II. Документы, относящиеся ко времени моей командировки в петроград

 

4

Прибыв 29 ноября в Петроград, я предпринял ряд поступков в различных отделах Морского и Военного министерств по всем тем вопросам, которые изложены были в докладе контр-адмирала Кетлинского, привезённом мною и цитированном отчасти выше. Однако в это время положение было уже так плохо, что самые обычные дела требовали чрезвычайных усилий. «Кое-как работают только Морское и Военное министерства, - доносил я адмиралу Кетлинскому в телеграмме от 2 декабря, - остальные учреждения бездействуют. Некоторые, например управление Кандаурова (Главное управление по сооружению железных дорог), заняты Красной гвардией. Настроение тревожное: на уличных митингах распространяются самые нелепые слухи. Телефон, трамваи фактически не работают. Предусмотреть, в каком направлении развернутся события, особенно в связи с переговорами в Бресте, ещё невозможно. Говорю всё это только, чтобы было понятно, какова обстановка, в которой приходится действовать». 8 декабря я телеграфировал: «Вчера союзники закрыли России заграничный кредит,[166] почему вопрос ссуды валютой кооперативу отпадает. Капитан 1 ранга Беренс (начальник Морского генерального штаба) телеграфировал Вам просьбу задержать меня для переговоров об условиях перемирия в Ледовитом океане, для участия в совещании с адмиралом Немитцем (командовавшим тогда Черноморским флотом) и представителем командования Балтийским флотом о положении дел на флотах, и что нужно и можно делать в ближайшее время, а также для участия в специальной комиссии по пересмотру строительной программы Мурманского военного порта. Прошу приказания. Общее положение и обстановка работы совершенно фактические - всё развалилось до последней степени. Нет достаточно ярких красок, чтобы нарисовать хоть сколько-нибудь близкую к истине картину полного паралича всей системы управления страной и отдельными ведомствами. Я лично понимаю обстановку так: 1) продолжение войны физически невозможно; 2) действительное заключение нами мира также невозможно без международной конференции всех держав, что пока неосуществимо; 3) состояние войны с бывшими нашими союзниками невероятно, вследствие их большой заинтересованности материальной в России, почему они не смогут предоставить нас захватному влиянию Германии; 4) внутреннее положение характеризуется усилением всеобщего экономического и морального кризиса, почему процесс собирания распыленных сил народа будет все усиливаться, однако в близком будущем, видимо, нельзя ожидать поворота к лучшему, а скорее следует рассчитывать на развитие гражданской войны; 5) посему в отношении Мурманского района полагаю - воинских грузов не будет, но пойдут разные товары, как в нейтральную страну; 6) надо готовиться к переходу на мирное положение и к демобилизации, памятуя, что центрального управления фактически не будет. Мнение это согласуется с мнением Гончарова (капитан 1 ранга, помощник начальника Морского генерального штаба) и Беренса. По моему представлению они вырабатывают соответствующую директиву возможно более ясную для главнача и нас, однако, считают, что основа деятельности - перетерпеть в ожидании полного выяснения, что возможно не ранее нескольких месяцев. Мелкие вопросы провожу по мере возможности. Прошу учитывать обстановку, так что на результаты моих стараний особенно рассчитывать не следует. Повторяю, что всё управление дезорганизовано до предела и фактически отсутствует».

В следующие затем дни я принял участие в заседаниях по переговорам с немецкой комиссией контр-адмирала Кайзерлинга о перемирии на Северном Ледовитом океане. К сожалению, я сейчас не имею под рукой протоколов этих заседаний. Из моей телеграфной записки контр-адмиралу Кетлинскому от 13 декабря видно, что в общем «требования немцев сводятся к назначению немецкого комиссара в Мурманск, полному контролю всего мореходства, интернированию или уходу англичан. Вследствие нашего (т.е. русской стороны) категорического несогласия на эти условия, совещание прервано до получения адмиралом Кайзерлингом дополнительных инструкций из Берлина».

В то же время я не уставал докладывать всем формально власть имущим, что продолжение[167] продовольственного дела и ряда других отраслей приближает Мурман к кризису; что необходимо ясное решение - поддерживать ли и в каком масштабе перегрузочные операции или ликвидировать их и спешно эвакуировать рабочих и служащих как за ненадобностью их, в последнем случае, так и по невозможности обеспечить их продовольствием из России. Никто ответить не мог. Причина этого - дезорганизация центрального государственного управления и, особенно, неопределенность нашей внешней политики в отношении к нашим бывшим союзникам. Этот контрольный вопрос привёл меня в конце концов к формальной необходимости обратиться, по указанию начальника Морского генерального штаба, в английское посольство. (Моё письмо контр-адмиралу Кетлинскому от 3 января 1918 года, полученное им 10 января).

Надо было знать - пойдут ли в Мурманск из-за границы какие-либо грузы и останутся ли там английские суда. Я полагаю, что в случае отрицательного решения англичанами второго из этих вопросов, никакая работа на Мурмане не будет возможна.

В тесной зависимости от выяснения этого стояла необходимость принятия решения: или отойти от дела, чтобы не иметь ничего общего с большевистским периодом революции, или, как в то время делали офицеры на всех флотах, продолжать посильную работу спасения кораблей и имущества и одновременно приложить свои силы, чтобы с помощью союзников «сохранить Мурман для России к тому времени, когда отечество наше вновь будет сильно и едино» (моё письмо контр-адмиралу Кетлинскому от 3 января 1918 года), сохранить от прямого отторжения его финнами или немцами, что было разнозначаще[168]. «Финляндия, - говорил я в том же письме, - издавна добивалась политического присоединения к ней Мурмана и настойчиво, путем развития своих дорог, пытается уже теперь экономически овладеть западной его частью (дорога на Финма[н]ское)[169]. Сила этого стремления будет очень велика, ибо за спиной Финляндии на север тянется Германия». Опасность эта казалась в этот момент очень большой. События, последовавшие весной, подтвердили такое мнение.

В случае решения продолжать на Мурмане работу, надо было немедленно принять меры к тому, чтобы сделать эту работу надёжной и небезнадёжной.

Телеграфировать всё это контр-адмиралу Кетлинскому не было возможности из-за большевистской цензуры. Приходилось ограничиваться намёками. 22 декабря я телеграфировал, что «оказываюсь вынужденным решать вопросы, всю важность которых я так тщетно стремлюсь объяснить поневоле только общими выражениями». Вследствие того, что таким образом адмирал не мог по моим телеграммам ясно увидеть истинную природу встававших передо мною вопросов, о которых, не побывав в Петрограде, тогда невозможно было на Мурмане догадаться даже приблизительно, я не мог получить своевременно точных его указаний. Однако, адмирал телеграфировал мне все же разрешение действовать, сообразуясь с обстановкой, по моему усмотрению. Письмо же моё от 3 января, в котором говорилось об уже сделанных мною шагах, адмирал получил лишь тогда, когда я, со дня на день, должен был выехать в Мурманск.

Как видно из этого письма, шаги, предпринятые мною на свой страх, были двоякого рода: 1) самостоятельные сношения с английским посольством, в частности с г. Линдлеем, через тогдашнего морского агента, впоследствии убитого большевиками, капитана 1 ранга Кроми и английского старшего лейтенанта Пунье, и 2) переговоры с членами северной секции Совета мелиоративных съездов, через которых я предполагал возможным наладить связь между контр-адмиралом Кетлинским и группой сибирских деятелей; последние, как я тогда узнал, в это время нелегально подготовляли организацию областного правительства. Сношения с англичанами обнаружили, что в этот момент они были склонны совершенно покинуть Россию, сохранив с нею лишь формальную связь;          по-видимому, даже обсуждался вопрос об уходе из Архангельска и Мурманска их кораблей, находившихся там. В эту минуту, когда у всех «формально власть имущих» уже опускались руки, я признал своим долгом посильно содействовать делу будущего воссоединения и возрождения России в пределах того клочка земли и в том узком круге государственных, однако, интересов, с которым оказался связанным.

Учитывая, что «образование центральной государственной власти мало вероятно в ближайшее время», что страна, вероятно, будет жить краевым управлением (телеграфный разговор по прямому проводу Петроград - Александровск между мною и                    С.П. Матюшенко, исполняющим дела начальника военно-сухопутной части штаба,     31 декабря), я полагал не только возможным для Севера России создание такового совместно с Сибирью, но считал содействие осуществлению этого необходимым; тем более, что в это время уже возникли «предложения об изъятии Мурмана из ведения Морского министерства, уничтожении нынешней организации управления краем» (тот же телеграфный разговор). Если бы это предположение осуществилось, и не было бы вскоре организовано какое-либо областное управление, о чём в это время уже говорили среди северян и сибиряков, Мурман оказался бы «без головы», и это в то время, когда немцы, а за ними и финны, не скрывали уже своих давнишних захватных намерений. «Это-то, т.е. «сношения с англичанами» и «общественными деятелями Севера», в связи с «необходимостью принять меры по обеспечению будущности Мурманского края, ввиду явных притязаний немцев и того, что о нём здесь никто не думает», - как говорил я по прямому проводу вечером 31 декабря, - это-то и было тогдашней моей главной работой». Всё, что я делал в этом направлении, я делал с ведома начальника Морского генерального штаба капитана 1 ранга Беренса и его помощника капитана 1 ранга Гончарова, прямых начальников моего адмирала.

 

5

Как в это время представлялась мне невоенная часть работы на Мурмане, явствует из неоднократно уже цитированного моего письма контр-адмиралу Кетлинскому, в нем я привожу нижеследующий конспект сообщения, сделанного мною в конце декабря в северной секции Совета мелиоративных съездов:

I. О гланамуре согласно положения.

II. Принципиальный взгляд адмирала Кетлинского на свою работу:

1. Перевозка грузов - железная дорога, охрана её, организация перегрузок, морская охрана.

2. Подготовка к будущему развитию края.

3. Органическая работа для демократических организаций - улучшение быта.

III. Задачи эти в современной местной обстановке (конец декабря, января):

1. Перевозка грузов.

2. Принцип дожития для всех ведомственных предприятий.

3. Примирительная «политика» - попытка уменьшить зло.

IV. Бессилие России и притязание иностранцев:

1. Военное и экономическое бессилие России на Дальнем Севере.

2. Исторические притязания Финляндии.

3. Современные притязания Германии.

4. Влияние англичан и французов.

5. Отношение местного населения - поморов, лопарей, карелов.

6. Необходимость лучшего обслуживания их элементарных интересов.

V. Вопросы организации и развития края, в связи с а) очерченным международным положением и б) с необходимостью спешно подготовляться к условиям мирного времени и предстоящего голода:

1. Общий план.

2. Люди.

3. Полномочный краевой орган власти.

4. Установление правопорядка необходимо и в условиях Мурмана возможно.

5. Невозможность развития края средствами русской промышленности и техники, особенно, в условиях ближайших лет.

6. Краевой капитал.

7. Неизбежность тесной связи с иностранцами – «призвание варягов».

VI. Выводы - вопросы:

1. Нужные [170] организованные люди и деньги.

2. На центральную государственную власть рассчитывать не приходится; надо создавать полномочное краевое управление, имея в виду, что создание самоуправления из местного населения невозможно.

3. Приглашение знающих север и интересующихся им искать решения и действовать, рассчитывая на поддержку нынешнего несовершенного органа краевого управления Мурманом.

20 января переговоры о перемирии на Северном Ледовитом океане, в которых я участвовал, были окончательно прерваны, и в ночь на 21 я выехал из Петрограда.