Адамович «О литературе в эмиграции»

Статья написана в 1931 году и опубликована в одной из самых известных газет русского зарубежья «Последние новости» (Париж). Именно здесь, на страницах «Последних новостей», Адамович создал себе репутацию «первого критика эмиграции».

Спорит с мнением Горького об эмигрантской литературе. Горький считал, что старые авторы исписались, а новые бледны и неинтересны. Адамович говорит о том, что положение русских в эмиграции трагично. «Но даровитейшие здешние люди, — имею в виду только писателей, — не перестраиваются: наоборот, они упорствуют на своих позициях и, ни на что реальное не рассчитывая, «сидят у моря, ждут погоды». Россия для них — потонувший мир. Они ее любят «метафизически» у Гоголя, у Некрасова, у Блока, — но сознают, что от теперешней России их отделяют не 2000 км, а пропасти, пропасти, пропасти… Их пафос есть пафос безнадежности и, встречаясь с пафосом тамошним, который сквозь всю шумиху и ложь официального «социалистического строительства» пробивается, все-таки, несомненно, они сторонятся удивленно, растерянно, а иногда и враждебно».

Адамович, говорит, что постоянно ведутся споры о возможности эмигрантской литературы. "Споры эти ведутся страстно, нетерпимо. В состоянии запальчивости и раздражения одни
восклицают: ничего здесь нет, ничего здесь не может быть! Другие, впадая в
крайность не менее "клиническую", уверяют, что только здесь, в эмиграции,
литература и существует и что столица русской словесности теперь не Москва,
а Париж. В этом лагере очень любят слово "пораженчество". Кто сомневается, чтобы
суждено нам было увидеть и здесь, в эмиграции, расцвет русской литературы,
тот и пораженец. Кто не совсем твердо убежден, что Сирин будет новым Львом
Толстым, а Газданов новым Достоевским, - тот пораженец".

«Человеку тягостно в эмиграции оттого, что он «общественное животное», а здесь нет у него общества, нет быта, — и не может их быть. Есть только видимость, мираж, какая-то взбитая на поверхности наших отношений пена, за которой будто бы живая вода, — но стоит хотя бы мельком взглянуть вглубь, чтобы убедиться, что воды нет. Некуда здесь человеку уйти от самого себя, не к чему прикоснуться, — как в древнем сказании, — чтобы вновь обрести силы. Если даже кому-либо удается образовать здесь свой «кружок», создать бескорыстно-дружеское общение с другими людьми, то отсутствие притока духовной энергии дает себя знать неминуемо и довольно скоро. Мысль, чувство, настроение, догадка, всякая частица духовной энергии, изошедшая от кого-либо из нас, возвращается в том же виде и мало-помалу изнашивается, умаляется, ссыхается. Ей негде, не в чем «умереть и воскреснуть», как приносящему плод зерну, — для нее нет почвы, перерабатывающей и творящей».

«У нашей здешней литературы есть некий «аккумулятор», заряженный в России и оттуда вывезенный. Он дает свет и тепло и еще долго может давать их, но мощь его ограничена, — и связать с ним надежды на «буйство творческих сил» было бы опрометчиво. Литература опирается здесь не на Россию, а только на воспоминания о ней, — и с каждым днем истощая свой предмет, свою основную тему, она ничем не пополняется».

Говоря о значении эмигрантской литературы А заявляет, что «Литература в эмиграции свободна. На то ей и дана историей свобода, чтобы противопоставить всему тому, что в России сейчас творится, то, о чем Россия сейчас молчит».

«Она это понимает иногда. Отсюда — эти темы смерти и любви, Бога или вечности, которые нахлынули на здешние стихи и прозу как будто бы без всякой причины. Литература эта делает общерусское дело. Но именно в таких случаях, — т. е. в случаях наибольшей внутренней остроты, наибольшего понимания, — она или впадает в безнадежный, страстно-индивидуальный, горестно-отшельнический тон и будто собирается уйти в какие-то катакомбы, где она сбережет все, что досталось ей от прошлого; или не надеется даже и на это и откровенно говорит о своем конце, не чувствуя реально никакой связи с новой Россией, страшась ее и все-таки не желая без ее поддержки существовать».

Адамович говорит, что эмигрантской литературе не хватает сознания общности, которое есть в советской России. «Без него она, действительно, обречена. А с ним она, может быть, найдет для себя «смысл жизни» и родину. Она почувствует, от чего ей надо отказаться как от богатств бесполезных и бесплодных: от всей роскоши самолюбований и самоохранений. Она поймет, что ей надо сберечь. Если она передаст будущему лучшие свои духовные ценности, подлинные, т. е. не мешающие объединению людей, — и прежде всего свое очищенное всеми испытаниями представление о личности, — Россия будет ей благодарна».