Любовь как доброжелательность

Здесь уместно подчеркнуть, что любовь есть наиболее полная реализация тех возможностей, которыми обладает человек. Потенциальность (от латинского potentia - возможность, сила), свойственная личности, наиболее полно актуализируется через любовь («актуализируется» от латинского actus - свершенное действие). Благодаря любви личность ощущает полноценность своего бытия, объективного существования. Любовь это действие, акт, который обеспечивает полноценное существование личности. Разумеется, любовь должна быть истинной. Что значит: истинная любовь? Это значит - такая любовь, в которой реализуется настоящая ее сущность, которая обращается к истинному (а не мнимому) добру, и при этом по-настоящему, то есть исходя из природы добра. Это относится и к любви между мужчиной и женщиной. И в этой области настоящая любовь совершенствует бытие личности, способствует ее развитию. Тогда как ложная любовь влечет за собой нечто противоположное. Ложная любовь - это такая любовь, которая либо обращена к мнимому добру, либо - что бывает чаще - обращена к добру истинному, но так, что это не совместимо с самой природой добра. Такой любовью часто оказывается любовь между мужчиной и женщиной, либо в самой своей основе, либо - даже несмотря на хорошую основу - в отдельных своих проявлениях, в своей реализации. Ложная любовь, таким образом, это плохая любовь. Плохой, во всяком случае, неполной была бы любовь женщины к мужчине, если бы она ограничивалась вожделением. Но и сама любовь вожделения не исчерпывает во всей полноте сущности любви между личностями. Недостаточно только желать кого-то, как добра для себя, надо сверх того, и прежде всего - желать добра и ему. Эта, чисто альтруистическая направленность воли и чувств именуется св. Фомой Аквинским amor benevolentiae, или, короче, - benevolentiae, чему в нашем языке, не слишком, впрочем, точно, соответствует понятие доброжелательность. Любовь личности к личности должна заключать в себе доброжелательность, иначе она не может быть истинной. Более того - она вообще будет не любовью, а исключительно эгоизмом. В природе любви не только нет противоречия, но даже существует связь между вожделением и доброжелательностью. Скажем Y хочет X как добро для себя. Но в таком случае он должен хотеть, чтобы X была добром, ведь иначе она не может быть добром для него. Так обозначается связь между вожделением и доброжелательностью.

Однако сама по себе доброжелательность не укладывается в такую конфигурацию желаний: Y хочет, чтобы X была добром, и при этом полноценным, чтобы тем самым она была бы добром для него. Доброжелательность несовместима с корыстью, элементы которой еще явно присутствуют в любви вожделения. Доброжелательность тождественна бескорыстию в любви: Не «жажду тебя, как добро», а: «жажду добра тебе», «жажду того, что есть добро для тебя» - личность доброжелательная жаждет этого, не допуская и мысли о себе, безотносительно к себе. Поэтому любовь доброжелательная, amor benevolentiae, ближе к абсолютной, нежели любовь вожделения. Это исключительно чистая любовь. Доброжелательность предельно приближает нас к «чистой сути» любви. Такая любовь наиболее совершенствует свой субъект, наиболее полно развивает как его, так и ту личность, на которую она направлена. Любовь мужчины к женщине, и ее к нему, не может не быть любовью вожделения, но она должна стремиться к полной доброжелательности, benevolentia, на любой стадии их сосуществования и общения. Особенно же должна она стремиться к этому в браке, там, где наиболее явственно проявляется не только любовь вожделения, но столь же явственно дает о себе знать само вожделение. В этом состоит своеобразное богатство супружеской любви, но в этом же заключается ее своеобразная трудность. Этого не следует ни таить, ни скрывать. Ибо истинная доброжелательная любовь может сосуществовать с любовью вожделения, и даже с самим вожделением, лишь бы это последнее не подавило все прочее, что заключено в любви между мужчиной и женщиной, или не стало ее единственным содержанием и смыслом.

Проблема взаимности

Перейдем к проблеме взаимности. Она заставляет взглянуть на любовь мужчины и женщины не только как на любовь X к Y, и Y к X, но скорее как на нечто существующее между ними. Взаимность тесно связана с любовью «между» мужчиной и женщиной. Обратим внимание на это наречие. Оно дает понять, что любовь не есть только что-то в женщине и что-то в мужчине - ибо в таком случае были бы, собственно, две любви; любовь - понятие совокупное, единое. Количественно и психологически в самом деле существуют две любви, но два эти отдельных психологических факта соединяясь, создают одно объективное целое - как бы единосущное бытие, в котором участвуют две личности.

В связи с этим существует отношение «я» к «мы». Каждая личность - есть некое «я» - единственное и неповторимое. Это «я* обладает собственным нутром и, благодаря этому, является как бы маленьким миром, который в своем существовании зависит от Бога и вместе с тем самобытен в собственных границах. Путь от первого «я» ко второму ведет, следовательно, через свободную волю, через ее вовлеченность. Однако же путь этот может быть направлен только в одну сторону, например от X к Y. Тогда любовь к личности - односторонняя, и, хотя обладает своим подлинным психологическим профилем, ей не хватает той объективной полноты, какую дает взаимность. Ее называют любовью без взаимности, а известно, что любовь без взаимности связана с невзгодами и страданием. Такая любовь порой весьма удерживается в своем субъекте, в личности ее переживающей, но происходит это как бы силой внутреннего упорства, что, однако, скорее деформирует любовь, лишает ее свойственного ей характера. Любовь без взаимности обречена на прозябание в своем субъекте, и, в конце концов, на постепенное умирание. Случается, что умирая, она влечет за собой отмирание самой способности любить. Однако до такой крайности дело доходит не всегда.

Во всяком случае ясно одно, что любовь по натуре своей не одностороннее, а двустороннее явление, нечто происходящее «между» личностями, нечто общественное. Полноценное ее бытие не единичное, но межличностное. Она есть сила связующая, ее натуре противопоказано деление, изоляция. Для полноты любви необходимо, чтобы путь от X к Y пересекся с путем от Y к X. Обоюдная любовь создает твердую почву для рождения из двух «я» одного «мы». В этом проявляется ее естественная динамика. Чтобы возникло «мы», недостаточно только обоюдной любви, ибо в ней все же существуют еще два «я», хотя полностью уже предрасположенные к тому, чтобы стать одним «мы». Существование «мы» в любви обусловливает именно взаимность.

Взаимность выявляет, что любовь созрела, стала уже чем-то «между» личностями, что она создала некую общность, и в этом полностью реализуется ее природа. Взаимность и относится к природе любви.

Это по-новому освещает всю проблему. Выше мы констатировали, что к природе любви относятся как влечение, желание (вожделение), так и доброжелательность. Любовь вожделения и любовь доброжелательности различаются между собой, не настолько, однако, чтобы исключать друг друга. Y может желать X как добро для себя, но одновременно желать добра для X даже безотносительно к тому, является ли X добром для него. Это получает новое объяснение в свете правды о взаимности. А именно, когда Y жаждет ответной любви X, он жаждет другую личность прежде всего как соучастника любви, а вовсе не как объект вожделения. «Корыстность» любви в этом случае состояла бы лишь в том, что она ищет ответ и этим ответом является взаимная любовь. Но поскольку взаимность относится к природе любви, обусловливает ее межличностный профиль, трудно говорить о «корыстности». Жажда взаимности не исключает бескорыстного характера любви. Да, взаимная любовь может быть абсолютно бескорыстна, хотя то, что являет собой содержание любви вожделения между женщиной и мужчиной находит в ней полное удовлетворение. Однако, взаимность несет в себе как бы синтез любви вожделения и доброжелательной любви. Любовь вожделения дает о себе знать в основном тогда, когда одна из личностей начинает ревновать «другую», когда страшится ее неверности.

Это проблема особого свойства, вообще чрезвычайно важная в любви между женщиной и мужчиной, и чрезвычайно важная в браке. Уместно вспомнить здесь о том, что на тему взаимности сказано еще Аристотелем в его трактате о дружбе (Никомахова этика, кн. VIII и IX). По мнению Аристотеля, взаимность может быть разных видов в зависимости от характера добра, которое лежит в ее основе и в основе дружбы в целом. Если это истинное добро (добро достойное), то взаимность - нечто глубокое, зрелое, в известной степени незыблемое. Когда же в основе взаимности лежит только корысть, польза (полезное добро) либо удовольствие, тогда она - нечто мелкое и зыбкое. Разумеется, хотя взаимность всегда является чем-то «между» личностями, все же она в значительной степени зависит от того, что в нее привносят обе личности. Поэтому каждая из личностей, как X и так и Y, трактует взаимность в любви как что-то сугубо личное, но не сверхличностное.

Итак - следуя мысли Аристотеля - если обе личности привносят во взаимную любовь свою любовь личную, и при этом любовь этически полноценную, любовь добродетель, то сама взаимность приобретает некую основательность, уверенность. Этим объясняется то доверие к другой личности, которое освобождает от подозрительности и ревности; доверие, свидетельствующее о том, что любовь есть истинное благо для обоих людей. То, что на другого человека можно смело положиться, можно думать о нем, как о друге, который не подведет, является для любящего источником спокойствия и радости. Спокойствие и радость это плоды любви, производные от ее сущности.

Если же обе личности вносят во взаимную любовь только или прежде всего вожделение, ориентированное на использование, на поиски удовольствия, то и взаимность не обладает теми чертами, о которых шла здесь речь. Нельзя питать доверия к другому человеку, коль скоро ты знаешь, или хотя бы чувствуешь, что единственная цель его - использование или удовольствие. Нельзя питать доверия и если сам ты ориентирован прежде всего на это. В таких случаях как бы «мстит» некое особое свойство любви, благодаря которому она создает межличностную общность. Достаточно одной из личностей внести утилитарную настроенность, и уже проблема «взаимной любви» порождает массу подозрений и ревности. Правда, подозрения и вспышки ревности часто проистекают из слабости человека. Но если люди, даже при всей своей слабости, вносят в любовь истинную добрую волю, значит, они стремятся, чтобы взаимность основывалась на «справедливом добре» - на добродетели. Пусть еще не совершенной, зато подлинной. Совместная жизнь предоставляет им постоянную возможность испытывать свою добрую волю и дополнять ее добродетелью. Совместная жизнь становится как бы школой совершенствования.

Иное дело, когда обе личности, или хотя бы одна из них, вносит во «взаимную любовь» только потребительскую ориентацию. Женщина и мужчина могут доставлять друг другу удовольствия, сексуального характера, могут служить друг для друга источником разного рода пользы. Однако же одно удовольствие и чувственное наслаждение не является тем добром, какое сплачивает и объединяет людей на долгий срок, как это абсолютно точно определил Аристотель. Женщина и мужчина - если в основе их «взаимной любви» лежит только удовольствие или польза - будут соединены друг с другом так долго, как долго смогут служить друг другу источником этого удовольствия или пользы, как долго будут доставлять их друг другу. В ту же минуту, когда это кончится, кончится и соответствующее основание «любви», рассеется иллюзия взаимности. Ибо не может быть подлинной взаимности, основанной исключительно на вожделении, либо на потребительском подходе, поскольку такой подход не ищет свойственного ему выражения во взаимной любви, а ищет только удовлетворения, насыщения. По сути дела, потребительский подход есть чистой воды эгоизм, тогда как взаимность предполагает у обеих личностей альтруизм. Подлинная взаимность не может возникнуть из двух разновидностей эгоизма, возникнуть может только минутная, в лучшем случае временная видимость взаимности.

Отсюда следуют два вывода, один скорее теоретического характера, другой - практического. Первый вывод: в свете рассуждений на тему о взаимности видно, сколь необходим нам анализ любви в аспекте этическом. Вывод второй, практический: надлежит хорошенько «проверить» любовь, прежде чем объясняться в ней друг другу, и уж тем более, прежде чем, полагая ее своим призванием, начать строить совместную жизнь. Проверить необходимо то, что есть «в» каждом из соучастников любви, а затем и то, что есть «между» ними. Надо установить, на чем основана взаимность и не есть ли это только видимость взаимности. Ибо любовь может устоять только как единство, в котором выступает зрелое «мы», и не способна устоять, как сопоставление двух разновидностей эгоизма, в основе которого - два «я». Любовь обладает структурой межличностной общности³⁰.

От симпатии к дружбе

Пришла пора взглянуть на проблематику человеческой любви еще в одном аспекте. Хотя этот аспект тесно связан с психологическим анализом, мы все же обратимся к нему в рамках этой, первой части раздела, где речь идет об общем анализе любви. Слово «симпатия» - греческого происхождения, оно состоит из приставки «syn» (вместе с кем-то) и корня pathein (изведать, испытать). Таким образом, дословно, симпатия означает «соизведать». Обратим внимание на два момента в значении слова «симпатия», на момент некой общности, выраженной в приставке, и на момент некой пассивности «изведать» (на себе), выраженной в корне. Симпатия, таким образом, означает прежде всего то, что «делается» меж людьми в области их чувств - то, благодаря чему эмоционально-аффективные переживания соединяют людей. Следует подчеркнуть при этом, что это «делается» с ними, а не является их делом, плодом акта воли. Люди как бы подчиняются симпатии, порой бессознательно, а воля оказывается втянутой в орбиту волнений и чувств, которые сближают людей независимо от того, сознательно ли выбрал один другого объектом своей любви. Симпатия - это чисто эмоциональная любовь, в которой решение воли и выбор еще не играют надлежащей роли. Воля в лучшем случае соглашается с фактом симпатии, а также с ее направлением.

Хотя этимологически симпатия должна свидетельствовать об эмоциональной любви «между» личностями, однако, часто имеется в виду и в мыслях, и в словах «симпатия» «к» какой-то личности. Если какая-то личность мне симпатична, она оказывается в орбите моих ощущений, как «объект», которому сопутствует положительное эмоциональное звучание, и это звучание означает некий «плюс» для самой личности. «Плюс» рождается вместе с симпатией и вместе с ней может отмереть, ибо зависит именно от эмоциональной ориентации на личность - объект симпатии. Другое дело, что «плюс», основанный только на симпатии к личности, может постепенно перерасти в твердую уверенность в ее ценности. Однако в границах одной симпатии переживание ценности объекта кажется, пожалуй, чем-то косвенным: X переживает ценность Y через призму своей симпатии, благодаря ей Y обретает ценность в глазах X. В этом заключен некий оттенок субъективизма, что, вместе с упомянутой в начале пассивностью, указывает на определенную слабость симпатии. Слабость симпатии в том, что она овладевает ощущением и волей человека часто независимо от объективной ценности личности, к которой обращена. Ценность ощущения как бы заменяет ценность личности (объекта симпатии).

Слабость симпатии проистекает, как видим, из недостаточной ее объективности, Впрочем, это сочетается с большой субъективной силой симпатии, которая придает человеческой любви ее субъективную выразительность. Признание одним только разумом ценности другой личности, пусть и отвечающее действительности, еще не есть основание для любви, (как, впрочем, и для влечения, о чем говорилось в начале этого раздела). Только симпатия обладает силой, сближающей людей ощутимым для них образом, опытным путем. Ведь любовь - это опыт, а не только умозаключение. Симпатия вводит одну личность в круг другой, как кого-то близкого, благодаря симпатии как бы «ощущаешь» ее личностность, живешь в ее кругу, вместе с тем ежеминутно обнаруживая ее в своем собственном. Именно поэтому симпатия - это опытное и проверяемое проявление человеческой любви, (которое столь важно для мужчины и женщины). Благодаря ей они чувствуют любовь друг к другу, а без нее как бы теряются и остаются в некой - тоже ощутимой - пустоте. Потому им и кажется, что с исчезновением симпатии исчезает и любовь.

И все же любовь отнюдь не исчерпывается симпатией, как эмоциями и ощущениями не исчерпывается внутренняя жизнь человеческой личности; это всего лишь отдельные ее элементы. Элементом гораздо более существенным является воля, она же есть сила, которой предназначено формировать любовь в человеке и между людьми. Это утверждение важно потому, что любовь между мужчиной и женщиной не может оставаться на уровне одной лишь симпатии, участие воли - решающий фактор. Я хочу добра тебе так, как хочу его себе самому, моему собственному «я». Этой формулой можно выразить суть и структуру дружбы. В ней, как видим, выступает benevolentia, или доброжелательность (я хочу добра тебе), а также характерное «сдвоение» субъекта, сдвоение «я»: мое «я» и твое «я» составляют моральное единство, ибо воля одинаково доброжелательна к обоим. Силой вещей, таким образом, твое «я» как бы становится моим, живет в моем «я», так, как оно в самом себе. Этим объясняется слово «дружба». Заключенное в ней сдвоение «я» акцентирует моменты единения личностей, какое несет с собой дружба.

Это единение иное, нежели в симпатии. Там оно основа но исключительно на эмоции и ощущении, а воля только дает согласие. В дружбе же воля участвует. И потому дружба воистину овладевает человеком, является его делом, предполагает сознательный выбор личности, второго «я», к которому она обращена, тогда как в границах симпатии такого еще не происходит. И в этом именно состоит объективная сила дружбы. Но эта последняя нуждается в некоем субъективном акценте, в том, чтобы заявить о себе в субъекте. И это как раз обеспечивает симпатия. Не являясь еще дружбой, она, однако же, создает условия для возникновения дружбы между двумя личностями и способствует тому, чтобы дружба эта обладала своей субъективной выразительностью, своей атмосферой и своей температурой чувств. В чистом же виде двустороннее и взаимное «хочу добра тебе», хотя и является стержнем дружбы, повисает как бы в пустоте, если его лишить той температуры чувств, которую как раз дает симпатия. Невозможно понятие «хочу тебе добра» заменить одним чувством, тем не менее в отрыве от чувства оно кажется холодным и недоступным.

С точки зрения воспитания любви здесь явно напрашивается постулат: симпатию необходимо преображать в дружбу, а дружбу дополнять симпатией. Постулат этот, как видим, действует в двух направлениях. В самой симпатии еще отсутствует акт доброжелательности, без которой тоже не может быть истинной любви. И хотя симпатия может казаться доброжелательностью (и даже чем-то большим, чем доброжелательность) в этом все же есть некоторая доля иллюзии. Мы уже обратили внимание в анализе влечения на субъективистскую особенность чувства, а именно на то, что чувство проявляет тенденцию к «отвращению истины» от объекта, и обращение ее исключительно к себе. Вследствие этой тенденции симпатию, а также саму эмоциональную любовь уже принимают за дружбу и даже за нечто большее чем дружба. И потому считают достаточным основанием, к примеру, для заключения брака, который, объективно говоря, может основываться только на дружбе. А дружба, как было отмечено, рассчитывает на зрелое участие воли в отношении к другой личности, под углом зрения ее добра. Существует поэтому проблема вызревания симпатии в дружбу, процесс этот, разумеется, требует обдумывания и времени. Речь, собственно, идет о том, чтобы ценность самого чувства, на котором прежде всего основано отношение к личности и к ее ценности в границах одной симпатии, дополнить объективным познанием ценности той же личности и убежденностью в этой ценности. Потому что только на это может опираться деятельное участие воли. Чувства сами могут вовлечь волю, но тогда ее участие будет пассивным и скорее поверхностным, с известной долей субъективизма. Дружба же добивается активного участия воли по возможности с объективным покрытием.

С другой стороны, однако, существует проблема дополнения дружбы симпатией, поскольку без нее дружба осталась бы холодной и сухой. Этот процесс возможен, ведь хотя симпатия в человеке зарождается спонтанно и ей свойственна иррациональность, в ней заметно все же некое тяготение к дружбе, некое стремление стать ею. Это прямо вытекает из структуры личностного нутра человека, в котором истинную ценность обретает лишь то, что полностью покрывается убеждением и свободной волей. Одно впечатление или только на нем основанное чувство такого покрытия не дает. И потому с возникновением симпатии между личностями (X-Y), как правило, открывается возможность дружбы или хотя бы робкий ее росток. Однако же часто симпатия с самого начала бывает яркой, тогда как дружба - тусклой и хилой. Речь идет о том, чтобы используя эмоциональную ситуацию, созданную симпатией, формировать взаимную дружбу, придавая тем самым самой симпатии основательное и объективное значение. Ошибка, очень часто совершаемая в человеческой любви, особенно когда дело касается любви между X и Y, заключается в том, что не формируя из нее сознательно дружбы, ее как бы оставляют на уровне симпатии. Следствием этой ошибки является и убежденность в том, что с исчезновением симпатии, кончается любовь. Эта убежденность представляет большую угрозу для человеческой любви, а эта ошибка - один из главных пробелов в воспитании любви.

Любовь ни в коей мере не может заключаться только в «использовании» симпатии, или в том, чтобы дать в ней «выход своей энергии» (чему в отношениях между мужчиной и женщиной сопутствует часто «выход энергии» сексуальной). Любовь же заключается в глубинном претворении симпатии в дружбу. Ибо по сути своей она есть явление творческое, конструктивное, а не только потребительское. Симпатия - не более чем сигнал, а вовсе не завершенный факт, в котором проявляется весь удельный вес личностей. Симпатия должна проникнуть вглубь человека, подготовить почву для дружбы, а дружба, со своей стороны, должна проникнуться атмосферой и «температурой симпатии». Это два взаимопроникающих процесса, которые не должны при этом мешать друг другу. Вот на чем, собственно, основано «искусство» воспитания любви, истинное ars amandi. Этому искусству категорически противопоказано, когда симпатия (особенно ярко выраженная во взаимоотношениях мужчина-женщина, где с нею связана сильная чувственноплотская тяга) заслоняет потребность создания дружбы, или даже делает ее практически невозможной. Думается, что в этом коренится частная причина разного рода катастроф и неудач, которым подвержена человеческая любовь.

В этой проблеме кроется некое несовпадение двух профилей любви: профиль объективный точно не накладывается на профиль субъективный. Симпатия, в которой ярко очерчен субъективный профиль любви, еще не является дружбой, в которой только и создается ее объективный профиль. Вместе с тем, сама любовь должна быть чем-то субъективным, ведь она существует в субъектах, в двух субъектах-личностях, X и Y, в них формируется и выражается. Не следует, однако, путать субъективную любовь с субъективизмом. Любовь - всегда нечто субъективное, поскольку существует в субъектах, но вместе с тем она должна быть свободна от субъективизма. В субъекте, в личности любовь должна быть чем-то объективным, иметь свой объективный профиль, а не только субъективный. Именно поэтому она не может быть только симпатией, но должна быть дружбой. Зрелость дружбы между X и Y определяется и тем, сопутствует ли ей симпатия, но еще более тем, не слишком ли зависит она от симпатии (имеются в виду как эмоциональные моменты, так и аффективные настроения), существует ли явно, объективно - помимо всего этого - в личности и между личностями. Только в этом случае можно строить на ней супружескую и вообще совместную жизнь двух людей.

Поэтому, думается, важную роль в развитии любви между женщиной и мужчиной может играть товарищество. Товарищеские отношения отличаются как от симпатии, так и от дружбы. От симпатии они отличаются тем, что, минуя эмоционально-аффективную сферу человеческой жизни, опираются на объективные факторы, такие как общая работа, общие задачи, общие интересы. От дружбы же товарищеские отношения отличаются тем, что в них еще отсутствует понятие: «хочу тебе добра гак, словно речь идет о моем собственном «я». Итак, для товарищеских отношений характерен момент общности, вызванный некими объективными факторами. Люди ходят в один класс, работают в одной научной лаборатории, служат в одной роте, интересуются одной областью (например, филателистикой) - и это делает их товарищами. Товарищеские отношения могут возникнуть и между Y и X, как независимо от эмоциональной симпатии, так и на ее фоне. Последний вариант представляется весьма полезным, ибо может способствовать эволюции чистой симпатии в истинную дружбу. Дело в том, что товарищеские отношения создают между двумя людьми, женщиной и мужчиной, некую объективную общность, тогда как симпатия соединяет их только субъективно. Благодаря товарищеским отношениям может наметиться тот объективный профиль любви, без которого она всегда будет неполноценной. Сами чувства, как показывает опыт, скорее изменчивы, а значит не могут постоянно определять отношения человека с человеком. Необходимо во что бы то ни стало найти средства, с помощью которых чувства не только обратятся к воле, но и - более того - будут способствовать тому единству воли (unum velle), благодаря которому два «я» становятся одним «мы». Такое единство заключено как раз в дружбе.

Взаимная дружба носит характер межличностный («мы»). В товарищеских отношениях тоже заключено уже «мы», хотя ему недостает еще той крепости и глубины, какая является достоянием дружбы. Товарищеские отношения могут соединять многих, дружба же скорей немногих. Для общественного ракурса товарищеских отношений характерно то, что люди, связанные ими, образуют обычно некую среду. И потому еще столь важны эти отношения при формировании взаимной любви между X и Y, если их любви суждено дозреть до брака, стать краеугольным камнем новой семьи. Дело в том, что люди, способные к жизни в среде, способные к ее созданию, наверно хорошо подготовлены к тому, чтобы семейному сообществу тоже придать характер прочной среды, в которой царит добрая атмосфера сосуществования.

Жертвенная любовь

Общий анализ любви носит прежде всего метафизический характер, хотя мы то и дело ссылаемся на психологические или этические моменты. Различные аспекты любви взаимосвязаны, так что невозможно говорить об одном из них, не касаясь второго и третьего. В предыдущем анализе мы пытались выделить то, что относится к сути каждого вида любви и специфическим образом реализуется в любви между мужчиной и женщиной. Что касается любви в индивидуальном субъекте, то она формируется через влечение, вожделение и доброжелательность. Однако же полное свое выражение любовь находит не только в индивидуальном субъекте, а в межсубъектных, межличностных взаимоотношениях. Отсюда проблема дружбы, которая проанализирована выше в соединении с симпатией, а также связанная с дружбой проблема взаимности. Переход от «я» к «мы» для любви не менее существен, чем выход из собственного «я», выражающийся во влечении, в любви вожделения, доброжелательности. Любовь, и та, что интересует нас в этой книге, в особенности, - не только стремление, но в значительно большей степени встреча, соединение личностей. Разумеется, и встреча и соединение личностей происходят на основе влечения, любви вожделения и доброжелательности по мере их нарастания в индивидуальных субъектах. Аспект индивидуальной любви не исчезает в межличностном аспекте, более того, первый обусловливает второй. В результате любовь всегда представляет некий межличностный синтез и синхронизацию влечения, вожделения и доброжелательности.

Жертвенная любовь есть нечто отличное от всех выше проанализированных аспектов или форм любви. В ее основе - самоотдача личности. Суть жертвенной любви - отдача себя, своего «я». Это нечто иное и при этом большее, чем влечение, вожделение и даже доброжелательность. Все эти формы выхода из своего «я» в направлении другой личности под углом зрения добра не достигают масштабов жертвенной любви. Чем то большим есть «отдать себя», нежели только «хотеть добра», даже если при этом другое «я» становится как бы моим собственным, как в дружбе. Жертвенная любовь - нечто иное и нечто большее, чем все проанализированные выше формы любви, как со стороны индивидуального субъекта, со стороны личности, которая любит, так и со стороны межличностной связи, которая и создает эту любовь. Когда жертвенная любовь входит в межличностные отношения, тогда и возникает нечто отличное от дружбы, а именно самоотдача личностей.

Эта проблема требует серьезного обдумывания. Прежде всего напрашивается вопрос: может ли личность отдать себя другой личности. Ведь установлено, что каждая личность по сути своей непередаваема - alteri incommunicabilis. Она не только сама себе хозяйка (sui iuris), но и не может уступить, отдать себя. Это противоречит самой природе личности. В самом деле: в порядке природы нельзя говорить о самоотдаче одной личности другой, тем более, еcли имеется в виду физическая самоотдача. Все личностное выше любой формы отдачи, а также присвоения в материальном смысле. Личность как таковая не может быть, подобно вещи, чужой собственностью. Именно поэтому исключается трактовка личности, как объекта использования, что уже было подробно проанализировано выше. Однако, то, что невозможно и незаконно в порядке природы и в значении материальном, может происходить в порядке любви и в значении нравственном. И в этом смысле личность может дать, или отдать себя другому, в равной степени как человеку, так и Богу, и в результате такой самоотдачи формируется особый вид любви, которую мы определяем как жертвенная любовь³¹. Это свидетельствует и об особой динамике личности, об особых законах, определяющих ее существование и развитие. Христос выразил это во фразе, содержащей, казалось бы, глубокий парадокс: «Сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мат. 10,39).

В самом деле, в проблеме жертвенной любви заключен некий глубокий парадокс, не только словесный, но и абсолютно реальный; слова Евангелия указывают на особую действительность и заключают в себе правду, которая реализуется в жизни личности. Итак, по своей природе личность никому непередаваема, неуступаема. В порядке природы она ориентирована на совершенствование, достижение наибольшей полноты собственного бытия, которое всегда ведь есть некое конкретное «я». Мы уже установили, что такого рода совершенствование достигается посредством любви и вместе с любовью. Наиболее же полная и, вместе с тем как бы наиболее радикальная форма любви состоит в самоотдаче, в том, чтобы свое непередаваемое и неуступаемое «я» отдать в чью-то собственность. Парадокс здесь двойной: с одной стороны выходит, что можно выйти из собственного «я», с другой, - «я» при этом отнюдь не уничтожается и не девальвируется, а как раз напротив, развивается и обогащается, разумеется, во внематериальном, нравственном значении. Евангелие четко это формулирует: «сберегший - потеряет» «потерявший - сбережет». Как видим, здесь содержится не только персоналистская норма, но и совершенно конкретные и смелые указания, в разных направлениях развивающие эту норму. Мир личностей имеет собственные законы экзистенции и законы развития.

Самоотдача, как форма любви, формируется внутри личности на основе зрелого видения ценностей, а также готовности воли к такому именно участию. Во всяком случае, жертвенная любовь не может быть чем-то эпизодическим, или случайным во внутренней жизни личности. Она всегда является некой концентрацией человеческого «я» в целом, коль скоро в силу такой любви оно решается именно таким образом распорядиться собой. В самоотдаче надлежит видеть особое доказательство владения собой. Если говорить о реализации этой формы любви, то, думается, она может быть самой различной. Не говоря уже о самоотдаче матери ребенку, разве не может быть самоотдачи, например, врача больному, или учителя, который безраздельно посвящает себя формированию своего ученика, или священнослужителя, который столь же самоотверженно отдается доверившейся его заботам душе. Подобным же образом способны к самоотдаче крупные общественные деятели, или апостолы, которые, служа обществу, служат тем самым, множеству людей, часто лично им незнакомых. Определить степень подлинности любви самоотдачи в каждом из приведенных и им подобных примерах - дело нелегкое. Ибо люди в таких случаях могут просто руководствоваться искренней доброжелательностью и дружеским расположением. Для того, например, чтобы «с полной отдачей» работать врачом, учителем или священнослужителем, достаточно просто «хотеть добра» тем, кому ты служишь. И даже если служение перерастает в полную самоотдачу, и тем самым доказывается достоверность любви, ее все же трудно назвать любовью жертвенной.

Понятие жертвенной любви связано с самоотдачей индивидуальной личности другой, избранной ею личности. И потому о жертвенной любви мы говорим при определении отношений между человеком и Богом, что будет особо рассмотрено в разделе IV. Существуют также серьезные основания говорить о жертвенной любви в связи с браком. Любовь личностей, мужчины и женщины приводит в браке к взаимной самоотдаче. Со стороны индивидуальной личности - это явная самоотдача другой личности, в отношениях же межличностных - взаимная самоотдача. Такого рода самоотдачу не следует полностью отождествлять (а значит и смешивать) с «самоотдачей» исключительно в психологическом значении, то есть с переживанием самоотдачи, и, тем более, с понятием «отдаться» физически. Что касается первого из этих значений, то только женщина, во всяком случае прежде всего женщина, переживает свое участие в браке как «самоотдачу», мужчина переживает это иначе, так что психологически происходит некая корреляция «самоотдачи» и «обладания». Однако же психологический угол зрения здесь недостаточен. Если подойти к этой проблеме объективно, то есть онтологически, то со стороны мужчины тоже должна происходить самоотдача, которая - хотя и иначе переживаемая, чем у женщины - все же должна быть реальной отдачей себя другой личности. Ибо в противном случае существует опасность трактовки другой личности, женщины, как объекта и даже объекта использования. Поэтому, если брак призван отвечать требованиям персоналистской нормы, в нем должна быть реализована взаимная самоотдача, взаимная жертвенная любовь. В браке встречаются на принципах взаимности две самоотдачи, мужская и женская, психологически они выражаются по-разному, онтологически же «складываются» в полноценную совокупность взаимной самоотдачи. Отсюда возникает особая задача для мужчины, который должен определить принцип и суть «завоевания» или «обладания»; к сути принадлежит и самоотдача.