Отказ от экономики как жизненной Основы общества

Одно из «изобретений» постмодернизма — это так называемое «постэкономическое общество», которое наступает после предшествующего ему общества, базирующегося на экономике. В этом обществе, по словам В. Л. Иноземцева, труд по производству материальных благ теряет свое значение, исчезает мотивация труда во имя удовлетворения основных материальных потребностей. «В отличие от Маркса, — утверждает он, — который первым применил в своих работах понятие экономической эпохи, мы полагаем, что важнейшим условием ее преодоления является не устранение эксплуатации или уничтожение товарного обмена, заменяемого плановым хозяйством, а осуществление необратимых изменений в характере человеческой деятельности, обусловливающих ее трансформацию из трудовой в творческую... Как основная характеристика постэкономической эпохи, творчество противостоит труду и предтрудовой инстинктивной деятельности, характеризующей экономическую и доэкономическую эпохи»[736].

На что же опирается автор, разделяя общества и эпохи на экономические и неэкономические?

В первую очередь, конечно, на постмодернистский «логико-методологический» принцип дихотомии «экономическое — постэкономическое». Когда на историю накладывается формула «до —после», то ничего не остается, кроме как делить ее на «экономические» и «постэкономические» эпохи.

Главное же сводится к тому, что такое деление дает возможность автору отказаться от материалистического понимания истории и общества. И не только отказаться, но и «опровергнуть» тот общепринятый естественный факт, что люди прежде чем создавать идеальные образы реального мира, в том числе и «виртуальные общества», должны есть, пить, одеваться, т. е. удовлетворять свои материальные потребности и для этого производить средства существования и орудия для их производства. Люди должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии делать историю[737].

Общество вынуждено кормить и тех людей, которых освобождает от производства материальных благ, и тех, которые обслуживают общество продуктами своего умственного труда. Среди них оказываются и те, которые играют роли на «сценах» истории и имеют дело с образами людей и вещей, в том числе и с виртуальными. В их головах мир и общественная реальность может представляться в любом виде, в том числе и без экономики, с одним лишь производством информации. Дело лишь в том, что неэкономическое общество существует только в воображении тех людей, кто из вещей делает понятия, создает их смыслы и значения. Таково их предназначение. Создается иллюзия: жизнь представителей «золотого миллиарда» за счет остальных 5 миллиардов живущего ныне населения как будто и есть образец для «построения» постэкономического общества.

Для обоснования своей концепции постэкономического общества В. Л. Иноземцев вынужден обращаться к авторитетам из деятелей мировой науки. На Аристотеля он не смог опереться, ибо тот признавал экономику в качестве нормальной для своей эпохи стороны жизни и осуждал хрематистику, т. е. деятельность по выколачиванию барыша. Античность, следовательно, знала экономику, Аристотель не относил ее к доэкономическим эпохам.

Нашему постэкономисту трудно было обойти известную концепцию общественноэкономических формаций К. Маркса, поддержанную В. И. Лениным. В этом случае ему пришлось идти на искажение мысли К. Маркса: якобы К. Маркс писал не об «общественно-экономических формациях», а лишь об одной и единственной экономической формации, которой кончается предыстория, т. е. о капитализме[738]. Ссылка на К. Маркса, на его работу «К критике политической экономии», бьет мимо цели, ибо К. Маркс там писал о «буржуазной», а не какой-нибудь другой «общественной формации», которой кончается предыстория общества[739]. В. Л. Иноземцев же слово «буржуазная» выбрасывает, заменяя термином «экономическая» и делает из этого вывод, что экономическое общество у К. Маркса —это лишь один период истории, когда в деятельности людей превалируют материальные интересы. Автору достаточно было бы обратиться за разъяснениями к самому К. Марксу, который писал: «по мнению газеты мой взгляд, что определенный способ производства и соответствующие ему производственные отношения, одним словом, — „экономическая структура общества составляет реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка, и которому соответствуют определенные формы общественного сознания^», „что способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще^» (формулировки из „К критике политической экономии^». — В. Е.), — все это, по мнению газеты, справедливо по отношению к современному миру, когда господствуют материальные интересы. Но неприменимо ни к средним векам, когда господствовал католицизм, ни к древним Афинам или Риму, где господствовала политика. Прежде всего, удивительно, что находится еще человек, который может предположить, что эти ходячие фразы о средних веках и античном мире остались хоть кому-нибудь неизвестными. Ясно, во всяком случае, что средние века не могли жить католицизмом, а античный мир — политикой. Наоборот, тот способ, каким в эти эпохи добывались средства к жизни, объясняет, почему в одном случае главную роль играла политика, в другом — католицизм»[740].

Не могут быть приняты и ссылки на авторитет Ф. Броделя. Насколько известно, и Ф. Бродель, и И. Валлерстайн в своих работах относительно капиталистической мироэкономики тоже имели в виду капиталистическое общество и не подвергали сомнению марксово понятие общественно-экономических формаций, высказываясь критически лишь по поводу их трактовки как обязательных и последовательных стадий истории. «Гений К. Маркса, — писал Ф. Бродель, —секрет силы его мысли состоит в том, что он первый сконструировал действительные социальные модели, основанные на долговременной исторической перспективе. Эти модели были увековечены в их первоначальной простоте тем, что к ним стали относится как к жизненным законам, априорным объяснениям, автоматически приложимым ко всем обстоятельствам и всем обществам... Эта жесткая интерпретация ограничила творческую силу самой мощной системы социального анализа, созданной в прошлом веке. Восстановить ее возможно только в долговременном анализе»[741].

Понятие «исторической системы» как единицы анализа истории, используемое И. Валлерстайном, по существу аналогично понятию общественно-экономической формации К. Маркса. Он, сравнивая понятие исторической системы с понятием общества или общественно-экономической формации, полагает, что они более или менее синонимичны и речь идет о выборе формального символа. И. Валлерстайн считает ошибочным брать в качестве такой исторической единицы что-либо вещественное, например то или иное состояние сельского хозяйства или индустрии, и в этом смысле не допускает деления на общества «доиндустриальное — индустриальное—постиндустриальное», смешения капитализма с обществом, где господствует промышленность, т. е. с «индустриальным» обществом[742].

Очевидно, что ни одно общество принципиально не может обойтись без производства средств к жизни, без труда, с помощью которого они изготавливаются, ибо все это является первичным условием жизни. Отказ многих отечественных авторов от материалистического понимания общества во многом объясняется догматическим толкованием экономики только как производства вещей, технологических процессов.

Материалистическое понимание истории требует особого внимания к особенностям применения его общей формулы, согласно которой определяющим моментом в историческом процессе является производство и воспроизводство общественной жизни. Но «к сожалению, — писал Ф. Энгельс о материалистическом понимании истории, — сплошь и рядом полагают, что новую теорию вполне поняли и могут ее применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно»[743]. Эти предупреждения не потеряли своей актуальности и в наши дни. Например, в анализе таких социальных объектов, как духовное производство, производство знаний, информации некоторыми авторами допускается не только ограничение общей формулы материалистического понимания истории, но в ряде случаев ее искажение.

Отклонения обычно начинаются с того, что материальное производство берется не вместе с его определенной общественной формой, а лишь как материальная деятельность (труд) и ее средства (производительные силы). Так, например, противопоставление творчества, производства знаний труду, отрицание роли труда в постиндустриальном обществе в определенной мере объясняются тем обстоятельством, что из непосредственного трудового процесса нелегко вывести причины возникновения и функционирования ряда важных общественных форм. Простое обращение к труду, по словам К. Маркса, наталкивается на необъяснимые вещи, которые обычно непосредственно не выводятся из труда. Так, для того, чтобы развить понятие капитала, нужно исходить не из труда, а из стоимости, и притом из меновой стоимости, уже развитой в движении обращения. Перейти от труда прямо к капиталу столь же невозможно, сколь невозможно от различия человеческих рас перейти прямо к банкиру или от природы —к паровой машине[744].

Но это не значит, что труд перестает служить субстанцией капитала и стоимости, что стоимостью может стать не овеществленный в продукте труд, а, например, знание как продукт чисто познавательной деятельности, не получившей опредмечивания. Обращение к материальному производству, труду при анализе общества, в том числе духовной жизни, является обязательным требованием материалистического метода. Вопрос, однако, в том, чтобы правильно понимать само материальное производство. Об этом было сказано в 14 главе книги.