Принадлежность одной личности - другой

О метафизическом анализе любви утверждалось, что суть ее полнее всего реализуется в самоотдаче любящей личности личности любимой. Такая форма любви, названная жертвенной любовью, отличается от других ее форм и проявлений своеобразным удельным весом. Это очевидно для тех, кто признает значение ценности личности. Ценность личности, как сказано, тесно связана с бытием личности. По своей природе или в силу специфики своего опыта, личность сама себе хозяйка (sui iuris), и не может быть ни уступлена, ни заменена другой личностью в том случае, когда речь идет об участии ее собственной воли и ее личной свободы (alteri incommunicabilis). Так вот, любовь как бы выхватывает личность из ее естественной ненарушаемости и неуступаемости. Ибо по милости любви личность как раз хочет отдать себя другому - тому, кого она любит. Хочет как бы перестать быть исключительно своей собственностью, и стать собственностью того, другого. Это означает некое отречение и от sui iuris u om alteri incommunicabilis. Любовь идет на такое отречение, руководствуясь при этом глубочайшей уверенностью, что отречение в данном случае ведет не к сокрушению и оскудению, а как раз напротив - к расширению и обогащению экзистенции личности. Это как бы закон «экстаза» - выйти из своего «я», чтобы тем полнее существовать в другом. Ни в какой иной форме любви закон этот не реализуется так бесспорно, как в жертвенной любви.

Любовь между женщиной и мужчиной имеет ту же направленность. Мы уже неоднократно обращали внимание на ее необычайную интенсивность в значении психологическом. Такая интенсивность объясняется не только биологической силой сексуального импульса, но и природой той формы любви, о какой здесь речь. Столь явственно зарегистрированные сознанием чувственные и эмоциональные переживания суть только внешнее выражение и внешний показатель того, что совершается - во всяком случае обязательно должно совершаться - в душе личности. Самоотдача, отдача собственной личности, может быть полноценной только в том случае, если в этом участвует воля. Ибо только благодаря своей свободной воле личность сама себе хозяйка (sui iuris), никому не уступаема и не передаваема (alteris incommunicabilis). Жертвенная любовь, любовь-самоотдача, особенно глубоко вовлекает в этот процесс волю. Известно, что в этом случае надо распорядиться всем своим «я» без остатка, надо «душу отдать», говоря языком Евангелия.

В противовес тем взглядам, когда, поверхностно подходя к сексуальной проблеме, понятие «отдаваться» однозначно трактуют как вступление женщины в половую связь и в этом видят крайний шаг «любви» (эротики), здесь в обязательном порядке следует говорить о взаимной самоотдаче и о взаимной принадлежности двух личностей. Не обоюдное сексуальное использование, при котором X отдает свое тело в обладание Y, чтобы оба они могли испытать при этом максимум чувственного наслаждения, а именно взаимная самоотдача и взаимная принадлежность личностей друг другу - вот всеобъемлющая и полная трактовка природы жертвенной любви, которая в этом случае находит себе дополнение в браке. В противоположной трактовке любовь заранее перечеркивается в пользу использования как такового (в первом и во втором значении слова «использовать»). Любовь не может выражаться только в использовании, хотя бы и в обоюдном и одновременном. Истинное ее выражение - в единении личностей. Плод единения - их взаимная принадлежность, выражением которой (между прочим) являются и полноценные половые сношения, мы называем их сношениями или сожительством супружеским, поскольку - дальше мы это увидим - только в супружестве они на своем месте.

С этической точки зрения речь здесь идет прежде всего о том, чтобы не нарушать естественной очередности фактов, или чтобы не упустить ни одного из них в этой очередности. Таким образом, сперва посредством любви должно быть достигнуто единение личностей, женщины и мужчины, и только выражением такого зрелого единения может быть сексуальная жизнь их обоих. Стоит напомнить здесь то, что уже было сказано на тему объективного и субъективного профилей любви. Любовь субъективного профиля всегда является емкой психологической ситуацией, переживанием, вызванным некой сексуальной ценностью и вокруг нее сконцентрированном в субъекте или в двух субъектах, обоюдно переживающих любовь. Любовь объективного профиля есть факт межличностный, есть взаимность и дружба, опирающиеся на некую общность в отношении к добру, и это всегда единение двух личностей, которое может перерасти в принадлежность друг другу. Объективный профиль любви нельзя заменить, к примеру, двумя субъективными, или их суммой - это два совершенно иных разреза любви.

Профиль объективный, решающий. Он формируется в двух субъектах, разумеется, с учетом всего богатства чувственно-эмоциональных переживаний, свойственных субъективному профилю любви, но с ними не отождествляется. Чувственные переживания имеют собственную динамику вожделения, связанную с ощущением, а также с сексуальной жизнеспособностью тела. Эмоциональные переживания тоже имеют свой собственный ритм: они стремятся создать некий дополнительный настрой, облегчающий ощущение близости любимой личности и какое-то стихийное согласие с нею. Любовь же стремится к единению через взаимную самоотдачу личностей. Этот факт имеет глубокое объективное, даже онтологическое значение, и потому принадлежит объективному профилю любви. Чувственные и эмоциональные переживания ему не тождественны, хотя создают комплекс условий, которые служат реализации этого факта. Наряду в этим существует и другая проблема, в какой-то степени противоположная: как удержать и укрепить взаимность личностей Y и X среди всевозможных чувственно-эмоциональных реакций и переживаний, которые сами по себе отличаются большой подвижностью и изменчивостью.

И тут вновь возникает вопрос, который уже был освещен выше: сексуальная ценность, которая в разных ипостасях как бы является средоточием эротических чувственно-эмоциональных переживаний, должна быть тесно связана в сознании и воле с отношением к ценности личности, личности которая как бы поставляет содержание этих переживаний. В этом лишь случае можно думать о единении личностей и их принадлежности друг другу. Без этого «любовь» - не более чем эротика, она лишена своего истинного, или личностного значения: ведет к сексуальному единению, не оправданному истинным единением личностей. Такая ситуация имеет утилитарный характер, взаимоотношения личностей определяет реализация того, что содержится в слове «использовать» (особенно во втором его значении). Тогда X принадлежит Y как объект использования, и предоставляя Y возможность ее использовать, сама старается найти в этом какое-то удовольствие. Такая обоюдная настроенность по сути дела противопоказана любви, а о единении личностей тут и говорить не приходится. Совсем наоборот - все как бы подготовлено к обоюдному столкновению интересов, ждет только взрыва. Эгоизм можно скрывать до поры до времени - эгоизм чувств или эгоизм эмоций - в закоулках фиктивной структуры, которую с самыми, казалось бы, добрыми намерениями, называют «любовью». Со временем, однако, выявляется вся недобросовестность такого построения. А ведь когда любовь оказывается не тем, за что ее принимали, а чем-то прямо противоположным, это приносит величайшие страдания.

Речь идет о том, чтобы избежать такого рода разочарований. Жертвенная любовь, несущая в себе внутреннюю потребность самоотдачи собственного «я» другому человеку - потребность эта реализуется между женщиной и мужчиной также и в плотской самоотдаче и в полноценных половых сношениях - обладает естественной масштабностью. Определяет эту масштабность ценность отдающей себя личности, а не только шкала чувственно-эмоционального наслаждения, которая связана с этой самоотдачей. Однако, и тут очень легко спутать суть вещей с тем, что есть всего лишь отражение этой сути. Если лишить любовь глубины самоотдачи, основательности личностного участия, то, что от нее останется, будет полным ее отрицанием и противоположностью. Ведь на продолжении этой линии лежит в конечном счете to, что мы называем проституцией.

Жертвенная любовь заключается, с одной стороны - в самоотдаче личности, с другой - в принятии такой самоотдачи. В это вплетается «тайна» взаимности: принятие должно быть одновременно и самоотдачей, а самоотдача - принятием. Любовь по природе своей взаимна: тот, кто умеет принимать, должен уметь и давать; речь, разумеется, идет об умении характерном для любви, ибо существует также умение принимать и умение давать, характерные для эгоизма. Так вот этим первым, характерным для любви умением давать и принимать обладает такой мужчина, отношение которого к женщине проникнуто утверждением ценности личности этой женщины; обладает таким умением и такая женщина, отношение к мужчине которой проникнуто утверждением ценности личности этого мужчины. Такая основа создает некий внутренний климат самоотдачи - личностный климат жертвенной любви. Честная способность к утверждению ценности личности необходима обоим, необходима и для того, чтобы самоотдача была полноценной, и для того, чтобы принятие самоотдачи было точно таким же. К истинной самоотдаче способна только такая женщина, которая твердо убеждена в ценности своей личности, а также в ценности личности того мужчины, которому она отдается. И только тот мужчина способен во всей полноте принять самоотдачу женщины, который твердо сознает масштабы этого дара - а такого не может быть без утверждения ценности личности. Сознание масштабности дара будит потребность благодарности и ответной акции, достойной такого дара. Из этого видно, что жертвенная любовь, любовь взаимной самоотдачи непременно должна заключать в себе внутреннюю структуру дружбы.

Во всяком случае, только находясь в орбите личности, истинной ее ценности, можно осознать всю объективную значимость жертвенной любви, факта взаимной самоотдачи и принадлежности друг другу личностей - женщины и мужчины. Но до тех пор, пока будут иметь место рассуждения на эту тему только «с позиции» сексуальной ценности и с ней только связанной игры чувства и страстей, проникнуть в истинную суть проблемы будет невозможно. В этом случае недоступными окажутся принципы сексуальной нравственности, связанные с заповедью любви, которая, как уже говорилось, является персоналистской нормой: как сама заповедь, так и все выводы из нее становятся ясными лишь в том случае, когда мы находимся в орбите личности, истинной ее ценности.

 

Выбор и ответственность

Особо актуальным представляется здесь название книги, которое говорит о «любви и ответственности». В любви существует ответственность - ответственность за личность, которая втянута с тобой в теснейшую общность бытия и действия, которая становится как бы твоей собственностью, благодаря ее самоотдаче. И потому существует ответственность и за свою любовь: такая ли она, достаточно ли зрелая и прочная, способна ли оправдать огромное доверие другой личности и рожденную любовью надежду, что отдавая себя, она не утрачивает «душу», а, напротив, борется за полноту ее существования? Ответственность за любовь сводится, как мы видим, к ответственности за личность, из нее проистекает и к ней возвращается. Именно потому эта ответственность огромна. Но ее огромность понимает только тот, кто глубоко сознает ценность личности. Тот же, кто обладает только способностью реагировать на сексуальные ценности, связанные с личностью и ей присущие, а ценности самой личности не видит, тот постоянно будет смешивать любовь с эротикой, портить жизнь себе и другим, в результате, и для него и для других, любовь утратит свой истинный смысл и особый «вкус». Ибо «вкус» любви связан с чувством ответственности за личность. Ведь в этом чувстве скрыта забота о подлинном ее добре - квинтэссенция альтруизма, и вместе с тем, верный признак расширения собственного «я», собственной эксистенции за счет другого «я», другой экзистенции, которая близка мне, как моя собственная. Чувство ответственности за другую личность обычно полнится заботой, но само по себе никогда не бывает неприятным или болезненным. Потому что с ним связано не оскудение человека, но обогащение его. Потому же любовь, лишенная чувства ответственности за личность, есть отрицание самой себя, есть всегда как правило - эгоизм. Чем выше чувство ответственности за личность, тем сильнее подлинная любовь.

Эта истина ярко освещает проблему выбора личности. Мы постоянно имеем в виду, что любовь женщины и мужчины естественным путем стремится к взаимной самоотдаче и принадлежности личностей друг другу. На пути к конечной форме любви и у мужчины и у женщины возникает проблема выбора - того, к кому будет обращена жертвенная любовь и самоотдача. Выбор обладает тем же удельным весом, что и его цель. Ведь выбирается личность, а вместе с нею и форма жертвенной любви - взаимная самоотдача. Выбирается другая личность, но в ней как бы и другое «я», так, словно выбираешь себя в другом и другого в себе. Именно поэтому выбор с обеих сторон должен не только иметь личностный характер, но и нести на себе подлинный отпечаток личности. Принадлежать друг другу личности могут только в том случае, если им хорошо друг с другом. Потому что человек всегда и прежде всего является самим собой; чтобы быть способным не только быть с другим, но и более того - жить им и для него, личность должна каким-то образом постоянно находить себя в нем, а его в себе. Любовь немыслима для тех, кто взаимонепроникаем, только духовность и связанный с ней «внутренний мир» личностей создают условия взаимного их проникновения, в результате чего они могут жить друг в друге и жить собой.

Здесь возникает очень интересная и богатая побочная проблема, которую можно было бы назвать «психологией выбора». Какие моменты, какие психофизиологические факторы приводят к тому, что двое людей отвечают друг другу, что им хорошо жить друг с другом и принадлежать друг другу? Существуют ли во всем этом какие-нибудь закономерности и общие принципы, проистекающие из психофизиологической структуры человека? Что привносит сюда соматические и конституциональные моменты, а что темперамент и нрав? Все это увлекательные вопросы, думается, однако, что хотя и существуют разного рода попытки дать на них ответы общего характера, сама проблема в конечном счете остается тайной человеческих индивидуальностей. Каких-то твердых правил тут не существует, а философия и этика именно тому и обязаны своим авторитетом в деле обучения житейской мудрости, что проблемы такого рода стараются прояснить лишь в той степени, в какой они подлежат прояснению. Было бы хорошо, если бы точные науки, такие как физиология, сексология или медицина переняли бы эти принципы, помогая тем самым философии и этике в выполнении их практических задач.

Итак, исходя из концепции здорового эмпиризма следует признать, что выбор личности другого пола, которая должна стать адресатом жертвенной любви и одновременно созидателем взаимной любви, в определенной степени опирается на сексуальной ценности. Ведь любовь должна иметь свое сексуальное звучание, должна стать основой сосуществования личностей разного пола. Без обоюдного переживания сексуальной ценности об этом даже думать невозможно. Сексуальная ценность, как известно, связана не только с впечатлением «тела, как возможного объекта использования», но также с общим впечатлением, какое производит «человек Другого пола», женщина своей «женственностью», мужчина - «мужественностью». Это второе впечатление более важно, по времени оно появляется раньше; у неиспорченных, здоровых по натуре молодых людей первые переживания, связанные с сексуальной ценностью, относятся к «человеку другого пола», а не к «телу, как возможному объекту использования». Если же это последнее возникает Раньше, и прежде всего, мы уже имеем дело с неким продуктом испорченности - отсутствие естественного порядка в реакции на сексуальную ценность затруднит любовь, затруднит прежде всего процесс выбора личности.

Ибо выбор личности это процесс, в котором сексуальная ценность не может быть единственным мотивом, и даже - как следует из конечного анализа этого акта воли - мотивом первостепенным. Это противоречило бы самому понятию «выбора личности». Если бы единственным или хотя бы первостепенным мотивом выбора была бы исключительно сексуальная ценность, это был бы не выбор личности, а выбор другого пола, связанный с неким «человеком» или даже с неким «телом, - возможным объектом использования». Однако при выборе личности главным мотивом должна быть ценность самой личности. Главным не означает единственным. Такая постановка вопроса исключала бы здоровый эмпиризм, и несла бы на себе клеймо того априоризма, который характеризует этику Канта с ее формалистическим персонализмом. Речь идет о том, чтобы выбрать именно личность, а не только связанные с личностью ценности, без учета ее самой как ценности основной. Так поступил бы тот Y, который выбирал бы некую X, только имея в виду сексуальные ценности, которые он в ней нашел. Такой выбор сразу обнаруживает явные утилитарные тенденции, а потому недостоин любви личностей. Сексуальные ценности, которые Y находит в X (или она в нем) безусловно мотивируют выбор, однако выбирающая личность должна при этом ясно сознавать, что она выбирает личность. И хотя сексуальные ценности в объекте выбора могут исчезнуть, как-то измениться и т.п., останется в этом случае главная ценность - ценность личности. Выбор тогда лишь является верным выбором личности, когда считается с этой ценностью как важнейшей и решающей. Наблюдая весь процесс выбора женщины мужчиной, либо мужчины женщиной, мы должны констатировать, что формируется он через сексуальные ценности как-то воспринятые и как-то пережитые, тем не менее в конце концов каждый из них выбирает не столько личность, исходя из этих ценностей, сколько ценности, исходя из личности.

И только когда в конечном счете выбирают именно так, акцию выбора можно считать внутренне зрелой и завершенной. Произошла истинная интеграция объекта: объект выбора - личность - представлен во всей своей подлинности. Правда о личности, как объекте выбора, кристаллизуется именно в том, что ценность самой личности и есть для выбирающего та ценность, которой он подчиняет все прочие. Сексуальные ценности, воздействующие на чувства и эмоции, находят надлежащее им место. Если бы они были единственным или главным мотивом при выборе личности, выбор был бы уже сам по себе неполный и не отвечающий правде, ибо разминулся бы с полной правдой о своем объекте, о личности. Такой выбор неминуемо стал бы исходной точкой для любви дезинтегрированной, или неполной, не подлинной.

Подлинная, полноценная любовь - это такая любовь, в которой мы выбираем личность ради нее самой, то есть такая, в которой мужчина выбирает женщину, а женщина мужчину не только как «партнера» сексуальной жизни, но как личность, которой хочется отдать жизнь. Вибрирующие в чувственных и эмоциональных переживаниях сексуальные ценности сопутствуют этому решению, способствуют его психологической выразительности, но не определяют его глубину. Сам «корень» выбора личности должен быть личностный, а не только сексуальный. Жизнь проверит цену выбора, а также цену и истинные масштабы любви.

А проверяется она более всего тогда, когда само чувственно-эмоциональное переживание ослабнет, когда сексуальные ценности в известной степени перестанут действовать. Тогда и останется только ценность личности и проявится степень подлинности любви. Если любовь была настоящей самоотдачей и обоюдной принадлежностью личностей, то она не только устоит, но даже усилится и укрепится. Если же она была только некой синхронизацией чувственности и эмоций, то потеряет всякий смысл, а личности, в ней участвовавшие, окажутся вдруг в пустоте. Следует всерьез считаться с тем, что каждая человеческая любовь должна пройти через какое-то испытание, и с тем, что тогда только и выявится истинная ее ценность.

Когда выбор личности внутренне зрелый, когда в связи с этим любовь получает необходимую ей интеграцию во внутренней жизни личности, тогда она приобретает новый характер в психологическом и, прежде всего, в эмоциональном ракурсе. Если не только чувственность, но даже эмоциональность выказывает некую подвижность и изменчивость - а это вызывает обычно некоторое, пусть и бессознательное, беспокойство - то любовь внутренне зрелая благодаря выбору личности, избавляется от такого беспокойства. Чувство становится спокойным и полноценным, так как перестает кружить вокруг самого себя и ходить за собой, а идет за своим объектом, за личностью. Чисто субъективная правда чувства уступает место объективной правде личности, которая является объектом выбора и любви. А благодаря этому само чувство обретает как бы новые особенности, становится простым и словно бы трезвым. Если чисто эмоциональной любви свойственна некая идеализация (об этом шла речь в психологическом анализе), поскольку эмоциональность как бы сама создает разные ценности и наделяет ими личность, к которой обращена, то зрелая, благодаря внутренней акции выбора, любовь личности, сосредоточенная на ценности самой личности, ведет к тому, что мы эмоционально любим личность такой, какой она есть в действительности - не наше воображение о ней, а настоящую личность. Любим с ее достоинствами и недостатками, отчасти, независимо от достоинств и несмотря на недостатки. Масштабы такой любви становятся особенно явными в моменты падения любимого человека, когда обнаруживаются его слабости или даже грехи. Человек истинно любящий не только не отказывается в этих случаях от своей любви, но зачастую еще больше начинает любить - любит, сознавая изъяны и недостатки и отнюдь не одобряя их. Ибо сама личность никогда не теряет истинной своей ценности. Чувство, которое идет вслед за ценностью личности, человеку не изменяет.

Участие свободы

Только правда о личности делает возможным реальное участие свободы в отношении к этой личности. Любовь предполагает участие свободы, ведь она является самоотдачей, а отдать себя как раз и означает ограничить свою свободу ради другого. Ограничение собственной свободы было бы чем-то отрицательным и неприятным, если бы не любовь, благодаря которой это - позитивная, радостная и творческая акция. Свобода служит любви. Не использованная любовью свобода как раз и становится чем-то негативным, дает человеку ощущение пустоты и неполноценности. Любовь вовлекает свободу в действие и наполняет ее тем, к чему по натуре своей тяготеет воля - наполняет ее добром. Воля стремится к добру, а свобода есть собственность воли и потому свобода служит любви, ведь благодаря любви человек более всего причастен добру. Это дает ей право главенствовать в нравственном порядке, в иерархии добродетелей, а также в иерархии здоровых мечтаний и желаний человека. Человек жаждет любви больше, чем свободы - свобода есть средство, а любовь - цель. Но человек жаждет настоящей любви, ибо подлинное участие свободы возможно только, если в основе - правда. Воля свободна, но вместе с тем, она «должна» искать добро, которое отвечает ее природе, она свободна в поисках и выборе, но не свободна от самой потребности поисков и выбора.

Зато воля не выносит, когда ей навязывают объект, как добро. Она сама хочет выбрать и сама утвердить, поскольку выбор всегда есть утверждение ценности выбираемого объекта. Так, мужчина, выбирающий женщину, утверждает тем самым ее ценность - утверждать надлежит ценность самой личности, а не только «сексуальную» ценность. Впрочем, сексуальная ценность скорее навязывается сама, ценность же личности ждет утверждения и выбора. И потому в воле человека, который еще не окончательно покорился страстям, и сохранил внутреннюю свежесть, происходит обычно некая борьба между импульсом и свободой. Импульс пытается навязать свой объект и свою цель, пытается поставить внутреннюю жизнь человека перед совершившимся фактом. Слово «импульс» мы употребляем здесь не в истинном и полном его значении, так, как оно толковалось в предыдущем разделе, а в значении частном - речь идет только о некоторых проявлениях сексуального импульса, благодаря которым сексуальная ценность овладевает чувственностью и эмоциональностью человека и в связи с этим как бы «осаждает» волю. Подчиняясь чувственному тяготению, воля начинает вожделеть данную личность. Чувство лишает вожделение его плотского и вместе потребительского характера, превращая его скорее в желание «человека другого пола». Тем не менее до тех пор, пока воля подчиняется тому, к чему тяготеет чувственность и чувства, ее собственное творческое участие в любви не находит проявления.

Воля участвует в любви только тогда, когда человек сознательно поступается своей свободой ради другого человека, как личности, ценность которой он полностью признает и утверждает. Такого рода участие воли не ограничивается вожделением этого человека. Воля есть власть творческая, способная давать добро, а не только присваивать себе уже существующее. Любовь с участием воли выражается прежде всего в жажде добра для любимой личности. Желать личность для себя еще не значит выявить творческую потенциальность воли. Это не есть еще любовь в полном позитивном значении этого слова. Воля по натуре своей хочет добра, причем добра беспредельного, или счастья. В стремлении к нему она ищет личность и жаждет ее для себя, как конкретное добро, которое может стать источником счастья. Так X жаждет Y, а Y жаждет X - и на этом основана любовь вожделения. Чувства и эмоции помогают этой любви. Но любовь, которой помогают чувства и эмоции наиболее благоприятствует тому, чтобы воля, по натуре своей стремящаяся к безграничному добру или к счастью, захотела бы это добро не только для собственного своего субъекта, но и для другой личности, для той, которая является - исходя из чувств и эмоций - объектом вожделения. Тут-то и возникает напряжение между динамикой импульса и динамикой собственной воли. Благодаря импульсу воля вожделеет и жаждет личность ради ее сексуальной ценности, но этим она не ограничивается. Воля свободна, то есть способна желать всего в соотнесении с абсолютным, безграничным добром - счастьем. И эту как раз способность, эту свою естественную, благородную потенциальность воля применяет в отношении к той личности, желает ей абсолютного, безграничного добра, - счастья - и, таким образом, как бы уравновешивает или внутренне возмещает то, что ей самой, этой личности «другого пола» желает для себя³⁸. Разумеется, мы имеем тут ввиду только частное значение слова «импульс». Ибо воля не только борется с импульсом, но одновременно берет на себя в рамках жертвенной любви то, что является естественной его целью. Ведь импульс обращен на существование человеческого рода, что конкретно всегда означает существование новой личности, рождение ребенка, как плода супружеской любви мужчины и женщины. Воля обращается к этой цели и в ходе сознательной ее реализации пытается еще развить свойственную себе творческую устремленность.

Таким образом, настоящая любовь, используя естественную динамику воли пытается привнести черты абсолютного бескорыстия в отношения женщины и мужчины, чтобы избавить эту любовь от настроенности на использование (в первом и втором значении слова «использовать»). И в этом тоже отражено то, что названо тут борьбой между любовью и импульсом. Импульс хочет прежде всего брать, использовать другую личность, любовь же хочет давать, творить добро, осчастливливать. Здесь снова делается очевидным, насколько жертвенная любовь должна быть проникнута тем, что составляет суть дружбы. В желании «безграничного» блага для другого «я» как бы в зародыше заключен ведь творческий порыв истинной любви, порыв к тому, чтобы одарять добром любимых, чтобы их осчастливливать³⁹.

Это некая «божеская» особенность любви. В самом деле, когда Y хочет для X «безграничного» блага, он по сути хочет для нее Бога: ведь только в Нем - объективная полнота добра и только Он может каждого человека полнотой этой насытить. Человеческая любовь в соотнесении со счастьем, или полнотой добра, как бы приближена к Богу. Другое дело, что «полнота добра» и «счастья» отнюдь не всегда понимаются таким именно образом. «Хочу тебе счастья» это значит: хочу того, что тебя осчастливит, но не вхожу (покамест) в то, что именно это такое. Только глубоко верующие люди говорят себе без обиняков: это есть Бог. Другие не досказывают этой мысли, словно предоставляя любимой личности наполнить содержанием эту «позицию»: это то, что ты сам (ты сама) хочешь, в чем видишь для себя полноту добра. Однако же вся энергия любви сосредоточивается прежде всего на том, что «я» этого для тебя искренне хочу⁴⁰. Большая нравственная сила подлинной любви состоит как раз в желании счастья, или истинного блага другой личности. Благодаря этому любовь способна возродить человека - она дает ему ощущение внутреннего богатства, плодотворности, творческих способностей: я способен хотеть добра другой личности, значит я вообще способен хотеть добра. Подлинная любовь заставляет меня поверить в собственные духовные силы. Даже когда я «злонравен», подлинная любовь - если она во мне пробуждается, - велит мне искать подлинное благо ради той личности, к которой она обращена. Таким образом утверждение ценности другой личности находит глубокий резонанс в утверждении моей собственной ценности как личности, ведь именно исходя из сексуальной ценности пробуждается в данном субъекте потребность желания счастья другому «я». Когда любовь достигает полных своих масштабов, в нее вносится не только подлинный «личностный» климат, но и некое ощущение «абсолюта» встречи с тем, что безотносительно и конечно. Любовь в самом деле есть высшая нравственная ценность. Важно еще уметь соотнести ее масштабы с событиями будничной жизни. Именно здесь-то и рождается проблема воспитания любви.

Проблема воспитания любви

Что значит «воспитание любви»? Можно ли вообще воспитывать любовь? Не есть ли она что-то готовое, данное человеку или двум людям, некое сердечное приключение? Так полагают весьма часто, в особенности молодые люди, а в результате, по меньшей мере частично перечеркивается то, что мы назвали тут интеграцией любви. Любовь в этом случае остается лишь психологической ситуацией, которая (как бы вопреки ее природе) подчиняется требованиям объективной нравственности. На самом же деле - как раз напротив - любовь руководствуется нормой или принципом, из которого следует извлечь наибольшую ценность каждой психологической ситуации; только в этом случае сама ситуация достигнет истинной полноты, станет выражением зрелого участия личности. Ибо любовь никогда не бывает чем-то готовым, чем-то только «данным» женщине или мужчине, но всегда одновременно есть нечто «заданное». Так следует ее рассматривать: любовь, так сказать, никогда не «есть», но только «будет» в зависимости от вклада каждой личности, от ее активного участия. Участие это основывается на том, что «дано», поэтому переживания, основанные на чувственности и естественной эмоциональности женщины либо мужчины, являются только «материалом» любви. Существует тенденция признать этот «материал» уже готовой ее формой. Это тенденция ошибочная, в ней скрыта потребительская и утилитаристская ориентация, которая - как известно - противоречит самой природе любви.

Человек есть существо как бы обреченное на творчество. Творчество обязывает также и в сфере любви. Как же часто мы являемся свидетелями того, что из многообещающего «материала» чувств и желаний сформировывается не истинная любовь, а даже зачастую нечто противоположное, тогда как из скромного «материала» формируется порой в самом деле большая любовь. Но большая любовь может быть только делом личностей и - прибавим для полноты картины - делом благодати. В этой книге мы хотим сосредоточить на этом внимание; рассматривая любовь прежде всего как дело человека, мы постараемся проанализировать главные пути его собственных начинаний в этом направлении. Действие же благодати скрыто в этих начинаниях, как участие невидимого Создателя, который Сам, будучи любовью, обладает силой формирования разного рода любви, в том числе и той, какая в естественном своем развитии опирается на ценности пола и плоти, только бы люди захотели сознательно создавать ее вместе с Ним. Не следует разочаровываться из-за того, что происходит это зачастую на извилистых и сложных путях. Благодать обладает силой спрямления путей человеческой любви.

Чтобы ответить на вопросы, поставленные вначале, понадобится, пожалуй, еще раз вернуться к размышлениям, заключенным в данном разделе. Мы должны углубить их в свете Евангелия, прочитанного и понятого более обобщенно, нежели здесь. Но и здесь уже ясно, что воспитание любви состоит из многих начинаний в большей степени внутреннего характера, хотя и имевших внешнее свое отражение, во всяком случае, глубоко личностных. Начинания эти направлены к тому, что названо тут интеграцией любви «в» личности и «между» личностями. Размышляя на тему любви в соотнесении: мужчина - женщина, мы неоднократно могли убедиться в возможности дезинтеграции, какая вкрадывается в их взаимоотношения. И потому здесь необходимо дополнение, из которого станет ясно, каким образом любовь мужчины и женщины защищается от дезинтеграции. Этому как раз и должны послужить рассуждения на тему целомудрия.

Личность и целомудрие

Реабилитация целомудрия

Целомудрие и враждебность

Название этой главы заимствовано из труда М.Шеллера «Реабилитация добродетели» (Rehabilitierung der Tugend). Название это может показаться провокационным. Ведь говоря о реабилитации, мы имеем в виду кого-то (или что-то), кто утерял (утеряло) доброе имя и право признания у людей. Реабилитация возвращает ему доброе имя и право быть признанным. Разве добродетель утратила доброе имя? Разве добродетель целомудрия утратила доброе имя? Разве она не признается людьми добродетелью? Однако же не только о добром имени тут речь. Назвать добродетель и номинально признать ее это еще не все. Речь идет о праве ее гражданства в человеческой душе, в человеческой воле - там истинное место добродетели и почва, без которой она перестает существовать как реальное бытие. Само же признание слов «добродетель», «целомудрие» не имеет большого значения. Шеллер видел потребность в реабилитации добродетели, ибо заметил у современного человека характерную духовную позицию, не способствующую истинному признанию добродетели. Позицию эту он определил как «враждебность».