П.П. Лопинцев Из воспоминаний участника свержения

контрреволюционной белой власти в Мурманске 21 февраля 1920 г. [435]

Дер. Порья Губа                                                               Не позднее 15 января 1935 г.[436]

Терский район

Мурманский округ

 

Лопинцев Петр Петрович.   Родился в Архангельской губ.Участник Первой мировой войны. В 1917 г. служил в Балтийском морском лёгком артиллерийском дивизионе в г. Измаиле, был членом Революционного комитета батареи. После демобилизации в декабре 1917 г. вернулся на родину в с. Порья Губа, в период интервенции оказывал помощь красным партизанам. В октябре 1919 г. был мобилизован в армию, служил в комендантской команде в г. Мурманске, являлся активным участником восстания 21 февраля 1920 г. В последующие годы проживал в с. Порья Губа.

 

[… ][437]

В октябре 1919 г. мы, насильно мобилизованные, приехали Мурманск в комендантскую команду. Тогда был начальником комендантской команды поручик Пархомчук, ярый контрреволюционер. Он сразу, как нас увидел, и всем нам предложил подметать двор комендантской команды. Кое-кто начал подметать двор, а я - Лопинцев Петр, Лопинцев Николай и Березин Павел Иванович отказались. Тогда поручик Пархомчук нам погрозил камышовой тросточкой и сказал: «Ладно, вы меня будете слушать». После чего нам предложили явиться к коменданту полковнику Байкову. Последний вышел на крыльцо и нам сказал: «Мы вас призвали защищать нашу родину от большевиков, а для меня - пусть управляет страной кто угодно, но лишь бы не иностранцы – не немцы и т.д.». После чего нас привели в казарму комендантской команды, выдали всё обмундирование. А я поручику Пархомчуку сказал, что я рядовой солдат с целью того, что у белых не хотел служить в комсоставе, а последний мне поверил.

После чего спустя несколько времени, после поверки, ночью я не спал, а лежал на верхних нарах и прислушивался, что говорят унтер-офицеры и фельдфебель Баев, которые сидели за столом и пьянствовали. Вдруг старший унтер-офицер Корольков заговорил: «Эx, дорогие мои совдепнички…». А на это потом заговорил фельдфебель комендантской команды Баев: «Да, Корольков, ты называешь дорогими совдепничков, а сам солдат совдепников расстреливаешь». Корольков: «А если мы не расстреляем, так нас самих расстреляют». Фельдфебель Баев: «А если ты никого не будешь расстреливать, так и тебя никто не расстреляет». Ещё Баев говорит: «Эх, несчастные эти ополченцы – крестики. Моим солдатам после 9 часов вечера не дают не то, что в город сходить, так даже чуть не из команды уводят и арестуют. Но пусть имеют в виду, что у меня 800 штыков. Так будет время, я сумею с крестиками и с кем надо расправиться». Но остальные молчали, и Корольков тоже молчал, а я не мог вытерпеть, подразумев[ая][438], что фельдфебель Баев говорит насчёт восстания - свергнуть белую власть, я сказал: «Господин фельдфебель, если у тебя 800 штыков, так надо самих ополченцев – крестиков арестовать, а кого и на […][439]». После чего вся компания прекратила разговор, и вскоре куда-то все ушли, а по утру меня потребовали к фельдфебелю Баеву.

 Я явился к тому же столу, а тут сидят молодой офицер в золотых погонах капитан Орлов, и фельдфебель Баев, и старший унтер-офицер Корольков, и другие унтер-офицеры. А я предположил, что они со мной хотят расправиться за то, что я ночью высказался, но тут вышло не то. Перво, мне капитан Орлов говорит: «Петр Петрович, к нам прибыло 300 человек пленных красноармейцев, и они теперь находятся в бараке, так мы тебя назначили туда к пленным фельдфебелем, и ты организуй роту военнопленных, а начальником роты буду я». После чего я капитану и фельдфебелю Баеву сказал: «Ведь я рядовой солдат, так фельдфебелем быть не могу, а вы назначьте младшего унтер-офицера Жеребцова, он хорошо знает службу». Тогда Баев и капитан Орлов сказали: «Жеребцов - […][440], его не надо». Тогда я понял Баева и Орлова, согласился принять роту военнопленных, и тут я узнал, что капитан Орлов только что приехал из Германии из плена, и узнал, что, как будто, последний - спартаковец[441].

После чего я пришел в казарму к пленным, выстроил их в две шеренги и пленным сказал: «Товарищи, я рад вас видеть по одному, а по другому - вы не должны были попадать сюда в плен, а должны были бороться до самой последней капли крови. Четыре патрона должны были выстрелить в белых генералов и полковников, а пятый патрон - себе в висок. Пусть бы они вас взяли в плен мертвыми, но, товарищи, мы эту ошибку исправим. Снова все будем красными, а теперь служите и друг друга не выдавайте. У вас, может, есть коммунисты и комиссары, на которых полковники очень сердиты…» После чего роту я разбил на три взвода и назначил комсостав, взводных и отделенных, а после по моему ходатайству роты хорошо обмундировали и с пленного пайка перевели на гражданский паёк.

После мне военнопленные повседневно рассказывали об ужасах Екангской[442] тюрьмы. Там начальник тюрьмы расстреливал пленных ежедневно десятками, и много умерло от голода, в хлеб полагалась карболка[443]. У Судакова был самый главный палач Колесников, последний за расстрел получал премию с головы 5 фунтов сахару.

После с фронта приехал какой-то полковник и приказал мне выстроить роту, а когда я роту построил, тогда полковник сказал роте: «Что, попали, гуськи. Мы вас не пощадим, у нас расстрелы есть, и вас можем расстрелять без страха и совести. Но вы можете свой грех заслужить своим хорошим поведением службы, и возьмите ружья в руки, и пойдите против красных коммунистов-большевиков». Но рота вся молчала. Потом полковник из строя вызвал одного солдата, и назвал комиссаром, и говорит: «Ну, что, ты – комиссар?» А тот молчит, уныло повесил голову. Тогда полковник ещё сказал: «Ты политический комиссар? Чего с нами воюете, что вам надо, почему молчишь? Я говорить заставлю». Тогда солдат сказал: «Меня назначили и послали воевать, а я ничего не знаю». Тогда полковник гордо засмеялся и сказал: «Вот так, политический комиссар ничего не знает». И тогда полковник ушёл, а я роту распустил.

После чего мне пришлось вместе с капитаном Орловым быть в кабинете у полковника Байкова насчёт ходатайства об обмундировании военнопленных, и мы уже пошли прочь от полковника, а последний меня ещё вернул к себе в кабинет и сказал: «Замечай, нет ли там коммунистов или комиссаров, [если есть], то надо их уничтожить». А я полковнику всегда говорил: «Я тонко слежу, но там, в роте, нет коммунистов и комиссаров, все ребята хорошего поведения». После чего полковник дал распоряжение пленных обмундировать и перевести на гражданский паёк. После чего я прихожу в роту и солдатам говорю: «Друзья, будьте осторожны, вас полковники ловят, для вас ядом дышат». После чего неоднократно ко мне приходили фельдфебель комендантской команды Баев и капитан Орлов и мне тихонько говорили: «Лопинцев, с пленными солдатами живи […][444]». Последние тоже стремились роту подготовить к восстанию, я тоже […][445]. Я роту свою военнопленных уже к восстанию подготовил, после чего капитан Орлов только стал начальником комендантской команды, а начальник[ом] роты военнопленных поручик Пархомчук[446].

После чего я днём пришёл в комендантскую команду и там заметил, что Антонов Павел Петрович держит в руках какой-то отпечатан[ный] листок и что-то говорит солдатам. А последний, как меня заметил, и листок спрятал, как будто меня опасается. А я на это обиделся и Антонову сказал: «Почему ты меня боишься, разве не знаешь, что поэтому я тоже работаю». Тогда Антонов дал мне листок, велел прочитать и потом отправить на фронт. Я так и сделал. После прошло несколько времени, и Антонова арестовали, а фельдфебель Баев тут же вскоре скоропостижно умер. После чего вечером ещё до поверки пришёл ко мне в канцелярию начальник роты поручик Пархомчук и мне приказал роту военнопленных сдать подпрапорщику Фомину, а сам поручик ушёл к себе на квартиру. После чего во время поверки я роту сдал Фомину и последнему строго сказал: «Смотри, Фомин, чтобы у тебя все солдаты так же были счастливы, как никто не пострадал при мне». Тогда Фомин пообещал так же роту сохранить. Тогда рота пообещала быть верной, когда я призову роту к восстанию. Тогда я по-дружески с ротой простился и ушёл в комендантскую команду.

Там явился к капитану Орлову и спросил, почему меня от пленных откомандировали. Орлов сказал: «Это по моему предложению, ты теперь мне здесь нужен, у меня фельдфебель Баев умер, а Антонова арестовали». После чего капитан Орлов мне предложил принять комендантскую команду, быть фельдфебелем комендантской команды. После чего я принял комендантскую команду и поместился в баевскую комнату, где обнаружил порядочно медицинских медикаментов. Тут я вообразил[447], что это для первой начальной медицинской помощи, когда будем делать восстание и окажутся если раненые.

После чего после поверки солдат, вечером, начальник комендантской команды капитан Орлов мне сказал с улыбкой: «Лопинцев, я близорукий, а сегодня ночь темна, я один не вижу пойти домой, ты меня проводи». Тогда я Орлова пошёл провожать, а как пришли против офицерского дома, Орлов на улице остановился и мне сказал: «Лопинцев, как ты понимаешь комендантскую команду, ес[ть] ли у неё какие революционные настроения?» - и показал на офицерский дом и сказал: «Ведь эти золотопогонники они сами власть не сдадут. Надо у них власть штыками вырвать. Нам как бы организовать ударный отряд, хотя 100 человек, и хотя было бы с кем начать революцию». Тогда я Орлову сказал: «Я сам комендантскую команду пока не понимаю, но я сам готов встать в революционные ряды». Тогда капитан Орлов мне сказал: «У нас мысли одни, а теперь крайне осторожно будем подготовляться». После чего Орлов на квартиру пошёл один, а я тоже пошёл на свою квартиру, и по пути мне вышел навстречу солдат моей команды тов. Рац Александр (последний - эстонец) и мне сказал: «Господин фельдфебель, доколе у нас люди будут томиться в тюрьмах, когда мы их освободим?» Я тов. Рацу сказал: «Я об этом ещё больше болею», - и последнего пригласил к себе на квартиру, где Рац мне сказал: «250 человек рабочих желают восстания». Тогда я пожал тов. Рацу руку и сказал: «Момента не упустим», - и наказал рабочим, пусть будут готовы, когда мы ни призовём.

После чего я стал располагать[448] на роту военнопленных 300 человек и рабочих 250 человек, уже всего стало 550 человек, организация для восстания растёт и крепнет. После чего ещё один солдат, фамилии не помню, мне передал привет от фельдфебеля учебной команды тов. Назарова, что, когда надо будет, так он со своей командой присоединится. Я уже стал располагать и на учебную команду, а там было 90 солдат и 2 пулемёта. После чего у меня в команде ещё был один солдат[449] Черноморского флота тов. Раченко[450], который мне сказал: «Я уже давно у белых на заметке, и они за мной следят, но здесь матросов мало, только 30 человек, они, хоть и желают восстания, но им начать не с кем». После чего я и стал располагать, что и матросы к нам присоединятся.

Это всё проходило крайне аккуратно и секретно, не каждый это знал. В это же время шли допросы каждого солдата комендантской команды по делу расхищения продовольствия из складов, которые охранялись караулами комендантской команды. Допросы производил поручик Палатников, последний похвалялся: «Раз дошло дело до моих допросов, так я всегда делаю так: 5 шагов в сторону с дороги и пуля в спину». Сам достал браунинг и прицелился. Это он говорил старшему унтер-офицеру Королькову, который работал в контрразведке с полковником Байковым.

Потом появилась статья в газете: Архангельский фронт не имеет никакого значения, лучше держать один Северный фронт с Мурманска, а поэтому генерал Миллер делает перетяжку войск из Архангельска в Мурманск[451].

После чего, не помню какого числа, утром пришёл в команду капитан Орлов и обратился ко мне первому: «Как, Лопинцев, дела?» Я капитану сказал: «Дела ничего, видите, солнышко также светит». Капитан мне сказал: «Солнышко-то светит, а Миллер, генерал, приедет, так в мишень превратит всю нашу комендантскую команду и меня, капитана, не пощадит». Тогда я капитану сказал: «У нас ведь есть штыки, и мы можем живыми не даться». После чего капитан Орлов начал писать и сказал: «Грязью облили, так и приходится писать грязь». Потом мне Орлов сказал: «На меня все офицеры напали, что я неблагонадёжный, и меня предлагают снять с начальника комендантской команды, но есть у меня надежда, что меня поддержит начальник гарнизона полковник Делокторский[452]». И как видно, что капитан писал опровержение в оправдание себя, [так] как на него нападало всё начальство.

После чего 19 февраля 1920 г. утром ко мне в квартиру вошёл солдат моей команды Рогозин Родион Григорьевич и принёс полную бутылку спирта и мне сказал: «Господин фельдфебель, выпьем помаленьку, мне с тобой охота выпить, а потом пойдём ещё в гости к старшему унтер-офицеру к Лебедеву Александру». Тогда я взял у Рогозина бутылку со спиртом и поставил себе под кровать, вдруг заходит второй солдат моей команды Кочеров Михаил, тоже меня просит пойти к Лебедеву на квартиру. Я их спросил, кто у Лебедева ещё будет. Тогда они мне ответили, что там будет ещё один матрос-боцман. Тогда я согласился с ними пойти к Лебедеву на квартиру. Мне желательно было увидеть боцмана и кое-чего не можно ли от него узнать, как дела обстоят на Северном фронте. Когда я пришёл на квартиру к Лебедеву, который проживал в вагоне около железнодорожной станции, там люди оказались следующие: 1) ст. унтер-офицер Лебедев […][453], 2) Рогозин Родион Григорьевич (порьягубский), 3) Паташов, 4) Кочеров Михаил […][454], 5) рабочий […][455] депо Степанов, 6) боцман, 7) жена Лебедева. Сидят, пьют спирт и бражку, и полный стол всякой закуски. Мне это было не нужно, я повернулся пойти прочь, но они меня стали просить присесть.

Тогда я к ним присел к столу, вдруг они налили всем по полному стакану спирта и начали пить, а я стакан взял, поднял и положил на стол, не выпил. И я обратился к боцману, его спросил, как дела на фронте. Боцман мне сказал: «Из Архангельска Миллер с войсками бежал, его красные прогнали, и крупные силы красных войск идут на Сороку, а Северный фронт белых развалился, белые переходят на сторону красных, и насильно мобилизованные колют добровольцев-наймитов». Тогда я сказал боцману: «Если вы это знаете, так почему ничего не делаете, кажется, вы, моряки, везде бываете первыми». Потом мне сказал боцман: «Нас немного, всего 30 человек, не с кем начать, а у тебя команда, и говорят, что вот - вот ты восстанешь, а вас всё не видать». Тогда я боцману сказал: «Я пойду сейчас скомандую «в ружьё» и начну революцию, а вы, как услышите стрельбу, так тоже начинайте».

Вдруг в прихожей комнате раздался выстрел из револьвера. Я тогда заглянул на выстрел, а оказалось, что я пока говорил с боцманом, так в это время Лебедев и Паташов вышли в другую комнату, устроили дебош. Лебедев хлыщет Паташова, а по харе не ударяет, а Паташов [вы]стрелил в Лебедева, а последнего не убил и не ранил. После чего я их призвал к порядку. После чего Паташов мне отдал револьвер – русский наган. Вдруг тут же в прихожей комнате раздалось ещё три выстрела из револьвера – это стрелял человек в вольной одежде, у которого я удачно из руки вырвал браунинг, а он мне сказал: «Я знаменитый сыщик бюро уголовного розыска». В то же время в вагон входят начальник гарнизона полковник Делокторский,[456] и есаул Соколовский – начальник карательного отряда, и поручик Палатников – начальник взвода военной милиции.       И вагон оцеплен милицией, и меня тут арестовали, и со мной ещё арестовали тов. Паташова и Степанова, а Лебедев, и его жена, и Кочеров, Рогозин, и боцман как-то смогли убежать. Когда нас арестованных повели, на улице я слышал, что толпа женщин кричала: «Тебя, фельдфебель, подвели». А кто меня подвёл, в то время разбираться было некогда. Дорогой, когда нас вели под конвоем, так я просил тихонько милиционера, чтобы он меня отпустил, но последний отпустить меня не [по]смел. Привели нас арестованных в бюро уголовного розыска, тов. Паташова и Степанова провели дальше прямо к начальнику гарнизона, а меня сразу направо, за решётку, и оставили одного.

Вдруг в стене отверстие, в маленькое окно меня дёрнула женская рука, и [женщина] шепнула: «Тебя закуют в кандалы». Тогда я шепнул женщине: «Передай через кабинет Байкова по телефону начальнику комендантской команды капитану Орлову, что фельдфебель Лопинцев арестован». Вдруг приходит ко мне сыщик, приносит за спиной кандалы, и не успел меня заковать в кандалы, [как] явился капитан Орлов и мне сказал: «Что, Лопинцев, тебя арестовали?» А я сказал Орлову, что не знаю, за что. Тогда Орлов сказал сыщику: «Подождите», - и сам прошёл дальше к начальнику гарнизона. И вдруг Орлов явился снова, и меня забрал в особую комнату, и там мне сказал: «Но, Лопинцев, говори мне правду. Если у тебя какая организация, я, смотри, буду с тобой, а ты арестован за подстрекание массы к восстанию. Тебе больше не восстать, если дождёмся Миллера». Тогда я, Лопинцев, сказал капитану Орлову: «Я знаю, что Архангельск пал – занят красными, а Миллер, генерал, с белым войском бежал; мы его сюда не пустим, крупные силы красных войск идут на Сороку, а фронт белый Северный развалился». Тогда капитан мне сказал: «Лопинцев, я возьму тебя на поруки под видом до прибытия Миллера», - и капитан ушёл к начальнику гарнизона, а я обратно к сыщику. Вдруг явился капитан снова и сказал сыщику: «Я Лопинцева, Степанова и Паташова беру на поруки», - и мы с капитаном вышли на улицу, а тут - извозчик, капитан Орлов сел в коляску и мне тоже предложил садиться. Тут же Орлов нас арестованных сдал под стражу караула и предупредил: «Сегодня до завтра пробудете под арестом, а завтра я вас выпущу на волю», - и капитан ушёл.

Здесь весь состав караула был от комендантской команды, а караульный начальник - тов. Рац, эстонец, который со мной в заговоре вместе делать восстание. Последний мне предложил пойти сейчас же в команду и делать восстание. Откуда и я сбегал в роту военнопленных, и также и в комендантскую команду и предупредил подготовиться к восстанию[457].

А 20 февраля 1920 же года я из-под ареста сбегал к капитану Орлову на квартиру и последнего предупредил: «Вы ладите нас освободить и действовать вместе, так это верно. Время не терпит, скоро приедет генерал Миллер, так вы сами говорили, что нас всех расстреляет». Тогда жена капитана сказала: «Я удивляюсь, здесь какие солдаты апатичные, а в Германии так давно бы уже восстали». Тогда капитан Орлов, почти со мной вместе, пришёл в караул и нас освободил из-под ареста, после чего я пришёл в комендантскую команду, и тут же капитан Орлов, и мы приготовились скомандовать солдатам «в ружье».

Вдруг к нам поступила просьба от земуправы от товарищей Ушакова и Игнатьева, которые просят прислать к ним тов. Раченко на переговоры, а Раченко был в то время в карауле, и мы с капитаном подменили Раченко другим солдатом, а последний прямо с караула ушёл в земуправу на переговоры. Оттуда Раченко пришёл к нам в команду, и мы в моей комнате сделали маленькое совещание, следующие лица: 1) Лопинцев П.П.,     2) Орлов, капитан, 3) […][458], писарь, 4) Раченко, матрос. Раченко нам сказал: «Ушаков и Игнатьев просят нас сегодня не выступать, чтобы избежать лишних жертв, у них уже в Александровске Советы, они хотят здесь тоже сделать Советы». Тогда я Раченко сказал: «А [не] будет ли нам измена, не нападёт ли на нас кто ночью?» Тогда Раченко сказал: «Они тоже за этим будут следить». Тогда постановили до завтра не выступать. После чего я отдал распоряжение поставить везде усиленные надзоры, и чтобы из команды никто не отлучался, и спали бы не крепко, а винтовка, должна быть у каждого возле себя, и также предупредил роту военнопленных и рабочих через писаря […][459].

После чего 21 февраля 1920 г. Раченко ушел в земуправу и оттуда долго не возвращался. Я сейчас же в земуправу послал свою разведку 3-х солдат и дал им распоряжение, что, если кто пытается их задерживать, так они могут стрелять, колоть штыком, а, если можно, то Раченко немедленно вернуть в команду. После чего вскоре моя разведка и Раченко вернулись ко мне в команду, и мы наскоро опять в моей комнате устроили заседание. Раченко нам доложил следующее унылым тоном: «Дело, ребята, дрянь. Сегодня Ушаков или Игнатьев ушёл к начальнику края с предложением устроить митинг всего города Мурманска и так, чтобы масса сказала, какую надо власть, Советскую или старую, и до сих пор от начальника края не возвратился. Наверное, их Ермолов арестовал». Тогда я, Лопинцев, сказал: «Это очень странно делают. Я сейчас пойду, скомандую солдатам «в ружье». Тогда капитан Орлов сказал: «Теперь нелегально организуйте революционные комитеты в воинских командах, и под руководством комитетов выступим». Тогда я, Лопинцев, Орлову сказал: «А вы готовы ли?» Мне капитан сказал: «Я готов, только пойду на квартиру схожу», - и капитан Орлов уходит, а я в это время дал поручение тов. […][460] сходить к рабочим и просить их встать в революционные ряды, а там мы рабочих вооружим. […][461] вернулся и мне доложил, что рабочие нашу просьбу исполнят и одобряют фельдфебеля Лопинцева за его действия. В то же время я дал поручение тов. Раченко сходить и просить матросов выступить. Раченко вернулся и мне доложил, что он к матросам не пошёл, а предупредил роту военнопленных.

После чего я скомандовал комендантской команде «в ружье» и команду выстроил в две шеренги, и в то же время рота военнопленных с другой половины казармы сама раскрыла двери, и солдаты мне сказали: «Ну, товарищ Лопинцев, давай винтовки».      Я солдатам сказал: «Верно, товарищи, из вас 15 человек идите в другой корпус, и там подпрапорщик Пурнемцов вам выдаст винтовки, а остальные пристраивайтесь на левый фланг, а там и вас вооружим». После чего я выстроил 75 рядов с винтовками, а караулы везде почти были от комендантской команды, последние были предупреждены о восстании.

Из вышевыстроенных солдат я отделил 25 рядов, равных 50-и человекам, и скомандовал: «Это особый отряд, которым прими командование старший унтер-офицер Лебедев, и немедленно займите склады [на] Варничном мысе», - и туда послал конюха Богданова на лошади за патронами. В это время склады охранял караул от учебной команды. К складам Лебедев должен суметь подойти крайне аккуратно.

После чего я поручил тов. Рацу Александру с двумя солдатами сходить за начальником комендантской команды за капитаном Орловым, который долго не возвращался с квартиры. Тов. Рац возвратился, и тут же пришёл капитан Орлов и перед фронтом что-то стал убеждать солдат. Вдруг в казарме раздались залпы выстрелов вверх в потолок. После выстрелов мне заявил товарищ Абакумов: «Довольно там рассуждать, а то и из казармы не поспеем выйти, нас кто-нибудь накроет». Тогда я, Лопинцев, скомандовал: «Слушайте мою команду: преждевременных выстрелов не производить», - и рассчитал людей на взводы и на отделения, и назначил комсостав.

Вышеуказанные выстрелы были произведены белыми партизанами с провокационной целью, чтобы нас выдать. Тогда разбираться было некогда. После чего я обратился к массе, сказал: «Товарищи, тут положение создалось следующее: Архангельск занят красными, крупные силы красных войск идут на Сороку, фронт Северный белых развалился. Северный батальон целиком перешёл на сторону красных, генерал Миллер из Архангельска бежал, скоро прибудет сюда, и нас всех расстреляют. Товарищи, победа за нами, Миллера сюда не пустим, сделаем переворот, а большевики не прозевают из центра, немедленно сюда придут». После чего я сказал капитану Орлову: «Принимай командование революционным отрядом и действуй по плану, какой раньше намечен».

Тогда подняли красные флаги и выступили против белой власти. Рабочие и часть женщин пристроились на левый фланг комендантской команды. Перво, под красными флагами 1) комендантская команда, 2) рота военнопленных, 3) рабочие и немного женщин. Перво, восстанцы двинулись на пожарную команду. Последняя сразу присоединилась с двумя пулемётами, потом отряд двинулся на юг по дороге и дожидал патронов, которые Лебедев должен был послать с конюхом Богдановым со складов Варничного мыса. Но от Лебедева ничего не было известно, тогда мы рабочих отправили тоже к складам за патронами. Но когда рабочие пошли, так мне заявили: «Товарищ фельдфебель, мы все рабочие люди, не военные, так дайте нам проводника из солдат». Тогда я взял у Орлова из отряда 15 человек солдат с винтовками и сам с рабочими пошёл к складам Варничного мыса. Когда мы пришли к складам, и там оказалось, что Лебедев действительно склады раскрыл и набрал несколько ящиков патронов и ручных бомб, а тут же мне заявил караульный начальник – ефрейтор от учебной команды, что склады Лебедев открыл самостоятельно: «У него отряд 50 человек, а у меня состав караула 13 человек». Тогда я сказал ефрейтору: «Это Лебедев делает по распоряжению начальника комендантской команды и по моему наряду, а ты со своим караулом присоединяйся к нам, а ваша учебная команда уже присоединилась». После чего ефрейтор со своим караулом мне поверил и присоединился.

После чего мне заявил Лебедев: «Тов. Лопинцев, здесь, как видно, что винтовок в складах нет, а только есть для винтовок патроны и ручные бомбы». Тогда я ещё приказал: «Грузите патроны на лошадь и забирайте на плечи по ящику патронов и ручных бомб». Тогда Богданов на лошади повёз патроны к отряду капитана Орлова. После чего Лебедев со своим отрядом остался охранять склады от белых, а я из своих 15 человек 8 послал обойти Верхнюю Нахаловку, [разведать], там нет ли где у белых пулеметов, и чтобы белые не обстреляли тыл красных. После чего 7 человек солдат с винтовками и рабочие взяли по одному ящику патронов и пошли по полотну железной дороги к отряду Орлова.

Вдруг неожиданно к нам навстречу идёт вооруженный отряд датских солдат под командой лейтенанта, 45 человек. Я сейчас же предупредил своих солдат: «При встрече с датчанами не зевайте». И при встрече на близком расстоянии лейтенант скомандовал своим солдатам, а я скомандовал своим солдатам: «К бою!» После команды датчане в нас залпом выстрелили, а мы залпом выстрелили в датчан, после чего один датский солдат оказался убитым наповал, а мы после залпов выстрелов оказались все невредимы. После чего все датчане рассыпались в цепь и направили свои винтовки по отряду капитана Орлова. Лейтенант на правом фланге цепи датчан и приказывает открыть огонь, а я, Лопинцев, и тов. Суслов оказались на левом фланге цепи датчан. Я быстро взглянул направо и увидел, что один датский солдат целится в меня и хочет убить, а я быстро, не теряясь, наставил в него револьвер. Тогда датский солдат бросил винтовку из рук и говорит: «Добра, добра, рус». После чего мне тут же товарищ Суслов сказал: «Тов. Лопинцев, лейтенант тебя и меня приказывает расстрелять». Тогда я тут же с большой отвагой быстро дал прыжка, подскочил к лейтененту, и в упор ему в грудь наставил свой револьвер, и сказал через товарища Суслова: «Слагайте ружья, а то сейчас лейтенанта убью». Тогда последний мне сказал: «Винтовки мы возьмём на ремень и стрелять больше не будем, на это даю честное слово, а вы в нас тоже больше не стреляйте, а то будем биться до последней капли крови». После чего датчане взяли ружья на ремень, и все встали кучно на ноги. А я со своими солдатами и рабочими с патронами пошли к отряду Орлова. Датчане остались пока стоять на месте и мною предупреждены: «Без моего приказа не трогаться ни с места, на вас отрядом Орлова направлены пулеметы».

И после чего мы пришли к отряду Орлова, и последнему я сказал: «Датчан надо обезоружить и временно арестовать». А в это время пошёл поезд со станции на юг, я сейчас же скомандовал солдатам рассыпаться в цепь и открыть частый огонь по поезду. А в то же время открыл огонь по поезду Лебедев со своим отрядом с Варничного мыса, и поезд остановился во время стрельбы. Датчане стояли неподвижно. Тогда я приказал подпрапорщику Пурнемцову с отрядом 20 человек в боевом порядке подойти к паровозу и вернуть назад обратно на станцию. После выяснилось, что на этом поезде ехал князь Мещерский. После чего мы дали знак датчанам маханием рук и криком (командой) прийти к нам. Последние по одному гуськом пришли к нам, и по предложению капитана Орлова датчане сложили винтовки и патроны в одну кучу, и датчан заперли всех в ближайшем бараке и поставили часовых, а винтовки раздали рабочим.

После чего революционный отряд подошёл обратно к казармам комендантской команды и тут отстоялся с целью того, чтобы присоединить учебную команду. После чего фельдфебель Назаров вывел свою учебную команду 95 человек с 12 пулеметами, выстроил в две шеренги на улице. Тогда капитан Орлов от нашего отряда ушёл к учебной команде с целью того, чтобы последнюю присоединить, и там что-то долго торговался с фельдфебелем учебной команды, а наш революционный отряд стал сомневаться, что учебная команда к нам присоединится. Тогда я сказал революционному отряду: «Товарищи, я сейчас пойду и немедленно предложу учебной команде присоединиться». И подошёл я к последней, и фельдфебелю Назарову сказал: «Ну, товарищ Назаров, с командой присоединяйся к нам». Тогда Назаров мне сказал: «Мы всей командой к вашему отряду присоединяемся», - и скомандовал солдатам: «Направо шагом марш», - и присоединил учебную команду к нашему отряду.

После чего капитан Орлов весь отряд разделил на три группы: 1-й отряд под командой унтер-офицера, кажется, Денисова, настоящей фамилии не помню, пошёл наступать на крейсер «Яросовский»[462], а 2-й отряд по командой старшего унтер-офицера Абакумова пошёл наступать на Советскую горку, на ополченцев, на полковника Делокторского, а 3-й отряд под командой старшего унтер-офицера Королькова пошёл наступать по узкоколейке кругом на порт с целью забрать склады интендантское вещевое депо[463], а часть запасного резерва под командой моей - Лопинцева - пошла делать облаву белых офицеров и начальника края Ермолова с целью арестовать.

Когда я с солдатами пришёл в дом офицеров, и оказались тут следующие офицеры: 1) Байков, полковник, он же комендант, 2) поручик […][464], 3) поручик Безчасный,           4) поручик Пархомчук, которые сдались без всякого сопротивления, которых я объявил арестованными, и оставил их пока тут же в доме до особого распоряжения, и поставил вооружённую стражу.

После чего пошёл со своим отрядом дальше, и пришли против дома начальника края Ермолова. И тут бывший флотский солдат тов. Борисов откуда-то мне подкинул одну женщину и сказал: «На, её арестуй». Я женщину эту ещё поддернул и направил в дом Ермолова, а женщина мне сказала: «Как вы это смеете, я - княжна Мещерская». Тогда я сказал женщине: «Какой тут чёрт княжна, ступай в дом, а то солдаты приколют». Тогда женщина, княжна, как белка по рядам, заскочила в дом Ермолова.

А в это же время наши отряды обстреливали Советскую горку, которая была занята ополченцами под командой полковника Делокторского,[465] и есаула Соколовского, и Скрябова[466]. Но последние бой не выдержали, ополченцы убежали в горы, а белые командиры этого отряда побросали свои пулеметы и тоже убежали. После о них скажем.

В то же время я поручил тов. Борисову разведать, по кому стреляет крейсер «Яросовский»,[467] последний быстро, как аэроплан, разведал и мне сообщил, что «Яросовский», крейсер, уже стреляет с нашей стороны по белым. После я узнал, что на крейсере «Яросовский» 11 человек белых офицеров, как поросят, ошпарили паром, и, к несчастью, на нём жертвою пал, оказался убитым тот бедняга боцман, с которым я имел разговор у Лебедева в вагоне (смотрите страница)[468]. В то же время около дома Ермолова откуда-то взялся человек высокого роста, и красивый, и парень стройный, мне говорит: «Возьмите меня в Ваши ряды». Но я его принял [за белого офицера], [решил] что переоделся в вольную одежду белый офицер, и я взял его, арестовал, направил под стражу часовых. Но после его освободили, фамилия ему Шкута, я не знаю, где последний работал.

В то же время я с отрядом нескольких солдат зашёл в дом начальника края Ермолова и там кое-каких арестовал 12 человек, поставил к стенке под стражу часовых, в то же время помощник командира ополченцев держит в руке телефонную трубку, кого-то вызывает, а я, для него врасплох, наставил револьвер и сказал: «Вешай трубку, а то я тебя убью». Тогда он побледнел и из рук выронил трубку, а я ему приказал встать тоже к стенке под стражу часовых. После чего я с солдатами пошёл дальше в другие комнаты до Ермолова (начальника края), а надо было пройти тёмный коридор. Тогда я попросил коридор осветить, а долго его не освещали. Тогда я пригрозил: «Сейчас я брошу ручную бомбу, так она осветит». Тогда все арестованные меня попросили: «Пожалуйста, бомбы не бросай, даём освещение», - после чего тут же прислуга Ермолова лампой осветила коридор.

Тогда я прошёл в комнату Ермолова, где навстречу мне вышел начальник края Ермолов, а я ему сказал: «Ты начальник края?» Он сказал: «Да, я». Тогда я Ермолову сказал: «Почему ты не убежал?» А Ермолов мне сказал: «Судьба сильна, надо ей покоряться». И тут я объявил Ермолова, и его жену, и княжну Мещерскую арестованными, и оставил их пока в этом доме под стражей часовых. А часовые были следующие: 1) Киршин Роман Логинович, 2) Чукчин Никита Васильевич, гр. деревни Умба Терского района, а остальных часовых не помню фамилий.

После чего я узнал, что капитан Орлов уже организовал Революционный комитет. Тогда я пришёл в Ревком и Орлову, Ушакову и Игнатьеву сказал: «Таких-то я арестовал и оставил их пока в своих квартирах под охраной часовых». Тогда Ревком мне приказал арестованных привести в Ревком, а когда я пошёл прочь из Ревкома, Орлов меня вернул и мне сказал: «Я теперь не Орлов, а Александров». И ещё Александров мне сказал: «Лопинцев, с Кандалакши комендант Монахов (поручик) передает: «На Кандалакшу отрядов не посылай, я разберу мосты и буду сражаться». Я тогда сказал Александрову: «Дай Монахову отпор покрепче». Тогда Александров в моём присутствии сказал Монахову: «Негодяй, вы ещё не перестали фулиганничать, здесь в Мурманске белогвардейская власть свергнута под каблук, и организована Советская власть, и отряды на Кандалакшу уже посланы. Присоединяйся или будем считаться в чистом поле на штыках винтовок и огневых языках пушек».

После чего я из дома начальника края Ермолова всех арестованных привёл под конвоем в Ревком, а тогда Александров приказал отвести их под арест. Тогда я под конвоем отвёл их под арест и сдал под стражу красного караула, а полковника Байкова и других арестованных я препоручил отвести под арест тов. Рацу Александру, последний что и сделал. А начальник взвода военной белой милиции поручик Палатников был убит во время революции.

После чего на Кандалакшу был отправлен революционный отряд 100 человек, а начальник отряда, помнится, подпрапорщик Никулин. С вышеуказанным отрядом и я хотел поехать до Умбы, расправиться с кулаками […][469] и Чечениным и с начальником белой милиции Филипповым, но меня Александров попросил остаться с ним. Тогда до Умбы поехал Павел Петрович Антонов, последний в Умбе ликвидировал земуправу и организовал Советскую власть.

После чего организовали Революционный комитет комендантской команды (пред. Ревкома тов. Лопатин).

После чего в Мурманске под руководством Революционного комитета, товарища Александрова, и под руководством комитета Чрезвычайной комиссии тов. Песочникова провели регистрацию всего населения города Мурманска, для чего сделана была облава по городу, в чём и принимали участие масса - китайцев и вооружили всех рабочих английскими винтовками русского образца[470].

После чего ко мне пришёл председатель Революционного комитета комендантской команды тов. Лопатин и сказал: «Лопинцев, скоро сюда в Мурманск приедет Миллер на пароходе «Минин-Пожарский»[471], так я выстроил комендантскую команду, и тебе предлагаем принять командование». Тогда в порт собрались все революционные силы и стояли кучей, вроде демонстрации. Тогда я по телефону доложил в Ревком                тов. Александрову следующее: «Тов. Александров, правда ли говорят, что в Мурманск скоро прибудет Миллер, а для чего комендантская команда, и учебная команда, и рота военнопленных, и рабочие собрались в порту, и стоят все кучей, вы назначили кого командовать всеми революционными силами?»

Тогда Александров мне тоже по телефону ответил: «Да, Лопинцев, Миллер должен быть в Мурманске через полчаса, но командовать всеми революционными силами ник