Летняя школа. Тьюторская рефлексия

Третий день.

Вроде бы, неплохо тьюторский круг прошёл.

Все очень хорошо рассказали, что у них получилось, а что не получилось.

Кроме двух.

Иришка — потрясающая тусовщица, ей нравится день с ночью путать, она и ходит весь день с подушкой, как будто чтобы специально заснуть.

Сказала — А знаете, я уже не знаю, хочу я что-нибудь или не хочу.

И засопела как бы в свою подушку. А потом вдруг начала вздрагивать всем телом. Видно, девочке хотелось заплакать. Я бы сразу решила, что надо сказать Наташе, или Сергею Владимировичу, и продолжить круг дальше. Или просто обнять и увести. Ей явно стыдно на людях плакать, а что-то такое накопилось, что не сдерживается.

Саша почему-то по-другому решил. И зачем у меня такой напарник?

— Ирина, но это же ужасно! Как же можно не знать, что ты хочешь!

— Ужасно! Я понимаю, ужасно! Ой, Саша, Инна, можно, я выйду?

Вышла, вытирая слёзы подушкой.

Дальше, вроде бы, всё нормально. Кроме того, что мне ненормально.

И кроме Лёни. Леонида Александровича, то есть.

Лёня снова сел замыкающим. И когда к нему пришла свечка, сказал: — А мне сегодня показалось, что Инна — плохой вожатый. Вот Саша — хороший вожатый, он всегда знает, что правильно, а что неправильно, а Инна никогда не знает…

И передал мне свечку.

Мне, не Саше. Выкручивайся, Инна, выкручивайся! А уже трудно, но нужно.

— Большое спасибо, ребята. Сегодня у нас был очень трудный день. Я вот только сегодня поняла, насколько трудная и удивительная штука — понимание. Вы меня извините, круг Саша закроет. А я хочу понять, что с Иришкой. Если получится, мы вместе скоро вернёмся.

Выскакиваю, вроде как правильно всё сделала, а у самой глаза на мокром месте. «Инна — плохой тьютор». «Инна не знает, как правильно». Ой! Наташа Иришку утешает, поёт что-то даже.

Их тревожить не стоит.

А я не знаю, что делать.

И тут Иришка как бы приходит в себя. Смотрит на меня, как бы в упор, глазами хлопает.

— Инна, я тебя очень подвела? — спрашивает.

Я подсаживаюсь.

— Ну, в смысле разревелась, это же неправильно!

Наташа отсаживается, а я держу Иришку за руку. Мне кажется, и мне, и ей так легче. Она чувствует, что есть кто-то сильный. И я чувствую, что я сильная.

И тут на меня находит.

— Ты держись за руку, и думай всё, что хочешь!!! Рассказывай, рассказывай про всё, что не хочешь! Ты не обязана знать! Ты просто можешь узнать…

— Спасибо! — Иришка ещё за меня держится, и снова за свою подушку, и спрашивает, есть ли бумажка и листик. Они, конечно, находятся. Она рисует. — Вот я, птенец. Вот как бы пух, а на самом деле скорлупа, яйцо. То есть я думаю, что это пух, а на самом деле скорлупа. Я прорываюсь, и мне сразу больно.

Не нужно быть Карлом-Густавом Юнгом, чтобы понять, при чём тут подушка.

Я: — Знаешь, хочу, чтобы ты одну хорошую книжку прочитала. Вот прямо сейчас и быстро. И подушку не буду отбирать, если срубишься, считай, что просто я обиделась, что ты не прочитала.

Оглядываюсь по сторонам. Фикс идёт, прогуливается.

Я ему — сможешь сбегать до компьтютерки и распечатать?...

Я даже не знала, что «Охота на Снарка» лежала уже заранее распечатанная.

Иришка села под лампой, читать.

А мне? Идти на планёрку?

Саша из комнаты не вышел, значит, круг не закончился?

Но должен был. А как другие?

Я, кажется, потеряла счёт времени.

Сижу, смотрю, Иришка читает книжку, сама пялюсь, как сова.

Фикс меня хлопает — пойдём, подышим?

Я понимаю, что мне здесь душно. Но на крыльцо не хочется, и вдруг спрашиваю: А как далеко Сергей Владимирович: Или Наташа?

Кажется, от «как далеко» у меня самой крышу сносит.

И вдруг выныривает Саша.

— Извини, Инна. Я понял, что сделал ошибку. И ты, и Иришка имеете право обижаться. Чай здесь где-нибудь есть?

Чай здесь всегда где-нибудь есть, в штабе. И всё проветривается.

Мне-то уже хорошо, я и Иришку успокоила, и сама успокоилась, мне теперь интересно, что понял Саша. И про эту нашу детку Лёню.

— Лёня — так-то, по человечески говоря, тот ещё свинтус. Иришку он обидел днём, сказал, что все, кто не знает, что хочет, не вполне себе вменяемы. Я повёлся. Ну, знаешь, бывает. Я потом уже, когда Ира выскочила, и потом ты выскочила, понял, что мой косяк. Мы когда круг закончили, я повёл Лёню бродить. Он удивительные вещи рассказывал о своей семье, в итоге мы условились, что он ровно два дня никого не оценивает, и за это время может что-то сделать сам, без дедушки — депутата, папы — предпринимателя и мамы — директора школы. Лёня приуныл, а потом решил, что построит запруду на ручье и снимет про это фильм, он с детства хотел, но ему не разрешали.

— Классно!

Мы пили чай, постепенно накапливались другие вожатые.

— Так ты на меня не обижаешься?

— Честно, собиралась. Теперь уже не за что.

— Планёрки как таковой сегодня не будет — сказал Сергей Владимирович, зайдя в комнату. — Третий день — он всегда нервный. Это нам с Наташей не спать, думать. Если хотите, присоединяйтесь, но учтите, что…

Я не учла, что устала. Да, вроде бы всё обошлось, но в какой-то момент я не то что разревелась, но зауросила. Афтер-шок, как говорит Валька.

Говорят, со всеми начинающими такое бывает.

Я лежала, пила чай, а Саша объяснял, что после того, как я выбежала из комнаты, он в самом деле устроил второй круг. Если уж Лёня утверждает, что тьютор не прав, то давайте поймём, когда тьютор прав, а когда не прав, и прав ли Лёня.

В итоге Лёне разрешили не высказываться о тьюторах. То есть фактически запретили высказываться, но сформулировали так хитро, что Лёня считал это привилегией.

Потом меня Каменев с Наташей как-то обняли с двух сторон, и Каменев запел — Много неясного в странной стране, можно запутаться и заблудиться! Я даже не знала, что он так умеет. Потом Наташа подхватила — даже мурашки бегут по спине, если представить, что может случиться!

Потом мы ещё сидели втроём в моей комнате, пили чай, они по очереди включали разные песни из «Алисы в Стране Чудес», сами подпевали, я тоже подпевала, в какой-то момент (кажется, на песни Мыши) Наташа сказала — ну, Инна, считай, что боевое крещение ты прошла! Больно будет, трудно будет, но с двумя случаями ты справилась!

— С двумя? По-моему, с Иришкой!

— С Сашей. Ему, когда ты ушла, стало стыдно. Я его давно знаю. Серёжа ещё давнее. Хороший парень, но дико самоуверенный. А тут ему стало стыдно и он, может быть, в первый раз в жизни подумал, что сделал что-то не то.

— Да, я что-то такое почувствовала. А что, это в самом деле я сделала?

— Да, именно потому что вышла. Если бы ты стала рассудительно спорить с Сашей, с Лёней… У некоторых рассудительность на автопилоте, они умеют рассуждать, не думая. А когда сперва Иришка выпрыгнула, потом ты, у Саши случился повод задуматься и потом Лёню заставить задуматься.

— Да, точно… Сергей Владимирович, а можно вопрос?

Каменев как бы в полусонном состоянии пил чай и слушал Наташу. И как бы не просыпаясь — хоть десять!

— У меня один. Вот мы занимаемся автоматизацией… Как будто то, что делает человек, передаём машинам. А это правильно? Вот, мы же видим, что люди ведут себя, как роботы?

Каменев рассмеялся так, что чуть не расплескал чай.

— Как говорил ещё Чарльз Хоар, человек должен думать, машина должна считать!

В таких случаях мама, наверно, сказала бы, стыдно не знать, кто такой Чарльз Хоар! Я потом поискала и поняла, что действительно стыдно.

— Понимаешь, мы учим машины считать. А людей учим думать. В том числе думать про то, как учить машины считать. А вот Наташа умеет учить людей не про машины, а про себя. Машины, подобные людям, это всё-таки фантастика, а вот люди, подобные машинам, к сожалению, реальность.

Я поняла.

Наташа добавила — Ну этот вот, Лёня… Хороший парень, но всё время играет в оценки, правильно или неправильно. Я не очень хорошо разбираюсь, но мне Серёжа рассказывал про оценивающие автоматы.

Каменев — Да-да, и самое, что мне ненавистно в педагогике, что училки работают такими оценивающими автоматами и детей туда же дрессируют. Уж кому, как не нам, математикам и программистам, знать, чем человек отличается от машины?

Наташа — Я помню, Серёжа ещё когда у нас в меде информатику преподавал, говорил — люди умеют придумывать машины, машины не умеют придумывать людей! Всё, Инна, мы — спать, и тебе того же, твоя же завтра очередь русалочьим прудом заниматься!

Да, конечно. А я уже и на часы не смотрю. Ладно, Валька в любом случае разбудит, но нужно быть в тонусе. Попрыгать, размять мышцы, побарахтаться с девчонками. Значит, спать.

Утром Валька ещё спросил — А почему свет не гасишь?

Я поняла, что срубилась, не погасив свет. Так ухайдакалась.

Зато — пока сама разминалась для русалочьего пруда — Иришка пришла. Будто и не было вчерашней истерики, стеснительная, манерная — ну вот таких и надо обращать в русалки. Даже в каком-то странном балахоне, под которым только купальник. Сняла балахон, и топчется около бассейна нерешительно. Приходится устроить шок.

Разбегаюсь и толкаю. А потом сама рядом плюхаюсь.

Она барахтается, но барахтается толково. Я рядом, если что, помогу выплыть.

И уже минуты через две, когда шок прошёл, она говорит — спасибо, ой, водичка, это же лучше, чем подушечка! Тут мокренько, прохладненько, приятненько…

А тут уже и другие наши русалки подоспели, Катька с Надюхой даже начали с Иришкой играть в «Дельфины выносят тонущего на берег» — это нужно с двух сторон подплыть, синхронизироваться и поднять — настолько обрадовались, что Иришка теперь в русалочьей компании.

А ещё Иришка прямо в воде, и потом, вытираясь, рассказала, что благодаря книжке, которую ей выдали, она придумала короткометражку и планирует договориться, с кем и как её снимет.

 

Летняя школа. Проверка, желающая закрыть образовательную программу («злопукие зубаки»)

Планёрку вела Наташа, Сергея Владимировича почему-то не было. Мы быстро обсудили день, прикинули, у кого какие задачи на завтра, и уже решили попеть песни и мирно разойтись спать, Валька уже расчехлил гитару…

Сергей Владимирович ворвался. Я ни разу не видела его таким быстрым и нервным, даже тогда, когда они с Наташей меня откачивали, он был чётким, рассудительным, размеренным. Сейчас у него, кажется, дрожало всё.

Не глядя на нас, он сказал:

— Наташа, я честно пытался их убедить… Я честно пытался объяснить… Они почему-то такие фанаты, что не спят до часу ночи, мне вот только что Марков позвонил, эти фанаты катаются где-то по просёлочным дорогам, но завтра к обеду будут уже у нас…

Плюхнулся на стул. Ослабевшим голосом сказал:

— Люди, сделайте мне кто-нибудь чаю. Если есть, с хорошим куском лимона. А то не будет у вас руководителя программы… О, Валентин, вы собирались петь? Если можно, давайте что-нибудь Цоя. Лучше «Группу Крови». А потом я расскажу, в чём дело.

Пока Наташа делала чай, в правильной пропорции выжимала в него лимон и размешивала мёд, мы спели (и очень душевно) и «Группу Крови», и «Звезду по имени Солнце», и «Кукушку», раз уж взялись.

Каменев превращался в нормального человека.

Он отпил немного остывший чай, улыбнулся Наташе, потом подтянулся, сказал:

— Помните, я перед началом говорил про краевую экспертную комиссию? Мы тогда все думали, что всё неправдоподобно, как какой-нибудь древнегреческий миф. Валентин, помнится, вспоминал мифы о Горгоне и Прокрусте. Смеялись все, я сам в это не верил. И вот та самая легендарная экспертная комиссия свалится на наши головы завтра. Решили они почему-то это только что. Или информация до нас пешком шла?

Пауза. Это примерно как у Гоголя: «К нам едет ревизор». Только у всех никаких грехов на душе не было, и что будет, мы не понимали.

— Будет просто. Они пройдутся по лагерю, увидят, что дети занимаются своим делом, зададут им какие-нибудь бессмысленные и беспощадные вопросы… Сразу предупреждаю, пытаться репетировать ответы бесполезно. Вопросы будут именно бессмысленными и беспощадными, как русский бунт и всякое начальство.

— Это как? — спросил Валька. — Ну мы же все здесь… Ну, я не очень понимаю, что делают психологи, психологи не очень понимают, что делаем мы, вот только Яна сколько-то математик, а сколько-то психолог, а и Вы. Но… Любой из наших учеников с удовольствием расскажет о том, что он узнал, в каком проекте участвует, ну не первый же раз, Сергей Владимирович!

— А вот как! — Пока Каменев собирался с мыслями, за него очень зло сказала Наташа. — Ребята, а вы тут математикой занимаетесь, а почему у вас шишки на дорожках? Ребята, вы тут шишки убираете, а где же ваша хвалёная продвинутая математика? Или ещё хуже: подойдут к одиноко бредущему школьнику, лучше всего к самому задумчивому… Вот представьте себе, как Лена Лунина бродит, решая в уме задачу, а они к ней подходят и спрашивают, как бы участливо: Девочка, почему ты такая грустная? Почему ты одиноко бродишь? Тебя кто-то обидел? Ты с кем-то поссорилась?

Мы все маленько сотряснулись.

Я прикинула, что Лена — девчонка с крепкой нервной системой, а вот у Вики у первого же вопроса слёзки бы начались. И что тогда бы началось…

Я примерно вспомнила рассказы мамы о том, как такие вот экспертные комиссии заявляются в школу. И поймала себя на том, что у самой глаза на мокром месте.

Наташа вовремя заметила, протянула салфетку.

Своим обычным голосом сказала:

— Мальчики, девочки, собираемся! Вторая серия планёрки.

Задачи раскидали быстро. Всем вожатым, по возможности, одеться как дети. И спокойно патрулировать пространство. Самых задумчивых, нервных и впечатлительных отводить в сторону. Не давая встретиться с вот этими… Горгона и Прокруст они, конечно, игрушечные, но ребятам и этого игрушечного сейчас не стоит, мы их только-только раскачали на то, что всё по-честному и всё серьёзно. Валя организует футбольчик, именно что футбольчик — а что, мы снимаем кино про футбол. Маня устраивает шествие русалок — а что, мы снимаем кино на фольклорные темы, в программе же это заявлено!

Света отслеживает компьютерку. По её сигналу Лёха включается и орёт — опять связь глючит, что такое, у нас когда-нибудь будет нормальная связь? Если эксперты заинтересуются, объяснит — понимаете, мы работаем на свободном софте, но у него все хелпы и мануалы только в онлайне. Мы могли бы работать и на лицензионном софте, но край ни копеечки, ни центика на это не даёт, пособите, господа хорошие!

Я, как человек впечатлительный и к тому же дочка педработника, нахожусь в резерве и при необходимости изображаю правильно восторженную девочку (видела бы меня мама, когда мы потом с Наташей репетировали правильный восторг).

Самым неприятным было то, что после экскурсии должно было состояться, так сказать, экспертное совещание. Со всей нашей командой. Где нам должны выставить двойки или пятёрки за то, правильно или нет мы проводим летнюю школу.

И вся неприятность ситуации (я хорошо поняла Каменева и Наташу, что их так колбасило) состоит в том, что эти люди сами ни разу не проводили летних школ. Возможно даже, сами ни разу ни уроков, ни кружков, ни секций не вели. Выдвинулись как администраторы, потом защитили диссертации и стали вроде как экспертами…

Я всегда соглашалась с Каменевым, что педагогика — это не наука. Попробовал бы у нас, в дискретке и методах экстремального поиска, кто-нибудь вот так, его бы тут же вперёд ногами отправили в дали светлые… Ой, как всё-таки много во мне от родителей! Вперёд ногами в дали светлые — это говорит папа всегда, когда видит на дороге кого-нибудь, кто хочет вписаться в столб или во встречный самосвал. Ой, я дурра, что за помрачение на меня тогда нашло — сбегать из дому? Ну ладно, всё успокоится, я с Наташей ещё раз это обсужу. Сейчас нам вот это выдержать надо.

Спели ещё Цоя. «Уже поздно, все спят, и тебе пора спать. Завтра в восемь утра начнётся игра». И пошли спать. За нашу побудку на следующий день по расписанию отвечал Илья, он всё равно собирался заниматься всю ночь монтажом, тем более что день опять проспал.

Только табличку с его каморки нужно будет снять.

«Илья, почему ты всё время спишь? — Вдруг монтаж, а я уставший! — А почему ты когда не спишь, то всё время ешь? — Вдруг монтаж, а я голодный!»

Благодарные дети. Весь день креативят, лепят эскизы, а Илье потом доводить до ума, чтобы к утру что-то дельное было…

* * *

Так называемые эксперты появились примерно в обед. Я их даже не отследила, приехали какие-то люди в понтовом джипе, Каменев, Наташа и директор лагеря повели их сразу обедать… Моя роль в резерве не понадобилась.

Вика была с Вадиком, поэтому справились. Они просто говорили наперебой, не давая возможности задать вопросы. Вика, с интонацией дочки профессора — Ну, задача составления расписаний, хотите, я всё объясню? Вадик — Зачем это объяснять, задача же очевидна, давайте про алгоритм, есть интересные соображения!

У так называемых экспертов выражение ужаса на лице, когда «давайте про алгоритм». Неужели настолько разница в поколениях? Я в эту сторону толком не думала, только пыталась понять, почему у меня с родителями такое непонимание случается, но вспомнила, читала про это по крайней мере, есть люди, для которых думать моделями и алгоритмами — это нормально, а есть те, кто признаёт, что такое есть, но им это — ну неудобно, что ли. Это как будто с детства приучиться держать вилку в левой руке, а нож в правой. Нормально! А другие не то, что вилкой — ложкой котлету пытаются есть.

Ребята — не из этих.

Оба, синхронно — слушай, почему мы ещё в лесу, а не в компьютерке?

Когда у экспертов появилось вопросительное выражение лица, ребята уже бегом бежали в компьютерку. А в рядом беседке оторвы, под руководством Жеки и Лены, разучивали Love, love, love! All you need is love! Ничего заранее придуманного, просто девочки решили, что нужно женскими голосами перепеть хиты ливерпульской четвёрки.

Мне оставалось, что называется, из кустов смотреть.

Так, прохаживалась, когда эксперты между общением с Вадиком и Валей и беседкой с песнями ливерпульской четвёрки наткнулись на меня, всю такую серьёзную, они сразу поняли, что я вожатая. И что на вверенном мне участке всё в порядке.

Потом другие рассказывали, как это весело было, когда в самом деле Лена Лунина бродит по лагерю, бормоча под нос что-нибудь вроде — Итерация? Или сходимость на сетке? С какого конца начать проверять? Я не очень понимаю в методах аппроксимации, но Лена думала именно над такой задачей.

Света в итоге решила ответственность за компьютерку скинуть на Илью (к этому времени он уже успел поспать) и отслеживать именно Лену. Тот тип задач, с которым она и Егор работают, ей можно.

Света и Лена уселись рисовать прутиком на песке, при помощи шишек и веточек, возможные расчетные схемы. Когда кто-то из проходивших мимо визитёров случайно пнул несколько шишек, Света даже пафосно воскликнула: не трогайте моих чертежей! Видимо, память про Архимеда из старой школьной программы включилось, человек солидной комплекции и в солидном костюме даже взялся возвращать шишки на место.

Но потом началось шоу. Этот, якобы, круглый стол с дискуссией. Я согласна с мамой, дети их точно не интересуют, их интересует что-то другое. И что-то другое не из нашей реальности.

Я в любой момент могла бы объяснить про свою дискретку и экстремальную оптимизацию. Света точно так же — про свою аппроксимацию. Валька — про своих роботов, и при чём тут футбольчик. Маня — про русалок и модели гидродинамики. Илья — про видеосъёмку и схемы обработки видеоданных.

 Но это никого не интересовало. В какой-то момент показалось, что у них вообще краткосрочночной оперативной памяти минут на пять хватает, а долгосрочная всяким мусором переполнена и уж точно нуждается в дефрагментации.

Я думаю, даже если бы Илья или заранее подготовленный Лёха (уж Лёху хлебом не корми, дай поорать про плохой интернет) своё слово сказали, всё равно бы не спросили.

Я сперва так и не поняла, что они ищут. Я знаю, из книг, из фильмов, что некоторый сорт начальства всегда ищет виноватых, но они — в книгах, в фильмах — хотя бы обозначают, кто в чём может быть виноват.

* * *

Это были какие-то картонные персонажи.

И сама тема обсуждения какая-то картонная.

 «Основания педагогической деятельности образовательной программы…»

Ведущий — просто буратино, одетое в костюм (буратино в среднем роде и не с большой буквы, Buratino — это просто любая деревянная кукла). Я помню, у папы из ещё его студенчества была любимая песня Buratino telecommandato — дистанционно управляемая деревянная кукла. Какой-то итальянский певец, сценический псевдоним Пупо. Надеюсь, по-итальянски это что-то приличное. Папа всегда её напевал, когда дела его шли не очень хорошо.

Этот буратино даже на лешего не тянул, так себе, осиновое полено (та самая осина, что не горит без керосина), и с голосом таким же.

Я его даже не запомнила, ни внешне, ни по имени-отчеству, ни кто такой.

Зато эксперты — это было что-то среднее между крысой Шушерой и котом, всё время забываю, как его зовут, из «Чипа и Дейла». Или их свитой. Не спрашивайте, как такое возможно, так было. Мне вспоминались какие-то мультяшные персонажи, абстрактные злодеи, а ещё откуда-то из детсадовского детства всплыло: «Злопукая зубака».

Галина Францевна Серебренник, почётный профессор кафедры педагогической дефектологии педагогического университета. Болотная Кикимора Кикиморовна в кино была очень симпатичным персонажем, эта такая же, только злая.

Пётр Иванович Северьянов, заведующий кафедрой безопасности жизнедеятельности. Почему-то — агроэкономического университета. Шишок в кино тоже был очень симпатичным персонажем.

Я была маленько парализована, так бы я их тут же нарисовала, как они есть, потом выяснилось, что Маня — да, она не художник, она именно карикатурист — здорово их зафиксировала. Потом ещё что-то рассказывала про наследственную конкуренцию русалок с кикиморами… Но это потом, это уже после лекций о крокодилах было.

Уже потом поняла, что в первом случае есть хотя бы очевидный логический парадокс — как специалист по дефектологии взялся экспертировать программу, которая выиграла конкурс поддержки одарённых, а второе вообще, не в пику агроэкономическому университету, ни к селу, ни к городу.

Но в тот момент я была просто в шоке. Или в трансе. Или в ауте. Или, как сказала бы Наташа, ты просто ещё не умеешь ожидать неожиданное.

* * *

От начала разговора я чуть отключилась.

В начале стоял какой-то невнятный гвалт, Сергей Владимирович и Наташа молчали или говорили очень тихо, гвалтели эти самые, так сказать, инспекторы.

Когда я вернулась в сознание, гвалт уже структурировался в индивидуальный ор.

— Вы растите детей в тепличных условиях! — кричала Галина Францевна. — Вы убеждаете их в том, что все вокруг красивые и умные! Сергей Владимирович, вы же опытный преподаватель, вы же знаете, что не все студенты бывают красивыми и умными!

— Знаю — грустно отвечал Каменев — но это ещё не повод утверждать, что это правильно. И если мне лично нравится работать с красивыми и умными студентами, я имею право хотя бы обозначать свои приоритеты?

К сожалению, некоторые профессора не являются ни красивыми, не умными. Потому и ревнуют, и орут. Я так его реплику истолковала.

— Приоритеты? — кричал Пётр Иванович. — Какие такие приоритеты? Мы должны учить всех всему! Вот вы учите всех всему? Нет, конечно же, вы учите всех какой-то своей непонятной математике! А Наталья Игоревна учит всех какой-то непонятной психо, с позволения сказать, физиологии! Ну куда это годится? Все же должны знать всё!

И тут я робко пришла в сознание. И робко подняла руку.

— Вот, девочка хочет сказать! — сказал ведущий. — Говорите.

Я робко встала. Это мне самой казалось, что робко, мне потом говорили — «Ну, ты смелая!». Наверно, так и надо быть, смелым, внутренне быть робким, но это в себе зажать, снять нервную дрожь, чтобы встать прямо и звонко, не заикаясь, спросить:

— Пётр Иванович? Извините, я изучаю математику и психофизиологию. Мне, конечно, в математике ещё не всё понятно, да и в психофизиологии не всё понятно, но тут я понимаю, пока у меня не будет ребёнка, я ещё не всё пойму, но мне непонятно, почему Вы — в это «Вы» я вложила всю выразительность интонации и дыхания, какую в себе нашла — утверждаете, что если нужно учить всех всему, то не нужно учить математике и психофизиологии?

Рядом встала Света.

— Да, Пётр Иванович, а вы сами всему учились?

Я знаю, у Светы есть внутреннее право задавать такие вопросы. С интонацией формулирования запросов к базе данных. Как будто нейтрально. Так уж устроена вся эта компания, что умеют спрашивать — а вы что знаете? А если не знаете, что вы здесь делаете? Сходите и узнайте. Я ещё не всё про их компанию знаю, но я видела Егора и Сказочника.

Пётр Иванович слегка вздрогнул. А потом как будто его порвало.

— Вы… Вы смеете спрашивать! Студенты! Доктора наук! Почётного специалиста по химической защите! Да, я знаю, чему нужно учиться! Да, уважаемые девочки, вы, наверно, будете хорошими математиками и, может быть, хорошими мамами, но только никогда в жизни ничего не поймёте! Учить всех всему — это значит точно знать, чему нас учат… Ну, читать соответствующие документы, точно ориентироваться в ситуации! Вовремя противогаз надевать, в конце концов!

Света тихо спросила — у моей подруги дочка чуть не умерла от астматического приступа. Аллергия, младенцам городской смог противопоказан. Как научить молодых мам бороться не с газовыми атаками, а с такими приступами, противогазы помогут?

Села.

Да, я слышала весной, пол-общаги на уши поставили, хорошо, сработала материнская интуиция — прижать к себе ребёнка, дышать вместе, синхронно даже сипеть и кашлять, муж был на работе, пока соседку дозвалась, чтобы та мужу позвонила, пока дозвонились, пока кто-то из тех, кто поднялся по тревоге, вспомнил про знакомого врача скорой помощи, а кто-то про таксиста… А ещё врачу и таксисту с лекарствами пришлось через вахтёра в три часа ночи проламываться… Хорошо, это был разовый приступ, но теперь Юля с дочкой только в обнимку спит, чтобы сразу почувствовать, если что.

И — я не знаю, как это определить, с интонациями женщины, которая ещё не знает, что у неё будет ребёнок, но точно знает, что уже близко, год, два:

— Учить всех всему — включает в себя готовить будущих мам к тому, что у их детей такое может быть? Или только газовые атаки?

— Да у нас вся жизнь, у нас вся экология — сплошная газовая атака! Извините, мне нельзя. Это секретные данные. Хотя!

Вот тут точно лопнул. Сам осознал нелепость. Сник, стих, пятнами пошёл.

— А, хотя знаете, когда я учился, считалось, что быть хорошими математиками и хорошими мамами одновременно — невозможно, а вот у нескольких моих однокурсниц это получилось. А у меня с математикой не задалось, я химфак заканчивал, а по комсомольской линии выдвинулся, на том и диссертацию защитил, о комсомольском воспитании. И на роли противогазов в воспитании патриотизма.

Сел, отдышался, налил себе минералки, залпом выпил.

Сипло: — Галина Францевна, может быть, мы не туда попали? Может быть, здесь без нас знают, что делать?

Галина Францевна прямо коброй надулась: — как так, без нас, а на что мы доктора педагогических наук? Я им сейчас всё объясню!

И дальше — это уже ни в какие ворота.

Галина Францевна прямо орала:

— Наталья Игоревна, почему вы пишете, что дети должны расти в любви? Вот они же вырастут и попадут в мир, где их никто не любит!

И что-то ещё такое. Про социальную адаптацию, про необходимость дисциплины… Ой, если так учат педагогике, как не повезло моей маме, что она у этих людей училась! Как я теперь понимаю те мамины закидоны, которыми она меня пугала с первого класса!

В самом деле, это же надо так придумать, что любимая мама вдруг превращается в существо, куда более строгое, чем учительница или даже баба-яга из сказок! Я, взрослая, смотрю и оцениваю — мама пришла с работы, уставшая, я сижу, делаю уроки. Первый вопрос мамы — дневник! Тройка? И дальше — целых полчаса мама меня не любит. Если вдруг двойка — не любит до вечера. Но мама — она всё-таки мама, весь вечер не любит, а потом придёт и скажет — завтра всё будет хорошо. И поцелует перед сном.

Пока я думала, Наташа сказала:

— Вы что, хотите сказать, что я не должна любить своих детей? Или, ещё хуже, я должна скрывать от них то, что я их люблю, и играть с ними в злую тётеньку Фрёкен Бок?

Не знаю, кто как, а я сразу представила, как это. Стало страшно, явно, не мне одной, я заметил, как Сергея Владимировича дёрнуло.

И почему мы, математики, такие впечатлительные?

Встал Сергей Владимирович. С тем выражением лица, которое у него бывает, когда он хочет объяснить двоечнику, почему ему не стоит идти на пересдачу. С тем выражением лица, с которым он читает лекции о дискретной математике для тех, кто понимает — а кто не понимает, должны это признать и идти погулять. Я такое в каком-то кино видела, про рыцаря, который заступается за женщину, которую вот сейчас должны сжечь, как ведьму.

Не сказать, что с выражением лица. Лицо у него по-прежнему нейтральное, но вот выражение позы… Прямо как будто сейчас возьмёт копьё, вскочит в седло и помчится бить обидчика и заступаться. Эге-гей, подумала я, что-то тут не так!

— Галина Францевна!

Каменев, как обычно в таких случаях, начинал плавно и даже вежливо. Я живо представила себе тот фильм про рыцарей, коню ещё нужно разогнаться, стартует он медленно.

— Галина Францевна, услышьте меня, пожалуйста!

Да, переключается на другой регистр.

— Ну почему вы считаете, что окружающий мир жесток? Вот ваша модель мира жестока, не сомневаюсь!

— Моя модель мира? Вы о чём?

— Вообще-то всякий человек так или иначе строит модель окружающего мира, поскольку ни один человеческий интеллект не в состоянии воспринять мир целиком! Или докторам педагогических наук это ещё не известно?

— Мне известно, что я воспринимаю мир адекватно.

— Вот оно как! Нобелевский лауреат Эйнштейн, нобелевский лауреат Бор, нобелевский лауреат Фейнман точно знали, что они не всё знают об окружающем мире, а почётный профессор провинциального педвуза точно всё знает?

— Про Эйнштейна я что-то слышала, про остальных не знаю. Ну, не знали и не знали. И вы не знаете.

— А вы знаете?

— Знаю!!! Мир жесток, и в этом мире каждый должен сам карабкаться! А вы про какие-то премии? Мало ли, у кого какая премия, у меня вот у самой десять премий, от нашего университета…

Наша команда уже маленько влёжку, но сдерживаются, один Валька накидывает рисунки — типа «Альберту Эйнштейну НЕ вручают премию педагогического университета». «Галина Францевна гордо отказывается от Нобелевской премии, потому что университетская премия — круче».

Ага, премия у нас в бюджетной сфере — это примерно месячная зарплата к концу года, её так и называют — «тринадцатая зарплата», неужели эта «почётный профессор» такая недалёкая?

— Я повторяю, Галина Францевна, это ваша модель мира.

Как будто два рыцаря слегка стукнули друг друга копьями, и сейчас разворачиваются для повторного удара.

— В моей модели мира Вы — абсолютно неграмотный человек. Что-то слышавший об Эйнштейне, ничего не знающий ни про Бора, ни про Фейнмана. Вот Вы — почётный дефектолог — Выготского читали?

Тут уж точно не обмен ударами копьём, меч выхвачен.

— Зачем нам его читать, молодой человек? Мы и так знаем, что слепые не видят, глухие не слышат, а одарённые думают, что они могут что-то такое новое придумать. Поэтому меня вас экспертировать и попросили. Одарённость! Это же дефект, а вы им внушаете, что это их жизненное преимущество!

Дзанг. Я прямо представляю, как мечи стукаются об щиты, реально вижу, как искры летят, по лицам и позам ребят — видно, что они тоже поняли, в чём дело.

— А затем, что это неправда, что бывают дефекты!

Щит треснул.

— Понимаете, у нас сейчас в лагере есть девочка, она с шести лет практически ничего не видит. Максимум — светло, темно, и то её это напрягает, поэтому в тёмных очках всегда ходит. Она талантливый массажист, великолепно чувствует математику и, как выяснилось, неплохой программист. А вы говорите — мир жесток!

— Слепая — программист? А как же? Ей же буквы набирать…

— Буквы можно и диктовать! Вообще-то программисты не с буквами работают, это вам не секретари-машинистки.

Это уже где-то близко к misericordia. Удару милосердия.

— И Вы, Галина Францевна, почётный профессор дефектологии, забыли про глухого композитора Бетховена? Это же школьная программа! Я понимаю, про физика Хокинга Вы не можете знать по той же причине, что не знаете физиков Бора, Фейнмана… А ещё был ослепший в одиннадцать лет академик Понтрягин, один из крупнейших наших математиков последнего века.

Галина Францевна начинает играть в старуху, демонстративно хватается за сердце. Действительно, misericordia.

— Да, Бетховен… Но я не понимаю, в чём ваша правота… Моя правота очевидна, слепые не видят, глухие не слышат, одарённые зациклены на своих талантах и не ориентируются в жизни.

— Понимаете, Галина Францевна… Я в психологии — дилетант. Так, читал кое-что, Выготского, скажем, Левина, Вертгеймера, Пиаже, меня всегда интересовало, как психологи мышление описывают, особенно математическое. Ну, Фрейда, кто ж из нас его в юности не читал… Наталья Игоревна, может быть, лучше обоснует. А я человек простой. Я верю в объективные законы природы. Которые открывают физика, химия, психология, социология. И в объективные законы мышления. А ещё, знаете ли, верю в то, что люди могут и то, что о себе сами не подозревают. Если, конечно, себе разрешат… Это, знаете ли, есть такая штука, христианство, но вы же тут же в сектантстве меня обвините. Вы же неграмотные! Вы же если Фейнмана, Бора не читали, наверняка же и «Благие вести» не читали, и «Деяния», и «Послания».

«Благие вести» — это такой стилистический приём, так мы узнаём тех, кто знает перевод слова «Евангелия». Галина Францевна не знала. Она продолжала дрожать, и что-то хотела снова закричать, но маленько захрипела. — Эйнштейн… Эйзенштейн… Физика, кино — не понимаю. Взорвалась ещё маленько — но всё, что вы делаете, не педагогика! Так не бывает!

— Очень даже бывает… Да, вы неграмотны, но хотите, докажу?

Я примерно представляю, как это, добивающий удар с выворачиванием.

— Понимаете, у меня профессия такая, что я умею доказывать даже тем, кто вообще ничего не знает и ничего не понимает, от шпаны до докторов педагогических наук. Ну, спрашивайте.

Не знаю, что дальше хотел сказать Каменев, это уже была натурально отходная месса за почившего врага, когда проснулся Пётр Иванович, до этого, казалось бы, весь кончившийся.

— Девочка… Слепая… Как же она здесь…

Тут уже Наташа.

— Честно скажу, это я уговорила её родителей к нам в лагерь отпустить. У девчонки в самом деле очень чувствительные пальцы, знаете, как часто бывает у незрячих. И она как-то научилась понимать и тексты, и чертежи так, что имеет пятёрки в школе и по литературе, и по геометрии. Она сама жалуется, что цвета в её незрячей картине мира — это что-то абстрактное. Талантливая девчонка, грех такой не помочь!

— Ну дак а как?

— Ну, ребята её всегда в столовую, в компьютерку, на лекцию отведут. Для компьютерки мы специально попросили принтер и клавиатуру с алфавитом Брайля. У городского общества слепых. А в туалет, в душ, да просто нужную вещь подать — неужели же девчонки не помогут? Что ж, вы в самом деле думаете, что все бессердечные какие-то, а мир жесток и каждый сам за себя?

Всё. Удар на добивание.

— Сердце… Трёп это всё… — Галина Францевна как бы встаёт. — Врёте. Не видела я слепой девочки.

Зомби.