Ощущения – рефлексы – психика

Если бы у физиологов и психологов было больше единства в понимании сущности таких понятий, как ощущение, эмоции, инстинкты, психика, тогда и проблема эволюции различных форм движения материи получила бы для своего решения больше фактического материала.

Особо затруднительно определить ощущения. Я убежден, что противоречия, возникающие при обсуждении проблемы ощущений, связаны с тем, что к ним не подходят с точки зрения эволюции.

Вдумываясь в мысли В. И. Ленина, можно видеть в них ясные указания относительно важных сторон проблемы эволюции ощущений. Он говорил, в частности, что «ощущение зависит от мозга, нервов, сетчатки и т. д., т. е. от определенным образом организованной материи»[236]. Мне кажется, это представляет весьма серьезное указание на пути эволюционного формирования ощущений. Основной смысл в том, что Ленин не ограничивается ссылкой на необходимость высокоорганизованной материи для возникновения ощущений, а подчеркивает значение принципа структурности. Говоря об уровне развития органической материи, с которым следует связать появление способности ощущений, Ленин считал условием для этого наличие особым образом организованной материи.

Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» писал: «Ощущение связано необходимым образом не с нервами, но, конечно, с некоторыми, до сих пор не установленными более точно, белковыми телами»[237]. Сходные мысли он высказал в «Диалектике природы», говоря о развитии, «...начиная от простой, бесструктурной, но ощущающей раздражения протоплазмы низших организмов и кончая мыслящим мозгом человека»[238].

В новейшее время, ссылаясь на результаты работы X. С. Коштоянц и его сотрудников относительно роли белковых соединений в нервной регуляции, Е. В. Будницкая[239] писала, что их данные подтверждают указанное положение Энгельса.

Иногда можно слышать необоснованное мнение о расхождениях, имеющихся будто бы во взглядах Ленина и Энгельса. Но это мнение ошибочное. Когда Энгельс в «Анти-Дюринге» касается проблемы чувствительности у растений, он говорит о слабом подобии ощущений у них[240]. Этим самым он постулирует

---------------------------------------------------------- 363 ----------------------------------------------------------

градацию чувствительности, раздражимости и тем самым как бы допускает возможность различной терминологии для обозначения этих разных состояний, а значит, и разного толкования вопроса. В этом нет ничего неожиданного, так как в современной Энгельсу физиологии, даже в высказываниях лучших ее представителей, мы встречаем значительные противоречия в отношении понимания основных феноменов чувствительности. Так, например, в написанной К. Бернаром примерно в те же годы, что и «Анти-Дюринг», книге «Жизненные явления, общие животным и растениям» автор несколько раз подчеркивает путаницу в определениях понятий, относящихся к реактивности, чувствительности, раздражимости, возбудимости, раздражению, возбуждению.

Насколько трудно достигнуть единомыслия в этих вопросах, видно из того, что, спустя полстолетия, такой выдающийся мыслитель-физиолог, как А. А. Ухтомский, снова должен был подчеркнуть, что в современной физиологии возникают бесплодные словесные споры и даже ложные утверждения, касающиеся проблемы возбуждения. «В пределах одной и той же главы – в учении о нервном процессе, – писал он, – наиболее обиходные понятия, вроде «раздражителя», «раздражения», «возбуждения», «возбудимости», имеют часто различное значение в употреблении даже отдельных школ, вследствие чего у представителей этих школ нередко рождается взаимное непонимание, даже когда они речь ведут об одном и том же предмете...»[241].

Следует заметить, что Э. А. Асратян, обративший в свое время внимание на это различие в высказываниях Энгельса и Ленина, указывал, что оно в значительной мере объясняется неудовлетворительным состоянием естественнонаучной и, в первую очередь, экспериментальной разработки вопроса о низших формах отражения органической материи. Говоря о различном понимании терминов «реактивность», «чувствительность», «раздражимость», «возбудимость», он писал: «По существу, мы не располагаем никакими объективными и точными критериями структурного, химического, физического или функционального порядка для того, чтобы точно определить каждую из этих ступеней развития свойства живого реагировать на воздействие извне, то есть строго дифференцировать эти ступени, а также правильно расположить их по восходящей линии эволюции»[242].

Ленин неоднократно выдвигал весьма важный и перспективный для проблем эволюции высшей нервной деятельности вопрос о переходе от материи неощущающей к ощущающей. «...На деле, – писал он, – остается еще исследовать и исследовать, ка-

---------------------------------------------------------- 364 ----------------------------------------------------------

ким образом связывается материя, якобы не ощущающая вовсе, с материей, из тех же атомов (или электронов) составленной и в то же время обладающей ясно выраженной способностью ощущения. Материализм ясно ставит нерешенный еще вопрос и тем толкает к его разрешению, толкает к дальнейшим экспериментальным исследованиям»[243]. И далее: «Всякий человек знает – и естествознание исследует – идею, дух, волю, психическое, как функцию нормально работающего человеческого мозга...»[244].

Перечисляя основные разделы психических функций – ум, волю, упомянув наряду с этим вообще психическое, Ленин, надо думать, имел в виду широкую сферу чувственного (ощущения, эмоции). Указывая, что это представляет функцию нормально работающего человеческого мозга, Ленин тем самым поставил многие вопросы развития и формирования этих функций в нормальных условиях, а также и нарушений психического в случаях патологических состояний нервной системы.

В. И. Ленин указывал и на роль органов чувств в возникновении ощущений. «Ощущения вызываются действием движущейся материи на наши органы чувств»[245], «...ощущения, т. е. образы внешнего мира, существуют в нас, порождаемые действием вещей на наши органы чувств»[246]. Надо иметь в виду, что В. И. Ленин говорил в этих случаях о человеке. На это указывают четкие определения: «наши органы чувств», «ощущения существуют в нас». Эти положения применительно к человеку совершенно незыблемы, однако принять их для определения сущности ощущений вообще трудно. Это не отвечало бы требованиям эволюционного понимания формирования ощущения.

Следует отметить, что еще Ж. Б. Ламарк пытался с эволюционной точки зрения рассмотреть проблему чувствительности. Так, оспаривая взгляды Кабаниса, отождествлявшего раздражимость и чувствительность, Ламарк подчеркивал различие этих функций у животных, считая, что раздражимость возникла в ходе эволюции раньше чувствительности. Раздражимость широко распространена в животном мире, она присуща и отдельным органам, например, изолированному сердцу лягушки. Чувствительностью же обладают животные с развившейся нервной системой. Ламарк подчеркивал, что «...нет никаких данных для того, чтобы приписывать какой бы то ни было род чувствительности (явной или скрытой) животным, лишенным нервной системы, лишь на том основании, что эти животные имеют раздражимые части»[247].

---------------------------------------------------------- 365 ----------------------------------------------------------

Несмотря на то, что эти соображения Ламарка, взятые сами по себе, являются вполне правильными, они не устраняют основных трудностей решения.проблемы. Достаточно указать, что даже само по себе определение понятия «орган чувств» в сравнительно-физиологическом эволюционном плане весьма затруднительно.

В связи с этим остается проблемой, является ли определяющим признаком чувств именно чувствование, т. е. осознание, и на каком уровне ощущения обрастают чувственным элементом.

Для примера можно привести трудности, которые возникают при толковании в этом плане функций проприоцепторов. Эти замечательные органы рецепции сухожилий, связок, мышц всегда «чувствуют» положение нашего тела в пространстве, его отдельных членов. Однако это практически не всегда воспринимается нами, хотя мы тонко ощущаем всякие изменения в положении наших конечностей, туловища и др.

В. Ф. Сержантов, В. Н. Мясищев и другие склонны считать признаком ощущений поступление раздражений в кору головного мозга. Пример с проприоцепторами представляет существенное исключение из этого правила даже для человека. То же самое относится к ощущениям в состоянии сонного торможения коры. Я не могу здесь касаться фактов, относящихся к так называемым неосознанным, подпороговым и прочим ощущениям (Г. В. Гершуни, А. Н. Леонтьев, Е. В. Шорохова и многие др.). Все эти данные нарушают устойчивость представлений об обязательности участия коры в оформлении ощущений.

Не выдерживает критики это положение в эволюционном плане. Разве, например, птицы, у которых коры практически нет, лишены способности ощущать? Значит на этом уровне правильнее говорить уже не о коре, а о высших отделах центральной нервной системы. В полном соответствии с этим находятся те экспериментальные факты, которые показывают способность к ощущению у высших животных, лишенных коры больших полушарий.

Указывают, что ощущение есть элемент сознания, что оно представляет собой корковый процесс. Эти соображения В. Ф. Сержантов[248] пытается обосновать ссылками на И. П. Павлова. Однако это не выглядит убедительно. В тексте, указанном В. Ф. Сержантовым, Павлов говорит лишь о сознании человека. В других же высказываниях, касающихся непосредственно ощущений, он неизменно подчеркивает, что это также относится к психической деятельности человека[249].

Проблема эволюции ощущений, так же как и проблема эво-

---------------------------------------------------------- 366 ----------------------------------------------------------

люции эмоций, имеет существенное значение для правильных представлений об эволюции психики.

В связи со всем вышесказанным, и особенно, с определением Лениным перехода от материи неощущающей к материи ощущающей, нет основания приписывать наличие психики всему живому, в том числе, и простейшим. Вызывает полное сомнение рассуждение о психической деятельности инфузорий[250], о зачатках ощущений у них[251] и т. д.

«Вопрос о психике простейших – крайне деликатный, даже рискованный. Здесь мы можем интерпретировать поведение с наименьшей достоверностью»[252]. Эти слова принадлежат одному из наиболее убежденных зоопсихологов, весьма уверенному в праве на существование своей науки, но не менее критично оценивающему ее возможности. В подтверждение этого заключения о психике простейших он сослался также на Дженнингса, сказавшего, что психика простейших не выше психики вырезанного мускула[253].

Если допускать существование психики у простейших, тогда нет никаких оснований возражать против тех виталистов, которые воспользовались отдельными замечаниями Дарвина, применявшимися чисто метафорически, и, не считаясь с общим контекстом положений великого ученого-материалиста, стали обосновывать фитопсихологию – «науку о душе растений».

Дарвин как последовательный сторонник эволюционного взгляда на любые особенности строения или функции живых объектов стремился, как он выражался, «поднять» растения, отстоять право на признание у них таких физиологических функций, как раздражимость и движение. Правда, у него можно встретить замечания об «очень умном» растении – росянке. Дарвин говорит об аналогии растений и животных относительно распространения возбуждения, упоминает как бы о «мозге» корешка, рефлексах у растений, приобретаемых ими привычках[254]. Однако, говоря обо всем этом, Дарвин многократно предупреждал, что никакие действительные аналогии между растением и животным неуместны. Тем более он отрицательно относился к мысли о допущении у растений сознательной деятельности[255]. Поэтому предупреждение К. А. Тимирязева[256], связанное с работами

---------------------------------------------------------- 367 ----------------------------------------------------------

Дарвина о том, что у растений нет и проблеска разумности, вызвано не тем, как понимал дело сам Дарвин, а как его толковали другие.

Все же приходится признать, что если одних оттолкнуло от замечательных исследований Дарвина предупреждение, что между животным и растительным организмами находится непреодолимая преграда, другие склонны были приписать именно Дарвину нелепые виталистические толки о «мозговой функции» корня или «душевных способностях» растений. К. А. Тимирязев, останавливаясь на открытой Дарвином высокой чувствительности некоторых органов растений к свету и особенно на том факте, что место действия раздражителей (света или тяжести) и место органа, в котором изменяется направление роста, могут не совпадать, далее оговаривается, что эти факты, к сожалению, привели многих ботаников к представлению о какой-то нервной или даже психической деятельности растений при помощи воображаемых органов чувств.

В наши дни этот вопрос приобретает еще больший интерес, так как доказано, что временные связи у простейших (парамеций) могут быть образованы. Это было проделано рядом современных исследователей в лаборатории Я. Дембовского, а также у нас (Н. Н. Тимофеев). Однако последний, предпочитая говорить лишь о приобретенности реакций, считал, вместе с тем, что в его опытах они отличались от того, что мы знаем как обычные временные связи. Это следует понимать так, что даже в пределах простых форм временных связей нужно ожидать значительного разнообразия их. Об этом заставляют думать и результаты, полученные при изучении временных связей у растений (А. Б. Коган). Коган говорит о способности насекомоядных и других растений устанавливать пищевые и защитные реакции по принципу сигнальной деятельности. Механизмы этих реакций автор определяет как особую структурно-гуморальную форму временных связей.

Таким образом, получает полное подтверждение положение Павлова о том, что временные связи как реакции приспособления существуют на всех ярусах жизни. Однако рассматривать их надо, как этого требует материалистическая диалектика, всегда конкретно.

Напоминая об этом, следует обратить внимание на одно важное обстоятельство, нередко упускаемое отдельными исследователями. И. П. Павлов нередко говорил о тождестве условных рефлексов и временных связей. Когда речь идет о высших животных (в конкретном случае, о собаках) это отождествление вполне законно. Однако, когда мы и этот вопрос рассматриваем в эволюционном плане, факты показывают, что между этими двумя явлениями – временной связью и условным рефлексом – может возникать подчас и расхождение.

---------------------------------------------------------- 368 ----------------------------------------------------------

 «...Принцип временной связи является более широким понятием, чем его высшее выражение в виде условного рефлекса, – писали К. М. Быков и В. Н. Черниговский. – С этой точки зрения временные связи есть общий принцип взаимодействия организма с внешней средой, имеющий широкое распространение в животном мире. Высшей формой временной связи является условный рефлекс...»[257].

Принцип временных связей есть универсальный механизм, по законам которого образуются все рефлексы, в том числе и безусловные. Об этом в свое время говорил Л. А. Орбели и писал в посмертно опубликованной работе А. А. Ухтомский.

На основании экспериментальных данных, полученных в нашей лаборатории, мы выдвинули задачу изучения и классифицирования временных связей. Принцип временной связи оказывается приложимым действительно ко всему живому, вплоть до растений (его не без успеха моделирует и кибернетика), однако формы проявления временной связи на разных ярусах живого могут быть различны. Здесь можно представить себе весьма длинные ряды разнообразных временных связей от простейших их форм у растений и одноклеточных животных до сложнейших у высших позвоночных. В будущей классификации временных связей лишь определенные формы их могут получить наименование условных рефлексов. Ориентиром, помогающим построению на этой основе классификации временных связей, должно явиться ленинское указание на необходимость наличия «определенным образом организованной материи». Мы давно отстаиваем эту мысль, стремясь доказать, что рефлексом можно назвать не всякое вообще ответное на раздражитель действие. В этом смысле употребление термина «рефлекс» применительно, например, к растениям, которое, по-видимому, впервые сделано Дарвином, вряд ли может быть поддержано.

Идея рефлекса, какой она была внесена в науку Р. Декартом, осталась бы беспочвенной, если бы открытия Ч. Белла и Ф. Мажанди не показали тех конкретных нервных путей, в пределах которых осуществляется рефлекторная реакция. Однако и этого было недостаточно для создания рефлекторной теории. Современная физиология после исследований Шеррингтона и особенно после блестящих открытий центрального торможения И. М. Сеченовым получила возможность наполнить абстрактную схему Декарта живым физиологическим содержанием. Физически понимаемое отражение, постулированное картезианской философией, современная физиология заменила представлениями о сложно взаимодействующих процессах возбуждения и торможения, результатом чего и является формирование рефлекторного акта.

---------------------------------------------------------- 369 ----------------------------------------------------------

В связи со сказанным, двигательные акты растения, возникающие при раздражении частей его, нет оснований называть рефлексами. Они не располагают надлежащим субстратом рефлекса (нервные пути), в них невозможно осуществление процессов, на основе которых рефлекс возникает (активное торможение наряду с возбуждением). В этой связи следует согласиться с В. А. Павловым[258], который возражал против одной из попыток приписать растениям способность к рефлекторным функциям.

Многие авторы (С. И. Метальников, В. М. Боровский, Л. К. Ленц, А. А. Зубков и Г. Г. Поликарпов и др.) слишком расширяют понятие «условный рефлекс», что в конце концов приводит к выхолащиванию принципиального содержания учения об условных рефлексах (условные рефлексы у асцидий, инфузорий и др.).

К. А. Тимирязев сразу правильно оценил значение выводов, к которым пришел С. И. Метальников, говоря об условных рефлексах у инфузорий. «Всякий, кому приходилось что-нибудь читать или слышать о физиологии нервной системы, – писал он, – знает, что именно физиологи разумеют под словом «рефлексы», а всякий образованный русский человек с гордостью связывает это слово с именами Сеченова и Ивана Петровича Павлова.

Но вот нашелся зоолог, которому пришла на ум мысль распространить это слово на явления, которые с ним ничего общего не имеют, на всякие явления, наблюдаемые им под микроскопом у инфузорий»[259].

В самом деле, мы обоснованно критикуем многих представителей американской физиологии (Келлог, Шараджер и др.) за их утверждение, что условные рефлексы могут образовываться в спинном мозгу. Мы видим в этом попытку разрушить принципы павловского учения, заключающиеся в том, что условный рефлекс представляет высшую в эволюционном развитии форму реакции приспособления, которая может осуществляться лишь при наличии высших отделов центральной нервной системы.

Приведенные выше соображения не исключают, а, наоборот, подчеркивают необходимость рассмотрения вопроса о том, на каких же уровнях эволюционного развития животного мира мы вправе ожидать появления тех сложнейших форм отражения, когда физиологическое начинает проявляться и как психическое.

Исходя из необходимости эволюционного подхода к вопросу о возникновении психического, следует признать не совсем точным вопрос о том, когда появилось психическое. Очевидно, что

---------------------------------------------------------- 370 ----------------------------------------------------------

каждый уровень развития нуждается в своем определении психического. Это относится и к онтогенезу и к филогенезу. Ребенок первых дней жизни и ребенок годовалого возраста несравнимы в этом отношении. Психику лягушки нельзя сравнивать с психикой собаки, психика последней бесконечно далека от психики человека.

Несмотря на формальные трудности изучения проблемы генеза психического в эволюционном плане, мы не должны все же смотреть с полной безнадежностью на эту задачу. Современные возможности эксперимента чрезвычайно расширились. Не говоря уже о методе условных рефлексов, следует назвать те новые области знания, которые много обещают для изучения проблемы психогенеза. Сюда относятся кибернетика, электроэнцефалография, особенно в ее клеточном (микроэлектродном) варианте, так называемая психофармакология.

В нашей лаборатории были выполнены многие исследования, позволившие сформулировать представление об эволюции торможения в центральной нервной системе[260]. Имеются основания предполагать, что изучение эволюции соотношения возбуждения и торможения, по крайней мере, в ряду позвоночных животных, представляет одну из возможностей изучения психогенеза. В этом случае можно принять точку зрения К. М. Быкова и считать, что среди разнообразных временных связей, наблюдающихся в филогенезе, «высшей формой временной связи является условный рефлекс, в котором установление временной связи сочетается с наличием психического акта – ощущения»[261].

Таким образом, следует предполагать, что психику можно связать с тем уровнем формирования нервных процессов, когда становится возможной реализация рефлекторной деятельности. Имеются в виду сложные рефлекторные акты, осуществляемые целостно всей нервной системой. Эта оговорка необходима, чтобы предупредить возражения против этого тезиса, основанного на ненаучных представлениях Пфлюгера о спинно-мозговой душе лягушки.