с государством, государство к нему приспосабливается и начинает применять его вместо старой легитимации через милость Божию или завоевание, «тонкая кожа нации натягивается на гигантское тело империи» (титул итальянского короля после объединения– «Король Италии Милостью Божией и волей народа»). Благодаря новому союзу национальной идеи и государства, эта идея приобретает наконец, благодаря государственным механизмам, огромное распространение среди аполитичных и малограмотных слоев населения. Для этого особенно важные такие государственные институции, как армия и школа (в это же время почти повсеместно внедряется всеобщее начальное образование и всеобщая воинская повинность), школа и армия служат тем местом, где смешиваются представители разных регионов, им целенаправленно внедрялось представление о том, что есть единая нация, внушался единый национальный язык и новые «традиции» (армия особенно характерна в этом плане для Италии, школа для Франции, где после поражения во франко-германской войне главной задачей было не образование, а национальное воспитание в том духе, что французы являются носителями цивилизации, и в этом смысле аннексия Эльзаса и Лотарингии немцами - преступление против цивилизации, в каждом классе висели карты, на которых Эльзас и Лотарингия были обведены траурной каймой). Значение союза национальной идеи и государства стало так велико, что некоторые ученые даже задались вопросом, кто кого породил (два главных национальных события XIX в. – объединение Италии и Германии, но сделано этой не самими нациями, а конкретными государствами, Кавур и Бисмарк – не националисты). На смену маленьким кружкам во всех странах появляются большие объединения, ведущие национальную пропаганду («Общество Данте Алигьери» в Италии, «Французское действие» во Франции), они подразделяются на все более млекие и все более многочисленные объединения, в которых состоит больше людей, чем в профсоюзах. В это же время в теорию национализма проникают идеи расизма и антисемитизма (Иафет – прародитель белых, Хам – черных (оправдание рабовладение). В конце XIX в. проведены первые попытки классификации по расам (Линней, у него четыре расы – белая, красная, желтая и черная), изучение рас было поставлено на научную основу, изучались признаки физического различия рас (лицевой угол, чем вертикальнее угол от лба к подбородку, тем лучше нация). Эти идеи были обобщены, когда вышла книга французского дипломата средней руки Гобино «Размышление о неравенстве человеческих рас», вышедшая в 1850-е годы, в ней с различием физического облика связывания о разных способностях человека, в зависимости от таких физических качеств. Гобино считал, что лучшая раса – европейская белая, смешивание рас ведет в их вырождению и гибели. Автор «Основ XIX в.» писал об одной лучшей кельтско-славяно-тевтонской белой расе. После этого начался настоящий взрыв расизма – ведь было найдено самое простое объяснение практически всего, все стало можно замерить математически, в сантиметрах, для этого стало достаточно черепа. Всеобщий энтузиазм по поводу рас приводил иногда к диким последствиям: в 1906 г. женщины одного африканского племени были выставлены как звери в Гамбургском зоопарке. Нации с этого времени стали понимать либо как сообщество политическое, либо как сообщество культурно-языковое, нация теперь понимается как кровная связь и практически живое существо. Важным компонентом национализма становится социал-дарвинизм, открытые Дарвиным законы эволюции переносились на человеческое общество, его видным теоретиком был Г. Спенсер, один из родоначальников современной социологии, Ф. Гемптон, основоположник псевдонауки евгеники. Нация отныне должна была бороться не за абстрактные идеалы цивилизация, а за само свое существование, за свою жизнь во всемирной схватке национальных организмов. Это выживание, как объявлялось, зависело от национального здоровья, единства и сплоченности, отсюда начались гонения на социал-демократов, на евреев, на парламентаризм. Новое качество приобрел антисемитизм, это во многом была реакция на модернизацию традиционного общества, евреи часто воспринимались как носители социал-демократии, парламентаризма, всесилия прессы, изменений, которые разрушают единство нации. Антисемитизм перестает быть антииудаизмом, он приобретает этнический характер и в таком виде сильнее всего распространяется в Германии и Франции.

Во Франции сформировалось классическое, политическое, демократическое понимание нации, т.н. «субъевтно-политическое» понимание нации, при котором человек принадлежал к нации, если имел гражданство, к этой нации можно было хотеть принадлежать. По словам Э. Ренана – принадлежность к нации это ежедневный плебисцит, человек принадлежат к нации в силу своего желание, а каждый день существование нации представляет собой воображаемый плебисцит о том, хочет ли человек быть членом нации, и существует, пока большинство мысленно отвечает «да». В годы Французской революции жители Эльзаса и Лотарингии сделали осознанный окончательный выбор в пользу Франции, хотя большинство по языку и традициям там составляли немцы, этому не помешала и немецкая оккупация с 1870 г. С 1880-х годов во французском национализме происходит консервативный переворот. Поль Дерулен основывает т.н. «Патриотическую лигу», он заявляет, что для ревизии результатов неудачной войны нужна ревизия парламентского режима, чья борьба разъедает единство нации и ослабляет ее. Автор «Еврейской Франции» составил целый каталог болезней, от которых страдала Франция: масонские ложи, женское образование, рабочее движение, парламентаризм – и за всем этим, по его словам, стояли евреи. В 1894 г. состоялся т.н. «процесс Дрейфуса», когда уборщица немецкого атташе нашла записку и пошла с ней во французскую контрразведку, из записки было ясно, что какой-то французской офицер генерального штаба сотрулдничеает с немцами. Предателем был объявлен и посажен пожизненно офицер Альфред Дрейфус –первый еврей, допущенный во Французский генеральный штаб. На следующий год новое расследование показало, что виновным, скорее всего, был венгерский офицер Эстерхази. В итоге в 1906 г. Дрейфус был оправдан, в его защиту выступали Э. Золя («Я обвиняю»), споры о деле Дрейфуса тяжело и очень сильно раскололи французское общество. Притом как обоснование вину Дрейфуса ему вменяли именно то, что он не француз в этническом смысле.

Особенно сильно национальная идея распространялась в Англии. Здесь довольно рано зародился протонраицонализм из-за четкости границ, наличие единого парламента, наличия кельтского пояса. В ходе революции середины XVII в. англичане ощутили себя новым избранным народом, они возводили свою мифическую идеологию не к Иафету, а к Симу, как в Европе, если в Европе дети получали новозаветные имена, то в Англии ветхозаветные. Идея нации здесь стала жестко нациорально-религиохной, англичане считали себя не просто протестантским народом, а особенным народом, который должен обратить весь мир в истинную веру, именно в таком ключе английской протонационализм расцвел как религиозная идея в XVII в. Английский национализм XIX в. сохранил идею избранности, хотя теперь секулярной, особенная задача Англии теперь направлялась по отношению к колониям, так в конце века родился т.н. «джингоизм». Считалось, что англичане – особенная прирожденная нация, которая призвана управлять другими народами и колониями.

Лекция VIII