Карибский кризис. Основные уроки

В начале 60-х на международную политическую среду, в том числе в развивающихся странах, большое влияние оказал Карибский или, как его еще называют, «Кубинский ракетный кризис». Он стал рубежом, когда многие осознали, что напряженность в советско-американских отношениях может «холодную войну» превратить в «горячую», к тому же еще и ядерную. Немало политиков и дипломатов стали оценивать риски «холодной войны» более реалистично. В СССР усилилась тяга к поиску решений в области международной безопасности. К этому призывал и ретроспективный взгляд на послевоенную историю, он стал более критическим.

С 1945 по 1964 г., когда «холодная война» при Трумэне и Сталине, Хрущеве и Эйзенхауре-Кеннеди-Никсоне набирала обороты, в мировой политике возникли многочисленные малые и средние региональные войны. Они подпитывались ухудшением качества жизни миллионов людей. Экономическая и финансовая глобализация несла мировому сообществу не только возможности для углубления сотрудничества, но и новые опасности и риски голода и нищеты, социальных конфликтов и терроризма [5, 6].

Международное сообщество эти опасности видело, возникли многочисленные движения в защиту мира и обуздания гонки вооружений, например Пагуошское движение и Дартмундские встречи. Благодаря усилиям, в том числе ученых (особенно лорда Бертрана Рассела и Альберта Эйнштейна), политические элиты ведущих стран мира стали осознавать, что ядерная война является для человечества смертельно опасной, что альтернативы мирному сосуществованию государств с разными цивилизациями и общественными системами просто нет. Манифест Рассела-Эйнштейна был опубликован в Англии в 1955 г., он неоднократно переиздавался [28].

Международные отношения в первые 25 лет после окончания Второй мировой войны постоянно лихорадило от «холодной войны». Мир во времена президентства Трумэна погрузился в состояние, когда попытки установления сотрудничества подрывались как с Запада, так и в качестве ответной реакции с Востока действиями с использованием «жесткой» и «мягкой силы», в том числе идеологической. Буржуазная и коммунистическая идеологии долгое время мешали использовать обширные возможности позитивной дипломатии по установлению стабильного мира в международных отношениях.

В условиях, когда наступил ядерный век, а баланс сил в мире был шатким, само существование человечества оказалось под угрозой. Наиболее дальновидные представители западных политических элит, в том числе в США, осознали пагубность курса на глобальное ядерное столкновение. Политика конфронтации стала ослабевать, в мировых делах пробивает себе дорогу конструктивное сотрудничество. Политика поиска компромиссов получила поддержку и в Москве. Баланс сил в биполярном мире, где ведущую роль играли СССР и США, складывается таким образом, что несмотря на идеологические противоречия основа для международного сотрудничества с трудом, но укреплялась. Даже сильно идеологизированный период президентства Рональда Рейгана, когда СССР был объявлен «империей зла», остановил этот позитивный процесс лишь на время. К середине 80-х гг. XX в. Вашингтон все-таки вернулся к поиску модели взаимовыгодного советско-американского сотрудничества [1, с. 51–52]. Получается, что при неоконсерваторе республиканце Рейгане сотрудничество между СССР и США было возможно, а при демократе Обаме оно стало проблематичным из-за надуманной претензии об «аннексии Крыма». Но аннексия – это насильственное присоединение чужой территории без ясно выраженной воли населения. Всего этого в случае с Крымом не происходило.

Сегодня, когда мировая политика снова очутилась в состоянии опасной разбалансировки, в том числе в Европе, необходимо с помощью политических и дипломатических средств искать прочный фундамент общеевропейской безопасности, которая учитывает национальные интересы всех народов. Европа не может жить в условиях «баланса сил» и «либеральной» глобализации, когда интересы большинства стран стремятся заключить в клетку однополярного мира. Эту истину ряду мировых политических элит еще предстоит усвоить.

Академик Николай Шмелев в свое время не случайно предупредил: «…если быть объективным и если мерить жизнь не днями, не годами и даже не десятилетиями, а чередой поколений, нельзя будет не признать, что она, история, все же учит, и многому учит (подчеркнуто мной. – Л. Г.), иначе мир давно бы уж провалился в тартарары» [21, с. 468]. История показывает, напомнил Шмелев, что внешняя политика, направленная на поощрение в мировых делах конфликтности и хаоса, приводит к обострению проблем глобализации, делает ее безжалостной для большинства населения планеты. Набирают силу многомиллионные потоки стихийной миграции, они изменяют этническое и цивилизационное лицо человечества, в том числе мира евроатлантического. Когда большинство жителей Земли остаются в стороне от благ глобализации, обостряются региональные и межэтнические конфликты, усиливаются наркотрафик и трансграничная преступность, увеличивается экологическая опасность, разражаются природные и техногенные катастрофы, эпидемии, болезни, голод [21, с. 484–485]. Мы видим, как эти предупреждения становятся былью наших дней, когда политические элиты Северной Америки, Западной и Центральной Европы, опутанные финансовой зависимостью и военными базами, в мировой политике используют двойные стандарты.

Ученым, как правило, не доставляет удовольствия злословие. Но как проявлять политкорректность, когда вера в правдивость и искренность позиций правящих элит ряда стран Запада утрачивается? Может быть, и Москва в отношении Западной Европы или США сейчас допускает внешнеполитические шаги, ущемляющие их национальные интересы и подрывающие их безопасность? Вспомнить о них, как ни старайся, не получается, так как таких шагов просто не было. На ум могут прийти два примера, их западники обычно и приводят, когда говорят об «агрессивности» Москвы: Карибский кризис 1962 г. и в последнее время воссоединение Крыма с Россией. Такие утверждения несостоятельны, те, кто их делает, «выпрыгивает из истории», плохо ощущают международную политическую среду.

Окунемся снова в атмосферу 60-х гг. прошлого столетия. Шла классическая «холодная война», когда баланс военных сил именно в области ядерных стратегических вооружений был ощутимо нарушен в пользу США. СССР не давала покоя память о Великой Отечественной войне, особенно когда оценивалась безопасность страны. Интересы национальной безопасности Советского Союза подтолкнули Н. Хрущева и министра обороны Р. Малиновского к рискованному решению в отношении США, которое выглядело весьма заносчиво. Это произошло вовсе не потому, что СССР посягнул на национальные интересы США, их безопасность. В Москве исходили исключительно из интересов собственной безопасности, невыгодного для СССР военно-стратегического баланса сил между двумя сверхдержавами. Как отмечает академик А. А. Кокошин, бывший министр обороны США Р. Макнамара говорил ему, что, по американским данным, преимущество США по количеству ядерных боезарядов, которые можно было доставить до территории СССР при одном пуске, составляло 17:1 [12, с. 10]. Национальные интересы СССР и его безопасность до сих пор подрываются стремлением правительства США окружить нашу страну многочисленными военными базами с ядерным ракетным оружием. В мировом океане, кроме того, рыскают американские подводные и надводные стратегические ракетоносцы. В результате создаются условия для ответных мер Москвы в отношении Вашингтона.

Действия США в 1962 г. в отношении СССР и Кубы на Западе часто объясняются исключительно американской национальной безопасностью. Закрываются при этом глаза на причины, заставившие Москву озаботиться своей военной безопасностью. В мировую политику настойчиво закладываются двойные стандарты поведения: что можно в интересах своей безопасности делать США – другим делать нельзя. Не учитывается, что американские средства сдерживания не дают Вашингтону не только полной безопасности, но и приемлемой в ядерный век альтернативы.

В 60-х гг. XX в. американские специалисты оценивали людские потери США в случае ядерной войны с СССР как минимум в 100 млн человеческих жизней. Эти «мысли о немыслимом» были столь страшны, что многие представители политической элиты времен президентства Кеннеди в душе были настроены против всякой военной конфронтации с Кремлем. В сознании клана Кеннеди, хотя они предпочитали об этом не говорить, укреплялось мнение, что советское руководство, так же как и они сами, считало свои стратегические ядерные силы средством сдерживания, а не нападения. Это оказало отрезвляющее действие на многих.

Это не означало, что методы «холодной войны» элитой США не использовались. Использовались, и часто. Это проявилось и во время Карибского кризиса. Во время встречи 18 октября 1962 г. министра иностранных дел А. А. Громыко с президентом Кеннеди советская сторона разъясняла, что на Кубе размещено «оборонительное оружие». Это по существу было правдой, так как СССР не планировал применить эти ядерные силы как средство первого удара. В тех условиях использовать ядерное оружие с территории Кубы против США для СССР было бы равносильно самоубийству. Ни одна страна, даже с очень большой территорией, не могла бы выжить после масштабного ядерного ответного удара. Когда сегодня слышишь воинственные речи тех, кто утверждает, что новые масштабные войны, в том числе между ядерными державами, вполне могут случиться, то так и хочется сказать: «Чего глаз не видит – о том сердце не печалится».

Таким политикам и дипломатам напомню лишь одно высказывание президента США Дж. Кеннеди. В своей речи 10 июня 1963 г. в Американском университете (American University) в Вашингтоне Кеннеди сказал: «Тотальная война не имеет никакого смысла в век, когда великие державы могут держать большие и сравнительно неуязвимые ядерные силы и отказываться сдаться без того, чтобы прибегнуть к применению этих сил. Она не имеет никакого смысла в век, когда одна ядерная бомба имеет взрывную силу почти в 10 раз больше той, которая была использована всеми союзническими военно-воздушными силами во Второй мировой войне. Она не имеет смысла в век, когда смертельные яды, выделенные в результате взаимного применения ядерного оружия, с помощью ветра, воды, почвы и семян будут переноситься в самые отдаленные уголки земного шара…» [цит. по: 4, с. 266]. В этом высказывании Кеннеди налицо сплав политической зрелости и научных знаний, а также обыкновенного здравого смысла, которые сегодня редко проявляются государственными мужами атлантического разлива. Многие из них забыли, что живут в ядерном веке, когда в вопросах сохранения мира на Земле требуется величайшая осторожность.

Похоже, что политическое мужество, отказ от конфронтационных подходов и провокационных выпадов, от войн и силовых конфликтов, взгляд на человечество как уникальную цивилизацию, где все государства, и большие и малые, достойны жить в мире и уважении – такие настроения ослабевают, история забывается.

О роли личности в истории

Несколько слов о роли личности в истории, ведь ее делают люди.

Министр иностранных дел СССР А. А. Громыко был убежден в том, что внешняя политика и дипломатия не могут быть эффективны без оценки роли личности в истории. Мемуары «Памятное» – это в первую очередь воспоминания о политиках и дипломатах, с которыми ему пришлось встречаться, чтобы решать сложные международные проблемы. Он подчеркивает, что дипломаты бывают разные: плохие, средние, хорошие. Громыко призывает не оценивать дипломатию с помощью умопостроений, похожих на «формулы из учебника математики». На этот счет он высказался определенно: «Стремление втиснуть сложную, разностороннюю деятельность дипломатов в формулы наподобие математических, даже если это продиктовано добрыми намерениями, можно объяснить лишь гипертрофированной любовью к дефинициям. Занятие подобного рода часто бывает малопроизводительным» [3, с. 415]. «Памятное» – это сплав воспоминаний и научно-политического анализа. Отец считает, что «сфера дипломатической деятельности, как все в природе и в обществе, поддается и научному осмыслению. Надо лишь поставить на свое место причины и следствия явлений, части и целое, а в данном случае – рассматривать в диалектической связи дипломатию и внешнюю политику» [3, с. 416]. Эти соображения дают российским ученым-международникам широкие возможности для работы на благо нашей внешней политики и дипломатии, надо только защищать национальные и государственные интересы именно своей страны.

Слишком много проблем в наступившем XXI в. не решаются, а, напротив, обостряются. Поле идей науки истощается, на миролюбие также нет спроса. Дело дошло до такого ухудшения международной среды, что заговорили о «новой холодной войне», даже о том, что она уже началась. Трудно себе представить, чтобы сегодня кто-либо из западных мировых лидеров, как это сделал Кеннеди, признал суровые факты ядерного века. Вместо этого ведутся информационные войны, подстегивается русофобия и гонка вооружений. Проблемы экологии, голода и нищеты в мире замалчиваются. Голос ученых-международников как на Западе, так и, случается, на Востоке, заглушается предрассудками людей, мнение которых охотно тиражируется средствами массовой информации.

Современная международная политическая среда несет в себе больше угроз, чем надежд. Ее знаком стали напряженность и неопределенность, ощущение, что от дипломатов в мировой политике мало что зависит. В мировой политике они никак не нащупают «точки опоры», соскальзывают в рассуждения о возможности новой мировой войны. Опоры, конечно, есть – это выработанные веками правила глобального общежития, принципы и нормы международного права и Устава ООН. Это здравый смысл, выраженный в разумном консерватизме и конструктивизме в подходе к проблемам мировой политики, путям их решения.

На роль личностного фактора в мировой политике в период «холодной войны», в том числе когда в 1962 г. разыгралась лихорадка октябрьского кризиса и мир «буквально висел на волоске», обратил внимание в своих мемуарах видный советский дипломат, посол СССР в США Анатолий Добрынин. Он пишет: «В решающий момент кризиса Кеннеди и Хрущев оказались на высоте, проявив политическое мужество и выдержку. Что если бы на месте Кеннеди оказался Рейган, вместо Макнамары – Уайнбергер, а госсекретарем был бы не Раек, а генерал Хейг?» [8, с. 84].

Уравновешенным политиком во время Карибского кризиса, по моим наблюдениям, оставался отец. Его уверенность, что «войны не будет», казалась неоправданной, многим мерещилось неизбежное силовое столкновение между СССР и США. Спокойствие отца было малопонятным. Однажды я его обо всем этом спросил, и он мне ответил: «Я считал, что ядерной войны не будет, так как ни Кеннеди, ни, разумеется, Хрущев ее не хотели». Отец верил, что их действия помогут человечеству избежать военной катастрофы. Так оно и случилось, Армагеддона не произошло, «холодная война» в горячую не переросла. Это вселяет надежду, что в вопросах сохранения мира на Земле современные политики и дипломаты окажутся на высоте и найдут для этого необходимые «точки опоры».