Задача и условия создания системы советской психологии

Период в истории советской психологии, который начинается после Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., на наш взгляд, лишь очень условно может рассматриваться как предмет исторического исследования. Дело не столько в том, что речь здесь идет о сравнительно недавних временах, сколько в том, что этот этап развития психологической науки не является исторически завершенным. Он и в настоящее время не может быть признан оконченным, его исходные задачи и цели все еще находятся в стадии разрешения, и хотя выполнение этих задач и достижение этих целей уже не за горами, но точные сроки, разумеется, не могут быть с необходимой определенностью указаны. Поэтому, начиная с каких-то момен-

332

тов (для разных аспектов исследования – разных), история психологии неизбежно превращается в ее настоящее, а историк из области ретроспекции возвращается в сферу непосредственных наблюдений, хотя и стремится сохранить за собой оружие и права исторического анализа[557].

Как мы могли видеть, последнее пятилетие 30-х – начало 40-х годов явилось рубежом между «новой» и «новейшей» историей советской психологии. Как раз на эти годы приходится осуществление главной задачи, сохранявшейся на протяжении ряда лет, начиная с 1923 г., когда в выступлении К.Н. Корнилова на Первом всероссийском съезде по психоневрологии впервые была высказана мысль о необходимости внедрения марксизма в психологию. Именно в этой мысли, ставшей идейной основой борьбы со всем отживающим в психологической науке, советские психологи обрели конкретный план, позволяющий преодолеть те пережитки кризисных явлений, которые достались советской психологической науке от ее исторической предшественницы – дореволюционной русской психологии. Задача заключалась в том, чтобы, сохраняя историческую преемственность развития научной мысли, однако, не ограничиваться мелочными коррективами к давно уже отжившим установкам и традициям идеализма и механицизма, а создать на основе диалектического материализма новые установки и проложить новые пути для разрешения основных проблем психологической мысли. Эта капитальная задача была в общих чертах решена на рубежа 30-х и 40-х годов, и последующий период закрепил это решение.

Вместе с тем тогда же объективно возникли новые задачи, выполнение которых приходится на весь следующий большой период: теперь, когда под здание советской психологии был подведен идейно-теоретический фундамент, которым явилась ленинская теория отражения, и принята единая методология, которой могла быть только материалистическая диалектика, целью советской психологии становиться создание системы научных знаний, где все частные и особенные явления и закономерности приведены в соответствие с общими принципами и проникнуты последними.

Построение системы советской психологии на основе марксистско-ленинской философии – такова важнейшая задача, которая становится ведущей проблемой всей последующей эпохи, включая и настоящее время. Б.М. Теплов в докладе на 2-й Закавказской конференции психологов (Ереван, 1960) совершенно справедливо отмечал, что слияние теоретических концепций и накопленного фактического материала осуществляется в систе-

333

ме науки: «Теоретические концепции превращают совокупность имеющихся знаний в систему науки» – и убедительно показал, что «мы не имеем еще сколько-нибудь удовлетворяющей нас системы психологии». Б.М. Теплов говорил: «Та система, по которой строятся наши учебники и пособия, не соответствует той системе, которая фактически, хотя и неосознанно, лежит в основе исследовательской (не только экспериментальной!) работы советских психологов. Если представить себе человека, в руки которого попали бы все научные психологические монографии и статьи, опубликованные за последние, скажем, 20 лет, но не попало бы ни одного учебника, программы, курса лекций по психологии, то он не смог бы реконструировать оглавления наших учебников и пособий. Но система подлинной науки не выдумывается отдельными учеными. Такие «выдуманные» системы обычно и принимаются только их авторами и их ближайшими учениками. Подлинная система науки органически вырастает из хода развития науки и является теоретическим осмысливанием всей совокупности достигнутых знаний в данной области»[558].

Подходя с позиций исторического исследования к проблеме становления системы советской психологии, мы сталкиваемся со следующим обстоятельством: на протяжении рассматриваемого периода неоднократно декларировался вывод, что система советской психологии завершена. С.Л. Рубинштейн в 1943 г. в статье «Советская психология е условиях Великой Отечественной войны», указывая, что при разрешении своих проблем советская психология должна исходить из нескольких основных теоретических принципов (принципа психофизического единства и принципа развития в его диалектико-материалистическом понимании, принципа историзма применительно к развитию сознания и принципа единства сознания и деятельности), писал: «Основная задача заключалась в том, чтобы претворить эти общие методологические положения в конкретное содержание психологической теории. Эта задача в основном разрешена. В итоге теоретической и экспериментальной работы последних лет система советской психологии в основных ее чертах оформилась»[559]. В 1943 г. можно было говорить лишь о наличии реальных предпосылок для создания системы психологических знаний, о том, что психология как научная дисциплина обрела наконец прочный теоретический фундамент, которым явился марксизм-ленинизм и который позволял осуществлять успешное построение системы психологии, а не о уже свершившемся факте «оформления» системы на-

334

учной психологии. Проще говоря, принятые теоретические концепции никак не успели к 1943 г. превратить совокупность имеющихся знаний в систему науки. Дискуссии последующих лег свидетельствовали о том, что система психологических знаний и отражающих эти знания научных понятий все еще находилась в процессе становления и что задача ее оформления остается актуальной на протяжении целого исторического периода, хотя и не всегда достаточно отчетливо осознается как таковая[560]. Для ее решения необходимо было выполнение ряда условий, и, таким образом, оно было связано с осуществлением многих, частных по отношению к главной задач, конкретная постановка и подступы к творческому решению которых имели место на всем протяжении 40-х и 50-х годов.

Среди других предварительных условий решения центральной проблемы последнего, «новейшего» периода истории психологии первой должна быть названа задача накопления оригинальных конкретных исследований, открывающих новые объективные закономерности психики человека и выполненных на основе марксистской методологии. Благодаря все более глубокому усвоению советскими учеными марксистско-ленинской философии все большее количество научно-исследовательских работ в области психологии строится на основе диалектико-материалистической методологии и по самому своему существу становится необходимым компонентом для создания системы психологической науки. Вместе с тем нельзя не видеть, что любое конкретное исследование находится в прямой зависимости от общего уровня развития науки и подобно тому, как накопление конкретного исследовательского материала обусловливает становление системы научных знаний, так и наличие (как, впрочем, и отсутствие!) сложившейся системы науки определяет характер и конечную ценность данных научного исследования. Поэтому фонд конкретных научно-исследовательских работ, который интенсивно накапливается на протяжении всего рассматриваемого периода, в особенности начиная с середины 50-х годов, является не только предпосылкой, но и следствием процесса оформления системы научных психологических знаний.

Неравномерность в развитии отдельных разделов психологической науки (а этот факт сам по себе является очевидным и неоспоримым), приводящая к тому, что некоторые важные проблемы предаются забвению или же крайне слабо разрабатываются, становится (и в известной мере остается) существенным тормозом для оформления системы психологических знаний. Вместе

335

с тем отдельные разделы психологии оказываются далеко продвинутыми за счет глубины научной разработки и качества экспериментальной техники, значительного числа научных работников, занятых их изучением, и ясного представления исходных научных принципов и конечных целей исследования в свете задач построения научной системы. Примером такой работы могут служить, на наш взгляд, исследования Б.М. Теплова и его сотрудников по изучению индивидуально-психологических различий, отправляющиеся от характеристики экспериментально установленных типологических свойств нервной системы. Успехи в изучении индивидуально-психологических различий в значительной степени зависят от создания такой системы психологии, которая уничтожила бы явно существующий в настоящее время разрыв между психологией личности и психологией «психических процессов». В то же самое время обретающее концептуальную стройность учение об индивидуальных различиях, в свою очередь, помогает найти столь необходимые для построения системы психологии связи между «общей» и «дифференциальной» психологией, между проблемой психических процессов и проблемой психических свойств личности.

Начиная с середины 30-х годов, т.е. с того времени, когда ленинская теория отражения становится теоретической основой психологии, в качестве одного из важнейших принципов построения системы психологических знаний принимается принцип детерминизма. Однако для того чтобы из средства интерпретации предмета психологии этот принцип превратился в центральное объяснительное понятие всей психологии как науки во всех ее разделах и отраслях, он должен был быть модифицирован и утвержден в качестве рефлекторной теории психического. Без этого построение научной системы психологии было бы делом безнадежным и неосуществимым.

Между тем на путях внедрения рефлекторного принципа в психологическую науку на протяжении ряда лет существовали серьезные препятствия, которые тем самым являлись и препятствием для создания системы советской психологии. Сама рефлекторная теория далеко не сразу была внесена в психологию в качестве одного из краеугольных камней ее естественных основ. На протяжении 30-х и большей части 40-х годов не были сформулированы характеристики различий между рефлексологическим подходом к психическим явлениям и рефлекторной теорией. Сеченов и его труды не были должным образом отделены от механистического (рефлексологического) направления в развитии психологии, и взгляды Сеченова, по существу, ошибочно сближались с рефлексологическими воззрениями Бехтерева. Наблюдалась и определенная недооценка учения И.П. Павлова, глубокое методологическое значение его для разработки системы психологических знаний не осознавалось с необходимой полнотой.

336

На проходившей в 1950 г. объединенной сессии АН и АМН СССР, посвященной 'павловскому учению, были намечены пути использования рефлекторной теории в психологии, подчеркнуто, что выдающиеся достижения учения о высшей нервной деятельности являются ценным вкладом в естественнонаучный фундамент диалектического материализма, опорой материалистической теории психологии. Ставшая одной из важнейших задач психологической науки, разработка психологического аспекта рефлекторной деятельности мозга успешно осуществляется в теоретических и экспериментальных исследованиях Б.Г. Ананьева, Е.И. Бойко, Е.А. Будиловой, Л.М. Веккера, А.В. Запорожца, А.Н. Леонтьева, Б.Ф. Ломова, А.Р. Лурия, С.Л. Рубинштейна, А.Н. Соколова, Е.Н. Соколова, А.А. Смирнова, Б.М. Теплова, Ф.Н. Шемякина, Е.В. Шороховой, Д.Г. Элькина, М.Г. Ярошевского и многих других. Вместе с тем творческая разработка проблем рефлекторной теории существенным образом тормозилась возобладавшим на сессии и сохранившимся в течение некоторого времени после нее догматическим отношением к учению И.П. Павлова и получившими известное распространение «ликвидаторскими» тенденциями в отношении предмета психологической науки «ее специфических методов. Этот нигилистический, явно вульгаризаторский взгляд на задачи и принципы психологической науки, который проводился некоторыми физиологами, психологами и философами, по существу являлся своего рода реминисценцией рефлексологических настроений 20-х годов, когда, как было нами выше показано, также ставилась под сомнение самостоятельность психологии как науки. Однако, если в 20-е годы отрицательное отношение к психологии со стороны рефлексологов и бихевиористов во многом объяснялось – при всей его ошибочности – объективной необходимостью критики пережитков субъективизма в психологии, то в начале 50-х годов идея «ликвидации» психологии не могла быть обоснована никакими принципиальными соображениями.

Вполне понятно, что, не имея глубоких корней в современной психологии и физиологии, «ликвидаторство» хотя и затормозило процесс становления психологии как системы знаний, но не могло иметь далеко идущих последствий и было устранено вместе с преодолением других проявлений субъективизма. Новый этап разработки проблем рефлекторной природы психики с позиций творческого марксизма и учения Сеченова и Павлова начинается в середине 50-х годов и успешно продолжается и в настоящее время.

Перестройка на основе марксистско-ленинской теории не устранила, да и не должна была устранить, многообразия теоретических концепций, развивающихся и взаимодействующих в советской психологии, не препятствовала и не могла по самому своему характеру препятствовать сосуществованию в ней раз-

337

личных научных школ и направлений. Иное положение вещей вступило бы в непримиримый конфликт с творческим характером марксизма-ленинизма. Это обстоятельство, между прочим, упорно не хотят замечать некоторые буржуазные историки советской психологической науки, которые пытаются представить дело так, будто бы переход советской психологии на рельсы диалектического материализма в середине 30-х годов означал отказ от борьбы мнений, прекращение теоретических дискуссий, нивелировку принципиальных разногласий между советскими психологами, сглаживание различий между научными школами. История свидетельствует об ошибочности и тенденциозности подобных точек зрения.

В действительности весь рассматриваемый нами здесь исторический период характеризуется интенсивными теоретическими дискуссиями и острой полемикой по всем ключевым вопросам современной психологии. В различных научных центрах в этот же период получают развитие разнообразные научные школы и течения, возникновение и развитие которых связано с весьма самобытными психологическими концепциями (группа психологов, связанная с А.Н. Леонтьевым, разрабатывает проблемы психологии с точки зрения генетического, исторического подхода, ученики и сотрудники Д.Н. Узнадзе в многочисленных исследованиях обосновывают и развивают теорию «установки», В.Н. Мясищев, А.Г. Ковалев и ряд других ленинградских психологов рассматривают проблемы психологии личности в свете идеи «отношений», Н.Ф. Добрынин и группа московских и периферийных психологов трактуют вопросы развития личности в света принципа «значимости» и т.д.). Однако в отличие от разноголосицы и пестроты многочисленных буржуазных психологических школ на Западе, различные подходы к проблеме деятельности, личности, психического развития не являют собой различные философские позиции – советская психология едина в своих философских основах. Диалектический материализм – широчайший плацдарм для развертывания самых разнообразных гипотез и теоретических конструкций, острейшей полемики между научными школами, которая не противоречит, а соответствует его творческой сущности.

Еще раз подчеркивая неизбежность различных точек зрения в живом процессе становления психологических знаний, вместе с тем нельзя не видеть, что для оформления системы психологической науки необходимо выявление места каждой из этих концепций в советской психологии, уяснение их сравнительной ценности, реальных перспектив развития, полноты теоретической обоснованности, соотношения системы понятий, принятой сторонниками данной концепции, с системой понятий, которая используется другими психологами, и т.д. Дело не в том, следует ли принимать ту или иную психологическую концепцию «в лоно»

338

марксистской философии или «отлучать» от нее, как пытались делать некоторые догматики, а в том, чтобы, выверив их инструментом диалектического анализа, нащупать пути синтеза этих концепций в системе науки. Примером такой научной концепции, которая обещает стать основным нервом проблемы развития в созидаемой системе советской психологии, является учение Л.С. Выготского.

Значительную трудность, а следовательно, и задачу для построения системы психологии составляет подчеркнутая А.Н. Леонтьевым в статье «Об историческом подходе в изучении психики человека» реально сложившаяся двоякая «альтернатива» (в действительности, мнимая, как он же замечает): «Во-первых, возможность психологического исследования, так сказать, «сверху», от изучения наиболее сложных, специально человеческих проблем... Во-вторых, это возможность двигаться «снизу» от исследования аналитически или генетически выделенных наиболее простых отношений и процессов»[561]. В первом случае это путь, который часто заставляет психолога соскальзывать в область чисто описательных понятий лишь ценой совершенно произвольных толкований, связанных с объяснительными понятиями, относящимися к механизмам более элементарных процессов. Во втором случае, сколько бы ни напоминал исследователь, что человек есть существо социальное, активное и т.п., это ничего не изменяет в характере его исследований, потому что основные понятия, которыми он оперирует в исследовании, «берутся при этом из принципиально другой системы отношений, чем система отношений человек – общество»[562].

Указанная проблема, действительно, очень сложна, если учесть, что в настоящее время психология развивает, с одной стороны, такие разделы, как социальная психология, психология личности и т.п., а с другой – продолжает скрупулезный анализ элементарных познавательных процессов в отделах, пограничных с физиологией, кибернетикой и т.п. Нельзя не напомнить, что подобная альтернатива (в данном случае никак не мнимая) была характерна для кризиса буржуазной психологии, о чем говорил еще Выготский в 1932 г. (доклад «Современные течения в психологии» в Академии коммунистического воспитания) и что осознавали и сами буржуазные психологи. Еще Мюнстерберг пришел к выводу, что психология заключает в себе две исторические тенденции к развитию, две независимые друг от друга науки, из которых одну он называл «каузальной», «естественнонаучной», «причинной», «объяснительной» психологией, а другую – «теоретической», «описательной», или «аналитической», психологией, находящейся там, где психология граничит с нау-

339

ками о духе. Аналогичную точку зрения (правда, с другой мотивировкой) принимал Дильтей. Таким образом, наблюдается как будто бы что-то вроде «подобия» или «сходства» историко-психологических ситуаций.

Однако следует со всей определенностью заявить, что это «сходство» является лишь кажущимся (в этом отношении совершенно прав А.Н. Леонтьев, говоря о том, что эта альтернатива мнимая). Дело, очевидно, в том, что основа расхождений между «объяснительной» и «описательной» психологией заключена в вопросе о причинности, которая отвергается в адетерминистической «описательной», «постигающей» психологии и принимается в механистическом ненаучном истолковании психологами, стоящими на позициях «объяснительной», «физиологической психологии». Этого нет и не может быть на настоящем этапе истории советской психологии: все разделы и отрасли психологии строятся у нас на основе диалектико-материалистической детерминистической теории.

Задача, состоящая в том, чтобы распространить единый в этом отношении подход на все проблемы и разделы психологии и тем самым включить их в систему единой науки, может быть решена только в том случае, если отрасли, разрабатывающие психологию сверху, и области, изучающие ее снизу, будут, развиваться не параллельно, а навстречу друг другу. Последнее может обеспечить только исторический подход к проблеме формирования психической деятельности, который в настоящее время успешно перестраивает советскую психологическую науку. Их объединение в контексте одной и той же научной концепции с течением времени ликвидирует тот пока еще не преодоленный разрыв между отмеченными выше полюсами психологического исследования, который нельзя не констатировать, говоря о настоящем времени, и который нельзя прикрыть никакими чисто словесными приемами и «приговариваниями».

Так, например, проблема мотивов деятельности и область воли вообще являлась, как известно, излюбленной сферой описательной психологии, которая органически не могла ввести волю и мотивы в систему социальной и исторической детерминации личности. В результате одно из центральных понятий этой проблематики – понятие потребности оставалось по существу иррациональным и мистифицированным. Идеалистическая психология («гормическая психология» Мак-Дугалла, фрейдизм, необихевиоризм Толмена, «топологическая психология» К. Левина и др.), признавая наличие идеальных побудительных сил, не обращалась к «побудительным силам побудительных сил», т.е. к потребностям, являющимся предметно определяемой зависимостью человеческого индивида от общества. Исторический подход к проблеме потребностей означает, что наука не может

340

как это подчеркивалось Ф. Энгельсом, останавливаться на признании наличия идеальных побудительных сил, а должна идти дальше к тем материальным условиям, которые их детерминируют.

Если рассматривать формирование потребностей в истории человеческого общества, то потребности людей выступают следствием производства. Природная вещь перестает быть просто добычей, т.е. предметом, имеющим, к примеру, биологический смысл пищи. С помощью орудий человек видоизменяет ее, приспособляя к собственным потребностям. Тем самым и потребности человека получают возможность развития, т.е. вовлекаются в историю, становятся ее элементом. Животные органические потребности преобразуются е человеческие потребности, опосредствованные предметной деятельностью. Через процесс перестройки потребностей возникает та новая форма сознательного отношения к действительности, которая свойственна только человеку как субъекту трудовой деятельности. Потребности людей и предпосылка и результат не только трудовой целенаправленной деятельности людей, но и основных познавательных процессов.

Если, переходя от антропогенеза к вопросу о развитии психики детей, удастся сохранить исторический подход в понимании роли потребностей, то последние в свою очередь выступят в качестве предпосылки и результата развития психики и поведения ребенка. В противоположность биогенетикам, выводящим развитие из биологических предрасположений организма, и социогенетикам, усматривающим в личности лишь функцию среды, движущие силы психического развития следует отыскивать в противоречии между изменяющимися в процессе деятельности потребностями человека и реальными условиями и возможностями удовлетворения этих потребностей. Удовлетворение потребностей вновь и вновь воспроизводит ситуацию, в которой обнаруживается противоречие между достигнутым уровнем потребностей и уровнем реальных возможностей удовлетворения этих новых потребностей. Поскольку динамика потребностей (а тем самым и всей сложной системы мотивов, сущность которых составляют эти потребности) состоит в переходе от осознания цели как предпосылки деятельности к мобилизации средств для ее достижения, постольку преодоление (снятие) этого противоречия осуществляется всякий раз через овладение в деятельности средствами (приемами, способами, умениями и т.п.), которые приводят к достижению конкретной цели. Иными словами, удовлетворение данной потребности, выступающее как предметная деятельность, и порождает новую более высокую по уровню потребность. Таким образом, психическое развитие, постоянно воспроизводя потребности (а следовательно, и разветвленную систему мотивации деятельности), в свою очередь является результатом развития потребностей.

341

Мы остановились на вопросе о возможности перестройки проблемы воли и мотивов на основе исторического подхода не только потому, что нуждались в конкретном примере, свидетельствующем о поисках путей преодоления разрыва между отраслями, разрабатывающими психологию «сверху» и «снизу», но и потому, что решение проблемы потребностей, как это в настоящее время осознается многими, входит в число важнейших задач, решение которых открывает возможность создания единой системы советской психологии.