I. Дунай в общеславянской и ранней восточнославянской истории

 

Предлагаемый очерк является сжатым изложением результатов исследования, в котором предпринята попытка независимого анализа и суммирования данных о древнейшем прошлом славянства в рамках каждой из трех основных изучающих его наук – языкознания, истории, археологии, с последующим сопоставлением полученных результатов. При этом мы старались выявлять не только отмечаемые обычно преемственность в цепочке фактов и вероятностей и случаи совпадения данных различных дисциплин (что зачастую приводит к созданию подозрительно стройных концепций), но и отмечать зияющие лакуны в фактическом материале каждой отдельной науки и противоречия между показаниями различных отраслей знания. Картина, вырисовывающаяся в итоге, представляется нам приемлемым (при современном состоянии знаний) приближением к изучаемой реальности.

Не позднее рубежа III и II тыс. до н. э. (а возможно, и много ранее) некое население, говорившее на одном (или нескольких) из индоевропейских диалектов (или близкородственных языков), проникает с юга (или юго‑запада, или юго‑востока) в южную часть лесной зоны Центральной и Восточной Европы. Невозможно пока установить, откуда именно пришло это население, и Карпато‑Дунайский бассейн также называется в числе одной из возможных промежуточных его прародин. В лесах пришельцы, возможно, вступают в контакт с иным, неиндоевропейским населением, которое, однако, вскоре ассимилируется в языковом отношении.

Примерно со II тыс. до н. э. где‑то в лесной области между Эльбой и Десной, Карпатами и Балтикой складывается та языковая (а возможно, и культурная) общность, которая известна в науке под именем балто‑славянской общности. Неясно, существовало ли внутри этой общности изначальное тяготение к окраинным центрам (праславянскому и нескольким прабалтским), или же окраинные диалекты объединялись вокруг общего центрального ядра, игравшего роль генератора лингвистических и культурных импульсов.

С течением времени группы населения, тяготевшие к южной части очерченной территории (и, возможно, изначально отличавшиеся определенной самобытностью), под влиянием контактов с более развитыми и родственными индоевропейскими общностями (иранской, фракийской, иллирийской и т. д.) на юге в результате спорадических проникновений в благодатную лесостепь стали развиваться в культурном и языковом отношении несколько быстрее, нежели их северные соседи, образуя основу праславянского этнического массива.

С конца IV в. до н. э. (начиная с вторжения сарматов в Поднепровье) в степной и лесостепной зоне Северного Причерноморья устанавливается своеобразный ритм жизни, когда периоды расцвета оседлой жизни на черноземах лесостепи каждые 200–300 лет прерываются разрушительными вторжениями кочевников с востока, приводящими к временному потрясению устоев оседлой жизни, гибели и отливу большой части населения. Этот своеобразный ритм жизни создавал для праславян возможности вклинивания (в период затишья степи) на отдельные участки опустошенной лесостепи, хотя от берегов Черного моря и нижнего Дуная их отделяли мощные союзы племен во главе с кочевыми ордами. Естественное движение на благодатный юг затруднялось еще и тем, что несколько позднее, чем в степи, в лесной зоне Европы (примерно с конца III в. до н. э.) также устанавливается своеобразная волнообразная пульсация населения, сердцем которой является Западная Прибалтика и особенно Скандинавия. Идущие отсюда волны иногда распространяются на юго‑запад (кимвры), но дважды (не считая более мелких передвижений) они обрушиваются и на юго‑запад Восточной Европы, достигая Нижнего Подунавья (бастарны и скиры, продвигающиеся сюда в конце III в. до н. э. из области между Эльбой и Западным Бугом под натиском германцев с севера и запада, и гото‑гепиды, двигающиеся из нижнего Повисленья в конце II – первой половине III в. н. э.). Упорное стремление праславян, двигаясь по лесным массивам Волыни, Подолии и Восточных Карпат, проникнуть на юг могло увенчаться успехом только тогда, когда оно осуществлялось в благоприятных условиях, при известном затишье в деятельности обоих вулканов – центральноазиатского и западнобалтийского.

Видимо, первое удачное проникновение праславян в Прикарпатье и к северу от нижнего Дуная происходит во второй половине II в., одна‑ко движение гото‑гепидов (и части вандалов) приостанавливает этот процесс, и в III–IV вв. славяне (известные германцам под именем вене‑тов) не играют сколько‑нибудь существенной роли в бурных событиях в Подунавье.

Если для более раннего времени трудно установить конкретную область обитания праславян внутри обширного региона между Одером и Десной, то для периода между серединой II в. до н. э. и 380 г. н. э. можно уверенно утверждать, что основная масса праславян безусловно обитает восточнее Западного Буга, занимая южную часть лесной зоны Восточной Европы и временами распространяясь на всю северопричерноморскую лесостепь; отдельные группы славян, вероятно, проникают в это время в левобережное Подунавье и обитают в поречье Вислы.

Важно отметить, что обе этнические группы, проникавшие в Подунавье с севера раньше основной массы славян, переживали ярко выраженные «дунайские периоды» в своей истории. Так, бастарны, в момент первого их натиска, между 220‑ми и 168 г. до н. э., активно выступают в Подунавье и даже пытаются осесть там, затем расселяются в лесостепи от Дуная до Днепра и кончают свое самостоятельное существование на северо‑восточных склонах Карпат, позднее включаясь в готские племенные союзы.

Такой же «дунайский период» отмечается и в истории готов в момент их первого появления в Причерноморье в первой половине III в. н. э. С большим трудом Римской империи удается остановить готов на нижнем Дунае, отражая их многократные вторжения к югу от римской границы. Позднее активность готов на «дунайском фронте» ослабевает, и с середины III в. н. э. они расселяются на лесостепных и частично степных черноземах от Дуная до левобережья Днепра, смешиваясь здесь с различными группами иранцев, фракийцев, праславян‑венетов, включая в свой состав остатки германизированных бастарнов и новые группы германцев, проникающих с северо‑запада.

Второй «дунайский период» в истории гото‑гепидских племен начинается с 376 г., когда уже не добровольно, а под натиском мощного гуннского союза племен с востока сначала везиготы (376 г.), а позднее остроготы (ок. 453 г.) переселяются на какой‑то срок в Подунавье.

Первое достоверное событие в истории праславян‑венетов – это их война с могущественным готским рексом Германарихом (ок. 350–370 гг.). Для этого периода основная масса праславян‑венетов локализуется в пределах области, ограниченной с запада Западным Бугом, с востока – линией, соединяющей верховья Псла и Оки, с юга – северной кромкой лесостепи и черноземов. Отдельные группы праславян‑венетов существуют в то время и в причерноморской лесостепи, а также, возможно, в Прикарпатье и Повисленье, куда они начинают продвигаться большими массами с V в., после ухода ряда германских группировок на запад и юг.

Вскоре после двух грандиозных «битв народов» – на Каталаунских полях (451 г.) и несколько лет спустя на р. Недао – в Подунавье и Северо‑Западном Причерноморье наступает затишье. Остроготы около 453 г. уходят из Причерноморья на Балканы, затем на средний Дунай, а в 467 г. еще дальше – в Италию. Утомленные длительными войнами, потерпев поражение на р. Недао, гуннские орды отходят на восток, в степи Приазовья. Западная Римская империя прекращает свое существование (476 г.), а Восточная Римская империя ограничивается пассивной обороной своих границ по Дунаю.

Именно тогда, заполняя образовавшуюся относительную лакуну, массы праславян устремляются из лесов и лесостепей Восточной Европы, из занятого ими Среднего и Верхнего Повисленья на юг, в Нижнее Подунавье, где они и фиксируются как значительная сила с начала VI в., разделяясь на две близкородственные группировки – собственно славян («склавинов») и антов. Благоприятные условия жизни на черноземах Нижнего и заселенного славянами позднее Среднего Подунавья приводят к своеобразному демографическому взрыву, между антами и «склавинами» начинается борьба, в результате которой анты к середине VI в. отступают на восток, в причерноморскую лесостепь, принимая после этого лишь незначительное участие в подунайских событиях, и позднее (в конце VII – начале VIII в.) подвергаются сокрушительному удару хазар. В Подунавье остаются в основном «склавины», среди которых выделяются сильные и достаточно независимые племена на левом берегу нижнего Дуная. Их ожесточенная борьба с Восточной Римской империей (романоязычную армию которой, а также вообще романцев Балканского п‑ова славяне именовали «волхами») после ряда побед, одержанных «ромеями», кончается тем, что, воспользовавшись неурядицами, возникшими в связи с государственным переворотом в Константинополе в 602 г., славяне и авары в начале VII в. прорывают дунайскую границу и расселяются на юг до Эгеиды, сокрушая позднеантичную цивилизацию на большей части занимаемой территории.

Именно в Прикарпатье и в Подунавье с середины V по середину VII в. в условиях некоторой обособленности и удаленности от родственного и довольно аморфного балтославянского массива на северо‑востоке, в условиях консолидации праславянских племен в борьбе с сильными иноязычными и инокультурными противниками и происходит окончательное оформление наиболее активных юго‑западных групп праславян в самоосознающее свое единство историческое славянство, что и нашло свое отражение в сообщении ПВЛ о дунайском этапе истории славян и о борьбе их с «волхами».

Прорыв римской границы приводит к катастрофическому упадку византийской городской культуры южнее Дуная и к заселению этой области славянами. В связи с этим области к югу от Дуная становятся менее привлекательны для славян, оставшихся севернее Дуная и в Прикарпатье; система военных походов в Подунавье с целью захвата богатств, пленных, а иногда и земель для поселений оказывается нарушенной. В 623–631 гг. происходит подрыв могущества авар, приведший к нарушению сложившегося аваро‑славянского симбиоза; возникает относительная перенаселенность, выражающаяся в попытке всех сербских племен между 610 и 641 г. переселиться обратно на север, за Дунай; консолидируется отрезанное от Византии и предоставленное самому себе романское население Подунавья и Адриатики («волхи»), отмечаемое под именем «влахи», как самостоятельная группа в связи с событиями конца VII в.; византийские армии вновь начинают успешные войны против славян (658 г.); с 660‑х гг. начинается наступление с востока теснимых хазарами болгар, которые в 679 г. переходят Дунай и производят ряд перемещений в среде славянских племен. В итоге Подунавье перестает быть центром притяжения всего славянства (в том числе повисленского и восточноевропейского), и поэтому отдельные группы славян Подунавья и Прикарпатья начинают с середины VII в. мигрировать в северном и северо‑восточном направлении, возвращаясь на свои более древние прародины (встречая там и праславянское, и праславяно‑балтское, и балтское население), что и нашло отражение в повествовании ПВЛ о «расселении славян с Дуная».

Уход группы славянских племен с Дуная на северо‑восток не прервал их связей с Подунавьем. Несмотря на постоянное движение степняков с востока, особенно усилившееся в IX – начале X в. (угры и печенеги), еще долго сохранялся, а после разрушений вновь восстанавливался славянский «мостик» в области, прилегавшей с севера к нижнему Дунаю и соединявший восточных славян с южными. Эта область до начала X в. была заселена тиверцами, отличавшимися пограничным многоязычием, а позднее – выходцами из Галицкой земли, сосуществовавшими здесь с половецкими ордами. Мечта о благодатных дунайских землях, память о них как о «земле предков и изобилия» постоянно сохранялась в народных преданиях восточного славянства и до начала XII в. постоянно освежалась различными событиями его политической и культурной жизни.

Первым отражением этой обратной «тяги на Дунай» является рассказ ПВЛ о попытке Кия снова осесть на Дунае и основать там городок.

Затем, скорее всего в первой половине X в. (и, во всяком случае, не позднее 971 г. – года разгрома дунайской Болгарии), некий славяно‑христианский писатель записывает бытовавшее в народе предание о поселении «словен по Дунаеви» и изгнании их волхами и делает эту легенду отправным пунктом рассказа о том, «откуда есть пошла Русская земля», что способствовало укреплению и развитию общенародных представлений о «дунайской родине» в сознании русской аристократии и великих русских князей X – начала XI в., по заказу которых, вероятно, и создавался древнейший текст, лежащий в основе ПВЛ. И когда Святослав, в 967 г. приглашенный за деньги Никифором Фокой разгромить дунайскую Болгарию, через год, будучи вынужден вернуться в осажденный Киев, оставив в Болгарии небольшой гарнизон, вдруг заявляет, что в Переяславле на Дунае «есть середа земли» его, то вряд ли это знаменитое речение опирается лишь на зыбкие успехи 967–968 гг. и не имеет под собой более глубоких оснований, коренящихся в легенде о пришествии славян, в том числе и полян («еже ныне зовемая Русь»), с Дуная.

Наряду с этими представлениями о Подунавье как земле «своей», благодатной и желанной, возникает важное представление о Дунае как о границе. Нижний Дунай стал границей между Римской империей и варварами еще в I в. до н. э. и сохранял это свое назначение с небольшим перерывом до V в. н. э. Еще в VI в. Дунай являлся границей между славянами и Византией, и переход через него был опасен, хотя и притягателен. С начала VII по начало X в. Дунай теряет свое пограничное значение, так как земли по обе его стороны занимают сначала славяне, а потом подчиняющие славян и ассимилируемые ими болгары. Болгарское царство, владевшее землями по обоим берегам нижнего Дуная, достигает апогея своего могущества при царе Симеоне (893–927 гг.). Однако уже при его сыне Петре земли к северу от Дуная занимают печенеги, а когда в X в. Киевская Русь прокладывает регулярный торгово‑военный путь к Константинополю, Дунай вновь приобретает (для Руси) значение границы. Описывая торговое путешествие русов, начинавшееся на севере в областях Ладоги, Новгорода и Полоцка и объединявшееся в единую «экспедицию» в Киеве и Витичеве, Константин Багрянородный, дав картину трудного плавания по Днепру до Черного моря, далее сообщает: «Они… приходят к Селине, так называемому рукаву реки Дуная. Пока они не минуют Селины, по берегу за ними бегут печенеги <…>. От Селины они никого уже не боятся и, вступив в Болгарскую землю, входят в устье Дуная» (De adm. 9).

Когда князь Игорь после первого неудачного похода 941 г. предпринимает в 944 г. новый поход на Царьград, то, сомневаясь в его успехе, он останавливает свой флот у устья Дуная, где и вступает с греками в переговоры, завершившиеся заключением договора. Первая битва Святослава с болгарами произошла также в низовьях Дуная, у Переяславца; здесь же через год, прижатый в Доростоле к Дунаю, он мужественно и безнадежно отстаивал свои права на землю, где «вся благая сходятся». После ухода Святослава землями по берегу Черного моря до Дуная вновь овладевает Византия, ведущая, однако, до 1018 г. упорную борьбу с Западно‑Болгарским царством за преобладание на Балканах. Борьба эта кончается полной победой Византии и утверждением ее государственной границы по Дунаю. И когда в 1043 г. сын Ярослава Мудрого Владимир ведет Русь в последний поход на Царьград, то русский флот вновь останавливается на границе, у устья Дуная, где и решается вопрос: начинать ли здесь, в Подунавье, сухопутную войну (как хотела «русь» – жители Среднего Поднепровья) или же плыть на кораблях морем к Царьграду (как советовали варяги). Принятие второго решения приводит к поражению русского флота в морской битве, и остатки разбитых русских высаживаются на территорию прежде болгарской, а в то время «гречьской» земли, где их захватывают в плен и ослепляют греки.

Думается, что хорошим знакомством с этой некогда славянской, потом болгарской, а в XI в. «гречьской» землей по Дунаю объясняется и известное, внешне довольно непонятное обращение киевлян в 1069 г. к князьям Святославу и Всеволоду в связи с угрозой захвата Киева польскими войсками Болеслава и Изяслава: если вы не поможете нам, говорят киевляне, то мы, «зажегше град свой, ступим в гречьску землю» (ПВЛ 1950а: 116). Вряд ли киевляне понимали под «гречьской» землей Константинополь или малоазийское побережье, где даже русских купцов встречали с известной опаской и предосторожностями. И наоборот, угроза киевлян становится понятной и реально исполнимой, если предположить, что под «гречьской землей» подразумевалось принадлежавшее с 1018 г. грекам Подунавье, где некогда хотели обосноваться и Кий, и Святослав, где было известно городище Киевець и жило родственное славянское население.

О том, что киевские князья никогда не оставляли надежды на возвращение земель по Дунаю, говорит тот показательный факт, что, когда во главе Древнерусского государства в 1113 г. становится мудрый и осмотрительный Владимир Мономах, то первой его крупной внешнеполитической акцией становится неудачная попытка захватить в 1116 г. подунайские города, воспользовавшись внутренними неурядицами в Византии. Примерно в то же время (не позднее 1119 г.) из княжеских архивов, видимо, извлекаются договоры Олега, Игоря и Святослава с греками, а также текст первоначальной «Повести временных лет», содержащей рассказ о «дунайском этапе» общеславянской истории. Эти документы и сочинения включаются в официальный киевский летописный свод, редактируемый под непосредственным присмотром Мономаха и его сына Мстислава.

В начале XII в. заканчивается первый период общерусской заинтересованности в Подунавье; в дальнейшем здесь действуют лишь отдельные (преимущественно галицкие) князья и русская вольница – «берладники». Татарское нашествие прерывает непосредственные военно‑экономические контакты Руси с Подунавьем, которые возобновляются только в начале XVIII в.

На основе предложенного очерка можно выявить некоторые устойчивые соотношения, связывающие Дунай с определенными историко‑географическими ситуациями, представлениями, реалиями. Они оказываются небезынтересными при сопоставлении их с семантическим полем лексемы дунай в восточнославянском фольклоре, а также в народных говорах и топонимике. Эти соотношения таковы:

1) в VI в. славяне и анты «имеют свои жилища по ту сторону реки Дуная, недалеко от его берега» (Прокопий), а «их реки вливаются в Дунай» (псевдо‑Маврикий), и позднее (VII–XII вв.) на Руси сохраняется память о том, как славяне «сели по Дунаеви»;

2) Дунай – граница для славян в VI в., важный рубеж для Руси в X–XII вв.;

3) за Дунаем – добыча и опасность (VI, X–XII вв.);

4) Дунай – благодатная земля, принадлежавшая славянам (VI – сер. VII в.), впоследствии – «земля устремлений» (VIII–XII вв.);

5) Дунай – море: а) Дунай ассоциируется с морем, в которое он впадает (VI–XII вв.); б) морской путь из Руси в Царьград отчетливо делится устьем Дуная на две части – путь по морю до Дуная и затем по морю за Дунай (IX–XII вв.).