Н.Д. Курасов К шестой годовщине свержения самодержавия.

Воспоминания мурманца [345]

                                                            

24 марта 1923 г.[346]

 

Курасов Николай Дмитриевич (1885-1940). Родился г. Орле Курской губернии. Окончил Курское железнодорожное училище в 1900 г., Тульское техническое училище в 1905 г., Московский институт инженеров транспорта в 1929 г. без отрыва от производства. Член ВКП(б) с 1904 г. Трудовой путь начал на Забайкальской железной дороге ремонтным рабочим, затем работал техником. С января по август 1906 г. отбывал тюремное заключение за активное участие в рабочем движении в Иркутской тюрьме. В 1906-1915 гг. работал на постройке железных дорог: Восточно-Китайской, Амурской, Кулундинской техником, прорабом, десятником, помощником начальника дистанции, начальником дистанции. В 1915-1918 гг. – прораб, начальник участка службы пути станции Кандалакша Мурманской железной дороги. Активный участник революционного движения, секретарь Кандалакшского комитета РСДРП(б), организатор и председатель Военно-революционного комитета, созданного на ст. Кандалакша          27 октября 1917 г. В период интервенции с июня по август 1918 г. находился в тюрьме. С сентября 1918 г. работал в Правлении Мурманской железной дороги помощником начальника службы пути, председателем дорожного политотдела в Петрозаводске, а затем в Петрограде. В 1919-1922 г. являлся особо уполномоченным Совета Обороны. В последующие годы работал на руководящих хозяйственных должностях на Урале, в Казахстане и Москве. Умер 15 декабря 1940 г., похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

  

Февральская революция 1917 г. застала меня на постройке Мурманской железной дороги на станции Кандалакша.

В ночь с 28 февраля на 1 марта меня разбудили сообщением, что из Петрограда получена телеграмма о революции.

«Революция, - мелькнуло у меня в голове. - Да не может быть, неужели это случилось, и если да, какое счастье…»[347].

Я быстро оделся и побежал на телеграф. В телеграфе уже толпились рабочие и служащие, которые о чем-то шушукались и волновались. Мы протискались к аппарату, у которого стояли начальник жандармского отделения и два унтер-офицера. Старший телеграфист давал объяснение начальнику жандармского отделения.

Из объяснения телеграфиста мы поняли, что поступила телеграмма из Петрограда, в которой сообщалось о революции в Петрограде и образовании Временного комитета Государственной думы, а руководство железными дорогами было возложено на комиссара инженера Бубликова, но вслед за этой телеграммой поступила другая, считать первую телеграмму недействительной; телеграмма эта была подписана начальником телеграфа.

Кандалакшский начальник жандармского отделения распорядился, чтобы все экземпляры телеграммы Бубликова, разосланные начальствующим лицам, были отобраны и уничтожены. Как впоследствии выяснилось, в Петрозаводск поступила телеграмма Бубликова, но когда об этом узнал начальник жандармского отделения Вадецкий, он приказал инженеру Пашинцеву дать телеграмму об её отмене.

Мы разошлись по домам в недоумении...

Рано утром по правительственному телеграфу пришло подтверждение о революции и о том, что в Петрограде образовался Совет рабочих депутатов.

Ясно было, что осуществилась давно заветная мечта...

В этот день было созвано общее собрание, и на нём произошли выборы в Комитет общественной безопасности. Председателем был избран А.Д. Тихомиров (плехановец), а товарищем[348] председателя – я.

Решено было прежде всего обезоружить жандармерию, что мною и было исполнено. Кроме того, я предложил жандармскому подполковнику подписать телеграмму о немедленном прибытии унтер-офицеров со всех станций и разъездов в Кандалакшу, где они будут разоружены, так как революция в жандармах не нуждается.

Собрать жандармов в Кандалакшу было необходимо, так как они были разбросаны по всему отделению на несколько сот верст и могли натворить много бед.

В Комитете я пробыл три дня и вышел из него, так как состав Комитета был настолько разношёрстный, что оставаться в нём не было смысла, да и нужно было развязать себе руки, чтобы действовать, как требовали мои политические взгляды. Возле меня образовался тесный кружок, в который вошли т.т. Пасторов (теперь член РКП Питерской организации), В.В. Лебедев и некоторые другие.

На следующий день был устроен митинг, во время которого нам сообщили, что из Кеми выехал особый поезд с начальником Полярного отдела[349] М.М. Аржановым, и предполагалось этот поезд в Кандалакше осмотреть, так как было подозрение, что М.М. Аржанов везёт или компрометирующие документы старого правительства, или золото.

Мне поручили произвести осмотр поезда. По прибытии поезда в Кандалакшу я предложил М.М. Аржанову со своим составом прибыть в Кандалакшу-Пристань. Поезд прибыл, был осмотрен, и, кроме стрелочных переводов[350], в нём ничего страшного не оказалось.

Чем занимался и что делал Комитет общественной безопасности, меня не интересовало, а я направил всё внимание, чтобы возле себя создать ядро из надёжных рабочих и завязал тесную связь с воинскими комитетами.

Жандармы поодиночке и по нескольку человек прибывали в Кандалакшу, у них отбиралось оружие, а затем, когда они все съехались, был сформирован поезд, в который всех их посадили и отправили с охраной в Петрозаводск.

После каждого митинга моя группа увеличивалась и пополнялась исключительно рабочими.

Отречение от престола Николая и Михаила было встречено всеми рабочими Кандалакши восторженного, но и не обошлось без курьёзов. Ко мне пришла группа служащих и заявила, что желает отпраздновать революцию молебном, но когда я над этим посмеялся, они ушли разобиженные и отправились в Комитет, где им пошли навстречу, и был назначен день молебна. Узнав об этом, я предложил А.Д. Тихомирову после молебна устроить митинг, он с этим согласился, но сказал:

– Только ты, Николай Дмитриевич, не чуди, пусть кто как может, так и радуется.

На молебен и митинг собралось до трёх тысяч человек, церковь не могла вместить всех, и молебен был под открытым небом. Служили молебен два попа, железнодорожный и сельский. После окончания молебна, когда попы начали кропить "святой водой", я взобрался на брёвна, открыл митинг и в своей часовой речи старался объяснить значение свержения самодержавия и указывал, по каким путям должна углубляться революция и к чему должны стремиться рабочие в этой революции. Разъяснял, что с падением царизма пути рабочих, интеллигенции и буржуазии будут различны, и призывал объединяться возле Совета рабочих депутатов и избавиться от вековых обманщиков попов.[351]

Спустя некоторое время была получена телеграмма из Петрограда, извещавшая о назначении эмиссара Государственной думы на Мурманскую железную дорогу для оповещения о происшедших событиях в Петрограде.

Эмиссар приехал и выступил на митинге, на котором объяснил, как происходили события и переход власти к кадетам. Ему задали вопрос:

- Если Германия предложит мир Временному правительству, то будет он принят или нет?

Этот вопрос застал эмиссара врасплох, и он ответил:

– Война ведется не ради удовольствия, и если Германия сложит оружие, то Временное правительство заключит мир на выгодных условиях для России. Эмиссар был кадет, фамилию я его забыл. После такого «каверзного» вопроса для него он постарался скорей снять якорь с трибуны и в этот же день уехал из Кандалакши.

Время шло. Появились известия из Петрограда о действиях большевиков. Нужно было ехать в Петроград, так как партийных работников в Кандалакше и по линии не было, необходимо было завести связь и получить директивы.[352]

В Таврическом дворце я встретил некоторых товарищей подпольных работников, но они состояли во фракции «межрайонцев»[353]. Они мне заявили, что объединение «межрайонцев» с большевиками вопрос решённый, и предложили мне соединиться с ними. Получив от них литературу, я выехал на станцию Кандалакша, но перед отъездом в Таврическом дворце я встретил т. Стасову, которую и поставил в известность, что завязал связь с «межрайонцами».

По приезде в Кандалакшу я снабдил все ротные комитеты литературой. Но к моему удивлению, в Кандалакше уже была организована ячейка социалистов-революционеров в 33 человека, организовал её некто Кошелев М.М., впоследствии оказавшийся провокатором и одним из предателей Мурманского края, но состав всей ячейки был из служащих, а рабочих там не было.

Пришлось принять меры к укреплению своей группы (ячейки).

Ячейка наша скоро увеличилась до 140 человек, и мы буквально заглушили эсеров, которым ничего не оставалось, как вести только травлю и демагогию, распуская про нас самые нелепые слухи, что Курасов ездил в Петроград, получил деньги от Ленина, который привёз их из Германии и раздает немецким шпионам для агитации и т.д.

Укрепив ячейку и оставив т. Пасторова, я поехал по всей Мурманской железной дороге организовывать отделы Всероссийского союза техников всех специальностей, и в короткое время мне удалось покрыть всю Мурманскую железную дорогу отделами союза.

По возвращении в Кандалакшу я был избран товарищем председателя районного комитета рабочих и председателем местного комитета.

В мае и июне я вновь был в Петрограде.

В Петрограде я узнал, что 9 июня предполагается рабочая демонстрация. Мы продежурили в районе до 2 часов ночи, когда т. Троцкий по телефону сообщил о решении Совета рабочих и солдатских депутатов не выступать, и предложено было немедленно оповестить об этом все фабрики и заводы.

Вместо демонстрации правительство Керенского предполагало организовать на 17 июня мирную манифестацию.

Я не стал ожидать манифестации и уехал в Кандалакшу. По Мурманке[354] уже разъезжали агенты буржуазии и принимали меры к опорочиванию т. Ленина и всей в целом РКП, но успехом они у рабочих не пользовались, зато нашли благоприятную почву среди служащих. До нас долетали слухи об июльских днях и разгроме партии. Мы узнали, что т. Троцкий и другие арестованы, а тт. Ленин и Зиновьев перешли на нелегальное положение.

Но мы были за тысячу вёрст от центра и продолжали существовать легально и делать своё дело. Нас устрашали, что все будем арестованы и перевешаны, но это не действовало.

Особую энергию в деле антибольшевистской агитации проявляла группа во главе с начальником постройки телеграфа инженером Д.Ф. Горским. Эта группа несколько раз проехала по всей Мурманской железной дороге и там, где она останавливалась, устраивала летучие митинги, стараясь опорочить рабочих вождей. Не меньше хлопот принесли прибывшие на Мурманку служащие контрагента инженера Островского, которые захотели весь порядок, установленный нами на Мурманке со дня Февральского переворота, изменить по-своему и направить политическую работу по иному руслу.

Появлялись и такие лица, которые на первый взгляд являлись слишком левыми, они вбивали в головы рабочих взять в свои руки продовольственное дело, т.е. толкали рабочих на преждевременное выступление и этим хотели вызвать замешательство для погромного дела.

Эти типы подбивали рабочих учинять самосуды над административными лицами, и только благодаря бдительному надзору нам удалось не допустить никаких явлений, которые могли бы на Дальнем Севере привести к нежелательным результатам.

В это время мне удалось создать в Кандалакше Совет рабочих и солдатских депутатов, и почти весь исполком состоял из членов нашей ячейки, а председателем был избран я. С появлением Совета картина сразу изменилась, все подозрительные элементы утихли и попрятались, и мы дожили до Октябрьского переворота.

 

Н. Курасов

 

Вестник Мурмана.- 1923.-24 марта.- № 12. – С.12-14. 

 

№ 12