Мне казалось что Я лучший барабанщик на свете»

 

Вопреки ожиданиям, Ливерпуль выпустил на британскую музыкальную сцену несколько исполнителей, попавших в пятидесятые годы в национальный хит–парад. Как Артур Эски и ему подобные, все они были вынуждены для продолжения карьеры ехать на юг: если воротилам музыкального бизнеса из четырех главных компаний звукозаписи, расположенных в Лондоне, по той или иной причине нужно было ехать в Манчестер — «северную столицу индустрии развлечений», то они редко соглашались проехать еще тридцать шесть миль на запад, чтобы прослушать очередной талант.

Кроме того, почему в Мерсисайде количество поп–исполнителей должно быть большим, чем в любом другом портовом городе, да и где–либо вообще? В конце концов, Халл «вытащил» только Дэвида Уитфилда, альбомы которого продавались миллионными копиями, и пианиста из Бристоля Расса Конуэя, любимца публики из телепередачи Billy Cotton's Band Show на Би–би–си. Что касается Ливерпуля, то его вклад в общую копилку был более значительным: Лита Роза занимала вершины чартов со своей копией хита Патти Пейдж «How Much is that Doggy at the Window», а Фрэнки Вон по результатам голосования, проведенного журналом NME, в 1958 году получил титул «Лучший мужской голос года», который до этого принадлежал Дикки Валентайну.

Сколь ни велика была гордость ливерпульцев за своих соотечественников, успехами на рок–н-ролльном фронте Мерсисайд пока похвастать не мог. Разве что Расе Хамильтон (до него — Рональд Халм из Эвертона) на Six–Five Special со своим невнятным сюсюканьем. Единственный персонаж, которому рок–музыка была по духу, это, пожалуй, Эдна Сэвадж, девушка из Ливерпуля, в 1956 году выпустившая всего один хит на лейбле Parlophone, филиале EMI, под руководством продюсера Джорджа Мартина; злые языки поговаривали, что их связывали не только деловые отношения. Как бы то ни было, в 1958 году она вышла замуж за Терри Дина, еще одного завсегдатая Six–Five Special. В огромной «бабочке» в горошек и с шевелюрой шокирующе розового цвета, самым оригинальным рок–н-роллыциком считался Уи Уилли Хэррис, которого собственный менеджер провозгласил лондонским (а стало быть, и «всеанглийским») Джерри Ли Льюисом.

В Ливерпуле не было своего «Джерри Ли», зато были тысячи честолюбивых «Донеганов», начиная от «The Hi–Hats» — группы, которую сколотили в стенах Mercury Cycle Club, — до «James Boys» из Кросби, чья карьера началась с того, что они развлекали публику в антрактах, а теперь стали «гвоздем программы» на танцах в Jive Hive, пригородном клубе, также известном как Зал св. Луки. Назвавшись «Two Jays», Билли Хэттон и еще один гитарист, Джоуи Бауэр, получили шестинедельный контракт в клубе на острове Мэн.

Группа «The Texan Skiffle» состояла из выходцев района, расположенного на северо–западе от Дингла; в 1957 году о ней заговорил весь город. Руководителем ансамбля был Алан Колдуэлл, высокий парень худощавого телосложения с копной вьющихся светлых волос. Его родители, Вайолет и Эрни, всячески поощряли увлечения Алана и его старшей сестры Айрис; многие мамаши и папаши даже находили чрезмерными их старания во что бы то ни стало угодить своим чадам. В небольшом викторианском доме Колдуэллов неподалеку от поместья Оукхилл–парк друзья детей были желанными гостями в любое время суток; Вайолет нередко вставала среди ночи, чтобы приготовить им что–нибудь перекусить.

Она очень гордилась Айрис и Аланом, и, надо сказать, не без оснований: дочь успешно сдала Eleven Plus, а Алан (пускай он не был столь силен в учебе) был абсолютным чемпионом во всех школьных соревнованиях и вдобавок отлично играл в футбол. Алан хвастался, что ему принадлежит «неофициальный» рекорд Великобритании по подводному плаванию: он проплывал под водой семьдесят три ярда (1 ярд равен 0,9144 метра. — Прим. пер.). Доподлинно неизвестно, достоверна ли эта информация, но факт остается фактом: во время летних каникул Алан переплыл Виндермерское озеро, что потребовало огромной выносливости не только от него, но и от его родителей.

Колдуэллы поддерживали и более смелые начинания своих детей, к примеру, решение Айрис перевестись из своей школы в центре города в школу танцев Broad Green, которая находилась на приличном расстоянии от дома. Когда Алан за рекордно малый промежуток времени достиг значительных успехов в игре на пианино, ему не долго пришлось упрашивать родителей купить ему гитару, которая ассоциировалась у него более с Лонни Донеганом, чем с фламенко. Как и король Георг VI, Алан страдал заиканием, но этот дефект тут же исчезал, как только он начинал петь со своей группой, которой — к ужасу соседей — было разрешено репетировать прямо в холле дома Колдуэллов. Когда команда была уже вполне готова к тому, чтобы начать концертную деятельность, миссис Колдуэлл выступала в качестве их агента, раздавая на каждом углу визитные карточки, украшенные легендой «Downbeat Promotions представляет», отпечатанные на принтере типографии Wavertee.

С благословения Вайолет шестнадцатилетний Алан в 1958 году открыл некое подобие молодежного клуба и назвал его Morgue Skiffle Cellar.

С белыми светящимися скелетами на черных стенах, клуб располагался в освещенном подвале огромного полузаброшенного дома в Оукхилл–парк, в котором когда–то был приют для престарелых медсестер. Дважды в неделю в этом клубе собирались около ста человек, чтобы попрыгать под группу Колдуэлла или другие местные команды, такие, как «The Hi–Fi's» или «The Quarry Men». Веселье продолжалось около года, пока не приехала полиция и не закрыла заведение под тем предлогом (и не без оснований), что Morgue пользуется сомнительной репутацией места, где «мальчики курят, а девочки «залетают».

Что бы Алан ни делал в свободное время, его основная работа на хлопкопрядильной фабрике не имела никакого отношения к шоу–бизнесу. Для Алана этот факт не имел никакого значения — молодой Колдуэлл использовал любую возможность выступить в молодежном клубе или на вечеринке; он намеревался стать профессиональным артистом. Его группа принимала участие в каждом «Шоу талантов», где бы оно ни проходило, в деревенском клубе или в Ballroom Rialto в самом сердце Ливерпуля. Два раза за три месяца «The Texan Skiffle Group» приняли участие в конкурсе исполнителей, но в первый раз победу одержал «клоун от рок–н-ролла» Джимми Тарбак, а во второй — Рональд Вичерлей, певец, который к тому времени пользовался определенным успехом. Группу могли запросто пригласить в такое «правильное» заведение, как Old Swan's Stanley Abbatoir Social Club, предложив в качестве гонорара упаковку газировки.

Тем временем любовь Колдуэлла к легкой атлетике ничуть не ослабевала: он предпочитал добежать до дома, чем ждать автобуса, даже если дистанция была приличной, например, от клуба Casbah, расположенного аж на Heyman's Green. Весной 1958 года Алана взяли в ливерпульскую команду Pembroke Harriers для участия в соревновании по бегу по пересеченной местности в Лондоне. После окончания забега Колдуэлл не мог не заглянуть в клуб Skiffle Cellar Чеса Макдэвитта, который находился в Сохо — в нем когда–то выступали Томми Стил и Терри Дин. Skiffle Cellar оставался довольно престижным заведением — даже скиффл–группы из провинции приезжали сюда или в 21's, Gyre and Gimble и Trafalgar Square 's Safari Club, которые находились в пределах квадратной мили, в надежде, что туда заглянет известный импресарио Ларри Парнс и возьмет их на заметку. Музыканты из «The Saints», которые тогда еще учились в норвичской средней школе, убежали из дома и спали на пороге клуба, чтобы записаться на прослушивание.

Двое участников этого коллектива, гитаристы Тони Шеридан и Кенни Пэквуд, остались в Лондоне, чтобы аккомпанировать Марти Уайлду, которому повезло больше, чем «The Saints». Так же как Уайлд, Адам Фэйт и прочие музыканты, добившиеся успеха, будущие звезды британской поп–музыки — Спенсер Дэвис, Гэри Глиттер и «шотландец до мозга костей» Алекс Харви — начинали свою карьеру в клубе Макдэвитта.

В тот день судьба улыбнулась Алану Колдуэллу: после импровизированного выступления ему удалось «протолкнуть» песню «The Texan Skiffle Group» «Midnight Special», записанную в Манчестере, на передачу Skiffle Club, которая шла на волнах «Радио Люксембурга». Колдуэлл и компания были первыми мерсисайдскими исполнителями, чья песня транслировалась подобным образом; к сожалению, этот факт никак не повлиял на популярность группы.

Гораздо большее значение для группы имела победа на конкурсе молодых дарований, который организовал владелец нескольких лагерей отдыха в Уэльсе Билли Батлин при информационной поддержке газеты The People. Айрис, которая получала теперь семь фунтов в неделю, устроившись на летние месяцы цирковой артисткой на уэльский курорт Rhyl, прежде чем перебраться на юг на более высокооплачиваемую работу, замолвила словечко за группу своего брата. Теперь благодаря Айрис «The Texan Skiffle Group» находились в гораздо более выгодном положении, чем множество подобных коллективов: их внесли в список участников концерта, проходившего в Rhyl; хэдлайнером этого концерта была Мэрион Райан. Эрни и Вайолет приехали на курорт, чтобы стать свидетелями звездного часа своего обожаемого сына.

Джон Бирнс, который долгое время оставался единственным постоянным участником коллектива в нескончаемом потоке приходящих и уходящих музыкантов (разумеется, не считая Колдуэлла), вместе с тогдашним гитаристом Полом Мерфи (впоследствии он возьмет себе сценический псевдоним Роджерс), другом Ричарда Старки, провели несколько часов в местной студии звукозаписи и записали свою версию хита Чарли Грэйси 1957 года «Butterfly», выдержанную в стиле «Everly Brothers».

Так же как и Алан, Джон не был музыкантом в известном смысле слова, а предпочитал спорт. Однако, когда в группе остались только Бирнс и Колдуэлл, решено было убрать из ее названия слово «скиффл»: отныне коллектив именовался «Al Caldwell's Texans». Причиной этому мог послужить тот факт, что к тому времени группы, которые играли на инструментах, сделанных из предметов домашнего обихода, уходили в прошлое и, что хуже, окончательно вышли из моды после того, как бородатые профессора–физики стали проводить «эксперименты со скиффлом» в Лондонском университете. Учителя воскресных школ пытались использовать скиффл в целях пропаганды христианства среди молодежи; Дикки Валентайн сыграл кавер–версию «Putting on the Style» — один из суперхитов Лонни Донегана. Ни одно из вышеперечисленных предприятий не привело к успеху. Мало того, группы, имевшие в своем составе «мастера игры на стиральной доске», не принимали в Союз музыкантов, из–за чего круг концертных залов, где они могли выступать, был довольно ограниченным.

Скиффл–группы, которые не сошли с дистанции, переключились на джаз, но большинство из них стали играть рок–н-ролл: британский хит–парад становился все более американизированным.

Не единственным музыкантом, который для усиления звука вставлял микрофон в отверстие корпуса акустической гитары, был гитарист группы «Bobby Bell Rockers» из Сифорта, которая появилась после того, как Белл (урожденный Кроуфорд) в 1956 году увидел «Freddie Bell and the Bellboys» в фильме Билла Хэйли «Rock Around the Clock». Как бы то ни было, нельзя было не согласиться с Тэйлором по прозвищу Кингсайз — огромным фронтмэном группы «The Dominoes» (ранее — «The James Boys»), который утверждал: «Мы были первой рок–группой в городе, хотя в то же самое время на это звание претендовали еще два коллектива — «Cass and Cassanovas» и «The Seniors»; они утверждали, что первыми были именно они». Никоим образом не напоминал Расса Хамильтона и Джонни Хатчинсон, агрессивный ударник–виртуоз из «The Cassanovas», который лупил по барабанам толстыми концами палочек, чтобы добиться более мощного, оглушительного звучания. Не в его вкусе было легкое постукивание, подчеркивающее вокальную полифонию, — манера, в которой играли, например, барабанщики «Ian and the Zodiacs» (главные соперники «The Dominoes» из северного Ливерпуля) и «Gerry and the Pacemakers», лидером которой был Джерри Марсден.

Перед тем как снова вступить в борьбу, «The Теxans» набрали новый состав музыкантов (многочасовые прослушивания, за неимением другого места, где можно было бы разместить барабаны и прочее оборудование, проводились опять–таки в небезызвестной гостиной Колдуэллов). В конкурсе участвовал Джимми Тарбак, который знал одного из «конкурсантов» — Джорджа Харрисона — они учились в одной начальной школе. Принимал участие в прослушивании и тогда еще молодой и неопытный Грэхэм Боннетт из Манчестера, куда благодаря стараниям Вайолет Колдуэлл и местной прессе успела докатиться молва о «приглашенных звездах», выступавших на концерте с самой Мэрион Райан.

Тем временем «Кингсайз» и его команда записали десять номеров на Lambda Studio в Кросби; услышав об этом, Алан решил не терять времени и начать репетировать с новым составом музыкантов, выбранных из несметного количества желающих. Новые участники состояли параллельно в других группах: гитарист Чарльз О'Брайан перебирал струны в «The Hi–Fi's», а барабанщик сидел за установкой в «The Darktown Skiffle Group». Его звали Ричи Старки.

Чтобы подзаработать немного, Старки и Эдди Майлз в 1957 году образовали группу «The Eddie Clayton Skiffle Group». (Эдди решил, что слово «Clayton» — более простое по произношению, чем «Miles», да и выглядит более симпатично.) Включив в свой состав еще трех служащих компании Hunt & Sons (это были Рой Трэффорд, который играл на басу из жестянки и пел; вторым был парень, который сидел на телефоне и называл себя менеджером; третий участник ничем себя не проявил), команда начала свой путь с концертов в столовой собственной компании; далее было выступление на открытии клуба Peel Street Labour Club в Токстете и участие в конкурсе скиффл–групп в Зале св. Луки. Несмотря на то, что они не заняли никакого места, ребята не слишком огорчились: они понимали, что были весьма далеки от профессионализма. Никто не воспринимал их всерьез.

Ничем не хуже и не лучше других доморощенных скиффл–ансамблей, которые ориентировались на «божественного» Лонни Донегана, «Eddie Clayton Skiffle Group» стойко придерживались принципов, касавшихся «внешнего впечатления», изложенных Бобом Кортом в New Musical Express, хотя Старки с его тоскливой физиономией был, наверное, весьма озадачен изречением: «Как бы хреново ни было у тебя на душе, делай вид, что все в порядке». В одинаковых галстуках–шнурках и рубашках одного цвета, музыканты «Clayton» были как братья–близнецы, следуя опять–таки «наставлениям» Корта: «Группе следует придумать некое подобие униформы — для этого хорошо подойдет даже повседневная одежда, ведь все вы носите примерно одно и то же».

С самого начала было решено, что Ричард Старки сядет за барабаны («больше ничего я и не умел»). Вместо того чтобы играть на жестянках из–под печенья (банка от Cadbury 's Roses лучше всего имитировала звук малого барабана), можно было купить дешевенький наборчик под названием Viceroy Skiffle Board, широко разрекламированный в NME. Сюда входили миниатюрный барабанчик, стиральная доска, колокольчик и гудок; стоил этот «комплект» всего лишь тридцать девять шиллингов и шесть пенсов, и, если верить рекламе, он идеально подходил «для вечеринок и музицирования под радиоприемник и граммофон». Группа калибра «Eddie Clayton», однако, заслуживала лучшего — по крайней мере, установки Kat стоимостью десять фунтов и четыре шиллинга, в которую входили малый барабан и несколько тарелок.

Во время одной из своих поездок в Ромфорд Хэр–ри Грэйвз по небольшой цене приобрел для своего приемного сына подержанную ударную установку неизвестной фирмы. Хэрри погрузил ее в вагон поезда и сторожил на протяжении всего путешествия до Лайм–стрит, а затем потащил ее на себе до самой остановки такси. Он представлял себе, как обрадуется Ричи, который согласно легенде в тот день поссорился с матерью. Из самых добрых побуждений Элси предложила Ричи сходить на репетицию «классного ансамбля», в котором играл один из их соседей.

«Вы можете себе представить, как я рассердился, когда выяснилось, что это был ансамбль духовых, который наяривал какие–то допотопные марши! — возмущался Ричи. — Да еще в центральном парке!»

Ричи, однако, пришел в восторг от подарка Хэрри, даже несмотря на то, что ему порядком надоел «теддибойский рок–н-ролл», и он отдал свою коллекцию пластинок двоюродному брату. Хотя традиционный джаз слушали преимущественно студенты колледжей, Ричи тоже увлекся им на какое–то время, но вскоре «…он мне наскучил, и я перешел на современный джаз — Чико Хамилътона, Юсуфа Латифа ц им подобных», хотя впоследствии никто из них его не воодушевлял. Через какое–то время он перестал вставлять в свою речь модные словечки типа «Monk» или «Brubeck», но, чтобы отдать дань уважения этому периоду увлечения джазом, Старки купил «Topsy Part Two» 1958 года — пластинку — «сорокапятку», на которой было записано соло барабанщика–виртуоза Кози Коула, хотя он не относился к любителям «покупать записи барабанщиков».

Коул даже попал в хит–парад NME, и, к ужасу барабанщиков–эстетов старой закваски вроде Джека Парнелла и Бадди Рича, — другие ударники записывали музыку, граничившую с попсой, картинно размахивали палочками и формировали рок–н-ролль–ные команды, в которых традиционным джазовым приемчикам типа «сбитого» ритма и филигранных пассажей на «райде» не было места. В Великобритании такие экс–джазмены, как Тони Кромби, который присоединился к Уи Уилли Хэррису, и Рори Блэкуэлл теперь выдавали простой, но мощный ритм — может, не такой, как у Хэйли, у которого в «Rock Around the Clock» партия барабанов была довольно мудреной; их стиль скорее напоминал Луиса Джордана, Билла Доджетта, Джо Тернера и прочих представителей джазовой сцены конца сороковых годов. Их увлечение новомодными тенденциями легко объяснимо, ведь согласно одному из главных «теоретиков» скиффла Брайану Берду «блюз — это основная составляющая джаза».

Американские барабанщики, такие, как Престон Эппс и Эрл Палмер, не были столь претенциозны, а потому гораздо смелее окунулись в омут рок–н-ролла, чем их заокеанские коллеги. Наибольшей популярностью пользовался, пожалуй, Сэнди Нельсон, музыкант из Калифорнии, который был «барабанным двойником» гитариста Дуэйна Эдди, в том смысле, что в своих хитах — в их числе знаменитый «Teenbeat», а также кавер–версия композиции «Let It Be Drums» группы «The Bob Crosby Orchestra» 1940 года — он использовал весьма специфическую технику игры: монотонный ритм ударных на фоне зловещего гитарного остинато. Нельсон даже осмелился переиграть в такой манере «Big Noise from Winnetka» джазмена Джина Крупа, легендарную личность, — в 1960 году о нем сняли биографический фильм.

Великобритания нанесла ответный удар Америке, представив своего ударника: на арену вышел Тони Миэн из квартета «The Drifters» (позже он стал называться «The Shadows»), который аккомпанировал Клиффу Ричарду; в сольных номерах Тони типа «See You in My Drums» барабанная партия сопровождалась пульсирующей линией баса. Протеже Рори Блэкуэлла, Джимми Никол — бывший барабанный техник в группе «Boosey & Hawkes», заменил Кромби за ударной установкой в ансамбле Уи Уилли Хэрриса, а затем присоединился к Винсу Игеру. Некоторое время спустя менеджер Итера знаменитый Ларри Парнс отправляет Никола в турне с его собственной группой «New Orleans Rockers», которая играла как традиционный джаз, так и рок–н-ролл.

Если карьеру Никола можно сравнить с карьерой Старки, то Бобби Эллиотта из Бернли не ожидал столь стремительный взлет. Эллиотт играл на ударных в местном джазовом оркестре в клубном трио, которое аккомпанировало приезжим инструменталистам, таким, как саксофонисты Хэролд Макнэйр и Дон Рэнделл. Хотя Эллиотт и утверждал, что модерн–джаз «…это все, что я слушаю и воспринимаю», он быстренько переметнулся в лагерь любителей рок–н-ролла, как только почувствовал, что может получать более солидные гонорары; вскоре Бобби уже сидел на ударных в «Jerry Storm and the Falcons».

По сравнению с Эллиоттом страсть Старки к джазу была не более чем мимолетным флиртом, который скоро сошел на нет, когда Ричи осознал, что при всем его природном чувстве ритма жизнь слишком коротка, чтобы посещать нудные уроки, терпеть постоянные придирки и целыми днями выдалбливать джазовые шаблоны, чтобы стать таким, как Крупа (хотя поначалу он играл не переставая и испытывал от этого неподдельное удовольствие). Наконец Ричи признался сам себе, что он, как и Джонни Хатчинсон, был истинным рок–н-роллыциком; он выработал великолепную координацию рук и ног, идеальную ровность долей и даже зачатки своего будущего «наивного» стиля игры методом проб и ошибок. Но, к сожалению, «из–за шума», который приводил в ярость всех его соседей, его мать (которая была отнюдь не Вайолет Колдуэлл) разрешила ему стучать не более тридцати минут в день в маленькой задней комнате («…меня ужасно достало сидеть там и тупо долбить по установке — на ней же не сыграешь никакой мелодии»).

На кухне, после ужина, Элси запрещала ему отстукивать палочками по столу под музыку, которая звучала из радиоприемника («А как раз такая практика была мне и нужна. Играть на барабанах очень просто. Я всегда считал, что ударником песню не испортишь»). Впоследствии он сравнил игру на ударных с рисованием: «Сначала наносишь основу, а потом добавляешь ярких красок туда и сюда, но эти краски обязательно должны быть густыми и насыщенными; если где–нибудь имеется пробел, я должен постараться изо всех сил, чтобы как следует его заполнить. Я люблю такого рода бреши — ведь я их заполняю».

Ричи не слишком любил барабанные соло, они его утомляли, и если кого он ненавидел в своей жизни, так это Бадди Рича, который считался эталоном барабанной техники, потому что «он делал одной рукой то, что я не смог бы сделать девятью, но ведь это же чистая техника. Каждый, с кем бы я ни говорил, спрашивал: «А как же Бадди Рич?» Ну, а что Бадди Рич? Не вдохновляет он меня никоим образом». Далее: «…я никогда не мог настроить барабаны как следует. Выходило то перетянуто, то слишком слабо». Старки с гордостью утверждал, что он спокойно обходился без знания нотной грамоты, чтобы отстучать свою партию. Кроме того, Ричи не мог играть ровно, если темп был быстрее умеренного. Слушая Рича, Крупа или даже Эллиотта, он говорил:

«Я знаю, что не силен в этих технических штучках, зато я знаю, как нужно двигаться, как покачивать головой и все в таком духе. Просто я люблю потанцевать, но, к сожалению, сидя за барабанами, делать это невозможно».

Ричи часто ошибался, но это не мешало ему отшучиваться: «Я люблю делать ошибки» — естественно, это касалось только его игры на ударных. Вскоре он понял, что самообразование не приносит ощутимых результатов, и единственный совет, который он дал бы начинающим барабанщикам, это:

«Начинайте играть в группе — и чем быстрее вы начнете, тем лучше. За один день в группе вы постигнете больше, чем за полгода в своей комнате. Ошибайтесь лучше на сцене, перед публикой. Тогда вы гораздо быстрее поймете, в чем заключаются ваши ошибки».

Во время концертов в группе «Clayton» то и дело недоставало одного или двух музыкантов, так что ошибки Ричи прямо–таки повисали в воздухе, особенно когда он и Джон Даферти — один из самых постоянных виртуозов стиральной доски в команде — по той или иной причине не могли найти общего ритма. Более того, поскольку Ричи не мог тащить на себе всю установку, он сильно зависел от расписания автобусов, и, если группе приходилось выступать в Garston Winston Hall или еще где–нибудь подальше, находчивый барабанщик привозил только половину инструментов. И тем не менее их команда была на хорошем счету, ведь в ней был ударник со своей собственной установкой! Он всегда мог притащить свои барабаны на заседания Boys' Club, которые проходили в динглском Florence Institute, занимавшем уродливое здание в викторианском стиле.

Несмотря на всю их местную славу, концерты выдавались не так уж часто, что отнюдь не повышало моральный дух в группе. Верность Старки группе «Clayton» была окончательно подорвана после того, как женился Майлз и завязал со своими «юношескими забавами», к коим последний причислял и игру в группе.

По словам Уолли Эгмонда из «Hi–Fi's», Ричи «не относился к числу первоклассных барабанщиков», однако предложения других скиффл–групп играть у них на ударных сыпались на Старки как из рога изобилия; их стало еще больше после того, как тот, прибавив свои скромные сбережения к деньгам, которые подарил ему дед, купил новенькую установку Premier, на которой вместо пластика была натянута свиная кожа. От бешеной игры Ричи тарелки то и дело с грохотом падали на сцену, и Старки ничего не мог с этим поделать; зато он нашел способ предотвратить бас–барабан от «уползания» вперед — Ричи приделал к нему мощные «откидные» шипы. Имея такую великолепную установку, Ричи, не особо задумываясь над качеством своей игры, «провозглашал себя лучшим барабанщиком на свете, гораздо лучшим, чем все остальные. Может, я просто пытался самого себя в этом убедить».

Чтобы связаться со Старки, приходилось звонить на телефон владельца газетного киоска на Эдмирал–гроув, и тогда великий Ричи снисходительно принимал или отклонял предложения поиграть в той или иной команде; бывало, что за один вечер ему удавалось отстучать по три концерта с разными группами. Добрый кондуктор 61–го автобусного маршрута частично разрешал транспортные проблемы Ричи, разрешая ему на ночь оставлять свою установку в депо, когда в этом была необходимость, например, когда в марте 1959 года ему понадобилось ехать на свой первый концерт с «Al Caldwell's Texans» в Mardi Gras, откуда было рукой подать до больницы на Миртл–стрит. Хотя команда «The Darktown» «быстренько сменила стиль и стала играть рок–н-ролл и переименовала себя в «The Cadillacs», перспективы у «The Texans» (которые теперь к своему названию прибавили прилагательное «Raving») были весьма радужными — хотя бы потому, что им стали платить за концерты.

«The Raving Texas», чей состав все еще окончательно не сформировался, мучительно пытались найти собственный стиль. Однажды вечером они вышли на сцену в гавайских рубашках и солнечных очках, а чтобы получить возможность играть в Cavern, который в то время был джаз–клубом, им пришлось переименоваться в «The Jazzmen». Им пришлось в буквальном смысле слова заплатить за свой «оппортунизм», когда их понимание музыки столкнулось с представлениями менеджера Рэя Макфолла о том, что следует, а что не следует играть в клубе. Постоянные посетители Cavern уже давно не увлекались скиффлом, однако, презрев все опасности, ребята лихо «отмочили» «Whole Lotta Shakin' Goin' On», в результате чего в зале послышался свист и на сцену полетели стулья, а Макфолл счел своим долгом сократить на десять шиллингов и без того скудный гонорар группы.

После столь оглушительного провала лидер группы Алан Колдуэлл раз и навсегда решил «завязать» с рок–н-роллом; впрочем, ему так и не удалось осуществить своих намерений. Посчитав, что хватит одной ритм–гитары Бирнса, Алан — и без того не слишком сильный гитарист — как–то раз оставил свой инструмент дома: получив статус свободного вокалиста, он мог извиваться а–ля Элвис Пресли и бомбить фортепиано, если таковое имелось в распоряжении. Он также экспериментировал с названием группы, решив придумать что–нибудь вроде «Marty Wilde and the Wildcats», где имя звезды (читай: Колдуэлла) значилось бы отдельно. Сначала команда получила имя «The Hurricanes», а Колдуэлл отныне называл себя не иначе как Эл Сторм. Фамилия «Сторм» была в то время довольно–таки распространенным псевдонимом: «двойники» Клиффа Ричарда Джерри Сторм из Бернли и Дэнни Сторм из Саутгемптона, а также пресловутый стриптизер Темпест Сторм. Алан был на концерте группы «Billy Gray and the Stormers», которые также играли в одном из лагерей Батлина в Файли. В 1959 году Алан стал Джеттом Стормом, назвавшись в честь одноименного героя, которого играл Марти Уайлд в своем дебютном фильме. В конце концов Алан сменил имя на Рори, в честь Рори Блэкуэлла, который впоследствии установил мировой рекорд по продолжительности игры на барабанах. С согласия родителей, которые настолько его обожали, что переименовали свой дом в «Стормсвилль», Алан стал официально именоваться Рори Стормом.

Ричард Старки присоединился к «Rory Storm and the Hurricanes» в ноябре 1959 года. Взяв к себе нового барабанщика с собственной установкой, они заняли второе место (первое место досталось «The Kingsize Taylor and the Dominoes») на конкурсе Search for Stars, который проходил в октябре в Empire; в конкурсе принимали участие более ста групп. Организатором этого мероприятия был канадский импресарио Кэрролла Левиса, ведущего на ITV, а целью было нанести ответный удар конкурирующему каналу, который представлял аналогичное шоу Bid for Fame. В финальном раунде, который проходил в манчестерском Hippodrome, ни «The Dominoes», ни «Hurricanes», ни новая группа Бобби Эллиотта под названием «The Dolphins» так и не получили главный приз (победителям обещали дать возможность выступить в прямом эфире на телешоу Левиса); кончилось тем, что каждому назначили его время, причем срок работы на телевидении сократили с месяца до недели.

— В конце концов, нам оставалось рассчитывать только на самих себя, — вспоминала Силла Уайт. — Нельзя ожидать слишком многого от этих агентов.

Выход в тройку лидеров не был для Ричи достаточным основанием, чтобы увольняться с работы, однако в следующий раз «Hurricanes» уже вышли на сцену в одинаковых черно–белых «бабочках» (на Сторме была золотистая) и с белыми накрахмаленными платочками, торчавшими из верхних карманов ярко–красных сценических костюмов (на великолепном Рори был надет светло–розовый).

Костюмы были заказаны в Dunkan 's, известном ателье в центре Ливерпуля; столь резкая смена сценического имиджа группы была вызвана появлением в ее составе новых участников — Ричи Старки, лидер–гитариста Чарльза О'Брайана, чьи незаурядные боксерские способности не раз выручали команду при столкновении с местными хулиганами в довольно сомнительных заведениях, и бас–гитариста из «The Hi–Fi's» Уолли Эгмонда. Электрическая бас–гитара только–только входила в моду, и, хотя группа из Солсбери «Johny Nicholls and The Dimes» одной из первых приобрела этот инструмент аж в 1956 году в «Cunard Yank», только после того, как в 1957 году в Empire выступили «Freddie Bell's Bellboys» и продемонстрировали всем это новое «чудо техники», «Кингсайз» Тэйлор подбил своего бас–гитариста Бобби Томпсона купить новенькую Framus, когда в Hessy появилось несколько таких инструментов. Электрический бас было проще перевозить с места на место, а кроме того, он давал более мощный и глубокий звук, чем его «доморощенный» аналог, сделанный из ручки от швабры.

«Rory Blackwell and His Blackjacks» во время выступления в Rock and Calipso Ballroom в одном из лагерей Батлина в Pwllheli играли на бас–гитаре Fender, что не ускользнуло от внимания Алана–Рори, который навещал там сестру. За это время Алан успел поближе познакомиться со знаменитым Блэкуэллом, а чуть позже, когда «Hurricanes» выступали в Jive Hive, Эгмонд, на радость остальным участникам коллектива, уже терзал собственный Fender.

Полупрофессиональные группы Мерсисайда объединяло не только общее стремление к славе, но и взаимное уважение: после вечернего концерта они спокойно стояли друг за другом в очереди за жареной картошкой с рыбой в Morgan's или все вместе отрывались в каком–нибудь ночном кафе (что было достаточно распространенным явлением в конце пятидесятых), например, в Zodiac, неподалеку от Чайнатауна, или в Jakaranda, в двух шагах от Центральной станции. Как бы то ни было, дружелюбные и приятельские отношения тут же прекращались, как только эти группы выходили на сцену; на смену дружбе приходило жесткое соперничество. Некоторые певцы изощрялись до того, что во время особо душещипательных номеров разражались потоком слез (конечно, не без помощи носового платка, пропитанного луком). Другие натирали свою шевелюру воском, благодаря которому волосы приобретали блеск, а кроме того, когда воск таял и стекал на воротник в разгаре выступления, он придавал им вид героев, которые только что вышли живыми из постельной битвы. Те команды, которые могли себе позволить приобрести магнитофон, врубали его в одном из углов зала, чтобы привлечь внимание на себя и отвлечь его, соответственно, от выступающих на сцене.

Экстравагантный имидж «Rory Storm and the Hurricanes» производил со сцены грандиозное впечатление; сумасшедшие прыжки Рори на сцене и недвусмысленные телодвижения остальных четырех музыкантов вкупе с грохотом, который они выдавали все вместе, сводили публику с ума. Отголоски тех мощных вибраций можно услышать и на записях, сделанных во время их выступлений. Будучи близкими по духу ирландским шоу–группам (в смысле тесного общения с аудиторией), они предвосхитили появление таких необузданных рокеров, как «The Rolling Stones» и «The Pretty Things». Как и в «Stones», звучание группы основывалось на мощном, энергичном саунде ритм–гитары, но сама песня зачастую рисковала затеряться в хаосе меняющихся темпов, резких гармоний, «нервных» риффов и несмолкаемых воплях Бирнса, который раздавал указания.

Поскольку «Hurricanes» все же больше создавали эффект музыки, нежели саму музыку, не обходилось и без конфузов: уставы некоторых концертных залов требовали завершать концертную программу исполнением национального гимна, и когда за это дело брались Рори и К°, выходило лишь жалкое подобие. Кроме того, музыканты группы по непонятным причинам настолько полюбили одну–единственную тональность — соль мажор, что наотрез отказывались иметь дело с остальными двадцатью тремя.

Как бы то ни было, к началу шестидесятых годов мало кто мог сравниться с харизматичным Стормом. Пускай его голос не отличался ни мощью, ни красотой тембра, но зато он настолько эффектно мог себя подать, что даже получил прозвище «Mr. Showmanship» («Массовик–затейник») — и это не было преувеличением. Он разработал свою собственную, беспроигрышную стратегию поведения на сцене; набор его концертных костюмов, которые кроме него мог надеть, пожалуй, только какой–нибудь сутенер, приводил в ярость гетеросексуальную публику: в ход шло все, начиная от розового нейлона и заканчивая золотистой парчой и блестками. При исполнении песни Карла Перкинса «Lend Me Your Comb» Рори доставал огромную расческу и проводил ею по своей начесаной челке, которая спадала на глаза, но эта невинная шутка не шла ни в какое сравнение с тем шоу, которое начиналось всякий раз, когда группа выступала в зале, который сообщался с бассейном. Прямо посреди песни Сторм прорывался сквозь толпу, взбирался на трамплин, раздевался до ярко–красных плавок и нырял в воду.

Рори не отличался красотой, однако всегда был любимцем всех без исключения дам, становясь зачастую легкой мишенью для их ревнивых дружков. Пару раз квинтету Сторма и его оборудованию крепко доставалось от разъяренных хулиганов в кожаных куртках и джинсах, с набриолиненными коками, которые называли себя «тедами». Случалось, Рори, желая испытать себя, доходил до безрассудных поступков и сам наносил себе повреждения: например, спрыгнул со стеклянной крыши Tower Ballroom в Нью–Брайтоне и сломал ногу, или получил сотрясение мозга, безуспешно пытаясь взобраться на балкон Majestic в Биркенхэде.

Несмотря на то что лидером «Hurricanes» официально был Сторм, другие музыканты старались ни в чем от него не отставать. Как–то раз во время концерта Ричи запустил палочкой в парня, который стоял в зале и оглушительно свистел, а вместо него попал по голове главарю местной шайки. Тот ошибочно решил, что виноват Рори, и отыгрался на нем по полной программе. «The Hurricanes», ребята веселые и бесшабашные, часто для смеха менялись инструментами, превращая финал номера в какофонию: их гитары ревели и визжали, а Ричи лез из кожи вон, чтобы перешуметь музыкантов и публику, вместе взятых. Чтобы восстановить порядок и дать Рори передышку, Ричи заставляли играть «Big Noise from Winnetka» — в течение нескольких последних минут композиции руководить сценой приходилось ему одному; Старки признавал, что «публике это нравилось. Когда я закатывал барабанное соло, все они просто сходили с ума».