Часть 1. Эпоха серебряного микрофона

Содержание

 

1. Дневник Жюли З.
2. ПРОЛОГ
3. ЧАСТЬ 1. ЭПОХА СЕРЕБРЯНОГО МИКРОФОНА-1
4. ЧАСТЬ 1. ЭПОХА СЕРЕБРЯНОГО МИКРОФОНА-2
5. ЧАСТЬ 1. ЭПОХА СЕРЕБРЯНОГО МИКРОФОНА-3
6. ЧАСТЬ 2. А ПОТОМ БЫЛА «BELLE»-1
7. ЧАСТЬ 2. А ПОТОМ БЫЛА «BELLE»-2
8. ЧАСТЬ 2. А ПОТОМ БЫЛА «BELLE»-3
9. ЧАСТЬ 3. 6000 МИЛЬ К СЕВЕРУ, ПЕЧАЛЬ МОЯ
10. ЧАСТЬ 4. ОТ «КОРИДОРА ЖИЗНИ» ДО «ЕСЛИ Я ВСЁ ПРЕОДОЛЕЮ»
11. ЧАСТЬ 5. МЫ НАЗНАЧИЛИ ДРУГ ДРУГУ СВИДАНИЕ...

 

Есть истории, которые пишутся в одно мгновение.
Другие – только по прошествии времени.
Иногда нужно время, чтобы понять то, что мы пережили…

 

ПРОЛОГ

 

Я никогда бы не поверила, что голос, который мне уже принадлежал, но еще не был всей моей жизнью, обретет значимость благодаря Флёр-дё-Лис. 18 сентября 1998 г. публика, как по волшебству, впустила нас в свои сердца, и это изменило наши жизни. В то время никто из нас не имел ни четких планов на дальнейшую карьеру, ни каких-то особенных амбиций. Всё, что у нас было – наши голоса и одно общее желание: петь.

3650 дней спустя я все еще вспоминаю о той последней секунде премьеры
"Собора Парижской Богоматери". Тот уникальный момент, мы все несём его в себе и по прошествии десяти лет. Иногда мы отрицаем это, потому что знаем, - первая любовь неповторима. Нам понадобилось десять лет, чтобы посмотреть глазами тех, кто мы есть сейчас, на то, какими мы были тогда, и согласиться обсуждать то, какими мы стали.
Сегодня Франции хорошо известны наши имена: Элен Сегара, Патрик Фьори, Гару, Брюно Пельтье, Даниэль Лавуа, Люк Мервиль и Жюли Зенатти. Мы родились благодаря сумасшедшей мечте Ришара Коччианте и Люка Пламондона, и, возможно, мы забыли об этом…

Но я, следует сказать, сильно сомневаюсь в том, что всё позабыла. Моя память непредсказуема; она избирательна, как фильм, смонтированный наугад. Она выбрасывает на поверхность образы, эмоции, давно канувшие в Лету. Все они туманны, размыты. В моей голове – миллиарды прекрасных воспоминаний, у некоторых из них даже нет лица, но они часто овевают меня, подобно ароматам… Эта книга для меня – как вкус первых плодов лета.

ЧАСТЬ 1. ЭПОХА СЕРЕБРЯНОГО МИКРОФОНА

 

Ля Рошелль, июль 1996 г.

В моей голове - всё еще образы Пасси и «Arsenik» в трансе на огромной сцене… Назавтра, после концерта Франсиса Кабреля, Даниэль взяла меня за руку и затащила за кулисы. Там находился некий господин в темных очках, с белоснежной шевелюрой. У него теплый голос с акцентом, который, пока еще, мне абсолютно незнаком. Он нравится мне, я чувствую, что он очень деликатен. Рядом с ним я чувствую себя «в своей тарелке», и при этом гораздо меньшим «живчиком», чем обычно. Этот день выдался очень жарким. Моё тело источает больше жара, чем ядерный взрыв: накануне мы с мамой и Каро пошли на пляж, понежиться в океанских волнах. Разумеется, я уснула под ласковым дуновением ветерка, и солнце коварно спалило мне всю кожу. В результате, сегодня вечером со спины я похожу на маленького молочного поросенка, которого к тому же передержали в духовке. Ну да, в то время я была… ээ... несколько в теле и «под властью бушующих гормонов», как говорят.. Забудем. Минуты две я разговариваю с Люком Пламондоном, о котором в то время не знала ничего, кроме имени. И, даю слово, нахожу его весьма симпатичным.
В тот момент и началась эта история, хотя я об этом даже и не подозревала. Даниэль хорошо подготовила свой коварный ход. Она знает, что Люк ищет актеров для своего нового мюзикла, премьера которого должна состояться через год с небольшим… За несколько месяцев до этого, в Монреале, у Даниэль случилась встреча с некой Мадам Мину – ясновидящей. Женщина среднего возраста, эксцентричная, говорящая с ясно различимым квебекским акцентом, она умеет предсказывать будущее. Во время сеанса гадания, в полном трансе, с закрытыми глазами, словно бы «одержимая духами», Мадам Мину вдруг бросает Даниэль резким тоном: «А он что здесь делает, рядом с тобой, Пламондон с лилиями?» И всё. Это явление, видимо, прервало транс. Мадам Мину добавила только: «Этот человек будет очень важен в вашей жизни, Даниэль». «Пламондон? С лилиями? Ну конечно…- подумала про себя Даниэль. – Всё ясно, она определенно «дури» накурилась…»
Вскоре после того, как Молко представила меня Пламондону, она, без моего ведома, отправила мою кассету его ассистенту Мадлен, маленькой кругленькой добродушной женщине. На кассете я исполняю «Моя история» из «Отверженных» и «Зен» Зази. Эти две песни были из числа записанных «на скорую руку» в студии во время моей «учебы», и, на мой взгляд, абсолютно не относились к тем, что вызывают любовь с первого прослушивания, ну да ладно… Что там на самом деле произошло после того, как кассета была отправлена? Я не знаю. Музыка – это таинственная вселенная, где открываются двери и теряются уши. Единственное, в чем я уверена – что я была в надежных руках прекрасной женщины, которая с непоколебимой уверенностью еврейской мамаши, готовой на всё ради дитятка, решила, что я овладею этой профессией, чего бы это ни стоило и какими бы средствами ни достигалось.
Лето подходит к концу, и там, за кулисами, начинается подготовка «Собора Парижской Богоматери».

Монреаль, 1997 г.

От Флёр-дё-Лис до Квазимодо, прослушивания шли плоховато. Уши Люка так привыкли к голосу его неизменного компаньона (Коччьянте), что он упорно ищет семерых исполнителей с похожим тембром: хрипловато-надрывным. Вот так одно небольшое недоразумение может изменить жизнь – вот так наш неподражаемый Гару делает свои первые па в этом танце.
Однажды февральским вечером 1997 года, в одном из баров Шебрука, что расположен в нескольких часах пути от Монреаля, подруга Пламондона тянет его в Ликор Стор на концерт группы «Неприкасаемые» (Les Intouchables). Острый слух Люка моментально поражен голосом молодого человека, изображающего не то Джо Кокера, не то Отиса Реддинга – этот голос, несмотря на молодость его обладателя, словно бы «растрескался от времени». Это «любовь с первого прослушивания». Пламондон берет юного Пьера под свое крыло, а точнее – через три дня засовывает его в салон самолета на Париж.
В Артистик Палас Гару, как он сам велит себя называть, в долю секунды очаровывает всех до единого, но никто понятия не имеет, какую роль дать этому вокальному феномену. Какой образ он мог бы воплотить на сцене? Совершенно ясно, что он не похож на принца из волшебных сказок, - но едва он начинает петь, становится так прекрасен, что чувства окружающих приходят в полное смятение. В то время для меня Пьер (Гару) – парень из Квебека во всём своём блеске. Высокий, крепкий, в пестрой рубашке, с немного наивным взглядом ребенка и этим его удивительным, «сорванным», голосом, который никого не оставляет равнодушным, а меня так и подавно. Этот голос, впрочем, иногда мне словно бы причиняет боль… Таков парадокс его тембра. Искусственно перекроить его телосложение, нагрузить его горбом и дать роль самого уродливого персонажа спектакля было гениальной идеей.. Если бы Гару сыграл какого-нибудь лощеного красавчика, без сомнения, ему бы не стать тем, кем он является сейчас, не затронуть настолько сердца французов.. несмотря на прекрасные голубые глаза.

Монреаль, 1997 г.

Даниэль Лавуа, извините за столь смелое высказывание, буквально продался этому спектаклю! Даниэль и Люк (Пламондон) знают друг друга уже очень много лет. Даниэль даже участвовал в мюзикле «Санд и романтики», написанном Люком в соавторстве с Катрин Лара несколькими годами ранее. В проекте «Собор Парижской Богоматери» Лавуа с того момента, как Пламондон задумался о роли Фролло. Этих двоих связывают долгие годы дружбы и взаимного уважения. Даниэль будет священником из Нотр Дам – никого другого на эту роль даже не пробовали.
Немного спустя, однажды я услышала имя некоего Брюно Пельтье. Люк хорошо знает его, так как он играл в «Стармании». В версии с Моран. Я смутно припоминаю, что видела его в роли Джонни Рокфора на сцене парижского Театра Могадор, кажется, в 95-м. Странное совпадение?

Конец первой части

 

 

Париж, сентябрь 1998 г.

За неделю до премьеры всё ускоряется.
Когда я вхожу в зал в тот день, спектакль – повсюду. Я чувствую его ритм, чувствую, что он будто бы уже живет своей собственной жизнью. Ещё неловкий, неуклюжий – тем не менее, он уже здесь, гордо поднимает голову, хотя никого нельзя назвать его «живым воплощением». Тот момент четко зафиксирован в моей памяти: я чувствую эту силу, превосходящую и поглощающую мою собственную волю, хочу я того или нет. Это на самом деле очень странное ощущение: чувствовать себя частью чего-то большого, единого. Это озарение сваливается на меня внезапно…
В тот день вся бурная деятельность сливается в единое целое: действия техников, танцоров, продюсеров… Мы все живем в ритме поджимающего времени, последних сроков. Вечером, когда я встречаюсь с подругами, - странно, но я рассказываю об этом весьма отстраненно. Впоследствии они признавались, что по моим рассказам даже не могли представить себе размах этого проекта.
И вот так, почти не видя приближения этого события, однажды, сентябрьским утром, я просыпаюсь за несколько часов до премьеры, где будет присутствовать настоящая публика.

Париж, 24 сентября 1998 г.

Этот день – немного особенный. Я встаю на заре. Я совсем забросила лицей. После двух недель я снова иду в школу. Мне нелегко совмещать вечерние спектакли и уроки филологии по утрам. За нашими плечами уже с десяток представлений, пробные выступления с заводскими советами, похожие больше на наши последние репетиции, но позволяющие нам продвигать мюзикл.
Этот вечер – другое дело. Об этом уже не раз говорилось, и я немного волнуюсь. В первый раз будет присутствовать пресса – из этого раздули большую шумиху! По словам моих информаторов, когда закончится сегодняшнее представление, будет вынесен приговор: быть или не быть! Отец приносит мне завтрак на подносе, как обычно. В меню: чашка с горячим какао и тост, слегка намазанный медом. Я, с закрывающимися сами собой глазами, обнимаю его, и поправляю жестоко измятую за ночь подушку перед тем, как начать пир. Этим утром, чтобы придать мне сил, папа приготовил мне также «энергетическую микстуру Доктора Лавуа»: семечки, зёрна льна, овёс, рис, пшеница, ячмень и просо, все размолотое и смешанное с натуральным йогуртом, подслащенным мёдом – естественно, мёд выступает в качестве замены кленовому сиропу! Я принимаю микстуру квебекского друида, пока солнце беззаботно разгуливает по моей комнате. Запах маминых духов, «Samsara», витает по всей квартире. Сегодня, ясное дело, великий день! После папиного короткого музицирования на пианино – шоппинг. Я иду искать костюм для суарэ после спектакля. Я должна хорошо выглядеть на фотографиях!
Направляю свои стопы в направлении Сен-Жермен-де-Прэ. Я в радостном настроении, но немного холодеет в животе. Сто пятьдесят восемь бутиков позади – и вот я наряжена, чтобы достойно встретить вечер премьеры. Мама оставляет меня у отеля «Конкорд-Лафайетт», который примыкает к Дворцу Конгрессов. Там меня ждёт лучшая подруга. Я не видела ей со времени её возвращения из Мексики. Мы виснем друг у друга на шее. В своей спортивной куртке Looney Tunes, Каролин выглядит загорелой, похудевшей и красивой. В сравнении с ней – я похожа на тряпичную куклу! Мы не говорим о том безумном месяце, что я прожила. Мы сплетничаем о парнях, о моём вечернем наряде, - когда внезапно появляется Отче Лавуа, глаза потуплены в землю… Краткое «добрый день» - и Дворец Конгрессов, словно ад, поглощает его! Каролин безо всяких объяснений понимает, почему он внушает мне трепет. Немного позже - маленькая остановка ради сандвича с цыпленком карри, без салата, в «Pomme du Pain». Там я встречаю моего Люка с женой, великолепной Таней. Эта женщина – само очарование. От неё исходит такая спокойная уверенность, что даже перевозбуждение моего Люка от приближения этого вечера, кажется, не переходит границ. Тем не менее, между двумя пирожками, он прошептал мне на ухо: «Надеюсь, сегодня всё будет не так, как на прогоне*… И в самом деле, 16 сентября Шарль Талар пригласил нескольких представителей СМИ присутствовать на генеральной репетиции, так как считал, что мы готовы. Волшебное вступление Брюно, мизансцены, от которых перехватывало дыхание, выверенные танцевальные па. Это чудесно. В атмосфере словно разлито молодое вино – только что изготовленное, но уже многообещающее, - когда внезапный скачок электричества… и кромешная тьма опускается на Двор Чудес, а ведь спектакль так хорошо начинался! И вдруг исчезает свет, исчезает звук, и танцоры замирают на ходу, будто играют в «Море волнуется раз-два-три». Громовой голос Шарля из зала заставляет присутствующих задрожать… «Нет, это невозможно!!!!!» Внимательные зрители волнуются. Танцоры, чтобы не простудиться, мгновенно исчезают в подвале Дворца, не переставая извиваться на ходу, а мы.. ээ, если честно, я не помню, что делали мы в этот момент! Добрых полчаса спустя шоу продолжается, как ни в чём не бывало, несмотря на то, что несколько журналистов ушли. Так что этим вечером мы практически со священным трепетом ждём, что с электричеством ничего не случится.
Ладно, я убегаю. Ни малейшего шума ни доносится из коридоров, двери в комнаты артистов закрыты. Я в подавленном состоянии. Я направляюсь в гримерную. Всего лишь половина четвертого, но сегодня мне необходимо увидеть Флёр-дё-Лис раньше обычного. Уж она-то, по крайней мере, ничего не боится – в отличие от меня.
На обратном пути я нервно слоняюсь по коридорам, когда приходит Элен. Волосы в беспорядке под бейсболкой, взгляд устремлен в пустоту, но её прекрасная улыбка, тем не менее, прячется в уголках губ. Она рассеянно напевает «Цыганка, никто не знает страны.. Привет, Жюли!» - бросает она мне, не отвлекаясь от своего занятия. Позади неё, в дверном проеме служебного входа, - несколько лиц, уже хорошо знакомых нам. Люди, «фаны»? Они терпеливо ждут, ждут и ждут, вот уже больше месяца… Когда любой из нас приходит или уходит, они здесь, эти безымянные свидетели, которые сопровождают в «спуске на воду» наш «корабль». Они переживают с нами усталость, которой наполнены наши глаза, наш стресс и наши счастливые моменты с тех пор, как мы обосновались в «Аквариуме». Когда я вхожу в метро на станции Площадь Клиши, я обычная девчонка из этого квартала, подружка-брата-кузины-соседки по классу-из-лицея-Жюль-Ферри. Порт Мэлло – и едва моя нога ступает на платформу, я уже фаворитка труппы «Собора Парижской Богоматери». Я словно проваливаюсь в другой мир. Всего пять остановок и одно переодевание – и мои шаги сопровождают вспышки фотокамер, протянутые листочки, которые надо подписать – и на которых я уже больше не знаю, что писать, потому что просят меня об этом ежедневно одни и те же люди. Мы уже знаем их по именам, знаем немного об их жизни, но мало-помалу наши слова благодарности теряются, так как их с каждым днём всё больше и больше. Это немного пугает меня. Меня, но не Элен. Она способна уделить персональное внимание каждому из них. Она способна часами болтать с ними. Я наблюдаю со стороны. В то время я совершенно не понимаю такого рода отношений между людьми. В нас нет ничего особенного, точнее, мы совсем такие же, как они. Дать автограф, обменяться поцелуем, сфотографироваться с кем-то – к чему это? Зачем им это нужно, если я абсолютно ничем от них не отличаюсь? Я настолько не понимаю этой ситуации, что это меня раздражает. Я принимаю это слишком близко к сердцу. Чего хотят эти люди… Может, кусочек мечты? Но, по правде говоря, если бы не было их, то не о чем было бы и мечтать! Мы поём ради них, практически, они могли бы быть на нашем месте! Если бы они только это знали… Уверена, именно поэтому Элен так много времени проводит с ними. И тогда я тоже иду туда, к ним, я открываю дверь. Я принимаю подарки, безделушки всех видов, мы обмениваемся несколькими словами, а потом я возвращаюсь в свою гримерную, где разглядываю фотографии с подружками, сделанные во время наших последних совместных каникул. Мне нужно приблизиться немного к родным лицам «моих» людей.

Сегодня в мою гримерку букеты цветов прибывают десятками. Среди них много лилий. На которые у меня аллергия. Какая жалость! Затем приходит первый факс: «Я желаю Вам успеха такого же огромного, как Ваш талант. Всем сердцем с Вами». Подписано «Орландо». Тут же стучат в дверь: Рэнэ, наша пресс-атташе. Она мне приносит дорожный несессер для грядущего турне, одновременно давая мне советы, как вести себя сегодня. «Будь сама собой, не позволяй себе смущаться, это всего лишь обычный вечер, такой же, как всегда» - говорит она, заключая меня в объятия.

*Люк имеет в виду последнюю репетицию перед генеральной – в оригинале слово “couturier”

Май 2009 г.

26 мая 2009 года, время – за полночь. В огромной коробке с вырезками из газет, которую дала мне Рэнэ, чтобы я могла лучше погрузиться во времена нашего дебюта, я нашла эту почтовую открытку, спрятанную между двумя статьями. Она датирована 24 сентября 1998 г. и адресована мне: «Это рука любви, рука счастья… Ты стала талисманом спектакля и принцессой наших сердец. Ты волшебна на сцене, и если раньше у меня не было времени, чтобы сказать тебе это, то говорю сейчас: я тебя очень люблю. Твоя улыбка и твой весёлый нрав наполнили солнцем Дворец Конгрессов». Подпись неразборчива, и «все» теряется в правом нижнем углу открытки.
Когда я читаю эту открытку в первый раз, три часа спустя после премьеры, - я одна перед зеркалом, и я должна, без сомнения, знать, кто именно из труппы написал её.
Сегодня всё, что мне осталось – вспоминать о том, что я почувствовала в тот день.

Я поняла, читая эту открытку, что у меня было собственное место на этой сцене, рядом с этими артистами. Несмотря на то, что я была «гадким утенком» «Собора»! Каждый сделал усилие, чтобы понять мой уличный язык, и смог разглядеть то, что таилось под внешностью ершистого подростка. Люк – с ним это было через совместные музыкальные «блуждания», с гитарой в руках, во время наших долгих часов ожидания за сценой. Элен – мы нашли друг друга между стычками, выпусканием коготков; она научила меня правильно краситься, и множеству других вещей, о которых даже не подозревает! Для них наличие у меня таланта – очевидный факт. Для них, когда я нахожусь на сцене, - я уже не семнадцатилетняя девчонка, и я благодарна им за это. В тот момент в прошлом я не осознавала всё так ясно, как сейчас. Я просто понимала, что у меня, как и у них, было право «артиста» получать удовольствие и, возможно, дарить его другим. Я пела ради самого пения, а не ради того, чтобы быть певицей, это правда. Но сегодня я хочу ею быть - если это означает, что я буду похожа на них…
О да, петь, чтобы развлекаться, петь, чтобы потрясать, это сильнейший наркотик! Я чувствую себя так хорошо на сцене, когда кровь ударяет мне в голову, когда мой голос освобождается от оков тела, и вместе с нотами высвобождается вся моя суть… Во время репетиций все остальные сначала постигали, потом отрабатывали свой персонаж, потом поглощали его, чтобы затем отпустить на волю, и подарить результат публике. Это то, что восхищало меня в остальных членах труппы на протяжении всех этих долгих репетиционных недель. Я старалась подражать им. Я даже не знала такого понятия «певец от природы», пока не прочитала о нём, и уж никак не подозревала, что сама могла являться частью «семьи» таких певцов!

Париж, 24 сентября 1998 г.

Открытки от моих друзей, подарки, цветы – всё это заставило меня понять, что всё, что этим вечером будет играться на сцене, должно быть на высшем уровне. Люк (Пламондон) бродит по коридорам, Ришар, волнуясь, даёт нам некоторые мелодические уточнения. Шарли и Вики дымят как паровозы, закрывшись в своём кабинете. Каждый вроде бы сосредоточен на себе, но пахнет он – любовью, этот порт Мэлло.
Этим вечером никаких особых подбадриваний, просто вся труппа на мгновение объединяется, и все хором громко произносят …«к черту!»
Я на левой стороне сцены, наконец готовая выпустить на свет божий Флёр-дё-Лис, и у меня отнимаются ноги в самый разгар выступления персонажей Двора Чудес, когда танцоры движутся туда и обратно. Так что когда приходит время моего выхода, я не вступаю. Патрик оборачивается, он ищет меня, но я остаюсь на своём месте! И тут внезапно наш администратор, Барни, услужливый медведь, резко выталкивает меня на сцену. Моё платье летит впереди меня, и словно вратарь в финале Кубка Мира, Патрик, великолепный левый крайний нападающий, захватывает мою руку и вовлекает меня в круговерть «Брильянтов».
В первый раз с того момента, как мы начали играть «Собор», я наскакиваю на Даниэль Молко сразу после исполнения «Скакуна», уйдя со сцены: «Я правильно пела? Меня было хорошо видно?» Этим вечером я получила представление о том, что такое реальная публика в зале. И я думаю, что мне это нравится! За кулисами происходит брожение в прямом смысле слова. Эсмеральда рассыпала свои бигуди, распустившиеся концы трико танцовщиц вальсируют перед началом «Валь д’Амур», а потом еще этот нескончаемый антракт, во время которого каждый ищет в другом некое подобие зеркала, теряясь в расспросах, комментариях.. «Ты хорошо себя слышишь? Тебе бы надо попросить Фредо (звукорежиссера – прим.автора) поднять тебе звук когда возвращался… О-ля-ля, у меня распускаются швы на костюме! … Черт, ты слишком сильно вспотел! …» И всё это под аккомпанемент демонического хохота персонажа Даниэля Лавуа, чей устрашающий силуэт бродит по коридорам…
Два с половиной часа спустя приговор падает раньше, чем занавес: «Триумф труппы «Собора Парижской Богоматери» - это те слова, которые, начиная с завтрашнего утра, мы будем читать во всех газетах.
Во время финального исполнения «Время соборов», слёзы облегчения катятся из глаз. Когда Люк Пламондон и Ришар Коччьянте поднимаются на сцену, к пятнадцати минутам овации стоя прибавляется ещё десять!
Мы с Элен преподносим им цветы…
И только после этой бури аплодисментов, когда занавес наконец падает, мы окончательно расслабляемся все. Актеры, танцоры, техники, продюсеры. Мы прыгаем, кричим, плачем, это настоящее безумие, мы хотим ещё!
Я снова вижу моего Гару, освобождающегося от своих демонов…Патрика, утонувшего в объятиях своих родных… Элен, изо всех сил прижавшую к себе сына… а я – я не знаю точно, ради кого пела этим вечером. Но я вложила в это всю душу. Единственный человек, которого мне хочется приласкать – Люк. Он держал меня за руку в течение года, и в том числе – на фотографии, где я нахожусь в окружении всех этих певцов с экстраординарными голосами. Я знаю, что эта дата, 24 сентября 1998 года, изменила мою жизнь…
Всеобщий экстаз достиг своего апогея. За кулисами Дворца Конгрессов собрался этим вечером весь шоу-бизнес. Паскаль Обиспо, с очками на носу, поздравляет Люка. Азнавур и Брюэль оживленно беседуют с Гару. Ноа тоже здесь. Это немного странно, помимо прочего, что она была в зале. Я спрашиваю себя, о чем она могла думать, видя нас всех на сцене? Вики и Шарли, продюсеры, теперь выглядят совершенно изменившимися! Холодный пот, покрывавший их лица в начале спектакля, уступил место скупым слезам облегчения.
Небольшая вечеринка организована на самом высоком этаже башни Дворца Конгрессов. Я ненадолго уединяюсь в моей маленькой гримерной, заваленной цветами. Я включаю радио и не спеша снимаю грим. Несколько косичек из моей укладки расплетаются, когда я одеваю мой костюм для так называемой «афтер-пати». Маленькие серые брюки, поневоле ставшие облегающими, боди, выгодно подчеркивающее мою грудь, весьма впечатляющую в то время, и пиджак сверху, чтобы хоть немного казаться «дамой»!
Родители приходят обнять меня. Мама очень элегантна в своём костюме от Ива Сен Лорана. Папа тоже расфуфырен. Они исполнены гордостью. Мы вместе пересекаем коридор – он кишмя кишит людьми. Они повсюду! Мы пробираемся через эти «джунгли», «прорубая» себе дорогу, и оказываемся у служебного выхода, - где, кажется, толпится вся без исключения публика, присутствовавшая на спектакле! Нужно как-то переплыть эту реку, чтобы попасть на этаж, где нас ждут. Люди чрезмерно возбуждены. Я получаю тысячу комплиментов. «Спасибо..спасибо..спасибо..да-да..извините.. простите, мне надо пройти туда». Я теряюсь в толпе. Мой отец берет на себя роль телохранителя. Нас попросили не опаздывать. Мы трусливо убегаем до самого конца аллеи, чтобы поймать лифт. На девятом этаже двери открываются. Меня просят пока не входить, а подождать моих коллег. Родители уходят, чтобы занять места. Адский шум усиливаются, когда дверь приоткрывается, чтобы пропустить их. Патрик, Гару, Брюно и Даниэль присоединяются ко мне. Они тоже облачены в парадный костюм. Элен выходит из лифта в сопровождении Ришара и Люка. На ней всё еще сценический макияж. Она спрятала свою шевелюру под шляпой. Теперь, когда все девять героев на месте, мы готовы к торжественному появлению. За дверьми собралось около четырехсот человек вокруг сорока столов. Некоторые из них – звёзды первой величины. Анри Сальвадор, Лара Фабиан, Джонни Халлидэй, Серж Лама, Лин Рено… Весь парижский бомонд здесь. «Зубры» шоу-бизнеса и «новое поколение» французского варьете. Короче говоря, “Les Enfoirés”* без хозяина!
Поздравляя друг друга, мы входим в двери, и… все люди встают. Я замечаю за одним из столов моих родителей. Мой отец рядом с Жильбером Беко. Все присутствующие аплодируют нам, ещё и ещё… Нас поздравляют до бесконечности. Среди улыбок и возгласов «браво!», мы совершаем тур вдоль всех столов, как новобрачные на свадьбе. Люк Пламондон держит меня за руку и помогает получать похвалы. Никто из нас семерых не знает, куда повернуться.
Чем закончился тот вечер – помню смутно. Если верить журналу «Гала» - очень хорошо, но детали от меня ускользают. Должно быть, я перепила Колы лайт и комплиментов, и когда уже перенасытилась тем и другим, родители отвезли меня домой. Большой палец во рту, лоб прижат к стеклу маминого «Гольфа» - дорога порт Мэлло-улица Шапталь кажется мне слишком короткой. Отец провожает меня в мою комнату, где наш ньюфаундленд Плум ждёт, развалившись на моей кровати, вытаращив большие глаза. Это он будет проделывать каждый вечер в течение последующих пяти месяцев. С последним счастливым вздохом, я засыпаю на остаток ночи… точнее, всего лишь до завтрашнего полудня!

*Жюли имеет в виду, что подобное скопление звёзд всех поколений наблюдается только во время больших благотворительных концертов «Les Enfoirés», «хозяином» (куратором и организатором) которых после гибели Колюша является Жан-Жак Гольдман.

Осень 1998 г., Дворец

Публика... Публика, кажется, готова вынести наш мюзикл за такие горизонты, о которых мы даже не мечтали. Спектакль идёт, - точнее было бы сказать «бежит». Но, вне светских вечеринок, это всё та же «деревушка», расположившаяся в Мэлло. Успех - царит за стенами Дворца. Внутри же всё относительно нормально. Когда в Париже наступила осень, я предпочла автобус метро. Каждый день в районе четырёх дня, перед магазином женской одежды на площади Клиши, я инкогнито сажусь в свою «карету» - автобус номер 30, идущий на авеню Терн. Каро ждёт меня на остановке. Думаю, в те дни стены колледжа нечасто имели возможность лицезреть её! Редкий мой день обходился без её присутствия. Следовала приятная маленькая прогулка по авеню. Для меня эта улица была будто собственная авеню Монтень*! Маленькая остановка в «Морган», потом «ФНАК», и, разумеется, в «Bathroom Graffiti». “Oops, I did it again”**, как спела бы Бритни! Я только что посеяла мой артистический пропуск на два предстоящих представления. На этот раз я достаточно быстро выкручиваюсь, - теперь, когда я прихожу на работу сильно заранее, это проще. На углу, недалеко от служебного входа, есть пиццерия, где я часто встречаю Квебекцев, отдыхающих там после занятий в тренажерном зале. Глоток Колы лайт, и вперёд, в зал. Приветственный поцелуй каждому. Долгая остановка у Момо, - болтаем без умолку и не можем распрощаться. Забавная вещь – случайные совпадения. Момо всю жизнь живет в районе порт Сен-Уэн, её квартира - прямо над квартирой моей подруги Орели. Я тысячу раз была в этом доме. Учась в школе, проводила там каждые выходные. Может, мы с Момо уже встречались раньше?
В подвале, недалеко от лифта, эта маленькая брюнетка, обожающая синий цвет, любовно причёсывает свои парики. Для меня – она не имеет возраста, я люблю её как мамочку. Она ласкова со мной, заботится обо мне. Когда я ещё не знала её, она была уже здесь, на этом месте, и теперь она всё ещё здесь, каждый вечер во время спектакля. Мне немного скучно – и она здесь, скромная, всегда готовая выслушать, с открытым сердцем. В промежутках между моими выходами я слоняюсь по коридорам вместе с Надей, дублёршей Элен, и Жеромом, дублёром Гару. С пакетом жевательного мармелада мы болтаемся из гримерной в гримерную, не теряя из виду ход спектакля. Чтобы я пропустила свой выход – ещё чего не хватало!
С некоторого времени я ощущаю, что не получается взять некоторые ноты. Мой дуэт с Патриком, «Эти брильянты», становится настоящей голгофой. Когда я пою ему «тот, кого любит сердце моё», мой голос иногда вытворяет что хочет. Он взлетает, но никогда не приземляется в нужном месте.
В тот вечер я спела особенно плохо. Я зла на себя: «Ты должна правильно спеть всего три песни, и даже этого не можешь! Ни черта не делаю днём, думаю только о спектакле, и всё равно проваливаюсь! Какая идиотка!» Я часто задумываюсь, не угаснет ли этот голос понемногу так же, как он появился. Как и каждый вечер, за спектаклем следует небольшой коктейль. Паскаль, наш звукооператор, ищет Даниэль. Он немного смущенно приближается к ней и говорит: «Прости, Даниэль, но Жюли вот уже несколько дней.. как бы это сказать… испытывает трудности на «Брильянтах». Может, у неё месячные?»
Даниэль: «Эээ, послушай.. не знаю, что тебе ответить, в общем-то это несколько…»
Паскаль: «Нет-нет, я просто хотел сказать, что у неё немного поменялся голос на этой неделе, с этим можно играть, пусть она не паникует. Чисто для информации, просто нужно, чтобы она предупреждала нас заранее, чтобы мы могли сделать всё необходимое для правильного звучания её голоса… Это всё».
В это время я вхожу в комнату, где проходит коктейль, переполненная яростью. Я угрюмо грызу чипсы в своём углу. Даниэль подходит ко мне и спрашивает, нет ли у меня….
Да. Так и есть.
Вот так я сделала для себя очередное открытие: мужчины – те же дикие животные, способные учуять биологические причины странного поведения женщин! Но самое главное – я осознала, что я не музыкальный автомат, могущий петь при любых обстоятельствах!

*Авеню́ Монте́нь (фр. Avenue Montaigne) — улица длиной 615 м в 8 округе Парижа между площадью Рон-Пуен и мостом Альма. В 1980-х стала одним из главных пунктов высокой моды в Париже. На авеню Монтень находится большое количество модных бутиков и театр Елисейских Полей. (с) Wikipedia
** Упс, я снова сделала это (англ.)

Октябрь 1998 г., Дворец

Это забавно, но в анклаве Дворца отголоски успеха едва достигают нас. Мы очень редко читаем отзывы в прессе. Как если бы успех спектакля позволял нам думать только о себе и о спектакле. По коридорам болтаются женщины и дети, - судя по внешности, родственники наших певцов… Перед дверью служебного выхода каждый раз собирается всё больше и больше людей. Мы их не знаем, но они ждут, каждый вечер, терпеливо дожидаются нашего выхода, чтобы сфотографироваться с нами. Всегда на посту. Это достаточно странно. Редкий день проходит без того, чтобы где-нибудь – по телевизору, по радио – не упомянули о «Соборе Парижской Богоматери». Я по-прежнему после лицея встречаюсь с подружками и моим парнем. Усталость часто напоминает о себе, особенно достаётся нашему трио, которое участвует не только в спектакле каждый вечер, но и в прямых эфирах телепрограмм. И вот так случается, что наш крепкий от природы Феб получает травму. Ничего особенно серьёзного, - ну или ПОЧТИ ничего, травма больше морального характера… Он поёт, надрывая себе лёгкие, отдаёт себя без остатка публике, - которая устраивает ему овацию на «Разрываемом пополам» (Déchiré), когда его голос, такой звонкий и такой безупречно контролируемый, разносится на шесть тысяч километров к северу. Докладываю хронику событий: в четверг 8 октября, как обычно, капитан Патрик, счастливый, горделивый и победоносный, выходит на сцену. И вдруг неожиданно его тело сгибается, будто от сильной боли. Он с трудом поёт о том, как колеблется его сердце между Эсмеральдой и Флёр-дё-Лис: «Я мужчина, разделенный надвое, разрывающийся пополам между двумя женщинами, которых я люблю, которые любят меня…» Десять вечера, приговор вынесен. Наш меланхоличный брюнет порвал себе голос, «разрываясь пополам». Плохая игра слов, скажу я вам! Весь дрожа, он объявляет нам, что нуждается в отпуске. И продюсеры, Шарли и Вики, - как я прозвала их, - утирая пот с лица, объявляют замену Патрика Фьори Дамьеном Саргом. На какой период времени? Никто пока не знает.
Последующие несколько дней Патрик не выходит на связь. С понедельника, 12 октября, его вынужденный и всех встревоживший отдых превращается в романтическую идиллию в Квебеке… Мне даже описывать не хочется, какой приём ждал Патрика по возвращению во Дворец… Хотя нет, расскажу! Был вторник. Успокоенная его возвращением, я вешаюсь ему на шею сразу, как он появляется; несмотря на то, что мы не слишком-то приятельствуем, меня радует, что он снова здесь! Я спрашиваю его, вернулся ли к нему голос, и в нескольких метрах от сцены, прямо во время процесса гримировки, маска падает… Разъяренный Шарль налетает на него как смерч. Он думает, что Патрик наврал про проблемы с голосом, чтобы побыть со своей милой: квебекской певицой с хрустальным голосом, чьё имя нам всем хорошо известно. «Патрик! Не оправдывайся, мы видели фотографии!» Но он всё равно пытается объяснить Шарлю, что просто нуждался в поддержке в этот трудный момент, и бла-бла-бла… Я наблюдаю за этой баталией. Будучи немного неискушенной в теневой стороне шоу-бизнеса, я наивно говорю Патрику: «Блин, ну и мастера работают в том журнале! Сделали очень хороший фотомонтаж твоих фотографий в Канаде. Да они просто уроды, ведь ты не мог одновременно быть на Корсике и в Монреале!»
Шарль разворачивается на каблуках: продолжайте гримировать, но даже кисточки замерли в воздухе.
Вот так и на нашем эталоне искренности появились пятна сомнений. Он без долгих уговоров наденет свою кольчугу и подтвердит, что ему идеально подходит эта роль… Разорванного на клочки Фьори!

Ноябрь 1998 г., Дворец

Одержимый духовник из Собора Парижской Богоматери научил нас, неопытную молодёжь, стольким вещам… Тот, кто заставлял дрожать все французские залы своим знаменитым «Я люблю тебя» (“Je t’aime” – отрывок из визита Фролло к Эсмеральде – прим.автора), продолжал играть спектакль за спектаклем, даже не поведя бровью. В то время как мы, напротив, в случае малейшего недомогания, любых неполадок с горлом, легкими, носом, немедленно выпускали вместо себя дублёров…
Однако, даже Даниэль, несгибаемый Даниэль, однажды субботним ноябрьским вечером пал жертвой усталости. Он, который всегда выслушивал наши жалобы, он, которым мы так восхищаемся, внезапно сражён жестоким гриппом. Но надо сказать, не поколебал свой статус легенды. Вместо этого он посрамил нас, отыграв два спектакля, несмотря на температуру сорок, без малейшей жалобы… Мутант… «Каждый вечер», как говорят в Квебеке, наш Дан ошеломляет нас точностью и тонкостью своей игры. Полные восхищения, мы наблюдаем за ним из-за кулис…

Декабрь 1998 г., Дворец