III.5 Социалистическая революция

Первая Мировая привела к целой серии революций, которые серьезно изменили мир. Поэтому несколько подробнее разберем, что же такое революция.

Революция это коренное преобразование в какой либо области человеческой деятельности (хотя термин иногда переносится и на иные природные процессы). Понятие политической или социальной революции, которое будет нас интересовать, уже достаточно далеко ушло от этого первоначального значения.

Во-первых, с подачи марксизма-ленинизма, который в основном определяет нашу культуру по этому вопросу, понятие революции обязательно несет в себе атрибут прогрессивности. А это автоматически привязывает его к той или иной теории (в данном случае к марксизму), которая определяет, что прогрессивно, а что нет, и, следовательно, что будет революцией, а что – контрреволюцией.

Во-вторых, многообразие социальных событий более позднего времени, к которым с подачи прессы или определенных политических кругов уже «приклеился» термин революции (национально-освободительные, бархатные, цветные), еще более расширяет область его применения, и в некоторых случаях даже приводит к конфликту с прежним (марксистко-ленинским) определением. Поэтому, чтобы в дальнейшем без двусмысленностей оперировать понятием революции, придется дать его простое и корректное определение. 

Основной результат любой победившей революции это смена власти в государстве. Соответственно, смена власти, или, по крайней мере, создание альтернативной государственной власти, стремящейся устранить прежнюю, это первый основной признак революции.

Однако власть может меняться и без революций. Во-первых, это происходит в демократических государствах с каждыми новыми выборами. Во-вторых, власть меняется и в недемократических государствах, к примеру, путем естественной (узаконенной) смены государственного лидера, умершего или ушедшего от дел по состоянию здоровья. Второй признак революции состоит в том, что власть в государстве меняется не в соответствии с законами или традицией, а вопреки им.

Но два названные выше условия будут характерны также для дворцового или военного переворота. Революцию от переворотов отличает то, что она опирается не на ту или иную государственную силовую или властную структуру, а большинство народа. Соответственно обязательным признаком революции будет смена власти по воле народа.

Сочетание трех названных выше условий и есть интересующее нас определение. Революция это смена власти, вопреки действующим нормам (в государстве), осуществленная по воле большинства народа.

К примеру, все французские «революции» таковыми являются с некоторой натяжкой, хотя в них и имело место столкновение народа с властью. Основной сюжет французских социальных коллизий восемнадцатого — девятнадцатого веков состоял в том, что власть наступала на существующую традицию народовластия, народ же более или менее успешно, иногда не сразу, а только когда отношения обострялись, отстаивал ее.

А восстание Пугачева, по этому определению как раз будет революцией, поскольку отвечает всем условиям. В частности восставшие создали альтернативную (государственную) власть, соответствующую своему менталитету и культуре, а уже потом, в условиях двоевластия, потерпели поражение в гражданской войне. У коммунистов же теоретический вопрос, как называть Пугачевский «бунт», просто повис в воздухе, поскольку под уже разобранные классиками варианты пролетарской или буржуазно-демократической революции не подходил, а такого уровня формализацией «советские теоретики» марксизма не решались заниматься.

Свершившаяся революция, исходя из предложенного определения, это есть осуществленный акт народовластия. Это как бы положительный момент. Однако очевидна и иная ее сторона. Революции практически всегда сопутствуют, являясь фактически неотъемлемой ее частью, определенная организационная неразбериха, паралич государственных служб, рост преступности, кровопролитие и т.д. Все это обобщенный налог на общество от противоречий между обществом и властью. Как и любой обобщенный налог, он, естественно, никак не в интересах граждан.

Соответственно идут они на такой акт народовластия, только если в нем возникла острая необходимость, что случается при двух условиях. Во-первых, отсутствует закон (или традиция), позволяющий решить задачу смены власти по воле народа мирно. Другими словами, когда народовластия нет, власть выше народа. Во-вторых, при достаточно серьезных претензиях к власти у большинства народа (уже высокая величина соответствующего обобщенного налога). Только сочетание этих двух условий заставляет множество простых «законопослушных» граждан перестать подчиняться власти и с серьезным риском (попасть под ответные репрессии или стать жертвой кровавых разборок) включиться в борьбу против нее.

Поэтому революция в принципе невозможна в государстве с реальным народовластием. Зачем устранять какую-то проблему сложным способом с риском для «здоровья» и множеством негативных издержек, если для этого есть узаконенная процедура. Революция не грозит государству, в котором исполнительная власть подчиняется выбираемому демократически представительному органу всего общества, парламенту.

Таким образом, парламентская республика с всеобщим, равным, тайным избирательным правом это вариант государственного устройства, предназначенный для того, чтобы минимизировать обобщенный налог от противоречий, возникающих между исполнительной властью и обществом, в частности, чтобы исключить революцию со всеми ее издержками.

Демократия, когда власть регулярно меняется, не позволяет осуществлять некоторые долгосрочные государственные программы из-за возможного отсутствия преемственности во власти. У представительной коллективной власти есть множество и иных недостатков, в частности низкое быстродействие и обилие пустой говорильни. Однако нет лучшего способа минимизировать обобщенный налог на общество от противоречий между обществом и исполнительной властью. А это с лихвой окупает все недостатки присущие парламенту.

Но вернемся к государствам, устройство которых не оптимально с этой точки зрения. Для них риск революции сохраняется. И потому чуть подробнее рассмотрим это социальное явление.

Для подавляющего большинства населения борьба с властью вообще является мерой вынужденной, диктуемой только острой необходимостью. Обыватель практически никогда не стремится к ниспровержению существующего режима, даже, если он имеет претензии к власти. Ему надо просто улучшить ситуацию, исправить конкретно то, что его не устраивает в повседневной жизни. А пускаться в непредсказуемые осложнения, когда на месте прежней власти возникнет неизвестно что, ему в подавляющем большинстве случаев совсем не нужно. Радикализм не характерен для обывателя.

Целенаправленно толкать страну к революции могут либо вражеские спецслужбы, желающие нанести вред государству, либо профессиональные революционеры, стремящиеся заварить смуту, чтобы захватить власть. А это всегда ничтожнейшее меньшинство. Никому другому революция не нужна. Поэтому подавляющее большинство совсем не стремится к революции, опасаясь непредсказуемых ее последствий.

Для власти же вопрос ее устойчивости является одним из самых приоритетных. Революция это всегда продукт противоречий большинства населения и власти. Риск революции в первую очередь определяется тем, какая часть общества и насколько сильно недовольна существующим положением вещей, во вторую – какими силовыми возможностями располагает государство для противодействия проявлению недовольства масс. В третью – наличием в государстве подстрекателей к революции, их количеством и уровнем подготовки. В более старом обществе с застарелыми противоречиями риск, связанный с третьим фактором, заметно возрастает.

Соответственно, обеспечивая свою устойчивость, любая власть должна хорошо понимать, насколько ею недовольны, а так же какие ей надо иметь силовые структуры для постоянного с хорошим запасом прочности контроля над ситуацией. И любая власть со стажем, естественно, умеет эту задачу квалифицированно решать.

Поэтому произойти революция может только в результате неожиданного для власти кризиса, когда она не успевает ни устранить негативные его последствия, возбуждающие нейтральные до того слои населения, ни собрать в нужном месте достаточные силы для противодействия восставшим.

Но то, что оказывается неожиданностью для власти, информированной гораздо лучше, чем обыватель, естественно будет неожиданным и для всего прочего населения. Соответственно революция по своей природе стихийна. Ее начало в подавляющем большинстве случаев оказывается неожиданным для всех, включая подстрекателей и зачинщиков, профессиональных революционеров.

А когда возбужденная стихия выплеснулась наружу, то включаются дополнительный механизм, определяющий дальнейшую динамику событий, психология толпы. Возбужденная толпа обладает сильным гипнотическим воздействием на всех вовлеченных в нее, и потому ее действия подчиняются не обычной логике и нормальной человеческой психологии, а скорее патологическим формам, которыми занимается психиатрия.

Возбужденная и озлобленная толпа не приемлет доводов, а воспринимает все чисто эмоционально на уровне простейших, не требующих размышления призывов и лозунгов, подхватывая соответствующие ее настрою, отметая противоположные. Поэтому она не способна на что-то конструктивное, а может только уничтожать то, что стоит у нее на пути. Ее энергия чисто разрушительная. Она должна либо смести свою цель, либо рассеяться, столкнувшись с силой, которая остановит ее.

Когда объектом ненависти возбужденной толпы становится государственная власть, то это возможное начало революции. Если власть способна выставить достаточную силу и рассеять энергию возбужденной толпы, это стихийное выступление будет названо бунтом. В противном случае толпа сметет власть, и выступление будет уже именоваться революцией.

Оценивая все позже, задним числом, многие из стихийных революционеров сами иногда ужаснутся тому, что они натворили, но, будучи частью толпы, они не в состоянии остановиться. По своему происхождению любая (русская) революция это «русский бунт, жестокий и бессмысленный».

А вот потом, когда все сметено и разрушено, то на образовавшемся пустыре быстро начинаются новые процессы. Кто-то из революционеров власть подберет, удержит и, используя ее, создаст нечто новое, о чем стихийные революционеры, начавшие смуту, зачастую и не подозревали.

Казалось бы, какая здесь общественная наука. Что и как можно в революции объяснить и тем более планировать заранее, когда изначально ничего не известно, когда первичную динамику революции определяет слепая стихия, по своим проявлениям близкая к психическим расстройствам.

Однако, хотя какой-то элемент случайности во всем этом, безусловно, присутствует, причины, динамика и вся логика социалистической революции 1917 года и последовавшей Гражданской войны просты и полностью понятны. Достаточно квалифицированный специалист мог даже все просчитать заранее, по крайней мере, указать основные факторы риска и способы их исключения.

Началось все с обычных экономических требований рабочих в Петербурге. Такого сорта борьба с хозяевами за повышение зарплаты, сокращение рабочего дня, улучшение условий труда шла постоянно по всей стране. В годовщину «Кровавого воскресенья» (9 января) была начата политическая стачка. К экономическим требованиям естественно добавился политический лозунг «Долой самодержавие».

Это был вызов государственной власти со стороны рабочих, но власти антинародной, к тому же неквалифицированной и безответственной, которая в 1905 году не нашла ничего лучшего, чем расстрелять мирную демонстрацию, идущую к царю с прошениями. Минимальные шаги навстречу желаниям народа в то время, в частности создание Думы (что позже все равно было сделано), полностью сняло бы напряженность и повысило популярность власти. Революции 1905 года не было бы.

За годы войны (с 1914 г.) у всех еще накопилось к этой власти множество претензий. Неквалифицированное руководство армией и последовавшие в результате поражения на фронтах. Коррупция, которая во время войны только усилилась. Отсутствие квалифицированной исполнительной власти (частые смены одних непопулярных премьеров другими столь же неквалифицированными и непопулярными). И одновременно с этим влияние на принятие ключевых для государства решений посторонних некомпетентных лиц (Г. Распутин), пользовавшихся по неведомым народу причинам огромным влиянием на царскую семью. Царица немка. Во время войны с немцами, сопровождавшейся серьезными неудачами, это постоянно порождало слухи о предательстве наверху. Так что самодержавие к началу 1917 года была на минимуме своей популярности.

В начале февраля в Петербурге в результате плохой организации (власть не справлялась со своими задачами) возникли перебои с хлебом. Запасы продовольствия в городе и стране были достаточные. Голод после хорошего урожая 1916 года не грозил. Тем не менее, многие посчитали это началом голода, вызванного войной. В рабочих районах началась паника.

Заверениям представителей власти, что все скоро нормализуется, не верили. Власть не пользовалась уважением, ей не доверяли. На улицы вышли многотысячные мирные демонстрации рабочих с требованиями дать хлеба и прекратить войну. К политической стачке, приуроченной к годовщине «Кровавого воскресенья», добавились «хлебные бунты». Общее число демонстрантов и забастовщиков в Петербурге стало критическим.

 Тем не менее, само по себе это еще не было опасно. Опыт восстания 1905 года в Москве показал, что рабочие были в состоянии выставить до тысячи боевиков, вооруженных стрелковым оружием, не очень годящимся для серьезных военных действий (ружья, револьверы). Даже если бы число боевиков оказалось в несколько раз больше, при гарнизоне Петербурга около 160 тыс. и 3,5 тыс. полицейских, в военном отношении это опасности не представляло. Любое вооруженное выступление рабочих было бы легко подавлено. Соответственно, понимая бесперспективность вооруженного выступления, зачинщики и не планировали от мирных форм протеста переходить к восстанию.

Но «неожиданно» к рабочим демонстрациям присоединился один из полков петербургского гарнизона, за ним следующий. В течение нескольких дней `большая часть гарнизона поддержала демонстрантов. Соотношение сил сразу же изменилось в их пользу.

Солдатский бунт это уже всегда вооруженное восстание. А у власти для его подавления фактически не осталось в Петербурге верных частей. Этот солдатский бунт и превратил мирные протесты рабочих в восстание, а сложившееся соотношение сил сделало восстание революцией.

Хотя бы временный успех в столице восставшим уже был гарантирован. На основании опыта предшествовавшей революции (1905 г.) они начали создавать альтернативную власть, выбирать Советы, и главной целью своего выступления сделали свержение самодержавия.

Таким образом, условно началом революции 1917 года можно считать январскую мирную политическую стачку. Но ключевым событием, изменившим характер выступления от мирного к военному, был февральский солдатский бунт практически всего петербургского гарнизона. Единодушие солдат, связанных присягой и вытекающей отсюда ответственностью, по этому, в общем-то, очень непростому для военнослужащих вопросу, однозначно указывает, что это не был случайный шаг или психоз, а вполне осознанное решение. Природу его и разберем далее.

Бунты военнослужащих в царской России случались с некоторой регулярностью. Их основная причина в порядках, царивших в русской армии, в плохих условиях жизни, бесправном положении рядовых.

Отношения между рядовым и офицерским составом всегда были достаточно напряженными. В прежние времена все держалось на палочной дисциплине, жестком подавлении любой формы солдатского недовольства. С отменой телесных наказаний (при Александре II) система несколько смягчилась, но культура, как офицеров, так и рядовых, а вместе с ней и отношения во многом остались прежними. Менталитет быстро не меняется никакими реформами. Он часть общей культуры общества, определяемой общей ситуацией в стране и вытекающими оттуда общественными отношениями.

В боевых частях, где офицеры ходили в атаку впереди своего подразделения, жизнь вынуждала выстраивать нормальные отношения. В тыловых же частях с этим обстояло хуже. Злоупотреблений интендантов тоже было больше. И в условиях войны все еще усугублялось увеличением численности гарнизона, размещавшегося в прежних казармах, рассчитанных на гораздо меньшее количество людей. Бытовые условия солдат оставляли желать лучшего. Так что части столичного гарнизона были вовсе не в привилегированных условиях. И все это было в столице, где с одной стороны вокруг кипела раздражающая роскошная жизнь, с другой – проникала разлагающая революционная пропаганда из рабочих районов. Однако все эти факторы только обостряли ситуацию, но не были решающими. Главная причина крылась в ином.

Основной солдатский контингент гарнизона был не первоочередного призыва. Это были не зеленые юнцы, которым относительно легко заморочить голову, а люди зрелые, рассудительные, со своими крестьянскими интересами и многолетним вымученным недовольством властью, уходящим еще в прежние отношения с крепостным правом и выкупными платежами, отмененными только после революции 1905 года.

На начало апреля готовилось русское наступление на фронте. Основная часть гарнизона Петербурга должна была идти на передовую. Однако желания воевать не было. Остатки их патриотизма давно рассеялись в результате все возрастающего недовольства властью и антивоенной пропаганды. Наступать на немцев непонятно за что, под руководством, которому они не доверяли, не хотелось. В условиях политической стачки, усилившейся «хлебными бунтами», большинство солдат посчитало, что революция разгорается, и гораздо безопаснее бунтовать в столице, чем идти на верную смерть.

Всего один лозунг «Долой войну» объединил рабочих и солдат гарнизона, превратив их в серьезную революционную силу. Как оказалось чуть позже, очень важным компонентом этого союза было участие в нем не только промышленных рабочих столицы, но и железнодорожников. По крайней мере, две попытки в течение 1917 года подавить восстание с помощью верных власти частей закончилось ничем, поскольку из-за саботажа железнодорожников они не сумели добраться до Петербурга.

Практически все аналитики главным итогом «Февральской революции» считают отречение царя и переход власти к Временному правительству. На самом деле уже тогда возникло двоевластие. На вершине «айсберга» было Временное правительство, которое признали все прежние государственные структуры и поспешили признать представители Антанты, заинтересованные в том, чтобы Россия продолжала войну.

А альтернативной властью был Петербургский Совет рабочих и солдатских депутатов. Одним из первых декретов он подчинил войска гарнизона себе. Сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны Временному правительству подчинялась многомиллионная армия страны, а с другой, пока это правительство оставалось в Петербурге, оно было заложником столичного гарнизона и Совета рабочих и солдатских депутатов, которому этот гарнизон подчинялся.

Как только глава Временного правительства обнародовал свою программу с планом продолжения войны, сразу же последовал правительственный кризис. Пришлось создавать новое, теперь уже коалиционное правительство с представителями левых партий. Это правительство поначалу пользовалось поддержкой большинства народа (в Петербурге). Однако курс на продолжение войны и провалившееся июньское наступление очень быстро лишили его доверия этого большинства.

Более того, эта политика Временного правительства основательно дискредитировала партии, которые в это правительство вошли, и они стали терять большинство в Советах. Их место занимали большевики, с самого начала стоявшие на позиции быстрого прекращения войны (превращения в гражданскую).

Осенью 1917 года большевики на какое-то короткое время получили в Совете Петербурга большинство (с переходом к ним председателя Совета меньшевика Троцкого). Как показали выборы в Учредительное собрание, намеченного на ноябрь 1917 года, большинства в стране у них не было даже на пике их популярности. Но решающая схватка была в Петербурге, где они это большинство получили. И пока они его не потеряли с началом Учредительного собрания, они арестовали Временное правительство, объявили о захвате власти в стране и соответственно переподчинении всех государственных структур, включая армию, новой государственной власти. После этого сразу же, чтобы не упустить инициативу, сделали несколько популистских шагов (декрет о мире, декрет о земле), и разогнали начавшее работать Учредительное собрание.

После окончательной победы, в период революционного мифотворчества, было придумано много революционных символов вроде «штурма Зимнего». Реально же ничего этого не было. В Петербурге Совет в военном отношении контролировал ситуацию с самого начала. У Временного правительства военной силы там не было никогда. Попытка Керенского после совершенного большевиками переворота пойти на Петербург с «верными ему войсками» закончилась очень быстро, на подступах к городу, еще до столкновения с силами столичного гарнизона.

Основной итог октябрьского переворота состоял в том, что альтернативной большевикам законной, обладающей хоть какой-то легитимностью, власти в стране не осталось. Все антибольшевистские силы оказались разобщенными, и до конца гражданской войны враждовали между собой. К примеру, Колчак потерпел поражение благодаря эсерам. В частности для того, чтобы в стране не было другой хотя бы относительно легитимной власти, способной стать консолидирующим центром борьбы с большевиками, им было очень важно уничтожить царскую семью.

А после того, как все иные властные структуры в государстве оказались обезглавленными, и осталась единственная относительно легитимная власть в государстве, Петербургский Совет, объявивший себя государственной властью, началось «Триумфальное шествие Советской власти по России». Советы фактически без сопротивления захватывали власть во всех крупных городах. Новая власть получила контроль над большинством густонаселенных районов России.

В Петербурге, хотя их правительство и было коалиционным (с левыми эсерами и анархистами), большевики имели большинство. В других же советах у большевиков пока еще большинства не было. Однако на первом этапе Советы по всей стране, захватив власть на местах, поддерживали центральную Советскую власть.

К тому же единственной военной силой в городах в это время по всей стране были тыловые гарнизоны. А они, после того, как в них были выбраны Советы солдатских депутатов (еще при Временном правительстве), чтобы не идти на германский фронт, поддерживали власть, которая обещала сразу же прекратить войну. Таким образом, даже если у большевиков в каких-то городских Советах и не было большинства, военная сила все равно была на их стороне.

После этого возник принципиальный спор о выходе из войны. Ленин в ходе чрезвычайно тяжелой внутрипартийной борьбы сумел добиться минимального большинства в этом споре, и большевики заключили «Брестский мир» с Германией, другими словами, подписали капитуляцию со стороны России.

Выполнение этого своего обещания было почти единственным вариантом сохранить власть. Обмани большевики надежды тыловых гарнизонов и рабочих, требовавших окончания войны, они сразу же утратили бы влияние на них, и лишились бы единственной на тот момент военной силы, которая их поддерживала и, в общем-то, привела к власти в Петербурге и по всей стране.

Даже из большевиков «Брестский мир», являвшийся фактически национальным предательством, поддерживало всего около половины членов. Все же остальные политические партии, весь офицерский состав, фактически все, кому судьба России была небезразлична, были категорически против. Этот шаг большевиков оставил их в политической изоляции и послужил сигналом к началу полномасштабной Гражданской войны.

Однако они сохранили власть, т.е. инициативу и получили военную передышку. Первый вопрос, который им предстояло решить, это нейтрализовать прежнюю армию, на которую их влияние было невелико. Те части, которые оставались верными прежним присягам, продолжали подчиняться своим офицерам. Следовательно, были против большевиков. Те же, которые начали митинговать и выбрали Советы, во-первых, в значительной степени утратили боеспособность и уже не позволяли решать с ними серьезные военные задачи, во-вторых, в принципе могли поддерживать любую революционную партию: эсеров, анархистов, меньшевиков. У большевиков преимущества перед ними не было. То, что они были у власти, роли не играло. Любая официальная власть в то время, после отречения царя и нескольких кризисов Временного правительства, авторитетом у солдат не пользовалась.

Поэтому прежнюю армию распустили и сразу же приступили к формированию из добровольцев своей рабоче-крестьянской красной армии (РККА). В этой армии уже не было ни Советов солдатских депутатов, ни митингов. Она строилась, как и положено любой нормальной армии на принципах жесткой дисциплины. Через некоторое время РККА оказалась основной военной силой в стране, и она полностью контролировалась большевистской властью.

Приблизительно к этому же времени организационно оформились и силы оппозиции. Начались военные действия Гражданской войны. Получив надежную военную опору, большевистская власть стала проводить мобилизацию насильно. Ее противники пытались делать то же самое, однако они контролировали территории с гораздо меньшим населением, соответственно их насильно мобилизованные армии были существенно меньше.

Гражданские войны всегда отличает необычайная жестокость. Это было характерно для всех ее участников и в той войне. Однако для партии заговорщиков-террористов, каковыми по своему происхождению были большевики, экстремистское крыло социал-демократов, диктатура и террор представляли собой родную стихию, к которой они долго готовились и стремились. Поэтому их жестокость не только к противнику, но и к своим и тем, кто занимал нейтральную позицию, значительно превосходила остальных.

Принципы построения насильно мобилизуемой Красной армии тоже соответствовали времени и менталитету большевиков. Широко использовалась система взятия заложников, и начали применяться заградительные отряды, стрелявшие по своим, если те не проявляли достаточной стойкости в боях.

В армии были созданы спецотделы из чекистов и институт комиссаров, являвшихся в подразделениях высшей властью. Они следили за «благонадежностью» рядового состава и командиров, набиравшихся, как правило, из бывших военных специалистов, и при малейшем поводе без суда расправлялись с теми, кто мог, по их мнению, представлять опасность для власти.

Без всего этого комплекса удержать власть большевикам едва ли удалось бы. Их добровольно поддерживала относительно небольшая часть населения, в основном из рабочих. Число дезертиров из РККА за время Гражданской войны приближалось к двум миллионам. Бывали случаи перехода на сторону противника целых подразделений.

При этом утверждение, что коммунисты (большевики) выражали интересы пролетариата, в общем-то, тоже не соответствует действительности. Просто это была среда, ориентированная на коллективную борьбу за свои права (в отличие от крестьян, индивидуалистов по своей экономической природе). Поэтому с рабочими коммунистам было легче работать, и они уже имели соответствующий еще дореволюционный опыт. Как бы в интересах рабочих формулировались основные цели классиков марксизма. И сами лидеры большевиков даже могли в эти цели искренне верить. Однако конкретные действия в ходе Гражданской войны, в частности массовые расстрелы сдавшихся в плен рабочих, воевавших на стороне противника (к примеру, рабочие части Ижевска), и послевоенная политика однозначно показывают, что интересы коммунистов в действительности имели мало общего с интересами рабочих. Все это была просто пропаганда.

В отношении же крестьян политика большевиков была откровенно враждебной. На каких-то этапах крестьянство пытались привлекать на свою сторону популистскими действиями (декреты о мире и земле), в некоторых случаях старались добиться его нейтралитета, но в большинстве случаев крестьян просто нещадно эксплуатировали, проводя продразверстку или насильно мобилизуя в свою армию.

 В ответ начались крестьянские бунты. Их подавляли самым жесточайшим образом. В стране, где крестьян было более восьмидесяти процентов всего населения, это было очень опасно для новой власти.

Больше всего на тот момент лидеры коммунистов боялись крестьянской идеологии. Организуйся белое движение под лозунгами эсеров или анархистов, и большевикам устоять было бы существенно сложнее. Их спасло то, что белое движение возглавляли военные, в большинстве своем не вникавшие в политические тонкости, и у которых вообще не было никакой идеологии. Эсеры и анархисты для многих из них были такими же террористами, как и большевики. В итоге численность белой армии была существенно меньше.

Политика коммунистов, направленная против крестьян, естественно, порождала недовольство и в собственной армии. Поэтому харизматических личностей (народных героев) в РККА, способных повернуть подчиняющиеся им войска против них, коммунисты боялись не меньше, чем противника. Не смотря на то, что они воевали за большевиков, с ними расправлялись всеми доступными средствами. Главное здесь было не вызвать протеста рядового состава армии. Поэтому комиссары, которым были поставлены соответствующие задачи, не гнушались ничем, вплоть до убийства из-за угла, выстрелом в спину, как, к примеру, с Щорсом.

Победа в Гражданской войне далась коммунистам с большим трудом. Она была отнюдь не предопределена. Не раз все висело на волоске. Большинства народа их никогда не поддерживало. Они раз за разом путем пропаганды, обещаний, популистских шагов, необычайной жестокости, насилия и террора, временных компромиссов со всеми возможными союзниками создавали это большинство в решающем месте в решающий момент, и в итоге победили.

Сказалась ограниченность их противников, начиная с Керенского. Оцени он верно распределение общественных интересов и расстановку политических сил, т.е. умей он хотя бы немногое из того, что умели Ленин и Троцкий, возможностей предотвратить большевистский переворот у него было предостаточно.

Окажись на месте Корнилова или Колчака чуть более гибкие личности, понимавшие роль идеологии в тех условиях, способные к компромиссам (и политической лжи во имя «великих» целей), и одолеть их было бы существенно труднее. Война затянулась бы. А продержись они чуть дольше, до начала массовых крестьянских выступлений, и итог Гражданской войны вполне мог быть иным.

Можно сказать, что большевикам случайно повезло, в том смысле, что борьбу против них возглавляли люди неталантливые, неспособные учитывать то, что коммунистические лидеры хорошо понимали и использовали. Однако эта «случайность» в действительности закономерна. Обстановка в стране, менталитет и культура основных общественных классов, участвовавших в борьбе за власть, определяли, кто будет возглавлять те или иные противоборствующие группы.

Керенский это продукт молодого российского парламентаризма. Искусный оратор, позер, дилетант в политике и полный профан в понимании общественных процессов. Не было еще этого в политической жизни России. Соответственно не было еще этой культуры. Ее надо было создавать с нуля. Но, ни подготовки в смежных областях, ни творческого начала, ни достаточного для этого интеллекта у него не было. Не было вообще способности к практической деятельности, необходимой для внепарламентской политической борьбы. Поэтому, когда дошло до конкретной политической схватки, он просто оказался не у дел никому не нужный. Вполне закономерно, что парламентаризм выдвинул наверх именно такую личность, без знаний и опыта классовых боев.

Естественно, понимания общественных процессов не было и у профессиональных военных, которые, исходя из прежней российской культуры, на армию смотрели только как на объект управления. Для них солдат был не частью общества с его интересами, а всего лишь вещью, с помощью которой решались чисто военные задачи.

Думать об интересах каких-то крестьян, играть на этом, что-то обещать (иногда невыполнимое), заключать компромиссные соглашения с сепаратистами, желающими отделиться от Российской империи, для российских генералов это было нечто запредельное. Политике они обучены не были.

Практически для любого военного этот вид деятельности вообще противен его природе. А в России, где более столетия простой народ был угнетаемым и презираемым сословием, всерьез думать о его интересах и стремлениях, да еще вести в этой сфере какие-то игры, для представителя господствующего класса, сделавшего успешную военную карьеру (т.е. узкого профессионала), было совсем нереально. И вообще поиск компромиссов, а это умение, в общем-то, и есть главное в политике, у Российской власти, начиная с Николая I, полностью отсутствовало.

А противостояли им лидеры экстремисткой партии, прошедшие жесткую школу выживания и работы со всеми слоями населения, в первую очередь угнетаемыми, рабочими и крестьянами, т.е. самыми многочисленными в стране. Они умели наступать и отступать, работать в вынужденной эмиграции и условиях подполья. При этом главной частью своей работы коммунисты всегда считали привлечение на свою сторону сторонников. То, до чего их противники не доросли в принципе, они делали на протяжении уже многих лет, набираясь практического опыта, учась на своих и чужих ошибках.

Ничего конструктивного в марксизме нет. Строить что-то новое на его основе, как практически выяснилось после победы Социалистической революции, вообще невозможно. Его модели неработоспособны, поскольку построены неграмотно, что выше уже разобрано. Идеи мировой революции это вообще полный бред.

Но один ключевой вопрос в марксизме разработан вполне корректно, поскольку он чисто практический, не требует теорий, и в какой-то степени универсален, применим во многих случаях. Это вопрос о власти, конкретно о диктатуре. После Маркса эта тема еще развивалась Лениным, всесторонне продумывалась заранее.

Соответственно ничего другого, как бороться за власть, захватывать ее, а потом удерживать, марксисты-ленинцы и не умели. Но это в условиях, когда народ из статиста становился политической силой, они умели делать намного лучше остальных. Причем, ориентируясь на борьбу за власть, революционеры изначально рассчитывали, что их противники будут обладать огромной форой по сравнению с ними, и все же считали для себя возможным вести борьбу, в которой ставкой являлись и их жизни, в надежде победить. Т.е. в этом вопросе они действительно были лучшими специалистами.

Если к этому добавить, что этой цели профессиональные революционеры посвящали всю жизнь, то это делало их стремление к власти фактически маниакальным. Ради нее они готовы были жертвовать чем угодно. Перед этой целью уходили на второй план все прочие ценности. Естественно, это давало им преимущество против тех, кто был отягощен какими-то человеческими «слабостями» вроде гуманизма, нравственности или патриотизма.

Победа большевиков не была предопределена, но в силу целого комплекса причин в условиях, которые создала первая Мировая война, она в целом закономерна.