Аист на крыше – счастье в доме. 99

 

Лыжня на... небе

 

Первый снег. Первый след. Первая тропа. Первая лыжня.

Что может быть приятнее прогулки по свежевыпавшему снегу.

Вот и я спешу первым проложить свой лыжный след по засне­женному ильинскому полю. Взобрался на самую высокую гору. Выбрал ориентир – угол своего дома – и вперед! Вниз по террасированному склону. Пройдя приличное расстояние, ог­лядываюсь – интересно ведь, что же ты оставил позади се­бя. И что же: на сверкающем белом поле четко вырисовыва­ются две строго параллельные линии. Уж я специально так старался, чтобы они именно такими и были, – прямыми, не зря же выбирал ориентир. Взгляд скользит вверх по лыжне, все дальше и дальше, с террасы на террасу, вот уже из-за дальнего расстояния два параллельных лыжных следа слива­ются в одну линию, вот дошел уже до самой горы, до самого горизонта – начала моего спуска...

Но что это? Лыжня дошла до линии горизонта и затем, как бы опрокинулась – нет, я прямо глазам не верю – но дальше она пошла по... небосклону. Но ведь точно же пом­ню, что по небесам я на лыжах не ходил. И в то же время довольно-таки явно видно, как мой лыжный след с ильинско­го поля перекинулся на поле небесное. Может быть, думаю, оптический обман? Или какое-нибудь зеркальное отражение? Или, наконец, у меня от сверкающего на солнце недавно вы­павшего снега начались галлюцинации? А чем иначе еще мож­но объяснить появление лыжни на небе? И тем не менее я все дальше провожаю взглядом уже «небесную лыжню». Приходится все выше и выше поднимать голову. Уже и шапка нача­ла сваливаться, а лыжный след все не кончается...

Но вот, наконец, небесная лыжня уже на второй половине небосвода обрывается, а на некотором расстоянии от конца ее обрыва вижу сверкающую в лучах солнца серебристую стрелку... А потом уже стал различать и звук стонущего от натуги авиалайнера.

...Конечно, такое удачное совпадение, когда лыжный след и след самолета стыкуются на линии горизонта, случа­ется не каждый день. Но вот мой след в этот раз совпал! Знать, повезло!

 

Запах на... память

 

Что берут на память из загородной прогулки? Кто – цве­ток, кто – листок, кто – кусочек бересты. А я вот обычно прихватываю с собой на память запахи. Запахи трав, де­ревьев, кустарников, дождя, снега, ветра...

Некоторые считают, что рас­тения, и тем более травы, пахнут только летом, в период распуска­ния листьев, цвете­ния. Ну, а зимой, мол, об этом и говорить нечего. Высох­шие, вымерзшие, выветре­лые. Какой они могут издавать за­пах? Конечно, мнение это ошибоч­ное.

Я же, если у ильинской лыж­ни в окрестностях Новокуз­нецка попадается вдруг торчащий из-под снега стебель ко­нопли, не упущу случая, чтобы не пропустить его между пальцев, другой рукой захвачу сухую былинку полыни. Во время хода на лыжах, переставляя лыжные палки, невольно приподносишь руки ближе к лицу. Поднимешь левую руку – и в нос ударяет духовитый, слегка пьянящий аромат конопли. Поднимешь правую – и чуешь горьковато-пряный, подслащен­ный сибирски­ми морозами, полынный дух.

Запахов этих хватает на целый день. Даже, когда при­дешь домой, то с первого захода и под краном не смоешь их с рук. Конечно, со временем – не сегодня, так завтра – с пальцев рук они улетучиваются. Но вот в памяти иногда так и остаются на всю жизнь. Горьковато-пряный запах полыни и чуть-чуть дурманящий запах конопли...

 

Когда зима пахнет летом

 

В солнечный с легким морозцем воскресный денек идем с дочерью в окрестности Новокузнецка на лыжную прогулку. На лыжи становимся чуть ли не у самого подъезда своей ново­ильинской девятиэтажки. Идем окрайком бывшей кукурузной плантации, где из-под маломощного пока снежного покрова ощетинилась кукурузная стерня, а кое-где торчат сломан­ные, но не подобранные комбайном, почерневшие стебли. Слева от лыжни – мощная стена из высокостебельных трав, являющаяся своеобразной межой между культурным полем и естественным лугом, раскинувшемся в закустаренном широком логу.

Покрытые мохнатым сверкающим инеем травы больше похо­дили на небольшие серебристые деревья. Но стоит только лишь коснуться лыжной палкой заиндевевшего «деревца», как куржа сразу же осыпается, и нам становится ясно, что здесь, под инеем, прятался чернобыльник. Еще взмах палкой по очередному деревцу размером поменьше – и мы «открыва­ем» еще одно растение – на этот раз сурепку, на которой от длинных растрескавшихся стручков остались только одни прозрачные перепонки. Следующим открытием было растение с повисшими, словно застывшими на морозе капельками – вы­сохшими цветочными корзинками. Полынь горькая. «А ну-ка, скажи, чем пахнет это растение?» – говорю дочери, уже за­ранее предугадывая ее ответ, что-то вроде: «Пахнет по­лынью» или «Пахнет горечью». Тем более, если учесть тот факт, что горше полыни нет горечи. Поэтому и называют еще это растение «вдовьей травой», так как с горечью полыни может быть сравнима лишь только вдовья доля. И как же я был удивлен, услышав:

- Папа, растение это пахнет летом!!!

Я даже приостановился от столь неожиданного ответа. Ведь и спросил-то я дочь-школьницу об этом только с чисто познавательной целью, чтобы она лишний раз прочувствовала горечь полыни и лучше запомнила эту траву в ее, так ска­зать, зимнем наряде.

А дочери, видите ли, в ее запаха вдруг почудилось ле­то. Очевидно, кроме горечи, есть в полыни и что-то еще неповторимое, незабываемое...

И я, поддавшись порыву дочери, чуть припадаю к седому кустику полыни и... с наслаждением вдыхаю горькова­то-пряный, сдобренный осенними дождями и подслащенный си­бирскими декабрьскими морозами, полынный запах, и хо­чешь-нехочешь, а как-то само собой закрываются-зажмурива­ются глаза и в памяти живо всплывают чисто летние картин­ки. И зеленые луга в пойме притоков речки Есауловки в редких копешках запашистого сена, чередующихся с угольны­ми отвалами на бремсберговых участках новокузнецких шахт «Юбилейная», «Полосухинская», «Есаульская». И спокойные увалы в березовых околках. И неумолчный пчелиный гул на таежной пасеке. И настоенный на июльском жарком солнце клубничный дух ильинских косогоров. И та заветная полянка в осиновом перелеске возле Полосухинского рекультивиро­ванного отвала вскрышных горных пород бывшего Байдаевско­го разреза, где нашел я сразу аж семь крупных и доволь­но-таки ядреных красноголовых подосиновиков, и... Да ма­ло ли еще что хорошее может вспомниться в студеный зимний день, когда ты вдыхаешь этот незабываемый, ни с чем не сравнимый полынный аромат.

Одним словом, если вдруг кому-то захочется зимой хоть на миг окунуться в лето, становитесь на лыжи и ищите по­лынь горькую...

 

 

Когда полынь похожа на... ландыш

 

Да никогда, скажете. Полынь и ландыш. Ландыш и полынь. Фу-ты! Никакого сравнения. И можно ли вообще сравнивать какой-то бесформенный куст этого серого с горчайшим запа­хом сорняка с изящным, опоэтизированным многими лириками ландышем? Да ни в коем случае!

А я вот готов утверждать, что похожа. Нет, что вы, не по запаху, конечно. Здесь, дейст­вительно, как небо и зем­ля. По внешнему виду. И все удивля­юсь, почему же никто не видит этого столь явного сходства. Особенно это подобие заметно зимой, когда на засохшем кус­те полыни более четко выделя­ются ее поникшие цветочные корзинки в виде шариков. Они всегда смотрят вниз, будь это летом в пору цветения или в любое другое время года, уже в засохшем виде. Вот этой пониклостью цветочных корзинок и схожа полынь с лан­дышем, с его поникшими цветками.

Мы уже настолько привыкли к тому, что полынь – сорняк с резким горьким запахом, что считаем это растение как бы находящимся за чертой понятия о красоте. А вот я во время зимних лыжных вылазок в окрестности своей Новоильинки на­хожу полынь, даже в ее зимнем наряде, по-своему красивой и по виду поникших цветочных корзинок даже схожей с майс­ким ландышем.

Если не верите, впрягайтесь в лыжи и в путь, на поиски зимней полыни. Увидев это растение, остановитесь, пригля­дитесь и вы окончательно убедитесь, что каждая веточка полыни с глядящими вниз корзинками и в самом деле уж очень похожа на одинокую цветочную кисть ландыша.

 

К Ильинке направляется... змея

 

В погожие выходные дни почти вся Ильинка валом валит на улицу. На природу! Кто на лыжах, кто на коньках, кто на санках, а кто и просто так – пешочком. А многие жители такие целебные вылазки совершают семьями. Вот и я сейчас по улице Новоселов обгоняю такое семейство. Папа, мама, две дочки: старшая – лет двенадцати, возраста первоклашки – младшая. Девочки резвятся вовсю, забредают в самые глу­бокие, полуметровые навалы снега. С ног до головы в сне­гу. А родители на это ноль внимания. Папа же в это время, чтобы зря не «гуляли» санки, катает на них по утоптанному тротуару маму.

- Ой, мамочки, ой, папочки, вы только поглядите, к на­шей Ильиночке змея ползет! – всполошилась вдруг младшая дочь.

- Ну ты, Наташка, опять фантазируешь, в снегу ведь то­нешь и о змее говоришь, – довольно-таки спокойно отреаги­ровал папа.

- Ну почему же вы ничего не видите! Да вот же она! Ог­ромная-преогромная! Черная-пречерная! – не унимается взбалмошная девчонка.

Я тоже подивился столь неожиданному для зимней поры заявлению, но все-таки посмотрел в ту сторону, куда пока­зывала рукой Наташка. А ведь она в некотором роде оказа­лась права. Отсюда, с улицы Новоселов, хорошо просматрива­ется лог, по днищу которого, пересекая покрытое снегом ильинское поле, к поселку и самом деле, картинно извива­ясь, ползла гигантская, длиной, наверное, в полкилометра, черная «змея»...

Спешу успокоить ильинских жителей, что никакое-такое чудище поселку не угрожает. А полюбоваться «ильинской змеей» может каждый, стоит только выбрать точку обзора повыше или взглянуть из своих квартир за речку Петрик. Туда, где к речке Петрик устремляется ручьевая падь, за­росшая по руслу кустарником, тальником, черемухой, кали­ной... Так вот, эти густые заросли, повторяя изгиб русла ручья, резко выделяясь темными кронами на фоне белых зас­неженных склонов, уж так напоминают змею в движении, что наша ильинская Наташка-фантазерка даже немного оробела, на какой-то миг вообразив, будто это и взаправду была змея настоящая...

 

Шапочный тандем

 

Иду на лыжах по ветрозащитной полосе, окаймляющей заб­рошен­ный ильинский сад в окрестностях Новоильинки. Справа от лыжни высокие тополя, слева – изогнутые клены. В раз­вилке одного из кленов заметил снежную копешку. Неделю назад здесь уже проходил и не то, чтобы не видел, а прос­то не обращал на нее внимания, так как тогда на всех вет­вях, не говоря уже о развилках, та­ких снежных копешек после недав­но выпавшего снега было полно. Но сейчас весь снег с деревьев сошел. А здесь вот остался. Почему? Под­хожу поближе к дереву. Действительно, там, где ствол кле­на раз­ветвляется по трем направлениям, укромненько умос­ти­лась, прямо-таки вписалась маленькая копешка сена, прик­рытая сверху снежной лепешкой.

Кто же сметал на дереве этот стожок сена? Когда повни­мательнее разглядел сооружение из сена и сне­га, выясни­лось, что стенки стож­ка книзу аккуратненько, точно по цир­кулю, закруглены, и в целом стожок имел полусферичес­кую, как бы оп­ро­кинутую, форму.

Но, оказывается, что это был вовсе не стожок, а гнез­до. Идеальной полушаровидной формы. Как будто бы кто-то разрезал шарообразный стожок как раз по диаметру и одну из половинок втиснул в развилку дерева. Чтобы любовались этой полусферой соседние деревья, птицы, зверюшки всякие, проплывающие мимо облака и люди тоже. А как добросовестно были уложены, перевиты, склеены все травинки-былинки. Уж до того старательно сработали мастера, что гнездышко по­лучилось на славу. И было оно больше похоже на искусно скроенную норковую шапку-формовку. И хотя материалом был здесь не мех норки, а скромные сухие былинки и листочки трав, выглядела «шапка-формовка» не менее изыскано. Но и это еще не все. Природе и этой красоты показалось маловато. Зима в гнездо-шапку с горкой снежку подсыпала.

Получилась еще одна шапка. Снежная. Словно из чистейшей белизны собольего меха сделана. И сейчас я привожу своих домочадцев по очереди и показываю как некую достопримеча­тельность этот великолепно сотворенный дроздом-рябинником и природой тандем из двух шапок. Сначала сагитировал схо­дить со мной на лыжах старшую дочь, затем выманил жену, а младшая дочь после их рассказов не утерпела, сама изъяви­ла желание полюбоваться произведением искусства.

Так вот и приобщаю их помаленьку к природе. То лисью нору покажу, то пылающими в зимнюю пору гроздьями яго­ды-калины завлеку, то к Святому колодцу, что в пойме Са­дового ручья, выведу. А вот и очередной случай – «шапоч­ный» тандем. Так уж, очевидно, уст­роены женщины. Может быть, на обычную вылазку на природу у них времени и не найдется. Но посмотреть на модную вещь, да еще скроенную самой природой, они никогда не откажутся.

 

Ильинская Вардзия

 

Конечно, для некоторых читателей такое словосочетание может показаться странным, а особенно для тех, кто хоть немного знаком с Вардзией.

Так что же такое Вардзия? Это прежде всего Кавказские горы, узкая долина горной реки Куры, на отвесном склоне которой видны ярусы многочисленных пещер. Это и есть Вардзия. Пещерный город. Здесь в пластах вулканических туфов когда-то было высечено свыше 600 комнат, залов и переходов, хозяйственных сооружений, кладовых для хране­ния продуктов и вина, библиотек-книгохранилищ, бань, сто­ловых, казнохранилищ. Потайные подземные ходы связывали помещения между собой. В случае военных действий Вард­зийский пещерный город-монастырь превращался в надежное убежище для мирного населения – женщин и детей. Он мог вместить до 20 тысяч человек. Этот выдающийся памятник грузинской средневековой архитектуры был создан в XII ве­ке – в годы правления царя Георгия III и его дочери – царицы Тамары. Строился он около 40 лет.

Свыше 300 пещер сохранилось и до настоящего времени. С противоположного берега реки Куры это удивительное творе­ние рук человеческих смотрится как гигантские соты ска­зочного улья. И ради того, чтобы посмотреть на пещерный склон Куры, сюда ежегодно едут тысячи туристов. Среди них были и мы с женой, когда в далеком 1980 году по туристи­ческой путевке «По местам Шота Руставели» посетили сол­нечную, тогда еще Советскую Грузию. Маршрутом путевки предусмотрено было посещение многих грузинских городов и достопримечательных мест. Мы тогда познакомились с такими городами, как Тбилиси, Телави, Мсхета, Кутаиси, Цхалтубо, Гори, Боржоми, Батуми. Прекрасные, самобытные, незабывае­мые города Кавказа. Но все-таки главной достопримечатель­ностью, можно сказать, изюминкой маршрута, на наш взгляд, был пещерный город Вардзия.

Но какая, спросите, связь между уникальной Вардзией и нашей Новильинкой? Кавказскими горами здесь как будто и не пахнет. Да. Нет гор высоких в Ильинке. Но зато пещеры здесь имеются. Вернее бывают. Иногда. Периодически они здесь появляются. И это случается зимой. Хотя тоже не каждую зиму. Зависит от того, как подуют зимние ветры. Когда завьюжат, забуранят зимние метели да наметут снеж­ные сугробы на наветренном склоне ильинской въездной траншеи. Вот тогда и роют ильинские пацаны в этих заносах подснежные пещеры. Строят своего рода подснежный ильинс­кий город.

Правда, существует ильинская Вардзия непродолжительное время. До очередного снегопада, до очередной метели. И многодневный труд мальчишек сводится на нет. Пещеры так заносятся снегом, что от них никаких следов не остается. Но наступают очередные выходные – и пещерный «город» на склоне ильинской въездной траншеи возрождается вновь и вновь. Если безметельный период затягивается во времени, ильинская Вардзия насчитывает до 10-15 пещер, расположен­ных на 2-3 ярусах и соединенных между собой подснежными ходами.

Так что, если кому и не довелось увидеть всемирно из­вестные Вардзийские пещеры, особенно не расстраивайтесь. Приезжайте к нам в Новоильинку. Есть у нас своя «Вард­зия». Конечно, масштабы не те, что в Грузии. Да и материал другой. Но, взглянув на ильинский снежно-пещерный го­род, будете иметь какое-то представление и о грузинском пещерном чуде под названием «Вардзия».

 

Снег, мороз и... живая зелень травы

 

Глубокие снега, лютая стужа – это январь. Зима в пол­ном разгаре. Куда ни глянь – белым-бело. Только чернеющие кусты ивы и черемухи по Садовому ручью да по ложкам, впа­дающим в него, контрастно выделяются на белом фоне. Само собой разумеется, о зеленой траве в данную пору, в данном месте при мощном снежном покрове и речи не заводи.

... Но есть, есть (!) одно местечко у Новоильинки, где в любое время зимы, в любой мороз можно увидеть живую зе­леную травку. В пойме Садового ручья, чуть ли не у самых ног ильинских многоэтажек. Там, где всю зиму не замерзают маленькие озерца. Там, где бьют из-под земли ключи-родни­ки. И животворящего тепла родничка хватает на то, чтобы в его студеной, но все-таки по-зимнему теплой воде, жили зеленые, размером в полсантиметра, округлые листочки. Осторожно, словно большую драгоценность, подцепил острым концом лыжной палки один из таких листиков. И еще не ус­пел донести его поближе к глазам, как он вмиг покрылся серебристым ледком. И превратился в сказочную льдинку. А от обледеневшего листочка тянется тоненький, в ниточку, бледный корешок...

Живая зимняя зелень – ряска малая. Так на ботаническом языке называется это с виду очень нежное, но такое храб­рое растеньице, которое не боится крепких сибирских моро­зов. А сейчас вот в долгую зимнюю стужу веселит и радует глаз и душу ильинского лыжника.

 

И зимний шум... «листвы»

 

Яблони-ранетки в заброшенном ильинском саду по колено в снегу. У ветрозащитной полосы, окаймляющей сад с нижней стороны, решил остановиться. Надо передохнуть маленько. Концы лыжных палок под мышки. Для устойчивости. Стою, вслушиваюсь в звуки зимнего дня. Мороз и солнце. И легкий ветерок. От него мерно покачиваются вершины высоких голе­настых тополей. В закустаренной пойме Садового ручья пе­реругиваются сороки. Тенькают вездесущие синицы.

Вот на слух ложится еще один, приятный, шелестящий звук. Будто шепот листвы. Но зима и листва?! Ну, знаете! Это уж слишком! Окидываю взглядом тополя, клены. Хотя за­ранее знаю, что никаких листьев на них не осталось. Зато некоторые клены рясно увешаны плодами, тонкие крылатки которых даже от легкого ветерка приходят в трепет, изда­вая при этом тихие музыкальные мелодии, схожие с осенним лопотанием листвы...

... Вот видите, как бывает: перед глазами снег, перед глазами голые деревья, перед глазами матерая зима во всей своей красе, а я все-таки думаю об осени. И повинны в этом оставшиеся зимовать двукрылые пло­ды кленов. Это они своей негромкой шелестящей, но приятной для слуха музыкой вернули меня на какой-то миг в золотую осень...

За ягодой... на лыжах

 

За окном февраль, еще зима. А мы, как ни в чем ни быва­ло, собираемся в лес за ягодой. Соскочив у Есауловки с электрички, становимся на лыжи и, минуя строения пионерс­кого лагеря, торжественно, как в храм, входим в зачарован­ный зимний лес.

В белый саван оделась прикар­лыкская тайга. Отяжелели от снега, до самой земли пригнулись лохматые ветви пихт. Но что это? На таежной прогалине между снежных нависей заиг­рали, запламенели вдруг блестящие, будто лаком покрытые, бисе­ринки. Да, это были ягоды, ягоды калины. Чудо, да и только! Крепкий, пощипывающий за нос и щеки мороз, сверка­ющий на солнце белый снег и красная, как жар, ягода! Ну и в самом деле, не сказка ли это?!

...Весело, гулко, словно дро­бинки, постукивают ядреные мерз­лые ягоды о полиэтиленовое ведерко. Рядом раздается бара­банная дробь красноголового дят­ла, умостивше­гося на самой верхушке сухостой­ной осины. Ра­бота идет споро. У дя­тла, и у нас тоже. Прошло каких-то пол­часа, и наши емкости запол­нены до отказа. Оставили кое-что на «зубок» и лесным лакомкам: рябчи­кам, сви­ристелям, снегирям...

А вечером в тот же день все наше семейство чинно сидело за дымящейся горкой пирогов, от которой исходил крепкий, здоровый калиновый дух...

 

 

Цветы запоздалые...

 

Пассажиры автобусов, следующих на ЗСМК, были несколько удивлены, увидев на треугольной клумбе в месте пересече­ния ильинской и запсибовской дорог горящие свечки с яр­ко-желтыми язычками пламени. Но когда приближаешься ближе к развилке дорог, выясняется, что это вовсе не свечки, а цветы, собранные в длинные суживающиеся кисти и впрямь очень похожие на горящие свечи.

- Ну, спасибочки нашим озеленителям!

- Надо же, как подгадали: под самую зиму высадили та­кие красивые цветы!

- Ты погляди: вот это цветы! Ни снега, ни мороза, ни черта, ничего не боятся!

Такие вот благодарные отзывы не раз приходилось слы­шать в салоне автобуса.

Хотя цветоводы в данном случае как бы и ни при чем. Так как ни они, ни кто-либо другой эти цветы не сажали. Ибо цветы эти – самый обычный сорняк. Льнянка обыкновенная – так правильно именуется он ботаниками. Жабрей, чистик, дикий лен, ленник – так именуется он в народе.

Если кому доведется поближе познакомиться с этим рас­тением, обратите, пожалуйста, внимание на своеобразную форму цветка. При этом нижняя губа венчика с характерной оранжевой выпуклинкой очень плотно прижата к верхней гу­бе. Внизу венчика длинный шпорец, куда стекает нектар. Благодаря плотно закрытым губам вовнутрь венчика не попа­дают капли дождя, хотя также не могут проникнуть и мел­кие насекомые. Поэтому опыляется льнянка крупными насеко­мыми – шмелями и отчасти пчелами, которых можно увидеть еще и в пору бабьего лета.

Среди осенних цветов желтые «свечки» льнянки – особо ценный подарок природы. Как свежо, по-весеннему тепло, горят они не только на этой клумбе, но и по обочинам го­родских дорог, и у линии трамвая (порой прямо промежду рельс), и на отавных газонах Новоильинского микрорайона, и на скошенных полях.

Летом желтые кисти льнянки как-то теряются среди буйно цветущего разнотравья. Мало заметны они в летнее время. И по-настоящему их красоту мы ощущаем только сейчас, в пору всеобщего осеннего увядания, на фоне побуревших засохших трав.

Октябрь. В народе об этом месяце не зря говорят: «В октябре семь погод на дворе: сеет, веет, мутит, крутит, рвет, сверху льет, а снизу метет». И в самом деле, уже не единожды в эту осень были заморозки, и весьма приличные, до минус четырех градусов. И уже дважды снег покрывал но­вокузнецкую землю. Но даже и такие казусы природы ничуть не обескураживают льнянку. Все также по стоке «смирно!» красуются эти придорожные цветки, словно маленькие солда­тики в золотистых шлемиках.

Очевидно, за продолжительный срок своего цветения ль­нянка (а начинает она цвести где-то в середине июня) нас­только заряжается теплом благодатного летнего солнышка (правда, не очень щедрого в нынешнее лето), что его впол­не хватает на то, чтобы растопить вокруг себя и первый, еще не лежкий октябрьский снежок и согреть своими теплы­ми, по-весеннему нежными цветками, озябших прохожих.

 

Указатель из... живой природы

 

У ильинской дороги, на пригорочке, стоит геодезический знак. Этакая металлическая тренога с трубой, направленной прямо в задымленное новокузнецкое небо. Это сооружение и облюбовала под свой наблюдательный пункт ворона. Усядется поудобнее на самую вершину и по-хозяйски осматривает трассу, прилегающие поля. И что характерно, когда утром едешь на работу, клюв вороны направлен в сторону города, хвост – в сторону Ильинки. Чем тебе не стрелочный указа­тель!

Периодически ворона издает свое сакраментальное «Кар-р!». Крик такой резкий, командирский, приказного по­рядка. «Кар-р!.На р-рабо-ту! Впер-ред! На р-работу!»

Бывает, что и вечером ворона сидит на том же месте. Правда, «стрелка-указатель» повернута уже в сторону Иль­инки. Свое неизменное «Кар!» она произносит на этот раз тоном более протяжным. Тоже поди устает, бедолага, за свой нелегкий рабочий день. В голосе ее чувствуются нотки благожелательности, доброты. «Ка-а-а-ар! До-мо-о-й! По квар-ти-и-р-рам!».

Вот так и путешествуем мы, новоильинцы, на работу, с работы ли под неусыпным оком этой серой бестии.

 

«Сигары» растут у... заводской ограды

 

- Ну, ребятки, наконец-то проблема для заводских ку­рильщиков решена! – авторитетно на весь салон заявляет одетый в турецкую кожанку пассажир автобуса.

- Почему ты так считаешь? – интересуются ближайшие со­седи.

- Посмотрите в окно: гаванские си­гары растут прямо у ограды.

Все заядлые курильщики (да и не курильщики тоже) уста­вились в окна авто­буса. А там, у запсибовского забора, сразу за ильинским поворотом, на блестя­щие пал­ки были на­низаны толстые коричневые сигары.

- Глядите, глядите, за оградой еще две плантации га­ванских сигар! Видно, завод на широкую ногу поставил про­изводство курева, – это еще один любитель табачного зелья восхищается увиденным.

- Да вы что, мужики, совсем уж свихнулись от дефицита курева! Ведь это же камыши растут! – резко одергивает их уже немолодая женщина, дремавшая на переднем сиденье и спросонья принявшая было всерьез шуточный разговор ку­рильщиков.

... Автобус едет дальше по маршруту, пассажиры стали успокаиваться после взбудоражившей всех веселой перепал­ки. А я хочу внести ясность в название растения с «сига­рами».

Растение это – рогоз широколистный. Его многие ошибоч­но называют камышом. Хотя родичи они не очень близкие, относятся к разным ботаническим семействам. И соцветиями они существенно отличаются. У камыша соцветия представле­ны метелками из колосьев, у рогоза – плотными початками – «сигарами». Но их все равно многие путают. Потому что и камыш, и рогоз зачастую растут рядом в одних и тех же местах обитания: на сырых, заболоченных участках. И факт вольготного произрастания рогоза на территории завода го­ворит о том, что корпуса Запсиба построены на бывшем бо­лоте.

Сейчас это растение представляет в основном интерес для ребятишек из-за оригинальной формы соцветия – «сига­ры».

В некоторых квартирах симпатичные початки рогоза висят на стене или стоят в вазе до самой весны, пока не начнут рассыпаться.

Хотя раньше в России листья и корни рогоза находили более широкое использование. Из необычайно легких с воз­душными полостями листьев делали рогожи, корзины. При из­готовлении бочек сушеный рогозный лист закладывался меж дощечками. Лист плотно сжимался и закрывал самые малень­кие щелочки, благодаря чему бочки отлично держали воду. Из-за этого рогоз называли бочарной травой. Сейчас при массовом возрождении старых забытых промыслов, может быть, и пригодится это ценное свойство рогоза какому-ни­будь новоявленному бондарю.

Из корней рогоза, перетертых в муку, выпекали хлеб, лепешки, печенье, готовили кисели. Думается, что заводча­не не станут сразу же вырывать корневища рогоза на под­ворье комбината ради решения продовольственной проблемы. Тем более это и опасно, если учесть, что заводские план­тации рогоза находятся в экологически неблагоприятной зо­не. Но при случае где-то за городом деликатесы из этого растения можно испробовать и «на зубок». Некоторые охот­ники и рыбаки пекут корневища рогоза в костре и едят как картошку. Говорят, вкусно и питательно. Это и не удиви­тельно. Ведь в корнях рогоза содержится крахмала в два раза больше, чем в клубнях картофеля.

 

Наперегонки с... луной

 

Из года в год ездишь на работу по одной и той же доро­ге, в автобусах одного и того же маршрута. Два раза на день, туда и обратно. Все уже давно знакомо, все уже при­мелькалось. И в окна уже не глядишь. А зачем? Каждый день одни и те же столбы, дома, здания, деревья. Так вот и ез­дишь: утром на работу – досыпаешь, вечером с работы - за­сыпаешь.

Но вот однажды, ненароком, взглянешь в окно под ка­ким-то другим углом зрения, посмотришь на проплывающие мимо придорожные ландшафты, и привычная, годами виден­ная-перевиденная картинка вдруг меняется. И ты неожиданно увидишь... чудо. Ну, к примеру, такое.

... Резво катится в сторону запсибовского поселка иль­инский автобус. За окнами мелькают чередующиеся с пост­ройками величественные тополя, перекрывая своими вершина­ми рано взошедшую в этот вечер полноликую луну. И поэтому кажется, что луна... бежит. И бежит очень быстро, как будто соревнуется с нашим автобусом, находясь при этом все время чуть впереди. Автобус прибавляет ходу, но лу­ну-соперницу не проведешь, обогнать ее никак не удается. Но как только автобус миновал здания автобазы и вырвался на простор, где деревьев уже не было, луна сразу остано­вилась, как вкопанная. И хотя машина не сбавляет ско­рость, а луна стоит на одном и том же месте, она так и остается чуть впереди автобуса. Словом, не обогнать авто­бусу даже стоящую на одном месте луну. Не те скорости.

Ну а нам, пассажирам, может быть, и стоит иногда взглянуть в окно автобуса, трамвая, троллейбуса, чтобы лишний разок пощекотать свои нервишки, соревнуясь со стремительно «мчащейся» в узорчатых вершинах деревьев зо­лотистой луной...

Дерево... на крыше

 

У моста через запсибовский теплый канал стоит неказис­тое здание трансформаторной будки. Из грязновато-красного кирпича. С плоской крышей. Природе, наверное, не очень понравился плоский вариант крыши, и она решила немного ее приукрасить.

Много ли, мало ли прошло времени, но вот на кровле будки появились кусты ивы. Один из них особенно хорошо виден из окон автобуса. Вольготно раскинулся в дальнем правом углу. Раздался и вширь, и ввысь. Полтора-два метра в диаметре и столько же в высоту. Будто бы там, на крыше, под него специально кто насыпал плодородный слой земли. Но кровля-то, наверняка бетонированная, только, может быть сверху прикрыта несколькими слоями рубероида.

В левом углу еще один куст. Правда, ростом поменьше. Поселился он здесь совсем недавно, два-три года назад. И тополек уже присоседился к ивовым кустам, выдавая себя своими молодыми крупными листьями. Можно ожидать, что в недалеком будущем дело дойдет и до тальниково-тополевой рощи. Роща на крыше. Звучит?!

Как же оказались деревья на крыше? А очень просто. Ря­дом с трансформаторной будкой пролегает ильинская трасса с весьма интенсивным движением. В сухую погоду даже на асфальте машины поднимают облака пыли. Часть ее осаждает­ся и на крыше. И ива в ближайшем соседстве с подстанцией произрастает в достаточном количестве. Легкие как пушинки семена ее беспрепятственно разносятся ветром. Лишь бы где был кусочек свободной земли, ива тут как тут. Вот и за­держалось семечко в укромном уголке крыши, проросло, пус­тило корешки в осевшую и уплотненную дождями и ветрами дорожную пыль. Ну уж если где вцепилась своими корня­ми-зубами ива, знай, навечно. Корни ее, проникающие в обычных условиях на глубину до трех метров, надежно скрепляют обрывистые речные берега, уберегая их от водной эрозии. И поэтому для речных откосов ива – спасение. Ну а здесь, на крыше, всепроникающая способность тальниковых корней действует отрицательно, разрушающе. И тыльная сто­рона трансформаторной будки под воздействием ивовых кор­ней начала деформироваться. Кирпичи растрескиваются, вы­падают, стена постепенно разрушается...

Конечно, для нас, пассажиров, растущее на крыше дере­во – своего рода отрада для глаз, достопримечательность ильинской трассы. Не зря же нарядно оформленную природой трансформаторную будку с трепещущими в непогоду длинными ивовыми ветвями окрестили «домиком с растрепанной шевелю­рой». Но, думается, что дереву все-таки не место на кры­ше. И если где уцепилась ива или тополь за стены или кры­шу здания, то надо полагать, что у этого объекта нет ра­чительного хозяина.

Дерево в... вазе

 

Веточка вербы, тополя, вишни не редкость на наших по­доконниках, столах, тумбочках и даже телевизорах. Еще совсем не так давно школы, да и некоторые предприятия пе­ред праздником 1 Мая тысячами заготавливали ветки тополя, лозу ивы. Затем недели две выдерживали их в бочках, вед­рах, пока не распустятся листочки на тополиных веточках или не распушатся сережки на вербочках.

Но чтобы увидеть в вазе дерево целиком: пяти-шестимет­ровой высоты, да со всей своей мощной корневой системой, да еще с громадным сорочьим гнездом на вершине – нет, та­кое, пожалуй, и во сне никому не снилось. А вот ильинцы глазеют на такие чудеса ежедневно! И не один год! И не в одной вазе, а сразу в трех!

Такие «вазы» видны перед въездом в Новоильинку. Там, где дорога пересекает речку Мамонтовую. При строительстве моста через эту короткую речушку для водотока были ис­пользованы железобетонные кольца двухметрового диаметра. Три кольца оказались незадействованными, лишними. Их сво­евременно не увезли и они так и остались бесхозными на бе­регу ильинской речки.

Но, как известно, природа не любит пустоты. И она по-своему распорядилась с забывчивостью или, если гово­рить напрямую, бесхозяйственность строителей. За прошед­шие почти два десятка лет в оставленных «вазах» посели­лись сначала травы: мать-и-мачеха, меду­ница, мятлик, чер­нобыльник, а затем кустарники и деревья – ива, осина, бе­реза. Деревья сегодня достигли уже такой высоты, что на одном из них – осине, выросшей в средней «вазе», – сороки смастерили свое огромное гнездо-кре­пость.

Так что, пожалуйста, приезжайте в нашу Новоильинку. Смотрите, любуйтесь нехитрой улыбкой природы, превратив­шей громадные железобетонные изделия в изящные вазы с бу­кетами деревьев...

Береза на... карнизе

 

На территории бывшего материально-технического склада шахты «Юбилейная» стоит двухэтажное здание из красного кирпича. Может быть, и не привлекал бы особого внимания этот невзрачный с виду домик, построенный лет тридцать назад во время закладки шахты, если бы не росло на его карнизе дерево. Да, да, на уровне второго этажа, как на пьедестале, стоит березка. Уж не знаю, кто ее здесь умуд­рился посадить. Похоже, что обустроилась она тут самосто­ятельно. Поди, ветерок тому причина. Занес сюда ненароком легкое березовое семечко. Забилось оно в укромном уголке карниза, где годами скапливались мельчайшие пылинки, при­битые затем дождями и снегами. Проросло семечко, пустило свои корешки в кирпичную кладку и вынесло на свет божий деревцо, теперь уже высотой под три метра.

И стоит, красуется белоногая березка на удивление все­му честному миру. Особенно эффектно она смотрится с под­ворья промбазы ШСУ-1 – вся на виду. И что прежде всего поражает: выросла ведь не какая-нибудь там кривулина! Хо­тя и можно было бы именно этого ожидать, так как экологи­ческие условия здесь, на карнизе здания, прямо скажем, не совсем подходя­щие для роста деревьев. Ну что можно найти питательного березовым корням сре­ди кирпичной кладки ког­да вместо почвы предлагается застывший песчано-цемент­ный раствор да пережжен­ная глина в кирпичах? Но, гляди же, вы­росла стройненькая, ладненькая, как и по­ложено по всем березовым канонам, бе­ло­ствольная красавица.

Это лишний раз подтверждает, что русская береза – де­рево неприхотливое. Где она только не растет! Высоко в горах и в заболоченной тундре, на песчаных, глинистых, каменистых и скальных грунтах. Если, конечно, последние можно считать грунтами. И по-видимому, не зря называют березу деревом-пионером. Это она, наша березка, одной из первых заселяет неудобицы, бросовые земли п<