Самообладание и объективизация

В первой части этого раздела обращалось внимание на то, что соблюдение добродетели целомудрия очень тесно связано с той кардинальной добродетелью, которую Св.Фома Аквинский определил, вслед за Аристотелем, как temperantia. Эта добродетель призвана умерять похоть плоти, отсюда «умеренность». В сексуальной сфере следует обратить особое внимание на самообладание - склонность к добродетели умеренности. Чистый, целомудренный человек - это человек, владеющий собой. Аристотель и Св.Фома Аквинский знали понятие самообладания (continentia). Человек должен владеть собой и усмирять похоть плоти, когда она рождается в нем и требует удовлетворения вопреки разуму, вопреки тому, что разум считает истинным добром, ибо принято, что разум знает объективный порядок природы, во всяком случае может и должен его знать. В таком случае, согласие с разумом - есть одновременно и условие реализации этого порядка и условие достойности действия. «Достойно» именно то, что отвечает разуму, что достойно разумного существа⁵⁷. Принцип достойности действия представляет прямую противоположность принципу полезности, выдвинутому утилитаристами. Итак, достойно личности владение собой - усмирение похоти плоти. Если личность этого не делает, она подвергает риску свое природное совершенство, позволяет действовать в себе тому, что ниже ее, что от нее зависимо, более того - сама ставит себя в зависимость от этого.

Такая постановка вопроса о самообладании вытекает прежде всего из тенденций самоусовершенствования в этике. Они не противоречат совокупности наших рассуждений, хотя главный акцент здесь - любовь личности; на это направлен анализ целомудрия, а также его «реабилитация». Итак, усмирение похоти плоти имеет целью не только совершенствование решившейся на это личности, но и реализацию любви в мире личностей, и прежде всего во взаимоотношениях личностей разного пола. Усмиряя похоть плоти, человек должен сдерживать возбуждение чувственной власти вожделения (appetitus concupiscibilis), а тем самым умерять разного рода ощущения или чувства, связанные с этим возбуждением, ибо они сопутствуют реакциям чувственности. Ведь известно, что именно оттуда рождаются поступки, действия внутреннего или внешнего характера, которые легко приходят в противоречие с принципами любви личности, поскольку, опираясь исключительно на сексуальной ценности личности, имеют целью только ее использование.

Что же касается чувственности и связанной с ней динамики чувственных ощущений (passiones animae у Фомы Аквинского), то Аристотель удивительно точно заметил, что в этой сфере между отдельными людьми существует разница, которая позволяет говорить о чувственной сверхвозбудимости, hyper-sensibilitas у одних, и о hypo-sensibilitas, то есть о недостаточной, неестественно пониженной возбудимости у других. Поскольку мы отделили от чувственности эмоциональность, как способность к реакции несколько иного содержания и иной направленности, то по аналогии можем говорить об эмоциональной сверх впечатлительности, и о недостаточной, неестественно пониженной впечатлительности.

Остается еще рассмотреть проблему «меры», на эту мысль наводит само слово «умеренность». Принимая реалистическую концепцию человека, мы миримся с тем, что как чувственная возбудимость, так и эмоциональная впечатлительность для него естественны, то есть в основном согласны с природой, а потому, тоже в основном, не противятся реализации любви в мире личностей, особенно той любви, какая соединяет женщину и мужчину. В свете этого следует рассмотреть проблему «меры», без которой невозможна добродетель целомудрия во взаимоотношениях личностей. Речь идет о способности найти такую «меру» в усмирении чувственного возбуждения и эмоциональной впечатлительности, которая в каждом конкретном случае, в каждой конфигурации или межличностной ситуации наиболее способствует реализации любви и вместе с тем избегает опасности ориентации исключительно на использование, которое, как известно, с легкостью подключается не только к реакции чувственности, но даже к эмоциональности.

Такая мера отнюдь не равнозначна «умеренной» возбудимости или «умеренной» эмоциональной впечатлительности. Ведь в этом случае люди, которых отличает пониженная возбудимость или впечатлительность, («хипо-сенсибилитас») были бы уже умеренными. Однако же умеренность - это способность удерживать равновесие при возбуждении похоти плоти. Речь идет о том, чтобы это равновесие создавало в чувственно-эмоциональной области постоянную внутреннюю «меру» действия, а в известной степени и меру переживаний. Добродетель теснейшим образом связана с такой мерой, в ней проявляется, отчасти она и есть постоянная функция меры, которую мы понимаем не как нечто раз навсегда данное, ибо у разных личностей мера разная, - в зависимости от их естественных склонностей в этой сфере. Сама суть меры однозначна: кто не достиг ее, кто не способен к самообладанию и умеренности - тому чуждо целомудрие. Но формы реализации меры - различные, в зависимости от различной внутренней склонности, внешних условий, состояния или направленности жизненного призвания и т.д.

Трудно объять различные формы самообладания в сексуальной сфере - самообладания, без которого исключено целомудрие. Но можно попытаться охарактеризовать главные методы его реализации. В связи с этим часто употребляется слово «воздержание». Основной метод, определяющий это слово, явно родствен действию сдержанности. И тут нам представляются хорошо известные внутренние ситуации, когда личность переживает нечто вроде вторжения, руководящий центр которого - в чувственности, в похоти плоти или (косвенно) в естественной эмоциональности. В таких случаях возникает потребность самозащиты, которая рождается в самой разумной сути личности. Личность защищается от вторжения, которым руководит чувственность и похоть плоти, защищается прежде всего потому, что оно метит в ее естественную власть самостановления. Ведь личность сама должна «захотеть», недопустимо, чтобы с нею «происходило» что-то нехорошее. Дальнейшее обоснование естественной самозащиты коренится уже в порядке ценностей. Именно на нем основано самообладание.

Выше уже было отмечено, что подавить возбуждение похоти плоти или реакции чувственности путем сталкивания в подсознание того содержания, которое они несут в себе, не есть еще полноценная добродетель. Целомудрие состоит не в постоянном умалении ценностей «тела и пола», так же как с другой стороны оно вовсе не олицетворяет некий нездоровый страх, который может пробуждаться по отношению к этим ценностям, даже инстинктивно. Все это симптомы не внутренней силы, а скорее слабости. Добродетель же должна быть силой человеческого духа⁵⁸. Сила эта в конечном счете проистекает из разума, который «видит» истинную правду о ценностях, а ценность личности и любовь ставит выше ценностей sexus и связанного с ними использования. Именно поэтому, целомудрие не может заключаться в «слепом» воздержании. Воздержание, уменье волей сдерживать похоть плоти, способность умерять ощущения, связанные с реакциями чувственности, и даже эмоциональности, есть неотъемлемый метод самообладания, но еще не представляет собой полную реализацию добродетели. Воздержание не может быть прежде всего самоцелью. Это проистекает из общего анализа ценностей, а также из отношения к ним человека.

Объективной ценностью мы называем все то, к чему человек открыт в своей внутренней жизни, к чему он стремится в своих действиях⁵⁹. Простое отмежевание от каких-либо ценностей, например, от тех, к каким обращены по своей природе чувственность или эмоциональность, не совершенствует личность, если не проистекает из признания объективного порядка вещей, связанного с переживанием правды о ценностях. Необходимо хотя бы такое признание, если нельзя прямо говорить о «переживании правды» в отношении ценностей. На этом как раз и основан метод объективизации. «Слепого» воздержания - недостаточно. Не существует зрелого воздержания без признания объективного порядка ценностей: ценность личности выше ценностей sexus. Речь в этом случае идет о практическом признании, то есть таком, какое оказывает влияние на действие. Главное условие самообладания в сексуальной сфере заключается в том, чтобы признание превосходства личности над sexus возымело бы действие в то самое время, когда чувственность, а также (косвенно) эмоциональность реагирует прежде всего на сексуальные ценности. Можно бы здесь говорить о некой пересадке ценности личности в переживание, заполонившее сознание ценностями sexus. Это первый шаг к реализации целомудрия: воздержание, подчиненное так понятой объективизации, необходимо для того, чтобы среди ценностей, о которых заявляют чувства, могла бы достигнуть сознания ценность личности, о которой заявляет разум.

В свою очередь ценность личности должна как бы «выйти на первое место» во всем переживании. Тогда воздержание перестает быть «слепым». Оно не ограничивается только торможением и отмежеванием, с ними вместе происходит некое новое «открытие» в сознании и воле - они открываются ценности, и подлинной и высшей одновременно. Поэтому объективизация тесно связана с сублимацией.

Как относится метод объективизации к необходимости сдерживать чувственные или чувственно-эмоциональные возбуждения? Объективизация не освобождает от этой необходимости, если бы кто-то только «объективизировал», то есть объективно и точно определял ценность личности в соотношении с ценностью sexus, и при этом не сдерживал возбуждение похоти плоти, то его никоим образом нельзя было бы назвать способным к самообладанию или целомудренным. Это была бы некая теория без практики. Одна объективизация без воздержания еще не составляет добродетели, воздержание же только благодаря объективизации приобретает значение полноценной добродетели, ибо человек есть существо так внутренне устроенное, что возбуждения похоти плоти не уступают полностью, если они сдерживаются силой воли - только как бы уступают; чтобы они исчезли совсем, человек должен знать, «почему» он их сдерживает. Ответом на «почему» может быть просто запрет - «потому что нельзя», но это коренным образом не решает проблемы, значит, еще не представляет настоящей объективизации⁶⁰. О ней можно говорить только в том случае, если перед волей будет поставлена такая ценность, которая исчерпывающе объясняет необходимость усмирения того, что пробудилось в похоти плоти и в чувственности⁶¹. По мере того, как эта ценность овладевает сознанием и волей, воля успокаивается и освобождается от характерного ощущения «потери». Ибо внутренний опыт говорит, что процессу овладения собой и соблюдению добродетели целомудрия сопутствует - особенно на ранней их стадии, ощущение какой-то потери, отречения от ценности. Ощущение это - явление естественное, оно свидетельствует о том, как силен рефлекс похоти плоти в сознании и воле. По мере того как в них развивается подлинная любовь личности, этот рефлекс слабеет, ибо ценности возвращаются на свои места. Так добродетель целомудрия и любовь личности взаимно обусловливают друг друга.

Вопрос облагораживания (сублимации) чувств выполняет важную роль во всем этом процессе; выше уже было сказано: объективизация тесно связана с сублимацией. Сублимация чувств в какой-то степени возможна уже благодаря тому, что реакция на личность другого пола рождается не только на почве чувственности, но и на почве эмоциональности. В связи с этим, чувственная страстность может уступить иной форме эмоционального участия, в которой не содержится характерная для чувственности настроенность «на предмет использования». Однако способна ли эмоциональность вытеснить чувственность и сформировать отношение к другому человеку в орбите своих реакций и своей направленности? Что направленность эта отличается от той, какая доминирует в чувственности, уже известно. Желание в этом случае не сводится исключительно к чувственно-телесному использованию, это в гораздо большей степени желание близости человека другого пола. Если, однако, все пустить на самотек стихийных реакций, следует скорее считаться с опасностью его оползания (пусть и вторичного) с плоскости эмоциональности на плоскость чувственности. О сублимации чувств невозможно думать без участия разума и добродетели.

Эмоциональность, однако, может сыграть в целом процессе сублимации важную вспомогательную роль. Ибо необходимо, чтобы ценность личности не только была «трезво» понята, но и прочувствована. Абстрактное понимание личности еще не рождает ощущения ее ценности. Вообще же ощущение ценности личности в полном метафизическом его значении, вероятно выходит за границы нашей эмоциональной жизни, но развивается вместе с одухотворенностью внутренней жизни. Так вот, на пути к этому ощущению можно использовать то, что заключено как раз в эмоциональности. Способность спонтанно реагировать на ценность «человека другого пола», на «женственность», или на «мужественность», соединенная с тенденцией некой идеализации этих ценностей может быть относительно легко сопряжена в переживании с понятием личности, таким образом, что весь самопроизвольный для эмоциональности процесс эмоциональной идеализации развернется уже не вокруг ценностей «женственность» - «мужественность», но именно вокруг ценности личности, которая одновременно начинает осознаваться разумом. Таким образом, добродетель целомудрия также обретает себе некую опору в эмоциональной сфере.

Это, впрочем, имеет место при правильном соблюдении добродетели, целомудрия, что отметили уже Аристотель и Фома Аквинский. И тот и другой подчеркивали, что в подходе к чувственно-эмоциональной сфере внутренней жизни человека следует применять соответствующую тактику или даже некую дипломатию (principatus politicus); метод императива не слишком результативен и даже может привести к непредвиденным последствиям. Такая постановка вопроса есть свидетельство большого опыта и жизненной мудрости. В самом деле, каждый человек должен сам выявить в себе энергию, какая дремлет в его чувственности и эмоциональности, так, чтобы она стала союзником в его стремлении к подлинной любви, а ведь она, как известно, может стать и врагом. Уменье превратить потенциального врага в союзника, может быть еще более характерно для сути самообладания, а также добродетели целомудрия, чем само «чистое» воздержание. В этом заключена первая часть той специфической проблематики, которую мы, как это принято, назвали проблематикой воздержания (дальнейшие рассуждения на эту тему - в следующем разделе, в анализе супружеской нравственности). Вторая ее часть касается взаимоотношений нежности и чувственности - она параллельна первой, порой вроде бы с ней пересекается, однако же не равнозначна ей. Итак, переходим ко второй части.

Нежность и чувственность

Надлежит еще рассмотреть проблему нежности, поскольку она тоже вытекает из эмоциональности и формируется на основе чувств, имеющих характер вожделения, о которых здесь уже неоднократно говорилось. Однако, нежность обладает абсолютным своеобразием и исполняет своеобразную роль в человеческой жизни, особенно в сожительстве мужчины и женщины - сублимация их взаимоотношений в значительной мере основана на нежности. Поэтому следует прояснить ее роль.

Мы испытываем нежность к какой-нибудь личности (или даже к неразумному существу - к животному, растению), когда каким-то образом сознаем его связь с нами. Сознание общности в самом существовании и в действии, в радости или в страдании заставляет нас с нежностью думать не только о других людях, но также, например, о животных, которые разделяют нашу судьбу. Нас охватывает нежность к существам, с которыми мы ощущаем себя настолько сросшимися, что можем как бы вчувствоваться в их внутреннее состояние и пережить это состояние в своем внутреннем «я». Нежность граничит с со-ощущением (не с сочувствием, его скорее можно считать следствием нежности, хотя порой оно рождается в человеке независимо от нее). Весьма часто такого рода вникание во внутреннее состояние другого существа в какой-то степени фиктивно, как, например, когда мы приписываем животному «внутренние» переживания, присущие только человеку, или когда думаем об «обиде», какую, якобы, испытывают затоптанные или поломанные растения. Человек справедливо ощущает свою связь и единение со всей природой, но по натуре ему наиболее близка связь и единение с другими людьми - и потому в нем присутствует особая основа для нежности. В отношении человека к человеку возникает при этом особая возможность, а вместе с тем и потребность вчувствоваться в его переживания и внутренние состояния, во всю жизнь его души, а также возможность и потребность дать ему знать об этом. Это как раз и есть функция нежности. Нежность - не только внутренняя способность со-ощущения, повышенная чувствительность к чужим переживаниям и состояниям души другой личности. Все это содержится в нежности, но еще не составляет ее сути, в которой выражается тенденция объять собственным чувством эти чужие переживания и состояния души другой личности. Эта тенденция выражается вовне, так как появляется потребность сообщить другому «я» о своей взволнованности его переживаниями или внутренним состоянием, так, чтобы этот другой человек почувствовал, что я все это разделяю и переживаю. Нежность, как видим, возникает из ощущения внутренней ситуации другой личности (а косвенно и внешней, поскольку именно в ней складывается внутренняя) и стремится активно засвидетельствовать свою близость к той личности и к ее ситуации. Эта близость проистекает из эмоционального участия; анализ эмоциональности, проведенный в предыдущем разделе показал, что эмоциональность наделяет человека способностью переживать близость по отношению к другому «я»: эмоции по натуре своей сближают людей. На этом фоне рождается и потребность активно засвидетельствовать свою близость, и поэтому нежность во внешнем своем проявлении отражает внутреннее приближение к другому «я». Это могут быть самые разнообразные внешние поступки, объединенные, однако, общим внутренним значением. Внешне это выражается, например, в том, чтобы прижать к себе другого человека, обнять его или хотя бы взять под руку (что, впрочем, может быть только формой помощи другому человеку; иное дело - ходить с ним под руку), а также в каких-то разновидностях поцелуя. Это все активные проявления нежности. Сама готовность принимать их еще не означает полной взаимности чувства, означает лишь, что не существует никакого эмоционального сопротивления той личности, которая таким внешним способом дает выход своей нежности. Нежность заключена во внутреннем эмоциональном соотнесении, а не в одних только внешних проявлениях, поскольку эти последние могут быть просто общепринятыми и рассчитанными на публику. Нежность же всегда есть что-то личное, внутреннее, сокровенное - в какой-то степени сторонится чужих глаз, она стыдлива. Свободно она может проявиться только в отношении к тем, кто правильно ее понимает и ощущает.

Следует строго отграничить нежность и различные внешние формы ее проявления от различных форм удовлетворения чувственности. Абсолютно разные у них источники, разная суть. Чувственность по натуре своей настроена на «тело, как возможный объект сексуального использования» и естественным путем стремится к удовлетворению этой потребности использования; в таких случаях мы говорим о выходе сексуальной энергии. Нежность же проистекает из эмоциональности и реакции на «человека другого пола», которая для нее характерна. В ней выражается не вожделение, но скорей доброжелательность и самоотдача другому человеку. Разумеется, и в ней отчасти дает о себе знать потребность удовлетворения эмоциональности, но эта потребность совсем иного свойства, нежели потребность удовлетворения чувственности. Эмоциональность больше сконцентрирована не на «теле и поле», а на «человеке», речь идет непосредственно не об «использовании», но о «переживании близости».

Все это как нельзя более заслуживает особого внимания. Нежность как в своей внутренней ориентации, так и во внешних проявлениях настолько отличается от чувственности и от чувственного использования, что их нельзя сводить друг к другу, и отождествлять друг с другом. Поступки, как внешние, так и внутренние, имеющие своим источником нежность, требуют совсем иной этической квалификации, нежели те, источником которых является чувственность и воля сексуального использования. Нежность в отличие от них может быть абсолютно бескорыстна, когда в ней превалирует взгляд на другого человека, на его внутреннюю ситуацию. Эта бескорыстность отступает по мере того, как различные проявления нежности начинают служить прежде всего потребности удовлетворения собственной эмоциональности.

Но и это последнее еще может быть ценным, если несет в себе переживание близости двух людей, в особенности если эта близость нужна обоим. Определенная «корысть» существует и в человеческой любви, что, впрочем, никак не перечеркивает подлинный ее характер, как это показал метафизический анализ любви. Каждый человек есть ограниченное добро и потому способен только к ограниченному бескорыстию⁶².

Поэтому существует проблема воспитания нежности, часть проблемы воспитания любви «в» мужчине и женщине, а впоследствии «между» ними. Эта проблема умещается в границах проблематики воздержания. Ибо нежность требует определенной бдительности, обращенной на то, чтобы различные ее проявления не приобрели бы иного значения, не стали бы только формами удовлетворения чувственности и выхода сексуальной энергии. Поэтому нежности не обойтись без выработанного самообладания, которое в этом случае становится показателем душевной чуткости и деликатности по отношению к личности другого пола. В то время как чувственность толкает в направлении использования, и человек, оказавшийся в ее власти даже не видит, что может быть какой-то иной смысл и иной «стиль» общения мужчины и женщины, нежность как бы выявляет этот смысл, делает возможным «стиль» взаимного общения, и при этом следит за тем, чтобы его не погубить.

Можно ли говорить о «праве на нежность»? Это выражение надо понимать, как право принимать нежность, и как право ее проявлять. Тенденционно мы и во втором случае говорим о «праве», а не об обязанности, хотя несомненно, порой существует также своего рода обязанность проявлять нежность к другому человеку. И в таком случае право на нежность имеют люди, которым она особенно нужна, например, слабые, больные, страдающие по разным поводам, в том числе и морально. Особое право на нежность имеют, пожалуй, дети, для которых нежность (впрочем, не только для них) - естественный способ проявления любви. Еще и поэтому необходимо в проявления нежности - особенно внешние - ввести одну единственную меру, а именно меру любви личности. Ибо существует опасность подпитывания нежностью эгоизма. Этому может способствовать излишняя нежность, которая личности, ее проявляющей, служит прежде всего для удовлетворения собственной эмоциональности, и не принимает в расчет объективную потребность и благо другого человека. Поэтому истинная человеческая любовь «к» личности и любовь «между» личностями, должна соединять в себе два момента: нежность и определенную твердость. В противном случае она утратит свою здоровую, выразительную внутреннюю сущность и превратится в бесплодное умиление и мягкость. Нельзя забывать, что любовь человека должна заключать в себе некие элементы борьбы - борьбы за этого именно человека, за его истинное благо. Разумеется, сама нежность приобретает большую ценность при соединении с определенной твердостью и «основательностью» в позиции воли. Поверхностная нежность, в особенности то, что мы называем чувственностью, не вызывает глубокого уважения, напротив, будит подозрение, что человек в таких случаях, проявляя нежность, ищет исключительно удовлетворения своей эмоциональности, а может даже своей чувственности и желания использовать. И поэтому нравственное обоснование имеют только те формы нежности, которые полностью оправданы любовью личности, тем, что в самом деле связывает человека с человеком. Это и понятно, ведь единственный смысл существования нежности - в любви. Вне любви мы не имеем «права» ни выказывать, ни принимать нежность, внешние ее проявления зависают в пустоте.

Эти замечания особенно уместны, когда речь идет о взаимоотношениях женщины и мужчины. Здесь особенно требуется, чтобы нежность в разных ее проявлениях была полностью оправдана истинной любовью личности. Ибо следует считаться с тем, что любовь женщины и мужчины в значительной степени формируется из того потенциала, какой скрывают в себе чувственность и эмоциональность, добивающиеся удовлетворения, насыщения. Поэтому нежность в разных ее формах с легкостью может отдалиться от любви личности, и приблизиться к чувственному эгоизму, или к эгоизму эмоций. Кроме того, внешние проявления нежности могут создавать видимость любви, какой на самом деле не существует. Мужчина-соблазнитель, как правило, прибегает к разнообразным вариантам нежности, подобно тому как женщина-кокетка пытается играть на чувствах, хотя и в том и в другом случае отсутствует истинная любовь личности. Абстрагируясь, однако, от фактов «игры в любовь», которая называется по разному (флирт, роман и т.д.) следует обратить внимание на то, что всякая любовь между женщиной и мужчиной, в том числе и та, которая в намерениях обоих должна быть подлинной и честной, в своем развитии, как правило, быстрей наполняется субъективным содержанием, чем объективным. Разные элементы ее психологической структуры словно бы прорастают раньше, тогда как сама ее этическая суть должна созревать постепенно и медленно. Многое зависит от возраста и темперамента. У молодых людей расхождение между двумя этими внутренними процессами, как правило, больше, чем у людей постарше и в общем зрелых. У тех, кто наделен живым и пылким темпераментом (например, у сангвиников), любовь, как переживание, как чувство, вспыхивает внезапно, бурно, тем более важно воспитывать в себе любовь - ее формирование сопряжено с внутренним трудом.

Согласно этому следует с тем большей ответственностью отнестись к признанию за женщиной и мужчиной «права на нежность», и когда ее принимают, и когда оказывают. У некоторых людей явно существует тенденция к расширению этого права, к преждевременному пользованию им, в то время, когда у обоих только еще пробуждается эмоциональность, а вместе с нею и чувственность, но когда не существует еще объективного профиля любви и единения личностей. Такая преждевременная нежность в общении Y - X зачастую даже уничтожает любовь, или по крайней мере не дает ей развиваться во всей полноте, в гармонии с внутренней и, вместе с тем, объективной правдой.

Мы не имеем здесь ввиду разновидности фамильярности, которая принадлежит к иному ряду фактов в сфере общения мужчины и женщины; излишняя фамильярность это форма безответственного сексуального использования, или проявление грубости, или обычная бестактность. Здесь, однако, речь идет только о нежности. Без добродетели умеренности, без целомудрия и самообладания невозможно воспитать ее и так развить в человеке, чтобы она не мешала любви, но служила ей. Потому что существует серьезная опасность некоего мелкого, поверхностного переживания - и одновременно «расходования» любви (то есть - расходования того «материала», из которого она формируется в женщине и в мужчине), в границах такого переживания оба не смогут выработать объективный профиль любви и истинное ее добро, а останутся при чисто субъективных ее проявлениях, только из них черпая эпизодическое удовольствие. Любовь в таком случае не будет постоянно возобновляться и постепенно возрастать между ними, а как раз наоборот - сойдет на нет, оборвется. Добавим, что кроме всего прочего, очень многое зависит от правильного воспитания нежности, от ответственности за ее проявления.

Ибо следует еще раз подчеркнуть, что она является важным фактором любви. Не подлежит сомнению та истина, что любовь мужчины и женщины в огромной степени опирается на чувство - этот материал постоянно должна поставлять естественная эмоциональность, чтобы объективная сущность любви воссоединилась бы с субъективной. Но речь идет в основном не о «первых» порывах эмоциональности, когда в каком-то смысле «искусственно» повышают ценность любимой личности, обращаясь к переживанию «женственности» или «мужественности». Гораздо в большей степени речь идет о постоянном участии чувства, о постоянном его вовлечении в любовь, ибо оно сближает женщину и мужчину, оно создает внутреннюю атмосферу доступности и взаимного понимания. На такой основе нежность есть нечто естественное и подлинное, такого рода нежность в огромных количествах необходима в супружестве, в той общей жизни, где ведь не только «телу» требуется «тело», но прежде всего человеку требуется человек. Нежности принадлежит тут огромная роль. Тесно сочетающаяся с подлинной любовью личности, бескорыстная, она способна вывести любовь из разного рода опасностей эгоизма чувств, из опасностей, проистекающих из принципа использования. Нежность - это способность ощущать человека во всей его цельности, личность со всеми, даже самыми скрытыми колебаниями ее души, и всегда с желанием истинного добра для этой личности.

Такой нежности женщина ожидает от мужчины, она имеет на нее особое право в браке, в котором отдает себя мужчине, в котором переживает невероятно важные и трудные для себя моменты и периоды, такие как беременность, роды и все, что с ними связано. Ее эмоциональная жизнь при этом, как правило, богаче, и отсюда - большая потребность в нежности. Мужчине она тоже требуется, хотя в иной степени и в ином виде. Как у женщины, так и у мужчины, нежность вызывает уверенность, что они не одиноки, что все, чем живет один, является и содержанием жизни другого, самого близкого ему человека. Такая уверенность очень помогает и поддерживает сознание единения.

Может показаться странным, что рассуждения на тему нежности оказались в той части раздела, в которой говорится о «проблеме воздержания». Однако же связь здесь тесная и рассуждения уместны. Не может быть истинной нежности без зрелого воздержания, источник которого - в воле, всегда готовой любить и последовательно преодолевающей принцип использования, навязанный чувственностью и похотью плоти. Без такого воздержания естественная энергия чувственности, а также втянутая в ее орбиту энергия эмоциональности, станут только «материалом» эгоизма чувств, или же эгоизма эмоций. Это необходимо четко и ясно констатировать. Жизнь учит этому на каждом шагу. Люди верующие знают, что за этим кроется тайна первородного греха, последствия которого как-то особенно тяготеют над сферой sexus, и угрожают личности, наивысшему благу сотворенного мироздания. Однако же эта опасность как бы граничит с любовью: ведь опираясь на тот же «материал» может развиться настоящая любовь - единение личностей, но в такой же степени и «любовь» мнимая, которая не более чем прикрытие для внутреннего принципа использования, для эгоизма, противоречащего любви. Какую же огромную и в результате позитивную роль выполняет тут воздержание, которое освобождает и от этого принципа и от эгоизма, благодаря чему косвенно формируется любовь. Любви женщины и мужчины нельзя построить иначе, как на пути некой жертвы и самоотречения. Формулу этого отречения мы находим в Евангелии, в словах Иисуса: «Кто хочет идти за мною, пусть отречется от самого себя...» Евангелие учит воздержанию, как способу любви. Справедливость по отношению к Творцу

Брак