Население Боспорской хоры в I в. до н. э. — IV в. н. э.

Этнический состав и культуру населения Боспорской хоры в это время, в отличие от предшествовавших столетий, лучше рассматривать вслед за анализом населения городов.

Если прежде соотношение: античное, эллинское — город; варварское — хора было естественным и отражало реальное соседство двух групп этносов, то в первые века нашей эры ситуация несколько изменилась. Негреческое, исконное население Восточного Крыма к I в. до н. э. сильно изменилось, эллинизировалось и не могло оказать заметного влияния на города. Новые пришельцы скифы и сарматы не были, видимо, очень многочисленными. Определяющим было воздействие города на хору. Другими словами, в период VI — II вв. до н. э. выявление негреческих черт в городах шло по пути поиска аналогии среди непосредственных соседей боспорских городов. Теперь освещение этноса и культуры обитателей сельской территории пойдет через призму в основе своей эллинских обычаев, традиций и представлений жителей боспорских городов — боспорян.

В азиатской части государства местное негреческое население не было уничтожено, ассимилировано или изгнано. Видимо, боспоряне потеснили меотские племена, но они еще сохранялись как самостоятельные этнические группы и лишь впоследствии смешались с сарматами. Впрочем, эллинизация в течение нескольких столетий сказалась на них. Поэтому, как мы видели, новые варварские черты в городах этого времени, скорее всего, следует связать с сарматами или меото-сарматами. Следует отметить также, что степень изученности сельской территории двух частей Боспора, прежде всего могильников местного населения, несмотря на интенсивные раскопки последних десятилетий, далеко не одинаковая. Территория Керченского п-ва исследована на сегодняшний день значительно лучше Таманского. Очень ограничен, даже в сравнении с VI — II вв. до н. э., круг письменных источников. Сведения античных авторов крайне скупы, подчас неопределенны, путаны и заимствованы в значительной степени из более ранних произведений.

Освещение этнической принадлежности и истории населения хоры Боспора в I в. до н. э. — IV в. н. э. начнем с вопроса о границах этого государства. Как и прежде, «в Азии» она по большей части не была устойчивой и постоянной. Так называемые батарейки — укрепленные поселки, возникшие в I в. до н. э. и известные главным образом на Фанталовском п-ве[332], являлись узлами обороны, а быть может, военно-административными центрами районов. 

Определенно пограничной была цепь небольших укрепленных усадеб, расположенных, вероятно, вдоль древней дороги от Горгиппии до Ват (современный Новороссийск)[333]. Здесь и проходила юго-восточная граница Боспора. На востоке четких рубежей, скорее всего, никогда не было. Ситуация, обрисованная в известном пассаже Страбона[334], оставалась, по-видимому, характерной и для первых веков, т. е. территория зависимых или союзных племен постоянно менялась. При этом основными владениями являлись пространства хоры городов и царские земли, освоенные еще при Спартокидах. На северо-востоке рубежи Боспора терялись в плавнях Меотиды и прилегающих степях, но не простирались слишком далеко. Во всяком случае, войска Юлия Аквиллы и Нотиса I, находясь в трех переходах от Танаиса, шли но землям враждебных и совершенно независимых племен[335].

Вопросу о западных рубежах Боспора уделила внимание в своей монографии о позднеантичном Боспоре И. Т. Крутикова[336]. В целом мы согласны с ее выводами, тем более что принципиально новых находок, меняющих сложившиеся представления, нет. Видимо, устойчивая граница проходила где-то сразу за Феодосией, вблизи современного Старого Крыма или по Ак-Монайскому перешейку.

Судя по Страбону[337] и некоторым эпиграфическим источникам, иногда власть боспорских правителей распространялась почти на весь степной Крым, вплоть до Перекопа. Скорее всего, это был временный, весьма недолговечный «протекторат»; степень влияния Боспора на позднескифское государство и другие племена Крыма была невелика. Система полузависимых варварских «царств»-племен, аналогичная прикубанской, тут не сложилась. В этой связи скажем несколько слов о так называемой стене Асандра и проблеме валов на Крымском п-ве. Этой теме нами посвящена специальная статья[338]. Ограничимся здесь лишь некоторыми выводами. В Крыму античные авторы знали два узких перешейка: Перекопский и, видимо, Ак-Монайский, которые они часто путали и смешивали в своих описаниях.

Издавна, задолго до греков, на Керченском п-ве, а возможно и у Перекопа, в наиболее удобных для обороны местах существовали очень древние земляные укрепления: валы и рвы. Боспорский царь Асандр в целях стабилизации государства и укрепления западных границ обновил часть их, усилив валы сторожевыми башнями, соорудив рядом с ними дороги и т. п. Общая длина «стены», сооруженной Асандром и указанная Страбоном, удивительным образом совпадает с общей длиной всех трех линий обороны на Керченском п-ве, проходивших по ныне почти исчезнувшему Ак-Монайскому, Узунларскому и Тиритакскому валам. В первоначальный текст Страбона вкралась явная ошибка, о расстоянии между башнями на валу. При логически более верном толковании этого места башни должны размещаться через каждые 10 стадиев (а не 10 на стадий), что опять-таки весьма близко к реальной картине. На сохранившихся участках вала (Узунларского) примерно через полтора километра имеются курганообразные насыпи, хотя бы часть которых скрывает развалины башен. Вряд ли при Асандре строились укрепления на Перекопе. Столь обширная территория не могла быть прочно освоена и подчинена Боспору, тем более что, как известно, войны со скифами продолжались до начала III в. н. э. 

Теперь обратимся непосредственно к населению, обитавшему в пределах этих границ. Вначале рассмотрим территорию хоры азиатской части государства.

Сведениям о народах и племенах Азиатского Боспора и его ближайших соседях мы прежде всего обязаны Страбону. И хотя он описывал ситуацию, сложившуюся по крайней мере к последней четверти I в. до н. э., его сообщения были верны и для последующих одного-двух веков. Особенно важно приводимое Страбоном перечисление меотских племен[339]. Боспорские торжественные надписи I в. до н. э. — I в. н. э., повторяя схему, сложившуюся при Спартокидах, упоминают многие из них[340]. Все приведенные в них названия племен: синды, маиты, тарпиты, тореты, псессы были известны и прежде. Дандарии, фатеи, досхи и некоторые другие — из текста Страбона, или не подчинялись Аспургу, или по каким-то другим причинам не указаны в этих записях. Позднее названия синдов и прочих известных прежде меотских племен в боспорской эпиграфике не встречаются. Молчат о них и другие письменные источники. Несколько больше «повезло» дандариям — их царь, судя по повествованию Тацита, был свергнут мятежным Митридатом Боспорским[341]. Вообще живучесть названия, видимо, была связана с силой и значением племен. Царство дандариев оставалось наиболее прочным образованием.

Соседями Боспора на востоке были сираки и аорсы; а несколько позднее — аланы. Примечательно, что, собственно, боспорские тексты не знают термина сарматы. Это слишком общее и неопределенное название было в ходу у римских и греческих писателей и применялось, как известно, по отношению ко всему населению Северного Причерноморья в первых веках нашей эры.

Совершенно очевидна крайне малая информативность этих свидетельств. К сожалению, за небольшим исключением, несмотря на весьма обширные и систематические раскопки последних двух десятилетий, добавить письменные источники почти нечем. На территории Таманского п-ва почти не обнаружено сколько-нибудь многочисленных, явно негреческих погребений первых веков нашей эры. Во всяком случае, очень многообещающими в этом отношении могут стать раскопки некрополей так называемых «батареек». Иное дело юго-восточные, северо-восточные окраины Боспора и Среднее Прикубанье. К вопросу об обитателях земель к югу от Горгиппии мы еще вернемся, а могильники Прикубанья этого времени достойны хотя бы краткого упоминания.

Здесь раскопаны сотни грунтовых могил и курганов I в. до н. э. — III в. н. э., и погребальный обряд меото-сарматского населения этих мест известен неплохо. Этим мы обязаны главным образом исследованиям В. А. Городцова, К. Ф. Смирнова, Н. В. Анфимова, Е. П. Алексеевой, М. П. Абрамовой, И. С. Каменецкого и др. Естественно, не все археологические памятники Нижнего Прикубанья первых веков нашей эры изучены равномерно и трактуются однозначно в смысле их этнической атрибуции. Но именно погребения этого района были важны для нас при выявлении варварских черт в некрополях городов Азиатского Боспора.

Местным могильникам первых веков присущ ряд отличных черт по сравнению с предшествовавшим временем, что связывается с проникновением в среду меотского населения различных сарматских племен. Так, становятся разнообразнее типы погребальных сооружений: помимо простых грунтовых могил распространяются земляные склепы и подбойные могилы (рис. 4). Над некоторыми захоронениями насыпались курганы, но значительно преобладают простые грунтовые могилы, как правило, без перекрытий.

Наибольшее количество погребений этого времени раскопано во втором Елизаветинском могильнике[342], Западном Краснодарском[343], Пашковском, втором[344] и пятом[345], Тахтамукаевском[346], втором Усть-Лабинском[347]. Вообще же число могильников довольно значительное, при этом надо отметить, что некоторые из них несколько отличаются по обряду захоронений, хотя, в целом, у них много общего.

Это свидетельствует о том, что они оставлены близкими по культуре, родственными племенами.

В подавляющем большинстве простые грунтовые могилы, более глубокие, чем в предшествовавшие столетия (до 2,7 м), содержали одиночные захоронения. Господствует вытянутое трупоположение на спине. Встречаются костяки, в которых кости ног перекрещены в голени (около 5%) или кисти правой, либо левой руки находились в области лобковой кости (в описаниях часто говорится — на тазовых костях) (около 20%). Есть скорченные и полускорченные захоронения. Процент их невелик: в среднем 6%. В редких случаях зафиксировано положение костяка вытянутое, на животе. Стоит отметить, что эти погребения, как правило, с очень бедным инвентарем и с нетипичной ориентацией. Что касается последней, то, по-видимому, в I в. до н. э. — II в. н. э. господствовало западное направление, особенно если брать в расчет и погребения с юго-западной и северо-западной ориентацией. Так, например, в Усть-Лабинском и Тахтамукаевском могильниках она была у 70-80 % захоронений. Во всех могильниках есть погребения с южной, северной, восточной и промежуточной ориентацией, причем можно с уверенностью говорить, что с течением времени она становится все более неустойчивой. Это особенно хорошо видно на примере второго Елизаветинского и второго Пашковского могильников, относящихся в основном ко II — III вв. н. э. Яркой чертой погребального обряда населения Нижнего и Среднего Прикубанья являются сопутствующие захоронения коров, лошадей, овец, собак и свиней, а также отдельных частей туш лошадей, коров и овец. Кости животных найдены в 30-40 % гробниц, при этом овцам, видимо, отдавали предпочтение. Инвентарь в целом небогат: посуда в основном сероглиняная, ставившаяся чаще в изголовье, маленькие бронзовые зеркала, фибулы, железные ножи, бусы. В ряде могил отмечена меловая подсыпка или куски мела. Обычно принято считать, что в меото-сарматский период возрастает число погребений с оружием. Проверка показывает, однако, что для массовых могил рядового населения Прикубанья первых веков нашей эры оружие не было характерно, во всяком случае попадается не чаще, чем прежде. К рубежу нашей эры практически замирает старая меотская традиция класть перевернутую вверх дном миску иод голову покойного, очень редко встречается в могилах и галька. Одним словом, даже такой очень общий анализ погребального обряда грунтовых могильников Среднего и Нижнего Прикубанья показывает, что наряду с новыми чертами вплоть до III в. н. э. продолжали существовать обычаи и нормы, характерные для меотских захоронений IV — II вв. до н. э. Это, конечно, свидетельствует о преемственности населения и в этническом плане.

Необходимо отметить, что доля погребений в подбоях и земляных склепах в грунтовых могильниках невелика. Несколько отличаются они от основной массы захоронений по ряду других признаков (ориентация, набор инвентаря).

Помимо грунтовых, нам известны, как уже говорилось, и курганные захоронения I — IV вв. н. э. Их немного, но сказать о них все же следует.

Основная их масса — впускные довольно разнообразные по форме погребальных сооружений. Есть простые грунтовые могилы с деревянными перекрытиями. Очень редко встречаются могилы с заплечиками. Относительно богатые погребения I в. до н. э. — I в. н. э. в больших квадратных ямах с деревянными конструкциями К. Ф. Смирнов считал сармато-сиракскими[348].

Примерно с рубежа нашей эры появляются подкурганные камерные гробницы. Самые известные и примечательные из них, так называемое Золотое кладбище, представляющее собой несколько курганных групп на правобережье Средней Кубани. Датируются они в основном I — II вв. н. э. Не останавливаясь подробно на описании этих гробниц и их инвентаря, довольно богатого и разнообразного, отметим лишь основные черты погребального обряда. Покойники клались вытянуто на спине, головой на юг или запад, обычно по одному костяку в могиле. В могильных ямах находились кости лошадей и железные удила. Среди вещей привлекают внимание чешуйчатые и кольчатые панцири, шлемы, разнообразные мечи, массивные наконечники копий, боевые топоры. Много различных золотых украшений, стеклянной посуды, бус. Есть импортные, римско-боспорские изделия. Прочая керамика в основном местного, меотского типа, но встречены и сарматские курильницы[349]. В других подкурганных гробницах ориентация покойников неустойчивая: восточная, северная, южная, западная и промежуточная. Захоронения, как правило, одиночные, часто сопровождаемые конскими скелетами.

Таким образом, подкурганные погребения заметно отличаются от массовых захоронений в грунтовых могильниках. Объясняется это как этническими, так и социальными причинами. Подкурганные гробницы, в частности «Золотое кладбище», многие исследователи считают раннеаланскими, другие — сарматскими, третьи — оставленными сармато-меотской знатью[350]. Думается, в настоящий момент нельзя однозначно ответить на этот вопрос. Вероятно, часть их (датирована I в. до н. э. — I в. н. э.) можно связать с сираками или аорсами. Возражения Е. П. Алексеевой по этому поводу не выглядят убедительно[351], так как собственно погребальный обряд этих племен никем четко и безоговорочно не определен. Наше же предположение кажется предпочтительнее, главным образом благодаря сведениям Тацита. Война Нотиса против Митридата Боспорского велась где-то в районе Нижнего Прикубанья и Восточного Приазовья. И втянутые в нее племена сираков и аорсов обитали к середине I в. н. э. в этих же местах или поблизости. По-видимому, Среднее Прикубанье было все же территорией аорсов, ибо путь войск Нотиса и Аквиллы проходил невдалеке от моря, по землям враждебных сираков[352]. Впрочем, по этому вопросу, как и вообще по поводу этногеографии Северного Кавказа в первые века нашей эры, существует несколько мнений[353]. Для нас гораздо важнее еще раз подчеркнуть заметное различие массовых грунтовых могильников и подкурганных захоронений. Первые в основном содержали погребения исконного меотского населения, вторые — пришлых сармат: сираков и аорсов. Последние утвердились в Прикубанье и Приазовье, как считают исследователи, занимавшиеся этой проблемой, к I в. до н. э.[354], хотя процесс этот был длительным. При этом меоты оказались в подчиненном положении. Ситуация в известной мере напоминала описанную Геродотом. А именно: царские скифы — господствовавшая группа кочевников — считали всех прочих скифов своими рабами. В таком случае становится понятным известный эпизод с десятью тысячами «рабов» (servitii), которых обещали выдать боспорцам, римлянам и их союзникам — аорсам сираки при осаде «города» Успы[355]. Речь, по-видимому, шла, конечно, не о рабах в античном понимании этого слова, а о рядовом меотском населении, многочисленном, но подчиненном сиракам. Предположение это, правда, не оригинально и высказывается не впервые.

Несколько слов о поселениях этого времени Прикубанья и Восточного Приазовья. Их известно много — более 150, хотя ни одно из них полностью не раскапывалось. В основном это укрепленные городища с внутренней «крепостью» — цитаделью. По мнению К. Ф. Смирнова, появление наружных валов и рвов связано с защитой от набегов кочевников-сарматов[356]. Возникать же они стали с конца IV в. до н. э.[357] Внутренние укрепления обычно объясняют социально-экономическими причинами и выделением родоплеменной знати. В свете высказанного выше предположения «цитадели» меотских городищ могли служить центром пребывания сарматских дружин или вообще местом временного или постоянного жительства сирако-аорсского населения. Естественно, эта пока всего лишь неаргументированная гипотеза, поскольку мы даже не знаем, когда строились внутренние укрепления: одновременно или позднее внешних. О том, что собой представляли такие поселения, можно судить опять-таки по рассказу Тацита об осаде Успы. Кстати, им могло быть известно большое поселение близ станицы Курчанской[358], к сожалению, также не раскапывавшееся.

Изучение захоронений грунтовых и курганных могильников, а также поселений этого района показывает, что к III в. н. э. они почти совершенно исчезают на правобережье Кубани. Погребения III — IV вв. н. э. с традициями меото-сарматского обряда и небольшие поселения сохраняются в Закубанье и в Предгорьях[359].

С чем или с кем связаны эти перемены с уверенностью сказать трудно. Представляется более вероятным, что меото-сарматское население было частично уничтожено, а в основном оттеснено к югу и юго-западу, а также и в пределы Боспора (что подтверждают наши наблюдения над некрополями городов Азиатского Боспора) новой волной сармат-аланов. Аланы появляются на Северном Кавказе, по одним мнениям, в середине I в. н. э.[360], по другим, во II в. н. э.[361] Видимо, к этому или несколько более позднему времени относится известное замечание об аланах у Аммиана Марцелина[362]. По археологическим данным, прежде всего но распространению погребений в катакомбах (камерных могилах), это также происходит в первые века нашей эры[363]. Впрочем, Е. П. Алексеева несколько преувеличивает значение и однозначность этого признака. Связывать «катакомбы» только с аланами нельзя. И в тексте своей книги она, несколько раз противореча себе, говорит и о других сарматских племенах, использовавших такие гробницы. Яркой особенностью ранних алан был распространенный среди них обычай деформации черепа[364]. С аланами, по-видимому, можно связать и такие характерные для позднесарматского этапа (II — IV вв. н. э.) черты погребального обряда, как северная ориентация и густая меловая посыпка дна могил. Некоторые относят сюда также и перекрещивание ног в голени, положение рук на кости таза, глиняную обмазку дна могил. Но эти признаки, даже вообще для сарматского обряда, весьма спорны и признаются далеко не всеми.

Подводя итог краткой характеристике восточных соседей Боспора в первые века нашей эры, можно сказать, что ими было в основном меотское население, входившее в сарматские племенные союзы или независимое. Политическое господство сармат (сираки, аорсы) влияло в определенной мере на культуру и погребальный обряд меотов, одновременно шла ассимиляция этих двух групп населения. Вероятно, на рубеже II — III вв. н. э. их частично вытеснили из Прикубанья аланы. Гуннское нашествие еще более изменило этнический облик этого района.

Вернемся теперь вновь в пределы Боспора. Как уже говорилось, на его азиатской территории долгое время не было известно определенно варварских могильников и поселений. При этом следует заметить, что своеобразные могильники, обнаруженные в окрестностях Анапы и предположительно связываемые с синдами, датируются временем не позднее I в. до н. э. Лишь на рубеже 70-80-х годов, благодаря главным образом раскопкам в юго-восточной части Боспора под руководством Н. А. Онайко, картина начала меняться.

В районе Мысхако частично раскопано поселение и могильник первых веков нашей эры. Ряд поселений обнаружен в других местах на пространстве между Анапой и Новороссийском[365]. Хотя в основном находки с них имеют вполне античный облик, лепная и часть гончарной посуды во многом аналогична меотской керамике Прикубанья. Особенный интерес представляют могильники. На Мысхако Н. А. Онайко и А. В. Дмитриевым раскопано 57, а в Широкой балке 140 погребений[366]. Между этими могильниками много общего, хотя мысхакский производит впечатление более богатого, а широкобалкинский — обширнее и «шире» в хронологическом плане. Разнообразнее в нем и типы могил. Они представлены следующими типами: простые грунтовые с перекрытием из каменных плит или без него и плитовые гробницы.

Как правило, могильные ямы в грунте «не читались», но там, где это удавалось проследить, — это довольно узкие подпрямоугольные ямы. Перекрытие чаще всего состояло из нескольких кусков местного песчаника — плитняка. Из этого же материала сооружались и плитовые могилы. Лишь в отдельных случаях дно также было выложено камнем.

Характерной особенностью могильников являлись кольцевые выкладки из различных по размеру камней над многими захоронениями. Это или просто овальный навал камней, или же в некотором роде круглая кладка, сложенная насухо в несколько рядов. Диаметр «колец» 2-4 м, высота же кладки достигала 1 м, причем внутреннее пространство чаще всего было свободно от камней и, вероятно, засыпалось грунтом. Во всех случаях камни лежали с явным наклоном к центру «колец» и, скорее всего, кольцевые стенки в древности стояли наподобие башенок с грунтовым «куполом». Со временем они были скрыты наплывшим со склонов грунтом. Иногда «кольца» заходили одно на другое, что могло случиться лишь в том случае, если границы более раннего не были отчетливо видны при строительстве последующего.

Находок между камнями обкладок немного: обломки лепной и гончарной серо- и красноглиняной посуды, два железных наконечника копий и меч, кости (чаще всего черепа) животных. Обычно находки между «кольцами» располагались на уровне дневной поверхности, а внутри «колец» несколько выше. С какой-то долей вероятности их можно считать остатками тризн.

Камни обкладок — «колец» лежат неглубоко: 0,3-0,6 м, а сами могилы находятся на глубине от 0,6 до 2,5 м. Гробницы с «кольцами» в массе своей глубже прочих. Захоронения в них расположены в 0,4-1,5 м от нижних камней «колец» и часто далеко не в центре огороженного ими пространства. Погребения с кольцевыми обкладками составляют более трети от общего числа раскопанных и характерны для простых грунтовых могил.

Облик находок и предварительная датировка погребений создают впечатление, что эта группа могил появляется на некрополе несколько позднее прочих.

Касаясь собственно обряда погребения, отметим прежде всего, что почти все захоронения одиночные. Следы деревянного гроба зафиксированы два раза; в одном случае имело место перезахоронение (кости рук и ног были сложены аккуратно под черепом), в трех могилах костяки отсутствовали, по-видимому, это были кенотафы. Обнаружено одно перекрытое досками трупосожжение, предварительно датируемое III — IV вв. и. э.

Безусловно, господствовало вытянутое трупоположение. Отмечены случаи, когда костяк лежал на правом или левом боку, на животе, либо скорченно. Таких погребений всего 8 %, ориентация их различна, чаще юго-запад и запад; инвентарь небогат, беднее, чем в прочих могилах. «Колец» над ними нет. Аналогичные «позы» покойных также в небольшом числе известны, как отмечалось выше, в синхронных могильниках Среднего Прикубанья и некрополях боспорских городов. Сходны они и по другим характеристикам.

Прочие отклонения от вытянутого положения не столь определенны. Так, погребений с положением одной или двух рук на костях таза (лобковую кость) в могильниках 22 %. Они имеют различную, но соответствующую общей картине, ориентацию. Ничем не примечателен и их инвентарь. Судя по нему, а также по некоторым антропологическим данным, такое положение рук встречается как предположительно в мужских, так и в женских погребениях, хотя в отношении левой руки, по-видимому, больше это характерно для женщин. Перекрещивание же ног в голени, как будто бы, черта, присущая лишь мужским захоронениям.

Пожалуй, еще никто не обращал внимания на положение черепа, полагая, вероятно, что оно во многом объясняется случайными факторами. Процент погребений, где череп лежал на правом или левом боку, достаточно велик в рассматриваемых могильниках — 36 %. Анализ их свидетельствует, что прямой зависимости между этой чертой обряда и ориентацией, набором инвентаря, хронологией или иными признаками действительно нет.

Другое дело такая характерная для меотских грунтовых могильников традиция, как помещение у головы или под голову покойного миски (часто перевернутой вверх дном). Проявления таких захоронений в этом районе Боспора прежде не отмечалось. В Широкобалкииском некрополе же их было 13 %. Все они встречались в могилах без «колец», ориентация костяков южная, юго-западная и северо-восточная. Похоже на то, что все эти погребения женские.

Как известно, в Среднем Прикубанье эта традиция широко бытовала в IV — II вв. до и. э., по к рубежу нашей эры исчезла почти повсеместно. Датировка же рассматриваемой группы погребений — I — II вв. н. э., причем они вообще одни из ранних на могильнике.

Ориентация костяков в Широкобалкииском могильнике самая различная: западная, юго-западная, северо-восточная, юго-юго-западная и северо-западная, каждая примерно 13-15 %, Прочие направления единичны. Такая пестрота, возможно, в какой-то степени объяснялась спецификой местоположения могильника: в глубокой лощине между гор, откуда трудно определить направление стран света по солнцу. На Мысхако же господствует южная или северная ориентация.

Должно все же отметить, что для ранней группы могил более характерна южная, с отклонениями, ориентация, а в погребениях II-III вв. н. э. усиливается западная и северная. В целом, такая же динамика ориентации и в меото-сарматских могильниках Прикубанья I в. до н. э. — III вв. н. э.

Яркой чертой обряда являются и сопутствующие захоронения животных, а также их частей (кости головы, ног). Таких погребений примерно 22 %. В более ранних могилах это кости овец, собак, изредка свиней. Помещались они в ногах, немного выше костяков, чаще всего имевших западную ориентацию.

Особо следует сказать о погребениях всадников. Их открыто два. Оба они из числа самых богатых и перекрыты к тому же кольцевой оградкой. Скелеты лошадей с железными удилами находились слева от покойника. Среди прочих вещей были длинные без перекрестия мечи с костяным или халцедоновым навершием и наконечники копий, кости овец и коров. Ориентация костяков северо-западная, дата обеих гробниц II — начало III в. н. э. Эти погребения наиболее близки сарматским могилам Прикубанья и сильно отличаются от основной массы погребений рассматриваемых некрополей. Оружие встречено лишь в немногих гробницах (8 %), мечи — вдвое чаще копий, иногда и те и другие вместе. Почти все погребения с оружием под «кольцами» и в основном с южной и западной ориентацией. Мечи длинные, без перекрестий, с навершиями, так называемого сарматского типа, характерные для II — III вв. н. э.[367] В могилах I в. до н. э. — I в. п. э. оружия нет.

Несколько раз среди инвентаря были найдены боспорские и римские медные монеты первых веков нашей эры. Прочий инвентарь — простая красно- и сероглиняная посуда: чашки, кувшины, миски, изредка краснолаковые тарелки. Много мелких бронзовых украшений: перстней, фибул, браслетов. Зеркала с ручками-петельками I — II вв. н. э., иглы, пряслица, пряжки, серьги. Часты стеклянные сосуды, бусы (стеклянные, настовые, сердоликовые). В редких случаях попадаются бляшки и бусы, обтянутые золотой фольгой, раковины cauri. В целом инвентарь обычен для большинства могильников I в. до н. э. —середины III в. н. э. на обширной территории юга нашей страны. Отметим также деформированные черепу в двух, по-видимому, женских погребениях II — III вв. н. э.

Рассмотренные могильники представляют несомненный интерес в плане изучения этноса и культуры местного негреческого населения.

Их ранние погребения, совершенные в каменных ящиках, можно связать с керкетами, упомянутыми древними авторами и единодушно помещаемыми всеми исследователями в этом районе. В настоящее время захоронения в каменных ящиках в районе Новороссийска — Геленджика выявлены почти для всех эпох от бронзы до позднего средневековья[368], что позволяет считать этот обряд типично местным.

Каменные ящики встречены в основном в юго-западной части могильника.

Вторая хронологическая группа представлена захоронениями в грунтовых ямах, заваленных камнями. Для нее характерны сероглиняные миски под головами покойников, захоронения вместе с ними нерасчлененных туш телят, овец и собак и сероглиняная посуда (двух-, трехручные камфары, маленькие узкогорлые горшочки, миски). Этот обряд типичен для меотских погребений Среднего Прикубанья рубежа нашей эры[369].

Не исключено, что в первых веках нашей эры среди обитателей этих мест были сарматы, а возможно, и ранние аланы. В какой-то мере ощущается воздействие греческих, вернее боспорских традиций (погребения с монетами).

Истоки обычая возведения над могилами кольцевых обкладок и оградок не ясны. Возможно, он как-то связан с более ранними гробницами из окрестностей Анапы или принесен каким-то племенем с предгорий Кавказа (зихи?). Анализ этих могильников позволяет, наряду с привлечением материалов поселений, сделать вывод, что население этой части Боспора было в первых веках нашей эры довольно неоднородным и скорее варварским, чем эллинизованным. Быть может, оно даже было «создано» искусственно. Сюда, в отдаленные, достаточно глухие районы, заселенные ранее керкетами, под давлением сарматов переселились меоты из Прикубанья, проникали сами сарматы, наконец, боспорские правители могли селить здесь выходцев из различных этнических групп в качестве контингента крепостей или на других условиях. Готские походы середины III в. и. э., скорее всего, пагубно сказались на состоянии этого края. Ни поселений, ни могильников конца III — IV вв. н. э. мы пока здесь не знаем.

В связи с вопросом о населении хоры Азиатского Боспора в рассматриваемое время нельзя обойти проблему аспургиан. Литература, посвященная ей, достаточно многочисленна[370], однако во всем, что их касается, еще очень много дискуссионного и неизвестного.

Так, Н. И. Сокольский относит начало проникновения аспургиан на Фанталовский п-в к середине II в. до н. э.[371] С ними он связывает богатые подкурганные погребения II — I вв. до н. э. у ст. Ахтанизовской и Курчанской[372] и укрепленное поселение, резиденцию Хрисалиска, возникшую на месте культового центра у современного поселка «За Родину»[373]. Этих же взглядов придерживается и Ю. М. Десятчиков.

Хронологические рамки истории аспургиан определены между тем письменными источниками достаточно конкретно. Сведения о них у Страбона относятся к концу I в. до н. э. и связываются с гибелью Полемона в 8 г. до н. э.[374] По-видимому, аспургиане появились на Таманском п-ве несколько раньше, но когда? Примечательно, что в повествованиях о событиях Митридатовой эпохи они не упоминаются. Впрочем, это могло быть и случайным.

Эпиграфические свидетельства об аспургианах, вернее, о должности начальника над аспургианами, как известно, относятся уже к III в. н. э.[375] Имена этих начальников: Фан и Зенон — греческие и должность эта одна из самых важных, возможно, была (по крайней мере в III в. н. э.) привилегией одной знатной семьи. Создается впечатление, что если первоначально в I в. до н. э. аспургиане — сарматское племя (или часть его), то в дальнейшем под ними понимали или дворцовую гвардию, или отряды ираноязычных воинов, постоянно находившихся на службе у боспорских царей (нечто вроде отрядов германцев при римских императорах).

Не исключено, что и расселены они были в первые века нашей эры не только в азиатской части государства, но и в Восточном Крыму. Во всяком случае примечательно, что в перепетиях гражданской войны на Боспоре при императоре Клавдии в середине I в. н. э. аспургиане совсем не упоминаются. Между тем как военные действия развертывались именно в азиатских районах Боспора, на землях дандариев и сираков, которые, если верить Страбону, жили по соседству с аспургианами. Страбон вполне определенно помещал их на пространстве в 500 стадиев между Фанагорией и Горгиппией. Но любопытно, что именно эта территория являлась основой земель, населенных синдами, по крайней мере в VI — II вв. до н. э. Впрочем, и Страбон тут же размещает Синдику с ее городами, а синдов упоминает среди меотских племен[376]. Получается, таким образом, что аспургиане жили на земле синдов. Следовательно, или асиургиане-сарматы частично вытеснили синдов (частично ассимилировались с ними), или они были частью собственно синдов, дружинным воинством. Первое мнение общепризнано, второе — никем не рассматривалось. А ведь доказательств того, что аспургиане — сарматы, за исключением ираноязычности самоназвания, нет.

Но ираноязычный этникон еще не свидетельствует о сарматском этносе. Взять, к примеру, племя дандариев, издавна жившее по соседству с греками на Азиатском Боспоре и, скорее всего, не родственное сарматам.

Указанное Страбоном расстояние в 500 стадиев (около 88 км) — это практически все побережье от Фанагории до Горгиппии. На этой территории не известно пока ни одного сарматского по обряду могильника. Неясно, как далеко вглубь простирались владения аспургиан. Разумеется, они могли передвигаться и к северу и к востоку, но все же вряд ли именно ими оставлены погребения у ст. Курчанская и Ахтанизовская. От Фанагории до ст. Ахтанизовская, конечно, «рукой подать», но эти земли, тем более район ст. Курчанская, скорее следует считать территорией дандариев. Именно где-то здесь Фарнак и мог затопить их путем строительства дамб или расчистки русла реки[377] Кубани. Да и в облике погребений у ст. Ахтанизовская нет ярких сарматских черт. Это подкурганные и грунтовые плитовые и сырцовые гробницы с деревянными перекрытиями и один земляной склеп. Покойники, кроме одного, с западной ориентацией, лежали головой на восток. Среди находок бронзовые зеркала, посуда, железные наконечники стрел, изделия из золота, медный шлем и золотая монета Перисада II в. до н. э.[378] Вполне возможно, что это были захоронения состоятельных эллинизованных дандариев. Менее определенно можно судить о погребениях у ст. Курчанская. И уж совсем далеко от территории, отведенной аспургианам Страбоном, находится так называемое Золотое кладбище с его яркими сарматскими захоронениями. Остается пока единственный путь (разумеется, кроме новых раскопок): попытаться что-нибудь выявить особенное, самобытное, не синдо-меотское в некрополях I в. до н. э. — I — II вв. н. э. Фанагории, Кеп, Гермонассы, Горгиппии, Тузлинского мыса. Уже отмечалось, что среди принесенных варварских элементов погребального обряда это — положение покойных на левом или правом боку, на животе, обмазка стен и дна могил серой глиной, войлочные подстилки, подбойные могилы с сопутствующими захоронениями животных и северная и западная ориентации. В какой мере эти черты присущи именно погребениям аспургиан, можно пока только гадать. Во всяком случае все они находят аналогии в меото-сарматских могильниках III в. до н. э. — II в. н. э.