Париж, Монмартр, майский вечер 2009 г., 23:00

Я одна в своей квартире. Сегодня солнце спряталось на целый день, но меня беспокоит не это, а совсем другое. Вокруг меня маленький бардак. Фотографии, статьи, письма, разложенные в хронологическом порядке, и мой "дневник". В последнее время я стала немного дотошной! Передо мной двести девственно чистых листов бумаги, на которых меня попросили написать волшебную сказку под названием "Собор Парижской Богоматери". Внезапно я задумываюсь, не будет ли с моей стороны несколько… неприлично говорить о "них", есть ли у меня, именно у меня, право рассказывать историю, которая принадлежит, прежде всего, только нам…

Я жду "музу прошлого" уже несколько вечеров, и, думаю, самое время помочь ей добраться до меня. Я все еще спрашиваю себя, почему дала на это согласие… Вызов? Просто захотелось? Да, я умею писать песни, но уложить на бумагу историю такого масштаба, это совершенно другое дело! О, да ну и черт с ним, будь что будет, я готова! В любом случае, эта тема мне очень по душе, и уже в течение долгого времени крутится у меня в голове. Мне было всего шестнадцать, когда началась авантюра под названием "Собор Парижской Богоматери".

Мы все пришли в этот мир всего лишь на время. Но мы навсегда – актеры этой истории, нашей истории. Возвращение в прошлое – жизненно важно, чтобы придать свежести настоящему. Мы увековечили наших персонажей на CD десять лет назад, но, чтобы продолжать двигаться вперед, нужно всегда напоминать себе о том, кем мы были "тогда". Открыть коробки, чтобы лучше рассортировать то, что внутри, снова воскрешать в памяти людей, которых любишь, меня немного смущает это всё, по правде говоря: белые листы, которые надо исписать, старые раны, которые надо потревожить, личная жизнь, которую надо немного приоткрыть – это всё не так просто… Но мне кажется, нам это необходимо.
В самом деле, сколько времени мы уже не виделись?

Париж, 20 округ, 10 октября 2008 г., 20:45

Я сегодня сбилась с ног: этот вечер – великий вечер. По радио Кристоф Маэ поёт во всю мощь "Нас влечет друг к другу", а я никак не могу найти место, где припарковаться.

 

Париж с ума меня сводит! Наплевать, паркуюсь на углу улицы Пиренеев. Наверняка оштрафуют, как обычно. Пересекаю три улицы, почти бегу, чтобы не слишком опоздать. Откуда это чувство легкой тоски? Разве мы плохо расстались? Найдут ли они, что я изменилась? И потом, кто они для меня? Коллеги, друзья, моё прошлое? Уже без десяти девять. Кто знает? Возможно, я просто боюсь, что со своими нынешними статусами "знаменитостей" мы стали чужими друг другу…
В моей жизни слишком рано появилась скверная привычка подвергать сомнениям все подарки судьбы, отказываться от них. Десять лет назад я так яростно боролась за каждую минуту своей подростковой жизни, что какая-то часть меня была просто "наблюдателем" того, как рождалась история "Собора Парижской Богоматери". Я не участвовала в начале промо вместе с другими членами труппы, я жила вместе с ними лишь время от времени, и я продолжала хранить тесную связь с площадью Клиши, с лицеем, с хип-хоп вечеринками… Только это и было у меня в голове.

Париж, авеню Республики, 1992 год

Одни играют в футбол со своими отцами, другие – в шахматы, или ходят с ними на рыбалку. Я со своим – пою. Стоя рядом с пианино, я пою слова, написанные другими, ничего особенного… Это – проявление любви, которая связывает нашу семью. Это словно собственный способ вести беседу. Петь – для меня было всегда удовольствием, но не целью всей жизни. Сейчас я понимаю, что именно такое отношение помогло мне сохранить голову на плечах, хотя, признаться, иногда мешает мне полностью наслаждаться своей профессией. Есть в популярности некая непристойность, вам не кажется?

Мне было двенадцать или тринадцать, когда музыка стала важной частью моей жизни. Я пою с раннего детства, и даже записывала несколько песен. Похоже, у меня есть талант, всем нравятся голосистые малышки, во всем этом есть что-то от ярмарочного балагана… Вкратце, я была на каникулах с семьей в "Клаб Мед". Однажды вечером я пела в караоке что-то типа: "позволь самовыражаться артисту внутри тебя" - это довольно смешно! До этого я редко пела на публику, но это меня ничуть не пугает, я думаю, что мне это понравится. Короче… Я увлеклась. Люди, сидевшие передо мной, имели довольный вид, кажется, они были даже поражены моим выступлением. Я знала, что хорошо пою, отец мне это не раз говорил, а в этом возрасте мнение отца – все равно что мнение целого мира… После исполнения "Я всегда буду любить тебя" моей любимой певицы Уитни Хьюстон, незнакомый мужчина подсел за столик моих родителей. Он завел с ними какой-то "взрослый разговор" на тему меня.

 

Несколько дней спустя родители, немного смущаясь, спросили меня, не хотела бы я записать диск… я ответила "да", и раз-два - я уже в Лондоне, с Джерри Дё Во, готовлюсь записать первый сингл! Он разговаривает со мной по-английски, просит меня петь с "breath", ну да! Придыхание, нет вопросов, ребята! Лондон очарователен, но семьдесят два часа на сильном ветру не слишком располагают к долгим прогулкам. Вспоминая это сейчас, думаю, что та маленькая девочка, с мамой, незаметной в углу студии, умиляла всё это сборище, и даже в какой-то мере впечатляла его. Это было забавно. Джерри носил солнечные очки, потому что дневной свет причинял боль его глазам. Я же не могла справиться с ощущением, что всё это слишком "взрослое" для меня: мне это не нравилось. Для некоторых людей музыка – это нечто священное, почти религия – но я к ним не относилась, по крайней мере, в то время. Все эти истории выбора музыкального стиля, запись дисков, обязательства, встречи – именно это отталкивает меня. Я довольно быстро принимаю решение: не хочу быть певицей. Это не воодушевляет меня. К моей радости, контракт расторгнут, и музыка вновь занимает свое скромное место в нашей гостиной: пианино, мои родители, сестра и я. Определенно, такой я люблю её больше.

Париж, улица Шапталь, 1994 год

Некоторое время спустя, жизнь внезапно становится веселее. Мы переезжаем в девятый округ. У меня появляется собственная комната, настоящий пушистый кролик, и вот, под аккомпанемент "Гангстерского рая" Кулио, я начинаю новый учебный год в 4 классе новой школы.

 

Лицей Жюль-Ферри, а вот и я! Именно там я встречаю тех, кто и по сей день – часть моей жизни, "пять пальцев руки", как Джулия нас именует.
Соссо, Анаис, Виви и я - в гостиной у Джулии, на шестом этаже, из окна которой открывается панорама на предмет нашего подросткового обожания: "Локо"! Ночная дискотека, в то время будоражившая умы всех девушек на севере Парижа. Нам четырнадцать, и "Господь дал нам веру" - наш гимн. Наши кумиры - "Офелечка" (Ophelaille, прозвище Офелии Винтер (Ophelie Winter – прим.пер.)) и "Беверли Хиллз". Бренда и Брендон – часть нашей тусовки, но это наш Большой Девичий Секрет. Мы встречаемся с парнями и потихоньку подкрашиваем губы. Мы же не какие-нибудь отсталые!

Я продолжаю петь то тут, то там, иногда обращаю на себя внимание, но шоу-бизнес меня абсолютно не привлекает. Меня даже немного смущает этот голос, "слишком большой" для меня. Я не мечтаю ни о телеэфирах, ни о дисках, ни о клипах.
Помню, после моего второго студийного опыта, записи саундтрека к мультфильму канала FR3, я категорична со своей матерью: "Петь мне очень нравится, но это – не профессия!". Я всегда стояла на своём. Этот лейтмотив был тем же самым, с раннего детства: "Петь – да, стать певицей – никогда! Надо будет заучивать тексты, это слишком тяжело!". Одни скажут, что я крепко стояла ногами на земле, другие – что я сочетала в себе свинский характер с ослиным упрямством. Добро пожаловать на мою ферму!

Я была подростком, когда она вошла в мою жизнь – женщина, уже долгое время наблюдающая за мной, Даниэль Молко. Она знала раньше меня, что пение однажды станет чем-то неизмеримо большим, чем семейное развлечение…

Когда сейчас я обо всем этом думаю, мне кажется, что мое восхождение на Олимп – следствие череды случайностей. Судьба? В любом случае, несмотря на мою тогдашнюю неприязнь к этой профессии, несмотря на всю мою нерешительность, желание других решало за меня. Первое появление Даниэль относится к очень давним временам. Однажды, солнечным утром, дама из соседней квартиры позвонила в нашу дверь. Я открыла.

- Здравствуйте, мадмуазель. Я хотела бы узнать, чьё это пение я слышу каждое воскресенье?

Помню, я посмотрела на неё большими круглыми глазами и ответила: "Ну, моё…".

Моя мать присоединилась к нам на лестничной клетке, и я воспользовалась этим, чтобы ускользнуть. Я вернулась к отцу и Плуму, нашему ньюфаундленду, который прятался под пианино каждый раз, когда я открывала рот. Услышала, как мама пригласила Даниэль войти. Запах кофе разлился по всей квартире: мама предложила соседке чашечку. Они расположились в гостиной. Мой отец продолжал играть на пианино. Я чувствовала, что Даниэль не спускает с меня глаз. Сама я на неё не смотрела. Как бы там ни было, присутствие слушателей никогда меня не смущало, к тому же, я была у себя дома. Эти маленькие музыкальные встречи – моменты особенной душевной близости между отцом и мной…

Пьер, мой папа, присоединился к "женскому сообществу". Он занял место напротив моей матери, Бабетт, которую мы называем "Королева-Мать". Я поняла, что они будут говорить обо мне, поэтому покинула комнату и отправилась подурачиться с моей старшей сестрой, Ванессой.
Из своей комнаты я слышала обрывки беседы. Я слышала, что мне придется показать, на что я способна. Эта женщина, очевидно, профессионал в музыке, и она хотела бы…чтобы я пела. Но я же не хочу работать певицей, то есть, хочу, но исключительно в рамках нашей гостиной по воскресеньям, с папой… Даниэль предложила моим родителям взять меня с собой на "Франкофоли дё ля Рошелль". Она – арт-директор фестиваля. И она хотела бы показать мне мир "живой" музыки.

В течение нескольких последующих месяцев я побываю на концертах, познакомлюсь с артистами, увижу, как "творят" музыканты. Даниэль одержима идеей открыть для меня мир музыки и удовольствие жить в нём. Она убеждена: мой голос – бриллиант, нужно только найти для него правильную огранку. Перед тем, как переступить порог нашей квартиры, она поцеловала меня в лоб и улыбнулась… Даниэль вошла в мою жизнь.

Париж, улица Пиренеев, 10 октября 2008 г., 20.55

И вот, спустя шестнадцать лет, она всё еще рядом! Это с её помощью я организую этот "вечер встреч". Это у неё в доме мы все встречаемся.

Я вижу свое отражение в магазинной витрине. Я похудела, и это заметно. Я перекроила мои джинсы с бахромой, теперь их край стелется до самой земли, закрывая мой двенадцатисантиметровый каблук. Так что если я и дальше буду так бежать – рискую собирать себя с земли по кусочкам. Ходули в качестве обуви? Почему бы и нет, в честь большого праздника: это минимум, что можешь сделать для себя любимой, когда твой рост метр пятьдесят пять. Тем не менее, я замедляю шаг, цепляя на ходу несколько листьев, не устоявших перед осенью и позволивших своим прожилкам покраснеть раньше, чем на улицы Парижа вышли дворники с метлами. Я словно упала в бутылку с мускусом, кажется, будто кто-то даже оборачивается и принюхивается вслед. Я приближаюсь к нашему званому ужину, в котором определенно есть что-то от первого любовного свидания. О чёрт, да я волнуюсь!
Ну вот, стою перед дверью, набираю код. Контрольная проверка: моя броня непроницаема, и мои воспоминания тоже. В этот вечер мне понадобится прикасаться к душам, а не к телам, и слушать больше, чем чувствовать. Останавливаюсь перед тем, как позвонить в дверь. В конце концов, решаю вместо торжественного входа в парадную дверь пройти через офис, примыкающий к квартире. Небольшая швартовка на знакомой территории должна снизить нервное напряжение и успокоить меня. Тогда, в прошлом, Даниэль Молко была моим менеджером, теперь она - мой друг. Делаю глубокий вдох. И, нарядная, с букетом цветов наперевес, - всё ради этой встречи, - устремляюсь вперед. Я потихоньку вхожу в кабинет Даниэль через стеклянную дверь, оставленную открытой. Без двух минут девять вечера, пространство офиса слабо освещено экранами невыключенных компьютеров. Крадусь на цыпочках, чтобы меня не было слышно. Вижу несколько моих золотых дисков, горделиво красующихся на белых стенах, прохожу вдоль них к приоткрытой двери, ведущей в гостиную. Слышу смех… Сквозь щель в двери вижу Даниэль. Молко хозяйничает у плиты. Когда она выходит с кухни, чтобы присоединиться к остальным, слышен нежный перезвон занавеси из жемчужинок, отделяющей территорию нашего сегодняшнего "шеф-повара" от остальной квартиры. Этим вечером она поставила маленькие тарелки в большие, чувствую завораживающий запах специй и клементин (фрукт-гибрид мандарина и померанца – прим.пер.). Я люблю такие моменты неопределенности…

Слышу голоса Брюно Пельтье, Даниэля Лавуа, Люка Мервиля и того, кто называет меня своим "маленьким цветочком", мсье Люка Пламондона. Они все (или почти все) здесь, - свидетели начала моей взрослой жизни. Элен, Гару и Патрик, кажется, еще не пришли. Хорошо знать, что ты не единственная опоздавшая! Не будет только Ришара Коччианте – но этим вечером мы будем столько говорить о нём, что, уверена, у него будут гореть уши.
Я хочу продлить немного этот украденный у всех момент, спрятавшись за дверью. Даниэль возвращается на кухню. Она кажется очень довольной, помешивая свое тушеное мясо с овощами. У себя на кухне или за кулисами театра, она – надежный тыл для других: великодушная, незаметная, мудрая…

Этим вечером будет смех, и будут слезы; некоторые проделали долгий путь сюда, другие лишь короткую перебежку. Черт побери, это наша годовщина, в конце-то концов!

Начало 1995 г.

Незаметными и мудрыми действиями, так и начинался тот год. Даниэль старалась оторвать маленького подростка от площади Клиши. Нелегкая задача, но Даниэль знала, как за неё взяться. Не знаю, почему, но мне кажется, что я родилась "бунтаркой", и этот протест против всего мира часто переворачивал мою жизнь. В нашем доме музыка смягчала нравы… и эту мою ярость. Практически, все мои хорошие воспоминания начинаются с музыкальных нот, с хорошо прописанных партитур. Всё остальное – только наброски, следы, фрагменты, и даже, иногда, пустота. У меня ужасно плохая память на повседневные события, но с того дня, как музыка стала моей жизнью, я помню всё, не теряя ни крупицы. В то время Даниэль меня "приручала"; она подталкивала меня к музыке. Раньше меня она поняла, что это – моё лекарство, бальзам, который смягчит и успокоит мою душу.

В первые дни осени 1995 года, немного спустя после помпезного возвращения на эстраду мадам Дион, мне предложили участвовать в "Евровидении". Мне пятнадцать, профессионального опыта – ноль, и у меня имеются сильные сомнения. В первый раз я серьезно задумываюсь о пении как о профессии. Все знают, что такое Евровидение, но я также знаю, как далеко мы от тех двух вечеров, что я провела в студии, записывая песню для "Старлы и волшебных украшений", мультфильма, выпущенного каналом FR3.

 

Я отдаю себе отчет в том, что этот конкурс может стать для меня открытой дверью в будущее, которое уже начинает передо мной вырисовываться, но перспектива меня пугает… В моей сумке Eastpak – учебники английского, итальянского и испанского, а в голове – одно твердое убеждение: ни за что не покидать ни маленький сквер на площади Адольф-Макс, ни улицу Мансарт, где мы все встречаемся субботними вечерами дома у моего лучшего друга Вартана, чтобы потом обязательно "зависнуть" в "Макдональдсе" на площади Клиши.

Так что я беру телефон и впервые прошу совета у Даниэль Молко. Она соглашается пойти со мной и моим отцом на встречу в офис FR3, чтобы поговорить о моем возможном участии в конкурсе. Я не хочу сойти за дебютантку, которая приходит в сопровождении папочки, возлагающего все свои чаяния на свою малышку, - именно так обычно говорят люди за твоей спиной!

Я хочу, чтобы со мной был профессионал. Сегодня я должна буду принять серьезное решение, и на этот раз – и речи нет об отступлении! Огромный офис в гигантской башне, и вот мы здесь, чтобы еще раз поговорить о моём будущем. Это ужасно напоминает беседу со специалистом по профориентации. Мой отец не очень-то сдерживается в обсуждении данного предложения. Я, напротив, открываю рот только чтобы сказать: "Если песня мне понравится, я сделаю это". Мне удалось произнести эти несколько слов с большим апломбом, и я гордилась этим. Может, это кому-то покажется странным, но я не из тех людей, которые прыгают до потолка от счастья, когда понимают, что их "хотят". Другие в лепешку бы расшиблись, чтобы быть на моём месте, но для меня "быть знаменитостью" - не главная цель жизни. Если совсем уж честно, мне было трудно сказать даже это, так как я находила конкурс устаревшим! Я жила в ритмах Тонтона Давида и Принцессы Эрики, я не обладала ни тщеславием ярмарочного осла, ни волей к победе скаковой лошади, так что подобные международные конкурсы меня мало затрагивали, надо признаться. Даниэль это прекрасно поняла. Несколько дней спустя после той встречи она сделала нечто невероятное: прямо на улице Шапталь, в гостиной моих родителей, она устроила мне встречу с Давидом и Эрикой! Вредная Даниэль. Она знала, что встреча лицом к лицу с моими любимыми артистами может помочь мне принять серьезное решение относительно карьеры, и это решение будет только моим. После двух часов разговоров, за тарелкой пасты, приготовленной мамой, я решаю: самое важное – это делать то, что глубоко затрагивает твою душу! Я пою не для того, чтобы стать певицей, я пою ради того, чтобы петь. Вот так разом все прояснилось.

Несколько дней спустя, верная принятому решению, я иду к композитору, послушать ту знаменитую песню, с которой должна представлять Францию. Я вежливо слушаю. Все вокруг погружены в обсуждение, в то время как у меня одно-единственное желание: сбежать отсюда и пойти пить кофе с подружками, чтобы они рассказали мне то, что я пропустила сегодня. В глубине души я уже все решила: я не буду петь эту песню, и плевать, пусть меня будут называть "девочка-не-хочу-и-не-буду". Даниэль понимает, что нужно быть тонким стратегом, чтобы привести маленькое упрямое создание женского пола – меня – к осознанию своего "дара" и желанию применять его. Она одержима мыслью, что пение когда-нибудь станет для меня жизненной необходимостью. Но на тот момент она единственная в этом убеждена. Тогда она заключает договор с моими родителями: "К совершеннолетию у Жюли будет контракт и любимая работа".

Она познакомила меня с Филиппом Альбаре, режиссером и основателем музыкальной школы "Chantier des Halles", в Париже! Пока Джулия, Анаис и остальные нежатся в постели, отходя от наших сумасшедших пятничных вечеров, я каждое утро по субботам хожу петь с музыкантами в Шантье. Быть частью "группы" - откровение для меня: я чувствую себя как рыба в воде! Это похоже на игру, не преследующую никаких целей, я легко вживаюсь в неё.

Ля Рошелль, июль 1996 г.

Даниэль, как обычно, работает на "Франкофоли", и в этом году в моих ушах звучат "Daran et les Chaises", "NTM" и Франсис Кабрель... по правде, вживую! Этот июль, - и я, с моим VIP-пропуском и мамой, на всех мостовых города. Обожаю это. Хочу еще. Однажды вечером, Даниэль даже заставила меня подняться на сцену во время демонтажа, ту самую сцену, где накануне на моих глазах выступали "Secteur A". Темнота и звездный свет… Я совершенно не помню, что сказала в тот момент. Наверно, какую-нибудь глупость, как обычно. Может, из скромности, или чтобы не давать повода Даниэль: этот "голос" - не случайность. Там, в полном одиночестве, на пустой сцене, мне было хорошо. Я не представляла себе публику, но чувствовала себя звездой…

Париж, улица Пиренеев, 10 октября 2008 г., 21.00

Я всё еще таюсь за дверью, отделяющей офис от квартиры Даниэль. Она кричит своим гостям: "Я позвоню Жюли на мобильный, узнаю, где она есть". Как в бульварном романе, я отскакиваю, чтобы переключить мобильник на бесшумный режим, выпячиваю грудь, облизываю губы – чтобы торжественно войти. Этим вечером у нас Жюли в стиле Вуди Алена! Последний взгляд из моего укрытия, и я вижу Люка Пламондона, приближающегося к Даниэль. Как же давно я не видела его большой, почти по-женски элегантный, силуэт! Эти двое знакомы с незапамятных времен. Люк наклоняется. Говорит что-то на ушко Даниэль. Я не слышу, что именно, но она хохочет от души. Всё те же заговорщики, как десять лет назад, как всегда! Мне так нравится, что именно их в этот вечер я вижу первыми: мою Дану и того, кого я называю моим "музыкальным папой".

Ля Рошелль, июль 1996 г.

В моей голове - всё еще образы Пасси и «Arsenik» в трансе на огромной сцене… Назавтра, после концерта Франсиса Кабреля, Даниэль взяла меня за руку и затащила за кулисы. Там находился некий господин в темных очках, с белоснежной шевелюрой. У него теплый голос с акцентом, который, пока еще, мне абсолютно незнаком. Он нравится мне, я чувствую, что он очень деликатен. Рядом с ним я чувствую себя «в своей тарелке», и при этом гораздо меньшим «живчиком», чем обычно. Этот день выдался очень жарким. Моё тело источает больше жара, чем ядерный взрыв: накануне мы с мамой и Каро пошли на пляж, понежиться в океанских волнах. Разумеется, я уснула под ласковым дуновением ветерка, и солнце коварно спалило мне всю кожу. В результате, сегодня вечером со спины я похожу на маленького молочного поросенка, которого к тому же передержали в духовке. Ну да, в то время я была… ээ... несколько в теле и «под властью бушующих гормонов», как говорят.. Забудем. Минуты две я разговариваю с Люком Пламондоном, о котором в то время не знала ничего, кроме имени. И, даю слово, нахожу его весьма симпатичным.
В тот момент и началась эта история, хотя я об этом даже и не подозревала. Даниэль хорошо подготовила свой коварный ход. Она знает, что Люк ищет актеров для своего нового мюзикла, премьера которого должна состояться через год с небольшим… За несколько месяцев до этого, в Монреале, у Даниэль случилась встреча с некой Мадам Мину – ясновидящей. Женщина среднего возраста, эксцентричная, говорящая с ясно различимым квебекским акцентом, она умеет предсказывать будущее. Во время сеанса гадания, в полном трансе, с закрытыми глазами, словно бы «одержимая духами», Мадам Мину вдруг бросает Даниэль резким тоном: «А он что здесь делает, рядом с тобой, Пламондон с лилиями?» И всё. Это явление, видимо, прервало транс. Мадам Мину добавила только: «Этот человек будет очень важен в вашей жизни, Даниэль». «Пламондон? С лилиями? Ну конечно…- подумала про себя Даниэль. – Всё ясно, она определенно «дури» накурилась…»
Вскоре после того, как Молко представила меня Пламондону, она, без моего ведома, отправила мою кассету его ассистенту Мадлен, маленькой кругленькой добродушной женщине. На кассете я исполняю «Моя история» из «Отверженных» и «Зен» Зази. Эти две песни были из числа записанных «на скорую руку» в студии во время моей «учебы», и, на мой взгляд, абсолютно не относились к тем, что вызывают любовь с первого прослушивания, ну да ладно… Что там на самом деле произошло после того, как кассета была отправлена? Я не знаю. Музыка – это таинственная вселенная, где открываются двери и теряются уши. Единственное, в чем я уверена – что я была в надежных руках прекрасной женщины, которая с непоколебимой уверенностью еврейской мамаши, готовой на всё ради дитятка, решила, что я овладею этой профессией, чего бы это ни стоило и какими бы средствами ни достигалось.
Лето подходит к концу, и там, за кулисами, начинается подготовка «Собора Парижской Богоматери».