Многофункциональные орудия, предметы быта и обихода.

 

Для древних тюрков Саяно-Алтая свойственно сохранение и дальнейшее совершенствование местных традиций, а также изобретение новых приёмов в развитии производства орудий труда, утвари и других предметов обихода. Изготовлены изделия из металла, дерева, кости, кожи, глины и другого сырья. Набор таких вещей у тюрков-тугю весьма разнообразен.

 

Рассмотрим некоторые из них.

(54/55)

 

Ножи. В погребениях всех половозрастных групп умерших тюрков-тугю можно встретить ножи, которые клали, видимо, в качестве необходимого покойному предмета. Количество их в одном погребении могло быть различным: от одного до шести (AI V-2). Не являясь оружием, вместе с тем именно нож был обязательной принадлежностью воина в походе. Использовался он для вырезания углубления в древках стрел, для поправки луков и другого снаряжения, а также для хозяйственных нужд. Вероятно, такие ножи-универсалы отличались от всех остальных размерами — они были более крупные: 18-20 см длиной и 3-4 см шириной. Однако бóльшая часть ножей, встречающихся в погребениях с конём, невелики по размерам: 12-14 см длиной, 2-3 см шириной. Выполнены они из железа и, как правило, имеют деревянную рукоять, которая весьма редко сохраняется (рис. 28). Иногда встречается и обкладка на ножны, выполненная из бронзы (рис. 28- 18). Ножи, которые находились в обиходе у древних тюрков, различаются по форме, что и легло в основу типологии.

 

Тип 1 (16 экз.) представлен ножами с выступом при переходе к черешку. Лезвие слегка выгнуто и составляет с черешком одну линию (рис. 28- 1-3).

Тип 2 (10 экз.) включает ножи со слегка выгнутой спинкой и слегка вогнутым остриём. При переходе от лезвия к черешку с обеих сторон имеются выступы (рис. 28- 4, 5).

Тип 3 (16 экз.) представлен ножами с прямой спинкой, однолезвийными. При переходе от черешка к лезвию имеются выступы как со стороны спинки, так и со стороны острия лезвия (рис. 28- 6-8).

Тип 4 (3 экз.). Форма этих ножей довольно своеобразна. Черешок, по сравнению с другими типами ножей, весьма короткий. Он плавно переходит в лезвие, сохраняя при этом выступы с двух сторон. Спинка лезвия у этих ножей неровная — к месту его сужения также наблюдаются выступы, что придаёт вогнутость этой части ножа. Со стороны острия, наоборот, к месту сужения конец клинка заострён и выгнут. Такая необычная форма ножей, вероятно, связана с их функциональной значимостью (рис. 28- 9-10).

Тип 5 (9 экз.) — ножи с прямой спинкой и слегка вогнутым вовнутрь лезвием. Переход от черешка к лезвию обозначен чётко выраженными выступами с двух сторон, расположенными под прямым углом (рис. 28- 11, 12).

Тип 6 (4 экз.) представлен двухлезвийными ножами (рис. 28- 13-15).

Тип 7 (4 экз.) включает ножи с прямой спинкой и наличием при переходе от удлиннённого черешка так называемого «упора». Именно такие ножи, как показал металлографический анализ, являются двусоставными. Черешок припаивается к лезвию (рис. 28- 16-18).

Тип 8 (14 экз.). Сюда вошли фрагменты ножей, которые остались за пределами типологической характеристики в силу плохой сохранности. Правда, в их числе — экземпляр из Кудыргэ 22 (рис. 28- 19), который обращает внимание своей неординарностью: это нож с кольцом для подвешивания на поясе.

 

Как показал типологический анализ, ножи из погребений человека с конём в большинстве своем однолезвийные, за исключением типа 6. Они имеют прямую спинку лезвия, а остриё чаще бывает выгнуто, сужаясь к концу клинка. При переходе к черешку имеется выступ:

(55/56)

реже с одной стороны (со стороны спинки) — тип 1, чаще с двух сторон — типы 2, 3. Встречаются ножи с «упором» при переходе к черешку — тип 7.

 

О каких-либо датирующих признаках у ножей тюрков в VI-X вв. говорить трудно. Однако можно отметить, что ножи, выделенные нами в тип 1, согласно аналогиям, являются более ранней формой по сравнению с другими, хотя продолжают бытовать вплоть до IX в. В VIII-IX вв. получают распространение ножи типов 2, 3, существуя до XI-XII вв. К поздним комплексам (IX-X вв.) можно отнести тип 7 и сочетающийся с ним 6-й. Об этой дате позволяют говорить аналогии, встреченные в погребениях, совершенных по обряду сожжения: Саглы-Бажи I-9, Калбат-Шай к. 30, Сарыг-Хая II-2, Усть-Хаддыных III-2.

 

Интересны вопросы, связанные с технологией изготовления ножей, большая часть их выкована из одного куска металла. Только у некоторых ножей (тип 7) черенок выкован отдельно и прикрепляется к лезвию небольшим упором (Овчинникова, 1981, с. 136). В период VI-X вв. существовало два разных по приёмам изготовления вида ножей: цельностальные и ножи с цементированными лезвиями (Хоанг Ван Кхоан, 1974, с. 115). Нож, подвергнутый нами анализу, был изготовлен первым способом. Он откован из одного куска металла способом горячей ковки. Содержание углерода в нём составляет 0,25-0,30 %. Если сравнить ножи с наконечниками стрел, то металл ножей более вязкий и в то же время более твёрдый. Это свидетельствует о его хозяйственном применении и предназначении для более длительного использования. Такое качество металла достигалось продолжительным охлаждением. Причём охлаждался нож после ковки не на воздухе, а вместе с нагревательным прибором — это так называемая мягкая закалка. Древнетюркским кузнецам была известна и твёрдая закалка — в воде. О втором приёме — цементации нам известно по другим предметам (Овчинникова, 1981, с. 134). Содержание углерода в цементированных ножах составляет 0,1-0,3 %. После ковки ножи подвергались поверхностной цементации, и на лезвии появлялась зона феррита с содержанием углерода 0,7-0,8 % (Хоанг Ван Кхоан, 1974). Возможно, такие ножи применялись для обработки дерева, и от них требовалась повышенная твёрдость.

 

Тёсла (табл. 9, рис. 29) — одно из самых древних плотничьих орудий. По мнению исследователей, у древних тюрков тесло было орудием универсальным. Поэтому в литературе имеется несколько терминов, отражающих различные функции и виды этого орудия: «керги» — плотничье универсальное деревообделочное орудие (Киселёв, 1951, с. 516, 529); пальштабовидный топор-тесло (Кызласов Л.Р., 1969, с. 21); тесло-топор (Грязнов, 1956, с. 150); кельт-озуп-лопаточка для рыхления земли и выкапывания кореньев (Левашева, 1952, с. 132). Иногда их использовали при сооружении могильной ямы для

(56/57)

отрытия подбоя (Там же). Кроме того, в последнее время ряд авторов всё чаще предлагают в своих работах ещё одно назначение тесла — использование его в качестве оружия ближнего боя легковооружёнными всадниками (Грязнов, 1956, с. 145; Худяков, 1981, с. 120; Нестеров, 1981, с. 172). На наш взгляд, основное функциональное назначение тесла сводилось всё же к тому, что с его помощью можно было «тесать — обрубать вдоль и наискось кромки, поверхности...» (Даль, 1956, с. 402), это рубящее орудие. В остальных случаях его назначение носит второстепенный характер и зависит от формы.

 

Хронология и территория распространения тёсел обширны. В Южной Сибири такие орудия появились давно. Применялись они ещё в таштыкское время, последовательно сменив собой кельты татарского типа. В VI-X вв., кроме Южной Сибири, тёсла встречаются в погребальных памятниках Приуралья, Западной Сибири, на Кубани, Кавказе, а также в Венгрии. Несмотря на это, до сих пор мало кто из исследователей уделяет внимание систематизации этой категории вещей. Попытка проделать такую работу имела место и даже непосредственно касалась интересующего нас периода и региона (Нестеров, 1981). В небольшой статье С.П. Нестеров предложил типологию тёсел, происходящих из Минусинской котловины, Алтая, Тувы и Восточного Казахстана, использовав для этой цели материалы из архивов, коллекций музеев, публикаций (Там же, с. 167-168). Судя по количеству (23 экз.), автор либо не знал, либо искусственно ограничил имеющийся в них материал. Так, в его типологию почему-то не вошли хорошо известные, опубликованные экземпляры тёсел из памятников Тувы (Кокэль 2, 13, 22, 23, БД 13-2 и др.). Привлечённые им экземпляры были взяты из различных по характеру и этнической принадлежности памятников, а также случайные находки и даже просто упоминаемые исследователями (Туяхта 4). На наш взгляд, при таком построении принципы датировки, выделяемые С.П. Нестеровым для типов тёсел, остаются непонятными и неубедительными. Так, в 1-й тип — равновеликие, VI-VIII вв., он включил тёсла из Капчалы II, комплекс которого В.П. Левашовой датирован не ранее 2-й пол. IX-X в. (Левашова, 1952, с. 135-136), а также в этот тип вошло тесло из Туяхты 4, о котором есть лишь «упоминание». Однако в коллекции ГИМа (инв. № 79601, опись XXII/830) оно не числится. К этому же типу отнесено тесло из Тувы, «из одиночного погребения VIII-X века» (какого? — Б.Б.), и два экземпляра из памятников XI-XII и XII-XIV вв. (Нестеров, 1981, с. 170). Так почему же, объединив все эти экземпляры, автор ограничивает их рамками VI-VIII вв.? Также вызывает недоумение и датировка II типа — с «плечиками». К сожалению, мы не имеем возможности останавливаться на характеристике и подробном анализе тёсел в широком плане, ибо это вышло бы за рамки нашей работы.

 

Рассмотрим экземпляры, учтённые нами при исследовании только

(57/58)

из древнетюркских погребений с конём в Саяно-Алтайском нагорье, т.е. без Восточного Казахстана.

 

В 13 % из учитываемых нами древнетюркских погребений с конём Горного Алтая, Хакасии и Тувы обнаружено 23 экземпляра железных тёсел. Проведенные нами металлографические анализы тёсел из могильника Даг-Аразы показали, что все они были откованы из стали. Качество ковки высокое (рис. 52). А значит, можно говорить об использовании настоящего вида орудия не только как стёсывающего, но и как рубящего.

 

По внешнему виду тёсла можно разделить на три типа. Но сначала отметим общее — все они в месте насадки имеют незамкнутую втулку. В основу типологии легла форма корпуса, а точнее, его боковых краёв, а также соотношение размеров втулки — места насадки — рабочего края (лезвия).

 

Тип 1 (табл. 9, рис. 29). Тёсла с прямыми краями. Ширина рабочего края либо соответствует ширине несомкнутой втулки, либо уже на несколько сантиметров (0,5). По размерам экземпляры тёсел сгруппированы в подтипы: «а» — тёсла, которые можно приблизить к определённому стандарту; длина корпуса 9 см, ширина лезвия и втулки — 4 см (табл. 9, рис. 29- 1-4); «б» — длина достигает 11 см и более, ширина втулки от 4,5 до 7 см, но явно несколько шире лезвия (4-6 см) (рис. 29- 5-7); почти все экземпляры найдены в могилах около седла лошади (исключение БД-16); «в» — утраченные экземпляры (рис. 29- 11); нами они включены по описанию и прорисовкам В.П. Левашовой (1952, с. 127, рис. 5- 34, 35); их можно отнести к типу с прямыми краями по бокам корпуса. Выделение в подтип обусловлено визуальным представлением — нижняя часть тёсел (лезвие) несколько расширена. Настоящие экземпляры находятся в комплексе вещей из погребений, относящихся ко 2-й половине IX в. (Левашова, 1952, с. 135).

Тёсла, аналогичные 1-му типу, встречаются на довольно широкой территории в периоде VI-X вв. Обнаружены они в памятниках VI-X вв. сросткинской и салтово-маяцкой культур (Степи Евразии..., 1981, с. 134, рис. 6 [ Рис. 27: 6 ]; с. 148, рис. 41). Продолжают бытовать они у населения Южной Сибири в XIII-XIV вв. (Там же, 1981, с. 246, рис. 13; с. 249, рис. 54). Относительно подтипа «в» следует отметить, что подобные тёсла также встречены в памятниках периода IX-X вв. у кимаков и карлуков (Там же, 1981, с. 132, рис. 34) и носителей тюхтятской культуры (Там же, 1981, с. 116, рис. 58). Поэтому говорить о существовании формы тёсел типа 1 только с VI по VIII в. согласно С.П. Нестерову (1981, с. 171) неверно.

Тип 2 (табл. 9, рис. 29). Внешний контур тёсел имеет намечающуюся талию — «плечики» — при переходе от места насадки к рабочему краю. По размерам можно выделить подтипы.

Подтип «а» (рис. 29- 12). Длина этих тёсел 9 см., но лезвие (4,3-4,5) несколько шире втулки (4 см). Настоящие тёсла обнаружены как при человеке, так и при лошади. Подтип «б» (рис. 29- 14). По длине тёсла достигают 12,5-13 см, варьируются размеры ширины лезвия в среднем от 5 до 7 см и втулки — от 4 до 4,5 см. Они встречены в погребальных ямах при коне. Тёсла аналогичной формы в других районах встречаются редко, подобные им известны в памятниках бахмутинской культуры — V-VIII вв. (Мажитов, 1981, с. 116, рис. 58). Вероятно, такая «плавность» в переходе может объясняться плохой сохранностью металла, подверженного сильной коррозии. Ранее эти тёсла больше тяготели к форме последующего, выделенного нами типа 3.

Тип 3 (рис. 29). Тёсла с чётко выраженными «плечиками». По размерам их также можно выделить в подтипы.

Подтип «а» (рис. 29). Ширина лезвия настоящих тёсел иногда чуть больше ширины втулки (от 4 до 4,5 см), но в основном одинакова. Наиболее широкая часть — в мес-

(58/59)

те перехода от втулки к лезвию, там, где существуют плечики. Общая длина корпусов тёсел от 9 до 10 см. Подтип «б» (рис. 29- 18-19). Эти тёсла отличаются массивностью, длина их свыше 13 см и даже достигает 17 см. Оба экземпляра встречены в насыпи курганов. Все это явно свидетельствует об иной стадии развития тёсел, поэтому мы посчитали возможным выделить их отдельно. Подтип «в» (рис. 29- 21). Своеобразный экземпляр тесла из погребения Аймырлыг IV-2 (Тува) по форме напоминает наконечники лемеха. Рабочая часть его представлена остроугольным завершением. Длина тесла более 10 см, ширина в месте насадки ручки — 5,5 см. Найдено тесло у погребённого. Аналогичное по форме орудие известно в Хакасии и в древностях культуры чаатас, VI-VII вв. (Степи Евразии..., 1981, с. 137, рис. 42 [ рис. 28: 42 ]).

 

Появление тёсел с «плечиками» обычно относят к X-XII вв. Они рассматриваются исследователями как продолжение местной традиции, которая восходит к орудиям алтайских тюрков.

 

Действительно, тёсла такой формы довольно прочно вошли в хозяйство древних хакасов в X-XII вв. В Хакасии их находки известны и в более ранний период, в памятниках культуры чаатас, VI-VII вв. (Степи Евразии.., 1981, с. 136, рис. 35 [ рис. 28: 35 ]). Вновь проявляется эта форма тёсел в памятниках аскизской культуры в конце X-XII в. (Там же, 1981, с. 249, рис. 11 [ рис. 74: 11 ]). Эти выводы становятся правомерными не только для Хакасии, но и для всей Южной и Западной Сибири, а также, судя по аналогиям, и для Южного Урала, так как в X-XII вв. в памятниках этой территории встречаются тёсла с «плечиками». В промежутке VIII-IX вв. мы наблюдаем преимущественное распространение формы тёсел типа 1 и реже 2. Видимо, они являются наиболее характерными в употреблении и у древних тюрков, хоронивших своих сородичей по обряду трупоположения с конём во всём Саяно-Алтайском нагорье. Об этом свидетельствует количественное соотношение в выделенных нами типах.

 

Таким образом, можно заключить, что внутри периода VI-X вв. тёсла действительно могут являться в определённой степени хронологическим признаком. Но не абсолютным, а относительным, согласно цикличному чередованию типов 1 и 3. Формы тёсел этих типов то угасают, то вновь возрождаются поочерёдно и почти не сосуществуют в одно и то же время. Тип 2 служит как бы переходным звеном от одной формы к другой. В качестве аналогий и параллелей можно отметить тёсла, встреченные далеко за пределами Саяно-Алтая — на территории Венгрии. Обнаружены они в аварских погребениях человека с конём и в памятниках более позднего периода в IX-X вв. (Diens, 1966, табл. ХХII-3). Однако для кочевников Восточной Европы такие формы тёсел не характерны, как и само орудие — тесло. Так, в памятниках салтово-маяцкой культуры встречено тесло, но иной формы — вытянутых пропорции (Ляпушкин, 1958, с. 121, рис. 14) и со слабовыраженными «плечиками». В памятниках Южной и Западной Сибири в VIII-IX вв. также обнаружены тёсла со слабовыраженными «плечиками» (Степи Евразии..., 1981, с. 120, рис. 17- 23, с. 124, рис. 20- 39).

(59/60)

 

После X в., как мы уже отмечали, получают развитие более чёткие формы тёсел с «плечиками», вероятно, получившие развитие на местной основе. Существуют тёсла такой формы до XII в., а затем, в XIII-XIV вв., вновь входит в употребление форма тёсел типа 1 с ровными краями (Степи Евразии..., 1981, с. 249, рис. 54 [ рис. 74: 54 ]).

 

Намеченная нами линия развития в использовании определенных форм тёсел в период VI-X вв. в Саяно-Алтае у древних тюрков-тугю предварительна, но тем не менее этот факт обращает на себя внимание. Экскурс в историю развития тёсел будет неполным, если мы не отметим следующее. Как показали наши исследования, тёсла у древних тюрков обнаружены только в мужских погребениях или кенотафах (табл. 9). Следовательно, они являются надёжным половозрастным признаком, что подтверждает мнение В.П. Дьяконовой (1976, с. 201) о присутствии тесла как признака мужского погребения. Связано это с тем, что производство деревянной посуды, утвари, вооружения было издавна делом мужчины. Оно так и осталось домашним, не став ремеслом. Из дерева делали самые разнообразные вещи: луки, древки стрел, самострелы, снаряды охотничьего и рыболовного промысла, остовы юрт, каркасы и колёса повозок, столы и судаки, деревянную посуду, изваяния, гробы и т.д. Другие орудия — нож, резец, долото — лишь завершали сделанное теслом (Дьяконова, 1976, с. 194). Это ещё раз подтверждает функциональную значимость тесла как орудия производства. И предложения, выдвинутые авторами относительно включения тёсел в категорию оружия (Нестеров, 1981; Худяков, 1986), не имеют достаточно твёрдого обоснования. К тому же известны случаи взаимовстречаемости в одном погребении тесла и боевого топорика (Катанда II-2), что ещё раз ставит под сомнение категоричность суждений авторов.

 

Кроме упомянутых выше категорий вещей, относящихся к орудиям труда, хотелось бы отметить и ту группу малочисленных предметов, которые не поддаются типологической систематизации. Поэтому мы ограничимся краткими сведениями о них, так как иногда их присутствие помогает точнее определить дату погребения. В число таких вещей входят железный трезубец из ДА II-6 (рис. 30- 19), аналогичный ему обнаружен в к. 98 могильника Куй-Бар в Туве, в связи с чем периодом существования его можно считать IX-X вв. (Кызласов Л.Р., 1979, с. 106, рис. 1-7); железные четырёхгранные шилья, мусаты (рис. 30- 15). Иногда попадаются оселки в виде удлинённых прямоугольных и чаще овальных брусков, с отверстиями для подвешивания (рис. 30- 17, 18). Бывает, что они находятся в специальных кожаных чехольчиках (Аргалыкты XI-1). В погребениях с конём встречаются во фрагментах деревянные приборы для добывания огня (правда, чаще сохраняются лишь детали). Первые находки их отмечены на Алтае в Кудыргэ. Позже они встречены и в Туве: в могильниках Кокэль, Аргалыкты, Часкал, Мугур-Саргол и др. На могильни-

(60/61)

ке Кокэль они были обнаружены в нескольких курганах. В одном погребении даже зафиксировано два прибора довольно сложного устройства (Вайнштейн, 1966а, рис. 38). Приборы из кургана Аргалыкты по конструкции очень близки кокэльским, причём деревянная дощечка приторачивалась к седлу. В погребении Часкал II параллельно колчану лежал пенал (аналогичный пеналу из хуннского погребения Кокэль 22; Вайнштейн, Дьяконова, 1966, с. 225). В пенале находились части прибора для добывания огня (костяные, в виде миниатюрных сосудиков без дна, приспособления для зажима сверла и сами свёрлышки), «дощечкой» служила торцовая часть пенала. В ряде погребений обнаружены и кресала, о которых мы уже писали в разделе «Поясные сумочки».

 

Среди погребений с конём обнаружены дисковидные пряслица (табл. 10, рис. 30), выполненные из камня (сланца), глины, керамики (порой из фрагментов сосуда), реже — из кости. Местоположение их различно — иногда они встречены при погребённом (чаще это женское захоронение), иногда при лошади погребённого (мужское захоронение). Назначение таких пряслиц точно не установлено. Однако можно предположить, что часть из них, которая встречается в женских погребениях, являлись принадлежностью ткацкого производства, а те, что найдены при лошади, предназначались для игры с ней, о чем известны примеры в этнографии.

 

В состав погребального инвентаря у древних тюрков входили сосуды разнообразной формы (табл. 11, рис. 31, 32). Они различались прежде всего по материалу, из которого сделаны, что и легло в основу распределения их по типам. 1 — деревянные «кувшинчики» (5 экз.). Они служат прототипами металлических сосудиков с ручками. По форме разделяются на округлые и вытянутые по вертикали. Последние сохранили порой остатки краски (красной) на поверхности и резные знаки (рис. 31- 1-4). 2 — деревянные плоские блюда (5 экз.), иногда на ножках с крылышками (рис. 31- 7, 8). 3 — деревянные ковши (2 экз.) с прямыми ручками и кружки (рис. 31- 5-19). 4 — четыре лаковые чашечки (табл. 11, рис. 31- 6, 9), которые напоминают по форме пиалы. Они порой покрывались тёмно-синим лаком. 5 — глиняные сосуды (20 экз.), в основном баночной формы (табл. 11, рис. 31- 10-18). Исключение составляют сосуды из Джаргаланты 2: здесь, кроме традиционного сосудика баночной формы, присутствовал красноглиняный кувшин (табл. 11, рис. 31- 15). Интерес представляет сосуд на поддоне из кургана-кенотафа Кудыргэ 22 (рис. 31- 12). 6 — серебряные кувшинчики с ручкой (4 экз.). В погребениях их находят чрезвычайно редко. Обращает внимание оформление ручки в месте её крепления к сосуду (рис. 32- 1-4). 7 — железные клепаные котлы (5 экз.; табл. 11). Встречаются в погребениях котлы двух видов: подвесные (рис. 32- 5-6) и на поддоне с прорезью и двумя ручками (рис. 32- 7-9).

(61/62)

 

По имеющимся данным можно заключить, что деревянная посуда у древних тюрков была более частым явлением в погребениях с конём по сравнению с другими видами сосудов. Местоположение посуды в погребении различно. Кувшинчики обычно помещались у головы, блюдо — в ногах. При отсутствии кувшинчика иногда ставилось блюдо. На Алтае известны случаи, когда деревянные блюда обнаружены около лошади (Кора-Коба, Юстыд). Деревянных ковшей найдено немного, и их местоположение было определено также при коне (Аргалыкты). Керамические сосуды обнаружены, как правило, в женских и детских погребениях. Железные клёпаные котлы с питьём или пищей устанавливались обычно в ноги. Встречены они в могилах мужчин-воинов как походная принадлежность. Если подвесные котлы получили распространение на довольно широкой территории всего кочевнического мира в погребениях от Сибири до Венгрии, то котлы на поддоне, имея преемственность в форме с таштыкской эпохи от миниатюрных бронзовых котелков, сохранились в VI-X вв. в основном только на территории Южной Сибири.

 

Интерес представляют серебряные сосуды, встреченные в погребениях с конём. Они по форме более приземистые и напоминают скорее кружки, чем кувшины. Наблюдения показывают, что тенденция в развитии формы шла к вытянутости вверх, от кружки к кувшину. Отметим, что кружки появляются с середины VIII в., судя по тюргешской монете из Катанды, которую О.И. Смирнова датирует с начала VIII в. по 766 г. Что же касается серебряных кувшинов типа найденного в Курай IV-1 п. 2, то, вероятно, такая форма получила развитие в более позднее время, на рубеже VIII-IX вв., и укрепилась в IX в. Таким образом, наиболее интенсивное использование тюрками-тугю серебряных сосудов относится к VIII-IX вв. Существенным является факт повторения форм этих кувшинов в Саяно-Алтае в другом материале — в дереве (табл. 11, рис. 31). В своё время специалисты по сасанидскому металлу отмечали, что «каждая из групп, связанных с производством в ином, чем металл, материале, с иной, чем металлическая, техникой, в то же время должна тяготеть и к соответственным районам преимущественного производства» (Орбели, Тревер, 1935, с. XXIV). Следовательно, можно предполагать изготовление таких серебряных кружек-кувшинов на месте, в Саяно-Алтае. Об этом свидетельствуют и встреченные на большинстве сосудов рунические знаки, составляющие порой определённый текст (рис. 32- 2-4). Кроме того, именно они являются обязательным атрибутом почти всех каменных изваяний, сопровождающих погребально-поминальные комплексы древних тюрков в Саяно-Алтае. Сосуды, выбитые на них, в своё время были типологизированы с привлечением ближайших аналогий в вещественном материале в хорошо датированных археологических комплексах, а также найденных в виде случайных находок и кладов (Евтюхова, 1952, с. 106). Большая часть сосудов

(62/63)

встреченных форм бытует продолжительное время, начиная с таштыкской эпохи и вплоть до XIV-XV вв.

 

К предметам обихода у тюрков-тугю можно отнести также зеркала и гребни, которые без сомнения выполняли и ритуальную функцию. В большинстве случаев они встречаются вместе, составляя единый комплекс, содержащийся в сумочке-мешочке при поясе умершего.

 

Металлические зеркала (табл. 12, рис. 33), обычно китайского производства, представляли собой большую ценность в кочевом мире Южной Сибири. Не только высокохудожественные образцы, но и простые дисковые, серийного производства зеркала бережно хранились тюрками. В погребениях тюрков-тугю встречаются в большинстве случаев целые зеркала и реже обломки, заполированные от долгого употребления. Зеркала в погребениях — явление нечастое, причём находятся они как в мужских, так и в женских захоронениях. Всего в погребениях с конём в Саяно-Алтае выявлено 13 экземпляров: в Туве — 7, на Алтае — 4, в Монголии — 2.

 

При типологии настоящих зеркал использована система, предложенная Г.А. Фёдоровым-Давыдовым (1966, с. 78) для зеркал кочевников Восточной Европы. Отделы выделены по орнаментальным мотивам, типы — по форме.

 

Отдел 1. Без орнамента.

Тип 1. Зеркало из ДЧА 1-3 с ровной поверхностью без утолщения. Сплав коричневого цвета. Диаметр 7 см (Трифонов, 1975б).

Тип 2. Экземпляр из Уз. VI-1. На диске с обратной стороны ручка в виде «шишки» с отверстием. Зеркало серебряное, диаметром 8,8 см (Савинов, 1982, с. 110) — рис. 33- 14.