Они взяли меня к себе не только Как барабанщика, но и Как друга»

 

«РОРИ СТОРМ ВОЗВРАЩАЕТСЯ!» — провозглашал заголовок на первой странице Mersey Beat. Когда в газете появилось это сообщение, Билл Хэрри узнал о нем первым.

— Рори все долбил и долбил в дверь, — вспоминал Хэрри. — Я спал в своей квартире на Маунт–стрит, и вдруг в четыре часа утра раздался этот чудовищный стук в дверь. Люди из соседних квартир повысовывались из окон, к дому уже подруливала полицейская машина. «Что происходит?» А это всего–навсего пожаловал Рори с газетой, где напечатали несколько его фотографий.

Рори привык, что его день рождения всякий раз становился крупным общественным событием, а потому пребывал в полной уверенности, что все с ним происходящее стоит того, чтобы об этом день и ночь говорил весь Ливерпуль. Сторм обладал таким талантом саморекламы, что многие всерьез верили тому, что Рори не сегодня–завтра станет величайшей поп–звездой. В любой момент — когда он этого захочет. Да что там… Рори уже был величайшим.

Пускай «The Hurricanes» и уступали по популярности «Gerry» и «The Beatles», ребята компенсировали свое долгое отсутствие (из–за поездок в Германию и в Pwllheli) тем, что между гастролями они выступали везде, куда только могли доехать, прежде чем снова исчезнуть на неопределенное время. В течение месяца группа каждый день выступала в клубах, время от времени появляясь на более значительных мероприятиях вроде Rock and Trad Spectacular в многоярусном Floral Hall в Сауспорте или «Cavalcade of Rock and Twist» в New Brighton Tower, где, судя по записям в дневнике школьницы Сью Эванс, собралось «…несколько тысяч человек. Потанцевала с четырьмя рокерами». Когда в Tower выступал Джерри Ли Льюис или в The Cavern появлялись «The Shadows», Рори был тут как тут; он мог и не выступать, а просто дефилировать на виду у приезжих знаменитостей, всем своим видом показывая, что он — такая же звезда, как они (пусть он и не записал ни одного хита).

Иногда Рори позволял себе довольно обидные шуточки: однажды он объявил сразу двоих знакомых девиц победительницами конкурса «Miss Merseybeat Competition», в котором он был председателем жюри; к счастью, группа получила контракт на работу в Италии, так что Сторм был вне досягаемости. «The Beatles» повезло намного больше: Эпштейн привил им новую манеру одеваться и держать себя на сцене. Теперь вместо кожи ребята носили шерстяные костюмы, играли строго по графику и не могли позволить себе ругаться, курить или жевать жвачку на сцене, как это было в старом добром Гамбурге. Другими словами, Брайан превратил их в то, что уважающий себя исполнительный менеджер в 1962 году понимал под словами «хорошая поп–группа».

Накануне того дня, когда они подписали контракт с Эпштейном, «The Beatles» играли всего перед восемнадцатью слушателями в военном городке Алдершот к югу от Гэмпшира. Этот концерт организовал Сэм Лич, самый авантюрный импресарио Мерсисайда и один из лучших друзей Рори Сторма (на следующей неделе там же выступали и «The Hurricanes»). Впрочем, Лич быстро охладел к Алдершоту, в то время как «The Hurricanes» продолжали свое наступление на юг — на этот раз без помощи импресарио. Во многом благодаря неусыпным стараниям миссис Колдуэлл, которая день и ночь дежурила на телефоне, группа добралась аж до Норвича. Такие вылазки были для «The Hurricanes» скорее исключением, чем правилом, так как они, в отличие от «The Beatles», так и не попали «под крыло» компании звукозаписи вроде Decca или Top Rank.

«The Hurricanes» снова повезло: в 1962 году форпост Батлина переместился в Скегнесс — линкольнширский лагерь был одним из старейших и самых больших в сети сэра Билли; в нем же происходило действие последнего романа Билли Бантера, в котором лагерь был показан с лучшей стороны. Чуть раньше группа побывала в Испании по контракту с клубом Marbella. Испанцы только–только начали перенимать английскую культуру: появились первые пабы, палатки, где продавалась рыба с жареным картофелем и прочие домашние радости для туристов из Великобритании.

Чтобы подогреть интерес к «The Hurricanes», которые возвращались в Ливерпуль, мать Рори сообщила газете Mersey Beat, что ее сын спас троих участников группы (в том числе и Ринго), которые чуть не утонули в Средиземном море. Ребят принимали, как всегда, тепло, хотя рекламные трюки от Рори и К° стали такой же повседневностью, как, например, партия в вист. «The Swinging Blue Jeans», «The Beatles» и «The Big Three» уже сделали пробные записи в Лондоне; призыв Mersey Beat «Лондон, обрати свой взор на Север!» так и не был услышан. Как ни старался Сторм привлечь к себе внимание (его поймал с поличным носильщик на станции Bootle, когда тот баллончиком выводил на стене «Я люблю Рори»), дни «The Hurricanes» были сочтены.

Тем временем ливерпульские клубы постепенно заполняли коллективы из других регионов, которым становилось тесно в пределах своего города. Дебют «The Hellion» в Iron Door был уже не за горами, тогда как там уже вовсю выступали «Fenmen» Берна Эллиотта, «Dave Berry and the Cruisers» из Шеффилда, «Gerry Levene and His Avengers» из Бирмингема (где вскоре стала выходить газета Midland Beat), «Lionel Morton Quartet» из Блэкберна и манчестерские «The Hollies» и «Freddie and the Dreamers»; их солист, тщедушный очкарик, имел обыкновение скидывать с себя всю одежду и оставаться в «укороченных шортах» («short shorts») во время исполнения песенки группы «Hollywood Argyles» с одноименным названием.

Кентские «Sounds Incorporated» гастролировали по всей Великобритании и Европе, время от времени аккомпанируя Джину Винсенту; «The Eagles», которые однажды появились на телевидении в небольшом сюжете о молодежных движениях в Бристоле, вскоре выступали на еженедельном шоу «Meet the Eagles» («Встречайте «The Eagles») на «Радио Люксембурга». «Shane Fenton and the Fentones» тем временем записали на Parlophone несколько хитов, которые попали в Тор 30, и стали постоянными участниками двухчасового телевизионного поп–шоу Saturday Club на Light Programme. Их главными конкурентами были «подопечные» компании Decca «Brian Poole and the Tremeloes», которые в 1961 году работали у Батлина в Эйре, в то время как «The Hurricanes» играли в Pwllheli.

«The Hurricanes» отнюдь не устраивала роль неудачников. Все участники группы числились на бирже труда Renshaw Hall, тогда как Рори все чаще стал выступать отдельно от них с параллельным составом «Rory Storm and the Wild Ones». Первым ушел Эгмонд, которого переманили к себе «The Seniors»: у них выходила очередная «сорокапятка» на лейбле Fontana. «Mersey Beat» запустила слух о том, что к ним собирается примкнуть и Ринго. Вместо этого Старр в январе 1962 года присоединился к Тони Шеридану и уехал в Тор Теп: Питера Экхорна не устраивала цена, которую предложил за «The Beatles» Брайан Эпштейн, и он решил взять Ринго. Экхорн предложил Старру тридцать фунтов в неделю — в то время деньги немалые, — а также квартиру и машину на время пребывания в Гамбурге.

Тор Теп сдал свои позиции — пальма первенства перешла к гамбургскому Star–Club. Новый владелец этого клуба, Манфред Вайсследер, талантливый и дальновидный менеджер, заменил Хорста Фашера на Экхорна, пригласив на открытие Star–Club в апреле 1962 года «The Beatles» и Тони Шеридана. В предвкушении этого события Шеридан (к большому неудовольствию Экхорна) назвал свою команду «The Star Combo», так как в то время Тони работал с Роем Янгом, «Литтл Ричардом» из Оксфорда. Янг, как и многие другие, начинал свою карьеру в Six–Five Special, а потом перебрался в Star–Club.

Ринго, однако, не выпускали на сцену, пока Шеридан и «The Beatles» играли и общались с приехавшими американскими кумирами — среди них были Литтл Ричард, Рэй Чарльз, Пэт Бун и вездесущий Винсент; если у них образовывался перерыв в их европейском гастрольном графике, то они включали выступления в Star–Club и прочих заведениях, принадлежавших Вайсследеру в Штутгарте и Ганновере. Рэй Чарльз восхищался Шериданом; по его словам, «…этот парень (Шеридан) вкладывает в пение всю свою душу», однако Ринго быстро разочаровался в Тони, который был постоянно чем–то недоволен и, кроме того, ни разу не смог вовремя вступить в песню, а вступив, долго не мог определиться с темпом, заставляя аккомпанирующий состав гнаться за ним в поте лица или, наоборот, резко сбрасывать обороты.

Пресытившись Гамбургом и, в частности, Шериданом, Старр вернулся домой к матери и «Rory Storm and the Hurricanes», которые на несколько месяцев, пока отсутствовал Ринго, за большие деньги наняли барабанщика из Блэкпула Дерека Фелла. Фелл выступал с «The Hurricanes», когда у него выдавались несколько дней, свободных от «The Executives» (постоянная группа Дерека). Ринго, так же как и Уолли, поступившего по отношению к группе не менее предательским образом, «The Hurricanes» приняли с распростертыми объятиями. Старру больше не доверяли, и следующая его подобная выходка могла бы оказаться последней, однако внешне все выглядело так, как будто ничего особенного не произошло. Команда вновь отправилась на гастроли: сначала в скегнесекий Majestic, затем проехали по местным клубам типа Iron Door, где им был знаком каждый угол, и завершили турне серией выступлений на американских военных авиабазах, расположенных во Франции.

Ринго пообещал Рори, что если тому удастся договориться с Элси и Хэрри, то он подпишет контракт с группой, которая, как уверял Сторм корреспондентов из Mersey Beat, «единственная из всех три года подряд выступала у Батлина и пользовалась неизменным успехом».

Пока Старр был в Гамбурге, умудренный опытом Рори решил: если ему не удастся достичь всемирной славы, то он хотя бы останется местной суперзвездой. Теперь он стал капитаном футбольной команды, сформированной Mersey Beat, вскоре он забил три гола подряд во время благотворительного матча против команды «Ливерпуль». Кроме того, он все еще участвовал в соревнованиях в составе Pembroke Harriers и пел одновременно в «The Hurricanes» и в «The Wild Ones».

— Он никогда не хотел быть героем национального масштаба, — заявляла сестра Рори (уже после того, как ему и не удалось им стать). — Его вполне устраивал титул Короля Ливерпуля.

Как бы то ни было, музыкальная жизнь Ливерпуля в тот момент больше всего напоминала болото. Лейбл Fontana вот–вот должен был разорвать контракт с «The Seniors», поскольку ни один их сингл даже не приблизился к чартам; причиной этому могло быть отсутствие необходимой «раскрутки» по радио. «The Big Three» и прочие группы такого калибра потерпели фиаско на прослушиваниях. Девушки, сидевшие в студии нового шоу на ITV— Thank You Lucky Stars, все еще визжали от восторга при появлении любой поп–звезды, за исключением, пожалуй, теле- и киноактеров вроде Эда Бирнса («Krookie» из сериала 77 Sunset Strip), Шона Коннери (в роли Джеймса Бонда) и даже Питера Селлерса (вместе с Лео Маккерном он снялся в злободневном сатирическом фильме времен холодной войны «Ревущая Мышь»).

Старр осознал, что он, как ударник, имеет больше шансов найти средства к существованию, чем какой–нибудь посредственный певец. Дерек Фелл, происходивший из еще более глухой провинции, чем Ливерпуль, тем не менее умудрился некоторое время поиграть в «Shadows». Бобби Эллиотт из Бернли присоединился к «Fentones» Шейна Фентона, обнаружив себя в окончательном списке кандидатов на пост барабанщика в группе (куда, кстати, попал и взбалмошный лондонский ударник Кейт Мун). Остальные коллеги Старра занимались чем угодно, но только не рок–н-роллом. Научившись читать ноты, Джимми Никол вступил в ряды «David Ede and the Rabin Rock» и стал играть легкую ресторанную музыку; следующим этапом его жизненного пути стало прослушивание в оркестр под управлением дирижера Сирила Стэплтона. Никола несколько раз приглашали в аккомпанирующий состав к Клео Лэйн, которая уже в то время была такой же легендой в джазе, как и ведущий шоу Lunch Box на канале ITV Ноэль Гордон — на телевидении. В студийной команде Гордона работал угрюмый, но чрезвычайно одаренный барабанщик Пит Браун; здесь он в месяц получал такие деньги, которые не мог заработать и за год, когда играл в многочисленных поп- и джаз–ансамблях Средней Англии.

Пока все эти музыканты предпочитали прозябать в безвестности, Ринго Старр пребывал в раздумьях. Так же как и перед поездкой в Pwllheli в 1960 году, он снова стоял на распутье. Даже находясь на гастролях в Германии, Ринго старался звонить Морин каждый день, а когда возвратился домой, он отказался от еженощных кутежей в ливерпульских клубах. Вместо этого Ринго проводил все свое время дома с Морин, слушая пластинки или валяясь на диване перед телевизором. Те часы, которые он просидел у голубого экрана на Эдмирал–гроув, на всю жизнь сделали его поклонником Coronation Street — мыльной оперы, отражавшей реальную жизнь рабочего класса Северной Англии, а также полицейского сериала Z–Cars на Би–би–си. Этот сериал также снимался в Англии и был гораздо более острым и реалистичным, чем «причесанный» «Диксон из Док–грин».

Насколько это позволяла цензура, сериалы такого рода ясно давали понять, что ожидало Ричарда Старки, если бы он решил завязать с барабанами. Похоронив своего деда в 1961 году, «я оправился от этой утраты лишь спустя много лет, — вздохнул Ринго. — Мы всегда были близки, и я его почти боготворил». Спустя год, все еще скорбя по деду, Ричи всерьез задумывался о том, не рановато ли остепеняться в двадцать в два года. Старый ливерпулец протягивал внуку дрожащей рукой простое свадебное золотое кольцо, когда тот сделал предложение Джеральдине: «Я пообещал себе, что когда женюсь, то не буду его снимать ни при каких обстоятельствах».

Хэрри и Элси не уставали напоминать ему, что еще не слишком поздно возобновить обучение на фабрике Ханта. В планы Ринго, однако, это не входило: он собирался жениться на Морин и уехать в «менее скучную» Америку. Старр даже написал в Хьюстонскую торговую палату, просто потому что Хьюстон был самым центром Дикого Запада (пускай техасцы уже давно были скорее нефтяниками, нежели ковбоями), а кроме того, недалеко от него располагался Сентрвилль — родной город «Лайтнинга» Хопкинса, легендарного блюзмена послевоенных лет, в которого Ринго еще в Гамбурге, благодаря Тони Шеридану, «влюбился» окончательно и бесповоротно.

Хьюстонская торговая палата дала положительный ответ, но Ринго смущала чрезмерная толщина анкеты и слишком нескромные вопросы, которые в ней содержались. Старр чуть было не поддался искушению вернуться к Ханту; но, уехав в Скегнесс, где его уже не доставали родители со своими бесконечными мольбами найти «нормальную» работу, он получил письмо от «Кингсайза» Тэйлора. В своем письме Тэйлор предлагал Ринго занять в его группе место барабанщика, которое вскоре должен был освободить приятель Билли Хэттона Дэйв Лавлэди (последний, по просьбе родителей, собирался получить ученую степень кандидата архитектуры). Тэйлор внушал Старру больше уважения, чем Сторм и Шеридан, к тому же лидер «The Dominoes» предложил Ринго двадцать фунтов в неделю, и тот немедленно согласился, пообещав присоединиться к группе при первой же возможности. «The Dominoes» и «The Hurricanes» уже имели опыт обмена кадрами — Бобби Томпсон заменил Уолли Эгмонда, когда тот решил поработать с «The Seniors», так что решение Ринго ничуть не огорчило Сторма, который решил, что через какое–то время Старр вернется к своим обязанностям.

Решив отложить вопрос о замене Старра до возвращения в Ливерпуль, «Rory Storm and the Hurricanes» продолжали свой сезон у Батлина, который, как всегда, не обошелся без инцидентов. Война Алой и Белой розы для некоторых, похоже, все еще продолжалась: две группировки столяров (из Уигана и Уитфилда соответственно) всю неделю своего пребывания в лагере вели друг с другом ожесточенные бои по поводу и без повода; драки по пятницам были в Pwllheli обычным делом. Сторм был вынужден добежать аж до железнодорожной линии, спасаясь от пьяных подонков, которым не понравились сценические выходки Рори. По той же самой причине Джонни Гитара предпочел выбрать из двух зол меньшее и во всем своем концертном облачении нырнул в бассейн, где незадолго до этого скончался индийский слон и его туша проплавала три дня в хлорированной воде, пока искали подъемный кран, чтобы его оттуда извлечь. За нарушение лагерного устава Джонни и Старра поселили за пределами лагеря и пускали внутрь только тогда, когда они были нужны на танцплощадке, где самой частой заявкой был в то время рок–н-ролл Пэта Буна «Speedy Gonzales».

По слухам, Старр намеревался сбежать в середине недели, не собираясь возвращать Джонни свою половину платы за тот убогий фургон, который они вместе снимали после исключения из лагеря. Чтобы показать свое презрение администрации и Батлину в частности, Ринго действительно исчез без предупреждения и присоединился к «The Beatles» сразу же после того, как Леннон и Маккартни, проведя ночь в пути, постучали в десять утра во вторник в дверь его трейлера и предложили на пять фунтов больше, чем Тэйлор. Накануне они попросили Брайана Эпштейна уволить Пита Беста, который «даже не имел возможности поговорить с остальными участниками группы».

Теперь, когда «The Beatles» получили долгожданный контракт с Parlophone, Пит Бест им был попросту не нужен. Ребята взяли его к себе в 1960 году; Алан Уильяме поставил им условие во что бы то ни стало найти барабанщика, иначе он не разрешил бы им поехать на гастроли в Гамбург. В Ливерпуле мать Беста, неутомимая Мона, изо всех сил помогала группе, как это в свое время делала Вайолет Колдуэлл. Так же как и Стормсвилль для «The Hurricanes», так и пятнадцатикомнатный дом Беста на Хэйманс–грин был штаб–квартирой для «The Beatles».

— Она была сильной, своенравной женщиной, — рассказывает Билл Хэрри про Мону Бест, которая большую часть интервью говорила вместо своего застенчивого сына. — Думаю, что именно благодаря ей ребята впервые попали на радио. Она же привела к ним Нейла Аспинелла. Он был другом Пита и жил в их доме.

Даже после того, как «The Beatles» перешли под начало Эпштейна, она продолжала считать себя покровительницей группы, хотя, по словам Билла, ребята «не хотели, чтобы она вмешивалась в их дела».

Хотя они стали избегать Пита еще во время своей первой поездки в Гамбург, именно Мона подвергалась самым злобным нападкам со стороны Харрисона, Леннона и Маккартни, которые любили отпустить несколько ядовитых шуточек в ее адрес, сидя в углу какого–нибудь паба за пинтой пива. Что касается Сатклиффа, то он не принимал в этом никакого участия — в 1961 году Стюарт остался в Гамбурге, чтобы возобновить занятия живописью. «The Beatles» решили не брать на его место нового музыканта; на бас–гитаре теперь играл Пол Маккартни.

Хорст Фашер утверждал, что поклонницы больше всех в группе любили Маккартни, однако, по мнению продюсера из Сауспорта Билла Эпплбая, «Пит был наиболее привлекательным из них. На раннем этапе их карьеры он сделал многое для того, чтобы команда стала популярной». Многое из того, что делал Пит, он делал неосознанно: девушки таяли от одного взгляда на его мускулистое тело и красивое лицо (здесь он не уступал Клиффу Ричарду). Но, в отличие от Пола, Пит искренне смущался, видя, что он вызывает интерес у «джуди»; во время концертов они постоянно пытались завладеть его вниманием, стараясь поймать взгляд его больших карих глаз. Они трепетали от удовольствия, когда Пит одаривал их редкой застенчивой улыбкой, и визжали от восторга, если он пел первый голос в «Boys», «Matchbox» Карла Перкинса и особенно «Wild In the Country» Элвиса Пресли, которую он исполнял с легкой хрипотцой бегуна, пробежавшего дистанцию.

Питу не разрешили петь, когда «The Beatles» впервые выступили на радиопередаче в Манчестере, но когда после эфира они собрались все вместе, Пита незаслуженно обругал отец Пола, заявив, что он все время старался привлечь к себе внимание. Маккартни–старший хотел, чтобы «The Beatles» избавились от Леннона, который имел дерзость называть его по имени и — он не раз предупреждал об этом Пола — оказывал на группу дурное влияние. Он, однако, понимал, что Джон и Пол были основной творческой силой коллектива, молодой Джордж особо не старался выделяться, но вот Пит всегда стоял особняком — его лицо отдельно печатали на обложке Mersey Beat и на афишах («Сегодня для вас поет Пит Бест!!!»), а когда Боб Вулер вызывал группу на бис — «…и снова Джон, Пол и…» — пауза — «Пит!!!», рев возбужденной публики достигал своего апогея.

Все это, может быть, и не имело бы такого уж значения, если бы этот тихий барабанщик с мягким голосом не держался отдельно от остальной троицы, эдакий Тони Кертис среди Pilzenkopfs («шляпка гриба», так по–немецки называлась «фирменная» прическа битлов), не принимавший бензедрин и прелудин и настолько обожавший свою девушку из Marks and Spencer's, что даже и не помышлял о том, чтобы хоть раз ей изменить. Даже из шуточек Джона, Пола и Джорджа можно было понять, что Бест был для них слегка… ну, вы понимаете. Одним словом, он должен был уйти.

«Последним гвоздем в крышку его гроба» стало прослушивание, устроенное Parlophone в одной из студий EMI на Эбби–роуд в Сент–Джонс Вуде.

Так как рок–н-ролльные барабанщики на концерте всегда имели тенденцию замедлять или ускорять темп в зависимости от своего настроения, на запись нередко приглашались ударники со стороны, как правило более техничные, чем штатный «метроном». В начале шестидесятых такого рода сессионными барабанщиками в Союзе музыкантов состояли Рон Боуден, ранее стучавший в «Kenny Ball Jazzman», Джимми Никол, Бобби Грэхэм, Клем Каттини из «The Tornados» и тридцатидвухлетний Энди Уайт из «The Vic Lewis Orchestra», которого Джордж Мартин пригласил — безо всякого пренебрежения к Питу Бесту (а потом и к Ринго, которого в тот раз не прослушивали) — на запись «Love Me Do», которую Маккартни и Леннон написали, чтобы выпустить в качестве дебютного сингла «The Beatles».

Кое–кто вспоминал, что шеф Parlophone отрицал, что с игрой Пита Беста было что–либо не так, а через два года утверждал противоположное. У себя в Ливерпуле Пит котировался не ниже Джима Хатчинсона, которого Эпштейн тайно считал преемником Беста. Предшественники легендарного трио конца шестидесятых, «The Big Three» считались самой сильной командой Мерсисайда; свой статус группа подтверждала и вне сцены — один из них умудрился выпить весь месячный запас бесплатного пива в Star–Club за один вечер. По словам Хатчинсона, лишь большая вероятность конфликта и последующей драки с Ленноном удерживала его от того, чтобы «баллотироваться» на пост битла. На самом же деле он боялся жестоких шуточек со стороны Леннона, из–за которых группу в 1960 году покинул более ранимый Томми Мур.

И в самом деле, если он однажды отклонил предложение играть в «Johny Kidd and the Pirates», зачем Хатчинсону уходить из «The Big Three» и связываться с какими–то «The Beatles»? Тем не менее он согласился заменить Пита Беста, когда тот не смог играть на двух концертах «The Beatles»; их никак нельзя было перенести на период между его увольнением и двухчасовой репетицией Ринго перед его дебютом в качестве официального члена группы перед аудиторией в пятьсот человек на танцах в зале Садового общества в Биркенхэде, которые состоялись в субботу 18 августа 1962 года.

Эпштейн проявил чудеса корректности: он позвонил в Стормсвилль и сообщил Вайолет, что «The Beatles» ждут, когда у Ринго закончится сезон в Скегнессе, чтобы забрать его к себе. Тем не менее Сторм, отнюдь не обладавший такими качествами, обвинил ребят в том, что они украли у него барабанщика. Это, однако, не помешало ему на всех парах устремиться в Ливерпуль, чтобы найти ему замену. Взяв с собой мать, он поспешил в Хэйманс–грин, чтобы выразить свое почтение семейству Бестов. Не хотел бы Пит поиграть с «The Hurricanes»? Он мог бы начать уже сегодня. Нет, сказала Мона, он все еще слишком подавлен. Сезон у Батлина был в самом разгаре, так что группе пришлось в срочном порядке взять Энтони Эшдауна, актера, который решил сесть за барабаны ровно на одну неделю, пока Норман Макгэрри из «Johnny Sandon and the Searchers» — еще одного коллектива на стадии распада — не займет эту должность. Наконец–то пришло то время, когда барабанщики лезли из кожи вон, чтобы играть у Рори Сторма.

Похоже, дела у группы пошли в гору: «The Hurricanes» заполучили шестнадцатилетнего Гибсона Кемпа из «Memphis Three», с надеждой на то, что тот когда–нибудь вырастет и сценический костюм Ринго придется ему впору. Брайан Эпштейн убедил Ринго, что в создавшихся обстоятельствах было бы не слишком вежливо требовать у Сторма (или Кемпа) пятнадцать фунтов, которые Старр когда–то выложил за этот костюм. Шоу в Садовом обществе было затишьем перед бурей. На следующий день в Cavern зрители устроили настоящий бунт, когда «The Beatles» вышли на сцену с новым барабанщиком, а Харрисон, который больше всех за него вступался, заполучил под глаз «фонарь». Стоя за спинами телохранителей, Брайан игнорировал все обвинения, которые публика выкрикивала в его адрес; он, как и Ринго, получил несколько анонимных писем от оскорбленных поклонников Беста.

На следующий день Брайан обнаружил, что злоумышленники прокололи все четыре колеса его «Форда Зодиак», что лишний раз явилось подтверждением того, на что жаловался скромный Ринго: «Все они любят Пита. Зачем брать какого–то ободранного кота взамен красивого и породистого?»

В соответствии с новым статусом Ринго сбрил свою жидкую бороденку и, по настоянию Эпштейна, отправился в парикмахерскую Ноте Brothers, чтобы сделать стрижку на манер битлов (правда, понадобился еще год, чтобы его новая прическа полностью соответствовала требованиям работодателей). Нейл Аспинелл подбросил Старра на Эдмирал–гроув, и, чтобы успокоить Элси, потрясенную переменами в его внешнем виде, Ринго заявил: «Да ладно, мам, не так уж сильно я и изменился», — что было расценено Аспинеллом как первое проявление «битловского рингоизма».

Миссис Старки, может, и смирилась с коротенькой челочкой сына, но когда фото группы в новом составе было напечатано в Mersey Beat, читатели долго не могли понять, почему вместо прекрасного принца им подсунули жабу. В газете сообщалось о том, что «смена кадров» произошла по обоюдному согласию в результате двустороннего соглашения, которое было заключено в дружелюбной атмосфере, однако, судя по тому, что в Cavern группе всякий раз оказывали враждебный прием, вряд ли имело смысл скрывать правду.

Для многих из тех, кто хоть раз слышал Пита, он навсегда остался битлом, хотя большинство фэнов остались верными группе и смирились с существованием нового ударника.

«Первые несколько недель нам приходилось трудно, — признавал Харрисон, — но потом, мне кажется, большинство поклонников приняли Старра».

Спустя несколько неприятных минут, во время которых группа выходила на сцену Cavern (особенно когда Джордж с подбитым глазом громко поприветствовал Ринго), разгоряченная публика разразилась бурными овациями. У поклонников «The Beatles» не оставалось большого выбора: либо они принимают нового участника, либо отворачиваются от группы; уже к ноябрю зрители из первых радов кричали Джону и Полу, чтобы те разрешили Ринго спеть какой–нибудь номер. И все это, как отмечала Mersey Beat, «…благодаря его изумительному, застенчивому характеру, который так импонирует фэнам». Одним словом, Ринго стал для них новым Питом Бестом (пусть он и не обладал такой сногсшибательной наружностью), битлом, которого девушки любили скорее как брата, а не красавца с демонической внешностью.

Что касается музыки, то Ринго не привнес в саунд «The Beatles» никаких существенных изменений. Молодой, подававший надежды вокалист «Bootle» Пол Крэмер не «считал, что «The Beatles» стали играть лучше, пригласив Ринго Старра. Я никогда не сомневался в том, что он хороший ударник, но с Питом группа была более жесткая, «необузданная». Ринго, который во время игры часто закрывал глаза, вряд ли был более сдержанным, чем Пит. В иерархии группы он подчинялся даже Джорджу — хотя тот был самым младшим из них; во время общественных волнений, вызванных увольнением Беста, Старр предпочитал держаться в тени. С тех пор о нем стало складываться впечатление как о человеке, который хотел бы играть «за дымовой завесой. Я не против того, чтобы болтать и улыбаться. Просто я делаю это не так уж часто. У меня не слишком улыбчивое лицо и болтливый язык».

Когда вышла первая авторизованная биография «The Beatles», историю группы пришлось «слегка подправить»: в новом варианте Ринго представал уже не как наемный барабанщик, а как сознательный, продуманный выбор группы, «верх совершенства», но тогда, в 1962 году, он, так же как и Пит Бест, ничем не отличался от остальных посредственных ударников. Самым трудным делом после отставки Беста было вернуть расположение (и микроавтобус) Нейла Аспинелла, который был до глубины души возмущен закулисными интригами группы. После долгих Уговоров Аспинелл все же остался роуд–менеджером группы, время от времени оставаясь ночевать у Бестов, с которыми он еще долгое время поддерживал теплые, дружеские отношения. Нейл вел себя с Ринго довольно вежливо, но еще не проявлял по отношению к нему особого дружелюбия, поскольку тот еще не принадлежал к «клану» «The Beatles»: Старр даже не присутствовал на венчании Леннона и Синтии Пауэлл, которая была беременна от Джона (никто из битлов не удосужился его туда пригласить).

В то время Ринго значил для группы не больше, чем в свое время Джимми Никол (еще один «избранный битл», который заменил Старра во время мирового турне, когда тот свалился с тонзиллитом). «Ребята были ко мне очень добры, но я чувствовал себя чужаком. В такую группу попасть не так–то просто. У них сложилась своя атмосфера, свое собственное чувство юмора. Это вроде маленького мирка, в который посторонним вход запрещен».

Ринго напоминал метеорит, по воле случая попавший в их маленькую вселенную, сконцентрированную на своих внутренних процессах; он затягивался сигаретой и согласно кивал всем, кто бы с ним ни заговаривал, если кто–нибудь из группы или роуд–менеджер случайно обижали его, рассказывая о вечеринках, на которых он не был, о концертах, на которых он не играл, или о людях, с которыми он никогда не встречался.

— Это все равно что попасть в новый класс, — рассуждал Старр. — Все знают всех, кроме тебя.

Ринго был самым старшим из битлов и единственным, в ком не было примеси ирландской крови, а значит, и лукавства. Кроме того, от него не было никакого толку в смысле пения: его голос абсолютно не сочетался с остальными тремя, когда те записывали в студии трехголосные вокальные гармонии, настолько отточенные тысячами «живых» выступлений, что идеально ложились на пленку.

Стараясь не вмешиваться со своими глупостями в работу остальных битлов, Ринго получил прекрасную возможность дать каждому из них подробную характеристику. Легче всего он сходился с избирательно дружелюбным Харрисоном, который, играя на гитаре лучше Леннона и Маккартни, по возрасту и интеллектуальному развитию уступал и тому, и другому; композиторский союз Пола и Джона всегда служил для Джорджа источником эмоционального замешательства. Не имея возможности проникнуть в эту «касту внутри касты» Леннона — Маккартни, Джордж боготворил рассеянного Джона, для которого он был «надоедливым ребенком, вечно болтающимся под ногами». Из–за того что у Харрисона сложились более близкие отношения с Маккартни — еще со времен учебы в ливерпульском институте, — Джордж оказался в положении младшего брата, для которого средний брат — непреодолимый барьер на Пути к старшему.

Ринго тоже, хотя и в меньшей степени, чем Харрисон, восхищался Ленноном, который был «нулевым» гитаристом, зато блестяще справлялся с ролью рок–вокалиста: он инстинктивно — пускай довольно грубо — умел подчинять себе публику, разъяряясь до такой степени, что, по словам Боба Вулера, «производил впечатление действительно жесткого парня». Такое поведение на сцене явно шло вразрез с его строгим воспитанием представителя среднего класса, которое он получил, живя в Вултоне, пригороде Ливерпуля. Учась в художественном колледже, Джон слыл остряком, который частенько срывал лекции; всем казалось, что в его прищуренных близоруких глазах (Леннон был слишком самолюбивым, чтобы носить очки) таится постоянная усмешка.

Джон был прекрасным карикатуристом, а кроме того, писал сюрреалистические рассказы и бессмысленные стихи, которые Старр в своих ранних интервью национальным газетам охарактеризовал как «самые странные из тех, какие когда–либо сочиняли, но, очевидно, без них Джон бы просто свихнулся». Ринго вежливо хихикал, когда Леннон рассказывал о том, как он изобрел название группы:

— Мы думали о разных ползучих тварях, а потом добавили немножко бита (beetles— англ, «жуки», beat— «бит». — Прим. пер.).

Для Джона Хатчинсона самой «ползучей тварью» в «The Beatles» был Пол Маккартни, которого он называл «ничтожеством с законченным средним образованием»; более дипломатичный Ринго охарактеризовал Пола «очаровательно неискренним». Маккартни определенно имел право на такое поведение, ведь он, во–первых, был самым музыкально одаренным из всей четверки, а во–вторых, он был единственным из них, кто внешне напоминал Элвиса. Молодой человек с наиболее ярко выраженными гетеросексуальными наклонностями, Маккартни обошел остальную троицу и по числу любовных побед, заставляя своих клеветников завидовать ему черной завистью. Коллеги по группе называли Пола главным зачинщиком интриг и раздоров внутри коллектива, зато благодаря его красноречию и обаянию «The Beatles» пользовались благосклонностью менеджеров и импресарио всех мастей.

В творческом союзе Леннон — Маккартни Пол был более плодовитым, чем Джон; сингл «Love Me Do» был лишь надводной частью айсберга. Конечно, и до них в Ливерпуле существовало великое множество поп–композиторов, в чем была немалая заслуга Mersey Beat, некоторые из них даже писали песни для других исполнителей: Стюарт Слэйтер из «The Mojos» — для «Flamingos» Фэрона, а Ли Кертис — для Расса Конуэя, впрочем, безрезультатно. Никто из них не пользовался столь внушительным коммерческим успехом, какого достигли Леннон и Маккартни к 1963 году. Любимая песня Старра, энергичная «I Saw Her Standing There», была наиболее удачной из всех кавер–версий, сделанных «The Beatles». Включая в свой концертный репертуар все больше и больше собственных сочинений, Джон и Пол «отдавали» другим исполнителям вещи, которые уже не подходили им для исполнения. Они пообещали отдать Берил Марсден «Love of the Loved», но потом Брайан Эпштейн настоял на том, чтобы передать песню Силле Уайт. Впоследствии она стала Силлой Блэк — после того, как она и другие ливерпульские музыканты, включая «Gerry and the Pacemakers», «The Big Three», «Billy J Kramer» и «Fourmost» Билли Хэттона, подписали контракт с компанией Эпштейна NEMS Enterprises.

Вне зависимости от того, насколько успешно шли дела у всех этих исполнителей, профессиональным и личным приоритетом для Брайана Эпштейна всегда оставались «The Beatles». Группа не была в восторге от его идеи превратить их в «причесанный» поп–ансамбль, но все возражения утихли, как только Брайан договорился с Джорджем Мартином о контракте на выпуск двух синглов и продолжении сотрудничества с группой, если пластинки будут продаваться успешно.

Если по идеальному произношению Джорджа Мартина невозможно было распознать в нем выходца из низов северного Лондона, то определить ливерпульское происхождение Эпштейна мог только профессионал. Брайан родился в Дингле, а его детство прошло в Чайлдуолле — еще более рафинированном районе, чем Вултон. Когда в небе над Ливерпулем появились первые фашистские самолеты, Эпштейны переехали в съемную квартиру в Сауспорте и оставались там до 1944 года. Брайан, которому к тому моменту исполнилось десять лет, прошел через несколько дорогих интернатов, где приверженцы антисемитизма и гомосексуальной любви сделали из него того, кем он впоследствии стал. Затем была недолгая служба в армии и плодотворный год в Королевской академии драматического искусства.

В 1961 году Брайан по мере возможности пытался навести порядок в делах семейной компании по продаже мебели, занимая должность директора. Параллельно он исполнял обязанности менеджера по продажам в филиале музыкального отдела NEMS, который располагался в центре Ливерпуля.