Летняя школа. Инна плотникова. Как быть математиком.

Мы с Викой медленно бредём по аллее… Молчим сперва, мы же давно договорились поговорить. Значит, и помолчать сперва можно.

Вдруг понимаю, с чего нужно начать. Конечно, не с математики, с математикой у нас и так всё ясно.

— Вика, вот ты меня спрашивала, как это быть женщиной и математиком? А может быть, тебе сперва попробовать быть девушкой и математиком?

— Ой, Инна, а так можно?

— Вика, ты мне скажи, когда ты последний раз танцевала?

— Не помню, давно, наверно.

— Нет, я не имею в виду — на дискотеке там, с парнем, всё прочее такое, а просто так, из удовольствия — вот включаешь музыку и двигаешься?

— Ой, Инна, ни разу. В школе, конечно, нужно ходить на дискотеки, и что-то такое двигать, мне это всегда было странно. Особенно парные танцы. Я старалась сбежать.

— Наверно, музыка не та была. Или мальчики сильно потели… Вообще, конечно, дискотеки, на которые нужно ходить — это так же удивительно, как наша вот комиссия… А, да, мы же вам не говорили, что это за напасть вчера была?

— Напасть? Кто-то хотел на нас напасть?

— Напали. У Лены спроси, она больше всех перепугалась, что её запретят.

— Спрошу. Давай всё-таки сейчас…

— Давай. В самом деле, а танцевать, это?

— Знаешь, музыка — это та же математика, только другим способом. Хочешь, покажу? Вот прямо сейчас!

Мы стояли на аллее, безлюдно и тенисто. Самое время и место для упражнений стеснительной девочки. Хорошо бы вечер был, но и днём нормально. Если нужно будет, и вечером продолжим.

— Давай. Прямо сейчас. Я, правда, ничего не понимаю, при чём тут математика?

Я начинаю.

Сперва начинаю напевать. Что-то совершенно бредовое, типа — Пуделька, чучелка, три два раз ум цаца… Главное, в ритме квадрата. Потом беру Вику за руки.

— Рисуешь мысленно квадрат. Рисуешь?

— Рисую.

— Вот и хорошо. Вот представь себе, что ты против меня. Я левой ногой отступаю, ты правой наступаешь. И наоборот. Пуделька, чучелка, три два раз ум цаца… А теперь давай быстрее, давай, не квадрат, а круг!

Вряд ли то, что у нас получилось, можно было назвать вальсом, но — думаю, если бы Штраус глядел на нас, он был бы доволен.

— Ух! — сказала Вика.

— Не перестаём кружиться! Девушка обязана прежде всего уметь чувствовать себя! Может, музыку включить, чтобы было легче?

— Инна, а мне уже в голове музыка звучит… Давай, включи, пока в голове звучит, говорить трудно.

Я нашариваю в смартфоне первый попавшийся вальс. И сама уже в экстазе от того, что когда-то играли в Вене, хватаю Вику и кричу — кружимся!

Кружимся. Не знаю, как Вика, а меня вальс всегда в экстаз приводит.

— Девушка, ты должна чувствовать человека, который рядом с тобой!

Пара кругов, Вика иногда сопротивляется, я её веду.

— Это мужчины, не женщины временами идут в бой!

И так минут десять. Потом музыка заканчивается, я отпускаю запыхавшуюся Вику.

Вика садится на лавочку… А у меня только-только ноги расходились, кто бы видел со стороны, как я пританцовываю и подпрыгиваю.

Спрашиваю: — Что-то поняла?

Отвечает: — Ничего. Кроме ритма. Танец — это математика. Да?

— Да. И имей в виду. Завтра будут, музыка, живой звук, танцы-шманцы-обжиманцы… Тебе не обязательно там быть, ты можешь спокойно сидеть в это время в компьютерке… Только имей в виду, мы все так устали сидеть, что я буду танцевать с Ильёй и Валькой по очереди, а Сергей Владимирович как обнимется с Натальей Игоревной в самом начале, так и не отпустят друг друга до конца. Так что не жди, что кто-нибудь из педсостава в это время в компьютерке будет.

— А Вадик?

— Откуда я знаю, я же не телепат!

Расхохотались.

Вот как раз к компьютерке и подошли. Вика уже прямо снова в бой рвётся, пальцы шевелятся так, как будто она уже набирает код. Но я плавно поворачиваю её за плечи — как нас учила Наташа — и говорю:

— Теперь ещё один круг. А потом твори код хоть до покоса. Сегодня за распорядок знаешь кто отвечает?

— Кто?

— Света. То есть после вечерних обсуждений вы сможете снова работать, Света сама первая туда прибежит, я знаю, ей Егор сегодня звонил, у него есть новая идея.

— Ой! Я, кажется, начинаю догадываться, где ответ на мой вопрос.

— Пока ещё только тепло. Не думай, что у Светы с Егором всё вот так идиллически, да, они любят друг друга и у них хорошо получается вместе заниматься математикой, но одно из другого не вытекает, мы же с тобой в логике разбираемся?

— Разбираемся. Значит, у них есть что-то ещё, дополнительная посылка?

— Верно, верно, горячее… Музыка. Вот ты Свету без гитары можешь себе представить?

— С трудом. Она действительно классно поёт, я в этом ничего не понимаю, так же как в танцах, но когда она поёт — у меня мурашки по коже… А правда, что она сама тоже песни пишет?

— Действительно так. Она же их пела, в первый день!

— Ой, это были её песни… Я не знала, я же в самом деле в этом не разбираюсь.

— Её и ещё одного человека… Придёшь в компьютерку — поищи в моих записях группу «Сибирские Соболи». Там была сложная история… В общем, когда-то Егор помог Свете вернуть буквально с того света эти записи. Буквально! Свету про это лучше не спрашивать, если будет любопытно, спросишь Егора, он тоже завтра должен приехать, вместе с музыкантами. А пока просто послушай.

Вика остановилась. К чему-то в себе прислушалась.

— Слушай, Инна… Ты хочешь сказать, что математика, музыка, танец — это про одно, да?

— Именно что!

— А как это, мне же с пятого класса объясняли — я математический талант, надо задачки решать, книжки читать, не отвлекаться на всякую ерунду…

— Математический талант у тебя в самом деле есть. Я тебе честно завидую. Я-то так, середнячок… Если бы не Сергей Владимирович, я бы и не знала, что что-то умею. Но не отвлекаться… Понимаешь, если бы я не ходила на занятия к Наташе, я бы ничего о себе не понимала. А как ты думаешь, что важнее, понимать о себе или знать алгоритм двоичной сортировки?

Вика так и стояла, и вдруг начала жужжать и кружиться. Начала махать руками, потом как-то резко остановилась, потянулась, хрустнула суставами. И сказала жалобно:

— Инна, а я ведь ничего о себе не знаю… Ну ничегошеньки! А про алгоритм сортировки — с закрытыми глазами, в три часа ночи! Как так? Меня всю жизнь учили не тому?

Я вздохнула.

— Знаешь, нас всех всю жизнь учили не тому. Ты даже представить себе не можешь, какому не тому меня учили… Я до этого лета толком о себе ничего не знала. Отличницей была, меня даже заучкой считали. И сейчас отличница, только это уже как-то по-другому. Ну, ты сама сформулируешь ответ на свой вопрос или подсказать?

Наташа бы, наверно, по-другому повернула. Но что поделать, так уж нас, математиков, воспитали — формулировки, аргументация! Но в целом, кажется, неплохо получается. По крайней мере, я, книжная девочка, долго избавлявшаяся от своей книжности, могу найти общий язык с этим юным математическим дарованием. Именно потому что формулировки и аргументация.

— Ага! Вот, кажется, формулируется! Быть девушкой, быть женщиной — значит знать себя, уметь ловить ритм, всё вот про это. Да, Наталья Игоревна про это говорила же, только я подумала, что это совсем про другое… А быть математиком — это чётко формулировать, что ты поймал, это же в самом деле ритм, все эти правильные тела, пифагоровы звёзды, периодические функции — это вообще чистый ритм… Ага!!!

Вот тут в серьёзной-серьёзной Вике просыпается когда-то давно заснувшая девочка, которая начинает скакать и кричать:

— Поняла, поняла!

Потом Вика немного успокаивается. Но говорит волнуясь и даже чуть задыхаясь:

— Ну это же вещи… Перпендикулярные! У тебя может быть нуль по одной координате и много по другой, а может быть немного по той и по другой, а может быть и по той, и по другой много! Здорово, всё ясно! Меня же заставляли эту координату обнулять, и я поверила! Круто! Спасибо, Инна!

Она резко кинулась меня обнимать, даже чмокнула в щёку, от избытка чувств, видимо, а потом куда-то помчалась. Точно не в сторону компьютерки.

* * *

Оставалось разобраться с ещё одним несчастным существом, путающим личную жизнь и математику.

Если только Вика не успела раньше… Нет, не успела бы, ей сейчас нужно всё, что она поняла, переварить в себе, наверно, ей даже стоило бы сегодня вечером пойти к Роме писать хокку или заниматься каллиграфией… И, наверно, стоит разрешить ей участие в нашем русалочьем заплыве, теперь уж точно ей будет о чём с Наташей поговорить.

Точно, не успела. И хорошо. Сейчас бы она сказала бы какой-нибудь свой вывод, и опять бы начали ругаться.

Вадик сидел в беседке около корпуса. Доска показывала, что кто-то здесь занимался выводом свойств умножения из аксиоматики Пеано. Кажется, Вадик и занимался, руки у него были измазаны мелом. Но сейчас он просто смотрел в окно и что-то такое мурлыкал. Задумался.

Я молча исправила одну ошибку в его выкладках. Как обычно, тряпка сухая, поэтому сама слегка мелом вымазалась.

— Знаешь, Инна, как трудно доказывать то, про что тебе с детства внушали, что это так и есть, и никак не может быть по-другому?

Я уже привыкла к этой манере Вадика — начинать разговор как бы с продолжения. Тем более что здесь-то всё очевидно.

— Знаю, конечно, сама через это проходила. Ты думаешь, почему я вас заставляла доказывать, что дважды два — четыре?

— Да я понимаю… Тут штука такая, у меня есть вопрос не про математику, а про жизнь. И я никак его сформулировать не могу. Кстати, да, спасибо, в выводе единицы я ошибся, то-то всё не сходилось… Но я сейчас не про это.

Как известно, вожатый в летней школе, должен не только не есть, не пить, не спать, но и не унывать. И по мере сил не быть занудой. Поэтому я говорю:

— У меня есть полчаса времени, и мне дико хочется чаю. Я из-за этой вчерашней комиссии два дня уже толком не высыпаюсь. Пойдём, может быть, в чайной поговорим?

— Давай. А то этот столовский борщ здорово усыпляет.

Да, конечно, если три тарелки наваристого борща с тушёнкой навернуть… А Вадику меньше трёх мало. И куда всё уходит, ведь жердь жердью! Наверно, потому что такой нервный и быстрый.

В чайной никого не было, кроме, конечно, Ромы.

Оно понятно. Время спецкурсов и проектов. А кто из педсостава ничего не ведёт, дрыхнут, скорее всего. Вадик — молодец, внял моему вчерашнему совету и вместо того, чтобы тупо пытаться прогонять код, про который уже понятно, что он не работает, сел думать на доске.

Рома медитировал, рисовал иероглиф, какой-то из классических, всё стыжусь, что это пробел в моём образовании, особенно, когда с Ромой общаюсь. Нервничал, раз за разом комкал бумажку и кидал в корзину, потом доставал новый лист…

— Расстроили меня эти доктора педнаук — пояснил он — да и наши все со вчерашнего дня нервные. Никакой концентрации. Чай заварен.

Мы налили по чашке зелёного чая, сели в углу, даже, чтобы не мешать Роме вернуть концентрацию, старались говорить тихо.

После первой чашки Вадик заметно проснулся, налил себе ещё, сел и посмотрел на меня… Я видела в фильмах про буддистов (Рома говорит, что попсовых): так смотрят юные монахи на наставника в ожидании, что сейчас он что-то такое скажет, что враз изменит всю жизнь. Но я беру инициативу в свои руки.

— Давно тебя хотела спросить: вальс танцевать умеешь?

— Умею, конечно! У нас в школе э-ге-гей какая танцевальная студия, а какой учитель!

Вадик прямо глаза закатил.

— У меня к тебе рабочее задание. Я сегодня Вике показала основы, мне кажется, теперь ты должен с ней станцевать.

— Где, как?

— Сегодня не обязательно. Хотя если ты ей скажешь, что я просила тебя продолжить её учить и поставишь… Не обязательно Штрауса, это всё-таки не для новеньких. Вот «Аквариум», например, «Танцуем на склоне холма».

Вадик вспомнил, наверно, что-то важное в своей жизни, связанное с этой песней, даже начал мурлыкать её в своём обыкновении. Потом остановился.

— А что, это так важно? А как же наш проект?

— Знаешь, я вот сама недавно поняла: чем точнее и лучше чувствуешь себя и чувствуешь партнёра, тем быстрее всё понимается, тем быстрее обо всём договариваешься. Можешь ещё у Светы спросить, или вот Егор завтра приедет. Они скажут ещё — тем быстрее всё сходится!

— Странно, Инна, ты никогда ничего такого не говорила. И никто не говорил. Я всегда думал, танцы — это я для собственного удовольствия… Математика, конечно, тоже удовольствие, но это будущая профессия, карьера.

— Видимо, рано было. А вот теперь говорю.

То ли это чай делает своё дело, то ли я от Вадика заражаюсь его темпом и интонациями, начинаю говорить быстро и короткими фразами.

И продолжаю:

— Её завтра важно расшевелить. Сидит сиднем, ничего у неё не стыкуется, она встать и подумать не может, упёрлась в код. Так же нельзя! Это пусть «Майкрософт» так работает, у них индусов много!

— Вот, точно! Мы с ней про это вчера и спорили. Что надо паузу сделать и подумать.

— Вот и сделайте паузу. Потанцуйте. В курсе же, кто завтра приезжает?

— Знаю, какие-то музыканты, старые друзья Сергея Владимировича.

— Группа «Ветер перемен». И если повезёт, с ними в компании солист группы «Голос», все они не смогли выбраться.

— «Ветер Перемен»! Это же…

— Вот именно. И под их «Песню о крыльях», или под «Мистраль», ты должен будешь пригласить Вику на танец. Рисунок лёгкий, я думаю, сам понимаешь…

Вадик задумывается. Чашку в руке держит. И вдруг в нём прорывается окраинное ёрничество правильных пацанов из Каменной Рощи:

— Должен? А что мне за это будет?

Я смеюсь, чуть остатки чая не расплёскиваю.

— Будет? Смысл жизни тебе будет, вот что! Побудь пока джентльменом, принеси ещё чай, я что-то в самом деле очень устала.

И в самом деле, устала. Сейчас, ещё чай, мой спецкурс начинается ещё через час, надо зайти к себе переодеться, жарко, а я с утра в джинсах и кроссовках… В душ, наверно, уже не успею, но хотя бы влажным полотенцем обтереться.

Вадик приносит чай. И задумчиво, очень неспешно, не в своей манере:

— Смысл жизни… Я, может быть, про то и хотел спросить, не знал, как. Инна, вот нам говорят — работа, карьера, успех. Шанс вырваться из нашей Каменной Рощи, где половина — алкаши, наркоманы, зэки. Хорошее образование, солидная фирма, возможность умотать в Новосибирск, в Москву, устроиться в Майкрософт или Гугл, хотя бы сперва в российские подразделения. Это круто, мне в самом деле… Ну противно, когда пацаны, с которыми я играл в детстве, сидят на лавочках со стеклянными глазами, и все их фразы — «Э? Кого? Ты чё?». Я понимаю, что я их вытащить не могу. Но сам — могу, вот у нас здесь здорово, все нормальные, и тренеры, и вожатые, и ребята. С Викой вот познакомился — где бы я с дочкой профессора познакомился? А всё равно что-то не цепляется, что-то не то… У моих родителей были эти — работа, карьера, успех. Лаются, как собаки, пять лет договориться о том, как развестись, не могут. У их друзей тоже. У кого завод обанкротился, кто спился, кто таксует…

Я тут же думаю про отца. Сейчас-то его завод работает, таксует он иногда по старой памяти, но когда я была маленькой, я не очень понимала, но теперь понимаю — для нашей семьи это был вопрос выживания. Я Вадика хорошо понимаю. И хорошо понимаю, что в самом деле не то. И сказать сама не могу. Был бы здесь Ян… Нет, сейчас Ян — запретное воспоминание.

Дисциплинированная девочка Инна умеет о некоторых вещах не думать. Ну, разревусь в подушку ночью, с кем не бывает? А сейчас день и надо работать.

— Понимаешь… Мне самой пока сложно. Я же по сути тоже ещё маленькая. Ну что такое — второй курс закончила? Что-то попробовала, ни к одному окончательному выводу ещё не пришла. Вадик, ты задал честный вопрос, я тебе честно отвечаю. Понимаешь?

— Понимаю.

До него наконец-то начало доходить.

Мы можем сколько угодно повторять — вожатый в летней школе — не гуру, вожатый — это человек, который несколько больше прошёл по тому пути, на который только вступают наши подопечные.

— Есть вещи… Я сама только начинаю догадываться. Сергей Владимирович и Наталья Игоревна про это регулярно намекают, но это же ещё нужно уметь понимать. Есть вещи, которые не кладутся ни в формулировки, ни в определения, ни в аргументацию. Или кладутся, но это получается как бы не от себя, как бы со стороны. Как если бы к вам в школу пришёл психолог, исследовал вас, а потом вас собрали бы на классный час и начали рассказывать, какие вы исследованные… Вот, у Вадима Серова устойчивая мотивация к занятиям математикой и к классическому танцу, а у какого-нибудь Василия Пупкина устойчивая мотивация к курению препаратов конопли, и почему они, интересно, такие, а никакие другие?

Меня понесло.

— И поэтому у Вадима Серова очень сложные отношения с Викторией Пуховой, а вот Василию Пупкину нет отбоя от девочек, имеющих устойчивую мотивацию к курению сигарет и употреблению слабоалкогольных напитков… Понимаешь же, что ерунда.

Вадика вдруг пробило.

— Ты угадала! Васька Пупкин — самая одиозная в нашей школе личность, его всегда ставят в пример, как не надо, а у него всегда всё в порядке, и девчонки на него в самом деле вешаются! И травой от него в самом деле несёт, бр-р-р… Но это всё к тому же.

— Нет, я к тому, что такое описание не имеет смысла. Оно не про жизнь. Вот меня описывали в школе — что толку? Я холерик, жаворонок, с выраженной склонностью к точным наукам — а что, я сама о себе этого не знала? А вот что я пойду работать в мультстудию и что мне однажды понравится один музыкант…

Нет, всё-таки Ян — не запрещённая тема.

Хорошо, Вадик эту тему пропустил.

— И что мне с этим всем делать?

— Потанцуй с Викой. Ты же знаешь, как это в вальсе бывает, почувствуй её, поведи… А уже потом расскажешь, что понял. Или, наоборот, не расскажешь, стесняться будешь.

Я, кажется, перебарщиваю. Или нет? Во всяком случае:

— Инна, а мы сможем сейчас потанцевать? У меня стенка, вот здесь танцы, а здесь — про математику?

— Почему нет? Вряд ли, конечно, в чайной…

Рома поднимает глаза от своих иероглифов, говорит:

— А почему нет? Никого же нет! Вот и у меня сейчас иероглиф «Жизнь» первый раз за два дня получился. Вам «Аквариум» включить? Или сразу классику?

Пока я думаю, а Вадик на самом деле ещё решается, Рома вешает лист с иероглифом рядом с другими листами, а потом говорит — вот лично я, как оголтелый буддист, всё-таки за «Аквариум».

Сперва Вадик всё-таки стеснялся. Как-никак, я на несколько лет его старше, к тому же вожатая, нормальные комплексы, но в вальсе нельзя изображать касание! Решился. Повёл. Он действительно умеет! Я позавидовала Вике.

По нашей просьбе, Рома прокрутил песню трижды. Мы бы и к Штраусу подошли, я в самом деле не помню уже, сколько не танцевала так, наверно, со школьного выпускного, но тут лагерное радио объявило окончание занятия, в чайную, скорее всего, сейчас набегут…

Мне всё-таки к себе в комнату и переодеться. Жму руку Вадику.

— Спасибо! Может быть, на закрытие постановочный танец сделаем?

— Давай, только музыку нужно какую-нибудь особенную подобрать! Я подумаю!

Вот, учим людей потихоньку думать о том, о чём в школе учат не думать…

Пока иду до своей комнаты, ещё думаю: странно всё как-то, я сейчас делала то, чему меня никто не учил, и вроде что-то получилось. Что — посмотрим.

* * *

Всё. Хватит до вечера правильной Инны.

Я себе ещё запрещаю — а может быть, хватит вообще правильной Инны? Может быть, Инна настоящая?

Если бы я знала, какая я настоящая. Я знаю, какая я правильная, и знаю, в какие нарушения правил я могу поиграть.

Но хотя бы это!

Долой кроссовки, в которых в эту жару ноги просто преют. Долой джинсы. Пусть повисят до вечера, вечером будет опять прохладно. Эх, «Степной», сейчас бы в душ, обхожусь пока мокрым полотенцем.

Правильная Инна пошла погулять? Ага! В одной футболке ходить — это, конечно, уж сильно выламывается за дресс-код, но вот старенькие шорты — я их зачем-то взяла с собой, а тут в самом деле.

Наташе хорошо, ей идут юбки любой длины. Девчонки кто как развлекается. Парни из команды тоже, они предпочитают спортивное. А я не спортивная, и юбки почему-то не люблю. Вот, старые шорты. И — наконец-то решилась — босиком.

Наташа давно всех уговаривала, и на тренингах мы босиком ходили, и по траве, и по асфальту, так что как бы не непривычно, а неприлично.

Ну и что, что неприлично? У меня сегодня по плану совершенно неприличная тема.

Не хватает ещё какой-то детали… А, футболку не заправлять, а навыпуск поверх шорт. Вот, самое то. Можно идти на занятие, развивать неприличную тему. Только ещё минералку захватить, из холодильника в штабе, реально, уже совсем жарко…

* * *

— Тема сегодняшнего занятия — анализ ошибок аргументации.

Аккуратно, максимально аккуратно записываю на доске.

Вообще-то у ребят лёгкий когнитивный диссонанс, меня настолько раздетой они ещё не видели, а интонации строгие, правильного преподавателя. И правильно, тема такая.

— Для начала я докажу вам теорему, которую вы можете не конспектировать. Ваша задача — найти ошибку в доказательстве. Сразу скажу, правильный ответ есть, и его можно прочитать у Аристотеля. Эта так называемая теорема — классический софизм. Но софизм достаточно запутанный, посложнее тех софизмов, что мы раньше обсуждали, тут одной подменой термина не обойдёшься.

Дети все — внимание. А я ловлю себя на том, что копирую… Нет, даже не Сергея Владимировича, а его друга, которого он всегда называет Сказочником. Хожу туда-сюда вдоль доски.

— Итак, теорема.

Ну, тут уже интонация школьной учительницы математики. И где я такого набралась?

— Крокодил более широкий, чем длинный.

Дети ещё не успевают опомниться, а я сразу:

— Лемма первая. Крокодил более зелёный, чем длинный.

Кто-то шёпотом: — это как?

Я делаю вид, что не отвлекаюсь, играть в училку, так играть, в следующий раз для такого случая надо будет попросить у Вальки очки без стёкол:

— Доказательство. Длинный крокодил только в длину, а зелёный он и в длину, и в ширину.

Оторопь, так и надо.

— Лемма вторая. Крокодил более широкий, чем зелёный.

Кто-то из отличников, кажется, Ярик, что-то судорожно мычит. Наверно, пытается возразить. Но где же отличнику возражать софистам! Софистам могут возразить только правильные троечники.

— Доказательство. Широкий крокодил и сверху, и снизу, а зелёный он, по преимуществу, сверху.

И, уже не делая паузы, пишу на доске неравенства: зелёный больше, чем длинный, широкий больше, чем зелёный. И говорю:

— А теперь пользуемся законом транзитивности сравнения, и приходим к утверждению теоремы. Крокодил более широкий, чем длинный.

Минуты две до ребят доходит, что это такой анекдот. Первым Вадик начинает смеяться. Пытается сдерживаться. Но есть у нас Игорь, самбист, на которого сдержанный смех Вадика действует примерно как щекотка. Ребята рассказывали, когда им ночью не спится и они травят анекдоты — а с ними по соседству в вожатской Валька обитает, у него, если ему не дают спать, расправа суровая — Вадик вот так пытается сдержать смех, а Игорь тревожно шепчет — Вадик, не смейся, Вадик, не смейся, Вадик, пожалуйста, не смейся — а потом взрывается так, что корпус ходуном ходит, и им везёт, если Валька в это время ещё на планёрке или на ночной обход отправился.

Вот и сейчас. Вся беседка ходуном ходит.

Но потом как раз Игорь говорит:

— Я правильно понимаю, что мы качества с количествами путаем? Длинный как качество — да, длинный только в длину, а длинный — сколько? Тут длину и надо мерить.

Молодец!

Дальше великолепно пошло, мы разобрали ещё несколько классических математических софизмов, а потом, на закуску, софизм о способностях.

Как раз когда софизм о способностях добивали (а это классический пример логического круга) в беседку заглянула Наташа.

Сильно обрадовалась, как у нас тут весело, и когда с софизмом разобрались, сказала:

— А у нас в медицине и веселее бывает. Инна, можно, я твоим как домашнее задание подкину?

Ну что я могу сказать? Я улыбнулась и вообще всей невербалкой показала — да, конечно, можно.

— Инна, а можно я сейчас как бы тебя в пример приведу?

— Давай, интересно.

— Ну вот смотрите. Инна целую неделю ходила в джинсах, кроссовках, вся такая упакованная… Если бы она простыла, любой участковый терапевт сказал бы — ну что же, не закалённый, изнеженный организм, где ему тут в условиях лагеря? И лагерный врач так бы сказал, я с ней сколько раз общалась, да и вообще эту породу знаю.

Видимо, меловая пыль в нос попала, я чихнула.

— Вот-вот. А теперь они посмотрели бы на неё и сказали — вот она вся раздетая, конечно же, она просто обязана замёрзнуть и простыть! Инна, а от чего ты чихаешь? Только не говори, что от того, что разулась!

Я снова чихнула. Очень качественно.

— От мела. У нас на матфаке все регулярно от мела чихают.

— О! — сказала Наташа. — Я сама не до конца понимаю, где здесь софизм, нутром чую…

И вот тут Игорь. Со своим опытом самбиста, своим густым басом, ему и смеяться не надо, чтобы беседка ходуном ходила.

— А это как у нас. Если я мало тренировался и проиграл, тренер говорит — ну всё понятно, мало тренировался. А если много тренировался и проиграл, тоже всё понятно, утомился на тренировках, сил на поединок не хватило. Только я не понимаю, Наталья Игоревна, где же здесь софизм?

Наташа смеётся.

— Софизм в том, что чтобы ни произошло, это всегда можно объяснить… Сергей Владимирович мне несколько раз объяснял эту штуку, но я же не математик. Инна, как это у вас, в логических схемах?

— А всё просто. Закон ложного основания. Нет же точного научного понимания, отчего одни люди простывают, а другие — нет? Так, Наташа?

— Нет, всё что у нас в учебниках написано — это из серии «либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет». Иначе говоря, возможны атмосферные осадки.

— Да, а вот есть какой-то способ предсказать… Игорь, вот ты выходишь бороться, и ты знаешь, кто кого поборет?

— Ну как, иногда я вижу, что этот точно слабее, и стараюсь с ним как можно мягче, чтобы без травм, потому что точно побеждаю. Иногда вижу, что этот точно сильнее, и стараюсь как-то сам, чтобы нечаянно не травмироваться, когда он будет меня через плечо кидать. А иногда вижу, что мы на равных, и тут уж кто кого.

— Замечательно! Дело же не в объяснении, дело в желании подвести объяснение… Все поняли? Есть то, про что мы точно знаем или можем выяснить, а есть то, про что мы знаем гадательно, приблизительно… Вот откуда я знаю, что я чихнула от того, что мел, а не от того, что особая чихательная сущность просочилась в мой нос? Вот откуда Игорь знает, что вот сейчас точно победит, сейчас точно нет, а сейчас надо побороться? Тема следующего занятия — знание о незнании и логические модальности. А на досуге…

Ха-ха, у кого в летней школе бывает досуг, и когда, в туалете разве что.

Но всё равно, раз уж случилась такая риторическая фигура:

— А на досуге подумайте, как часто в вашей собственной жизни случается такое подведение ложного основания?

Вовремя радио объявляет конец занятия.

* * *

Всё, можно с полчаса поваляться или до душа уже дойти, потом ужин, потом я вообще-то сама хочу потанцевать или порисовать иероглифы, мы вечером имеем на это право…

Игорь ещё перед убеганием говорит:

— А точно! Я же, когда меня кидают, думаю — а что он так подло приём провёл? А когда сам такой приём провожу и кидаю, думаю — ну всё правильно, меня научили, вот приём. Это как-то неправильно, да, завтра же сможем обсудить?

И убегает. А Наташа здесь.

— Вижу, что ты подустала, но есть одна тема… Как насчёт на полянку куда-нибудь?

Наташа тоже устала, видно. Я не против, «на полянку» в исполнении Наташи. У неё к тому же карематы с собой.

Мы вдоволь похрустели, помахали крыльями, шлёпнулись на карематы, посмотрели в небо…

— Как-то даже нехорошо тебя этим грузить — начала Наташа слегка виновато. — Я понимаю, что у тебя своего невпроворот. Но нормальных девчонок-математиков здесь двое, ты и Света. Парням это поручить нельзя, не то. Остальные наши… Ну они с половиной справятся, но тему не вытянут.

— А что случилось?

— Лена.

Я удивилась.

— Она же вчера великолепно держалась! Они со Светой такую отчебуцу устроили, любо-дорого, да и потом, вечером…

— А потом у неё крышу рвануло… Пришла ночью, хорошо, я ещё не спала, мы же потом после планёрки с Серёжей ещё по лагерю круги нарезали, и непонятно, кто кому моральное здоровье восстанавливал, после этой комиссии… Прямо вломилась, я понимаю, откуда в самбисте Игоре столько грохота, а откуда в хрупкой, в сущности, и привыкшей двигаться крайне аккуратно девочке столько грохота? Хорошо, Серёжу не разбудила, он после таких встрясок обычно очень нервно спит.

— Всё то же? Про то, что запретят?

— Нет, слава Богу, на тему своей инвалидности Лена забила так давно, что нам бы её уверенность в себе! К тому же я хорошо знаю её родителей, если что, в обиду не дадут. Но и не жалеют, это же они её быть такой самостоятельной научили. Ну, резанули ей слух вчера эти шишок и кикимора… Тут другое. Тут, знаешь… Смысл жизни.

— Ой! Понимаешь, тут и у Вики, и у Вадика случился смысл жизни!

— Вот я и прошу прощения, что тебя этим гружу. Мне что-то с ходу трудно сообразить, вдруг ты что-нибудь сообразишь?

Да уж…

Это как в «Алисе в Стране чудес» — всё страньше и страньше… Или вообще — вот когда читаешь сказку, это одно, а как влезешь внутрь, по самые чудеса!

Я ничего не соображаю. Я просто лежу на спине, запах горячей травы, шум ветра в соснах, на реке теплоход прогудел, на небе редкие облака. Наташа рядом лежит… Кажется, договорила и срубилась, глаза закрыла и сопит так сонно… Не знаю, хорошо будить или нет.

Просто смотрю на небо. И вдруг что-то до меня начинает доходить. И я тоже закрываю глаза, и начинаю представлять, как это — всё это слышать, чувствовать, ушами, пальцами, кожей, мышцами, уметь вообразить сложную поверхность или график сложной зависимости, в голове проделывать сложные алгебраические преобразования. А я ведь никогда не спрашивала, как она это делает! И — ни разу в жизни не видеть ни облака, ни рассвет, только в книжках про это читать или слышать. Мне стало страшновато.

Девочке вчера просто напомнили. Вот есть вещи, которые эти кикимора и шишок могут, да любой алкаш или нарк из Каменной Рощи могут, а она, такая талантливая, не может. Или я придумываю, и всё совсем по-другому?

В самом деле, нехорошо будить Наташу, уж если мы так устали, то как она должна была устать. А спросить надо. Хотя бы, с чем к ней Лена вчера прибежала и о чём они разговаривали. И чем я помочь могу.

* * *

К тому же у Наташи звонит телефон. Мне прямо жалко смотреть, как меняется её лицо, как она резко вскакивает, озираясь по сторонам, ещё не очень понимая, где она и что здесь делает, телефон нашаривает, ещё минуту со сна не может понять, кто звонит… Вот это тренировка! Быстро включается в реальность.

— Да, Лена? Извини, может быть вечером? Я реально очень устала, срубилась тут прямо на полянке. Подходи, если что, просто поваляемся. До ужина времени, кажется, полно ещё.

И тут же переключает внимание на меня.

— Не спишь, Инна? Я то вот что-то…

— Не сплю, как раз про Лену думаю, каково ей. Я хотела спросить, о чём вы ночью говорили, но увидела, что ты вырубилась. Наташа, может, тебе в постельку и баиньки, и телефон отключить, хотя бы до планёрки, а? Я справлюсь. Если Лену надо похрустеть, во мне тонус есть, я сегодня первый раз за два года нормально вальс танцевала.

— Ой, здорово! — У Наташи прямо зависть изображена. Добрая такая. — А я за всей вот этой медициной и тренингами именно такому и не научилась. В самом деле, я пойду, нехорошо что-то, устала, жара… Карематы оставлю, ты же занесёшь7

— Конечно. Только если что… Я, наверно, после планёрки буду хотеть с тобой посоветоваться.

— Ты же знаешь, я не против.

Когда Наташа ушла, я снова плюхнулась на каремат и стала смотреть в небо. Не думалось ни о чём, смотрелось, слушалось, к тому же трава приятно щекотала пятки.

* * *

Лена обычно двигается очень осторожно, даже если быстро. Практически прощупывая ногами то пространство, по которому идёт, и прислушиваясь. Или, если не уверена в себе, держит кого-то за руку и полностью тогда доверяет, как вот вчера, во время забега. А сейчас… Она не просто споткнулась об меня, а ещё и потеряла равновесие и плюхнулась сверху. В самом деле, хорошо, что хрупкая девушка, а не самбист Игорь, тот бы, наверно, просто в лепёшку раздавил. А так — я только ойкнула от неожиданности.

— Инна? Ой, извини, я сегодня такая… Неаккуратная.

Скатилась с меня на траву, с минуту молча полежала.

— А Наташа здесь? Что-то я её не слышу.

— Наташа спать пошла. Считай, что я за неё. Вот, перелезай на каремат, поговорим.

Я подвинула каремат, Лену даже маленько перекатила. Даже я, с моей почти нулевой интуицией на такие вещи, чувствовала, насколько девочка напряжена. К тому же при падении с неё свалились очки, хорошо, что не сломались, и теперь её глаза смотрели в никуда беспомощно. Ах, да, ей же больно от света!

Я ещё раз убедилась, что очки целы, дала Лене. Лена улыбнулась. Надела.

— Странный сегодня день… И ночь вчера была какая-то странная, Наташа тебе говорила?

— Чуть-чуть. Что ты к ней пришла среди ночи. О чём вы говорили, не успела рассказать.

— Я ещё потом до утра, кажется, заснуть не могла. А утром — девочки говорили — стонала во сне, они меня даже на завтрак не стали будить, не хотели даже будить на занятия, я сама проснулась.

— Что-то случилось? Эти, вчерашние?

— Нет, тут другое. Инна, ты же меня можешь похрустеть?

— Сперва поколбасить.

— Давай, а то в самом деле что-то.

Лена примерно одного со мной роста, но в самом деле гораздо легче. Идеальный вариант, я просто радуюсь, как уходит металл из плечевого пояса, как начинает гнуться спина, как она начинает махать руками. Вот, а теперь и похрустеть… Немного приподнимаю, резко, до хруста, свожу лопатки, аккуратно опускаю на каремат.

— Легче теперь?

— Спасибо! А то я в самом деле с утра — будто деревяшка.

Лежит, теперь очень расслабленно, улыбается. Наверно, тоже слушает птиц, ветер в соснах, вдыхает запах тёплой травы…

Мне потом говорили, что это такая особенная интуиция. Когда вовремя нужно сказать.

— Рассказывай!

Интуиция не подвела, у Лены к этому моменту всё собрано…

— Знаешь… Извини, я тебя буду грузить своими проблемами, а ты и так… Я же чувствую, как ты устала. Спасибо, что мена проколбасила и похрустела. Можно, я тебе тоже помогу? Я умею.

— Лена, давай потом. Ты же пока всё не скажешь, будешь головой рукам запрещать. А мне сейчас хорошенький массаж плечевого пояса нужен, умаялась я.

— Давай. Потом… Я не знаю, разгружусь или нет, что-то своры тараканов у меня в башке бегают. Даже щекотно. У тебя бывало щекотно в башке, изнутри?

— Ну конечно! Тебе это ещё, наверно, предстоит. Экзамен по математическому анализу. Сперва тупишь, и в самом деле, башка пустая-пустая, только чувствуешь, как тараканы изнутри бегают. А потом раз, и мозги на месте, и решение сразу нарисовывается. Или вытанцовывается. В общем-то одно и то же.

— Нарисовывается и вытанцовывается — одно и то же? Инна, я всё думала, как спросить… Я про то же ночью Наташу пыталась спросить, но она же не математик, она всё хорошо — как бы это, в языке нет таких слов, а, вот — представила мне! Но маленько не то.

Конечно, кроме вопроса, с чем вчера Лена пришла к Наташе, появился вопрос про глагол. «Представила мне». Наверно, Лена умеет каким-то странным, непонятным нам, зрячим, способом работать с визуальными конструкциями. Но как-то и спрашивать некорректно, что ли.

Вот нарисовывается и вытанцовывается…

Я понимаю, что сейчас нужно сделать. И даже снимаю с Лены её кеды — у нас на полянке босым ногам комфортно, пусть сама почувствует — обнимаю и поднимаю с каремата. Потом беру за руку.

— Вот, сейчас пойдём. А ты мне расскажешь, как мы идём.

Звезда.

Пройти по звезде, наметив точки шишками, это элементарно. Вот как Лена?

Сперва у неё конечно, восторг.