У лицея Жюль-Ферри, март 1998 г.

Нам хочется орать, что мы будем чемпионами мира по футболу, нам хочется развевающихся флагов. Я вспоминаю ту манифестацию в марте… Разумеется, для того, чтобы не ходить на биологию, любой предлог хорош. В семнадцать лет мы часто придумываем себе повод для бунта, но тот понедельник 23 марта был особым случаем. В первый раз я кричу на улицах Парижа, имея для этого действительно серьезную причину. Во время региональных выборов «правые» хотят заключить союз с Национальным фронтом. Мы боимся за наше будущее. Я говорю себе, что моё поколение слишком приземлённое для всей этой лирики. Кому она была нужна, эта наивная цыганка в сопровождении урода, пытающаяся противостоять одержимому священнику! По мере того, как приближается премьера спектакля, его провал кажется мне вполне возможным и принимаемым во внимание, несмотря на то, что я по-настоящему верю в нас. В конце концов, самое худшее, что может случиться - «Собор» будет сыгран несколько раз и благополучно канет в забвение. Зато мне будет о чем вспомнить потом…

Улица Пиренеев, 10 октября 2008 г., 23.05

Я сажусь рядом с Люком (Мервилем). Мы всё еще подтруниваем над опозданиями Патрика. «Ты помнишь квебекскую премьеру?»

Театр Сен-Дени, 30 марта 1999 г.

О да, есть над чем посмеяться в истории об этой премьере, она похожа на первоапрельскую шутку раньше времени.
Все наши семьи присутствую в зале. Семейство Фьори, семейство Сегара и семейство Зенатти. Их присутствие явно ощущается в театре. Мои родители довольно сдержанны, я с ними даже не пересекаюсь в антракте. В гримерке Патрика – совсем другая история. Я слышу как Нинетт, его мама, громко рассуждает о Канаде и о здешней публике, которая гораздо «холоднее» парижской. Её голос перекрывает даже голос её сына.
После третьего звонка я замечаю в зале свою мать, которая осторожно пробирается на своё место. Она выходила покурить с отцом Патрика. В гримерной, примыкающей к моей, продолжается полное собрание родственников Фьори.
По привычке, я прогуливаюсь между сценой и гримерными, так как мне надо чем-то занять время до моего выхода на «Скакуне». Вдруг я слышу в наушниках первые аккорды «Разрываемого пополам» (Déchiré), - но одновременно слышу «дублем» голос Патрика вживую, вместе с голосом его матери, недалеко от меня. Я кричу: «Пату, твоя очередь, это твоя песня, быстрее, быстрее!», и я вижу своего храброго рыцаря, пулей вылетающего из гримерки. Его мать семенит за ним, продолжая трещать без умолку… Жиль был бы очень горд, видя, как галопирует его «лошадка»! Несмотря на бешеную гонку, он опаздывает на целую половину первого куплета. Нинетт, в свою очередь, занимает место в зале, громко жалуясь, что пропустила соло своего сына. Чýдная премьера!

Улица Пиренеев, 10 октября 2008 г., 23.06

Обернувшись, я сталкиваюсь глазами с Гару, и напоминаю ему, что мы с ним уже встречались несколько недель назад на съемках программы «Метод Коэ». Именно 16 сентября. Ровно десять лет спустя с дня нашей премьеры. В тот день мы вскользь поговорили о праздновании годовщины. Но там, на кушетке в гримерной, нам было как-то неловко возвращаться мыслями в прошлое. И сейчас я счастлива, видя, как сияет его лицо, это меня успокаивает. Улица Пиренеев – время и место не для ностальгии, но для празднования.

Конец первой части

 

 

ЧАСТЬ 2. А ПОТОМ БЫЛА «BELLE»

 

Париж, сентябрь 1998 г.

За неделю до премьеры всё ускоряется.
Когда я вхожу в зал в тот день, спектакль – повсюду. Я чувствую его ритм, чувствую, что он будто бы уже живет своей собственной жизнью. Ещё неловкий, неуклюжий – тем не менее, он уже здесь, гордо поднимает голову, хотя никого нельзя назвать его «живым воплощением». Тот момент четко зафиксирован в моей памяти: я чувствую эту силу, превосходящую и поглощающую мою собственную волю, хочу я того или нет. Это на самом деле очень странное ощущение: чувствовать себя частью чего-то большого, единого. Это озарение сваливается на меня внезапно…
В тот день вся бурная деятельность сливается в единое целое: действия техников, танцоров, продюсеров… Мы все живем в ритме поджимающего времени, последних сроков. Вечером, когда я встречаюсь с подругами, - странно, но я рассказываю об этом весьма отстраненно. Впоследствии они признавались, что по моим рассказам даже не могли представить себе размах этого проекта.
И вот так, почти не видя приближения этого события, однажды, сентябрьским утром, я просыпаюсь за несколько часов до премьеры, где будет присутствовать настоящая публика.

Париж, 24 сентября 1998 г.

Этот день – немного особенный. Я встаю на заре. Я совсем забросила лицей. После двух недель я снова иду в школу. Мне нелегко совмещать вечерние спектакли и уроки филологии по утрам. За нашими плечами уже с десяток представлений, пробные выступления с заводскими советами, похожие больше на наши последние репетиции, но позволяющие нам продвигать мюзикл.
Этот вечер – другое дело. Об этом уже не раз говорилось, и я немного волнуюсь. В первый раз будет присутствовать пресса – из этого раздули большую шумиху! По словам моих информаторов, когда закончится сегодняшнее представление, будет вынесен приговор: быть или не быть! Отец приносит мне завтрак на подносе, как обычно. В меню: чашка с горячим какао и тост, слегка намазанный медом. Я, с закрывающимися сами собой глазами, обнимаю его, и поправляю жестоко измятую за ночь подушку перед тем, как начать пир. Этим утром, чтобы придать мне сил, папа приготовил мне также «энергетическую микстуру Доктора Лавуа»: семечки, зёрна льна, овёс, рис, пшеница, ячмень и просо, все размолотое и смешанное с натуральным йогуртом, подслащенным мёдом – естественно, мёд выступает в качестве замены кленовому сиропу! Я принимаю микстуру квебекского друида, пока солнце беззаботно разгуливает по моей комнате. Запах маминых духов, «Samsara», витает по всей квартире. Сегодня, ясное дело, великий день! После папиного короткого музицирования на пианино – шоппинг. Я иду искать костюм для суарэ после спектакля. Я должна хорошо выглядеть на фотографиях!
Направляю свои стопы в направлении Сен-Жермен-де-Прэ. Я в радостном настроении, но немного холодеет в животе. Сто пятьдесят восемь бутиков позади – и вот я наряжена, чтобы достойно встретить вечер премьеры. Мама оставляет меня у отеля «Конкорд-Лафайетт», который примыкает к Дворцу Конгрессов. Там меня ждёт лучшая подруга. Я не видела ей со времени её возвращения из Мексики. Мы виснем друг у друга на шее. В своей спортивной куртке Looney Tunes, Каролин выглядит загорелой, похудевшей и красивой. В сравнении с ней – я похожа на тряпичную куклу! Мы не говорим о том безумном месяце, что я прожила. Мы сплетничаем о парнях, о моём вечернем наряде, - когда внезапно появляется Отче Лавуа, глаза потуплены в землю… Краткое «добрый день» - и Дворец Конгрессов, словно ад, поглощает его! Каролин безо всяких объяснений понимает, почему он внушает мне трепет. Немного позже - маленькая остановка ради сандвича с цыпленком карри, без салата, в «Pomme du Pain». Там я встречаю моего Люка с женой, великолепной Таней. Эта женщина – само очарование. От неё исходит такая спокойная уверенность, что даже перевозбуждение моего Люка от приближения этого вечера, кажется, не переходит границ. Тем не менее, между двумя пирожками, он прошептал мне на ухо: «Надеюсь, сегодня всё будет не так, как на прогоне*… И в самом деле, 16 сентября Шарль Талар пригласил нескольких представителей СМИ присутствовать на генеральной репетиции, так как считал, что мы готовы. Волшебное вступление Брюно, мизансцены, от которых перехватывало дыхание, выверенные танцевальные па. Это чудесно. В атмосфере словно разлито молодое вино – только что изготовленное, но уже многообещающее, - когда внезапный скачок электричества… и кромешная тьма опускается на Двор Чудес, а ведь спектакль так хорошо начинался! И вдруг исчезает свет, исчезает звук, и танцоры замирают на ходу, будто играют в «Море волнуется раз-два-три». Громовой голос Шарля из зала заставляет присутствующих задрожать… «Нет, это невозможно!!!!!» Внимательные зрители волнуются. Танцоры, чтобы не простудиться, мгновенно исчезают в подвале Дворца, не переставая извиваться на ходу, а мы.. ээ, если честно, я не помню, что делали мы в этот момент! Добрых полчаса спустя шоу продолжается, как ни в чём не бывало, несмотря на то, что несколько журналистов ушли. Так что этим вечером мы практически со священным трепетом ждём, что с электричеством ничего не случится.
Ладно, я убегаю. Ни малейшего шума ни доносится из коридоров, двери в комнаты артистов закрыты. Я в подавленном состоянии. Я направляюсь в гримерную. Всего лишь половина четвертого, но сегодня мне необходимо увидеть Флёр-дё-Лис раньше обычного. Уж она-то, по крайней мере, ничего не боится – в отличие от меня.
На обратном пути я нервно слоняюсь по коридорам, когда приходит Элен. Волосы в беспорядке под бейсболкой, взгляд устремлен в пустоту, но её прекрасная улыбка, тем не менее, прячется в уголках губ. Она рассеянно напевает «Цыганка, никто не знает страны.. Привет, Жюли!» - бросает она мне, не отвлекаясь от своего занятия. Позади неё, в дверном проеме служебного входа, - несколько лиц, уже хорошо знакомых нам. Люди, «фаны»? Они терпеливо ждут, ждут и ждут, вот уже больше месяца… Когда любой из нас приходит или уходит, они здесь, эти безымянные свидетели, которые сопровождают в «спуске на воду» наш «корабль». Они переживают с нами усталость, которой наполнены наши глаза, наш стресс и наши счастливые моменты с тех пор, как мы обосновались в «Аквариуме». Когда я вхожу в метро на станции Площадь Клиши, я обычная девчонка из этого квартала, подружка-брата-кузины-соседки по классу-из-лицея-Жюль-Ферри. Порт Мэлло – и едва моя нога ступает на платформу, я уже фаворитка труппы «Собора Парижской Богоматери». Я словно проваливаюсь в другой мир. Всего пять остановок и одно переодевание – и мои шаги сопровождают вспышки фотокамер, протянутые листочки, которые надо подписать – и на которых я уже больше не знаю, что писать, потому что просят меня об этом ежедневно одни и те же люди. Мы уже знаем их по именам, знаем немного об их жизни, но мало-помалу наши слова благодарности теряются, так как их с каждым днём всё больше и больше. Это немного пугает меня. Меня, но не Элен. Она способна уделить персональное внимание каждому из них. Она способна часами болтать с ними. Я наблюдаю со стороны. В то время я совершенно не понимаю такого рода отношений между людьми. В нас нет ничего особенного, точнее, мы совсем такие же, как они. Дать автограф, обменяться поцелуем, сфотографироваться с кем-то – к чему это? Зачем им это нужно, если я абсолютно ничем от них не отличаюсь? Я настолько не понимаю этой ситуации, что это меня раздражает. Я принимаю это слишком близко к сердцу. Чего хотят эти люди… Может, кусочек мечты? Но, по правде говоря, если бы не было их, то не о чем было бы и мечтать! Мы поём ради них, практически, они могли бы быть на нашем месте! Если бы они только это знали… Уверена, именно поэтому Элен так много времени проводит с ними. И тогда я тоже иду туда, к ним, я открываю дверь. Я принимаю подарки, безделушки всех видов, мы обмениваемся несколькими словами, а потом я возвращаюсь в свою гримерную, где разглядываю фотографии с подружками, сделанные во время наших последних совместных каникул. Мне нужно приблизиться немного к родным лицам «моих» людей.

Сегодня в мою гримерку букеты цветов прибывают десятками. Среди них много лилий. На которые у меня аллергия. Какая жалость! Затем приходит первый факс: «Я желаю Вам успеха такого же огромного, как Ваш талант. Всем сердцем с Вами». Подписано «Орландо». Тут же стучат в дверь: Рэнэ, наша пресс-атташе. Она мне приносит дорожный несессер для грядущего турне, одновременно давая мне советы, как вести себя сегодня. «Будь сама собой, не позволяй себе смущаться, это всего лишь обычный вечер, такой же, как всегда» - говорит она, заключая меня в объятия.

*Люк имеет в виду последнюю репетицию перед генеральной – в оригинале слово “couturier”

Май 2009 г.

26 мая 2009 года, время – за полночь. В огромной коробке с вырезками из газет, которую дала мне Рэнэ, чтобы я могла лучше погрузиться во времена нашего дебюта, я нашла эту почтовую открытку, спрятанную между двумя статьями. Она датирована 24 сентября 1998 г. и адресована мне: «Это рука любви, рука счастья… Ты стала талисманом спектакля и принцессой наших сердец. Ты волшебна на сцене, и если раньше у меня не было времени, чтобы сказать тебе это, то говорю сейчас: я тебя очень люблю. Твоя улыбка и твой весёлый нрав наполнили солнцем Дворец Конгрессов». Подпись неразборчива, и «все» теряется в правом нижнем углу открытки.
Когда я читаю эту открытку в первый раз, три часа спустя после премьеры, - я одна перед зеркалом, и я должна, без сомнения, знать, кто именно из труппы написал её.
Сегодня всё, что мне осталось – вспоминать о том, что я почувствовала в тот день.

Я поняла, читая эту открытку, что у меня было собственное место на этой сцене, рядом с этими артистами. Несмотря на то, что я была «гадким утенком» «Собора»! Каждый сделал усилие, чтобы понять мой уличный язык, и смог разглядеть то, что таилось под внешностью ершистого подростка. Люк – с ним это было через совместные музыкальные «блуждания», с гитарой в руках, во время наших долгих часов ожидания за сценой. Элен – мы нашли друг друга между стычками, выпусканием коготков; она научила меня правильно краситься, и множеству других вещей, о которых даже не подозревает! Для них наличие у меня таланта – очевидный факт. Для них, когда я нахожусь на сцене, - я уже не семнадцатилетняя девчонка, и я благодарна им за это. В тот момент в прошлом я не осознавала всё так ясно, как сейчас. Я просто понимала, что у меня, как и у них, было право «артиста» получать удовольствие и, возможно, дарить его другим. Я пела ради самого пения, а не ради того, чтобы быть певицей, это правда. Но сегодня я хочу ею быть - если это означает, что я буду похожа на них…
О да, петь, чтобы развлекаться, петь, чтобы потрясать, это сильнейший наркотик! Я чувствую себя так хорошо на сцене, когда кровь ударяет мне в голову, когда мой голос освобождается от оков тела, и вместе с нотами высвобождается вся моя суть… Во время репетиций все остальные сначала постигали, потом отрабатывали свой персонаж, потом поглощали его, чтобы затем отпустить на волю, и подарить результат публике. Это то, что восхищало меня в остальных членах труппы на протяжении всех этих долгих репетиционных недель. Я старалась подражать им. Я даже не знала такого понятия «певец от природы», пока не прочитала о нём, и уж никак не подозревала, что сама могла являться частью «семьи» таких певцов!

Париж, 24 сентября 1998 г.

Открытки от моих друзей, подарки, цветы – всё это заставило меня понять, что всё, что этим вечером будет играться на сцене, должно быть на высшем уровне. Люк (Пламондон) бродит по коридорам, Ришар, волнуясь, даёт нам некоторые мелодические уточнения. Шарли и Вики дымят как паровозы, закрывшись в своём кабинете. Каждый вроде бы сосредоточен на себе, но пахнет он – любовью, этот порт Мэлло.
Этим вечером никаких особых подбадриваний, просто вся труппа на мгновение объединяется, и все хором громко произносят …«к черту!»
Я на левой стороне сцены, наконец готовая выпустить на свет божий Флёр-дё-Лис, и у меня отнимаются ноги в самый разгар выступления персонажей Двора Чудес, когда танцоры движутся туда и обратно. Так что когда приходит время моего выхода, я не вступаю. Патрик оборачивается, он ищет меня, но я остаюсь на своём месте! И тут внезапно наш администратор, Барни, услужливый медведь, резко выталкивает меня на сцену. Моё платье летит впереди меня, и словно вратарь в финале Кубка Мира, Патрик, великолепный левый крайний нападающий, захватывает мою руку и вовлекает меня в круговерть «Брильянтов».
В первый раз с того момента, как мы начали играть «Собор», я наскакиваю на Даниэль Молко сразу после исполнения «Скакуна», уйдя со сцены: «Я правильно пела? Меня было хорошо видно?» Этим вечером я получила представление о том, что такое реальная публика в зале. И я думаю, что мне это нравится! За кулисами происходит брожение в прямом смысле слова. Эсмеральда рассыпала свои бигуди, распустившиеся концы трико танцовщиц вальсируют перед началом «Валь д’Амур», а потом еще этот нескончаемый антракт, во время которого каждый ищет в другом некое подобие зеркала, теряясь в расспросах, комментариях.. «Ты хорошо себя слышишь? Тебе бы надо попросить Фредо (звукорежиссера – прим.автора) поднять тебе звук когда возвращался… О-ля-ля, у меня распускаются швы на костюме! … Черт, ты слишком сильно вспотел! …» И всё это под аккомпанемент демонического хохота персонажа Даниэля Лавуа, чей устрашающий силуэт бродит по коридорам…
Два с половиной часа спустя приговор падает раньше, чем занавес: «Триумф труппы «Собора Парижской Богоматери» - это те слова, которые, начиная с завтрашнего утра, мы будем читать во всех газетах.
Во время финального исполнения «Время соборов», слёзы облегчения катятся из глаз. Когда Люк Пламондон и Ришар Коччьянте поднимаются на сцену, к пятнадцати минутам овации стоя прибавляется ещё десять!
Мы с Элен преподносим им цветы…
И только после этой бури аплодисментов, когда занавес наконец падает, мы окончательно расслабляемся все. Актеры, танцоры, техники, продюсеры. Мы прыгаем, кричим, плачем, это настоящее безумие, мы хотим ещё!
Я снова вижу моего Гару, освобождающегося от своих демонов…Патрика, утонувшего в объятиях своих родных… Элен, изо всех сил прижавшую к себе сына… а я – я не знаю точно, ради кого пела этим вечером. Но я вложила в это всю душу. Единственный человек, которого мне хочется приласкать – Люк. Он держал меня за руку в течение года, и в том числе – на фотографии, где я нахожусь в окружении всех этих певцов с экстраординарными голосами. Я знаю, что эта дата, 24 сентября 1998 года, изменила мою жизнь…
Всеобщий экстаз достиг своего апогея. За кулисами Дворца Конгрессов собрался этим вечером весь шоу-бизнес. Паскаль Обиспо, с очками на носу, поздравляет Люка. Азнавур и Брюэль оживленно беседуют с Гару. Ноа тоже здесь. Это немного странно, помимо прочего, что она была в зале. Я спрашиваю себя, о чем она могла думать, видя нас всех на сцене? Вики и Шарли, продюсеры, теперь выглядят совершенно изменившимися! Холодный пот, покрывавший их лица в начале спектакля, уступил место скупым слезам облегчения.
Небольшая вечеринка организована на самом высоком этаже башни Дворца Конгрессов. Я ненадолго уединяюсь в моей маленькой гримерной, заваленной цветами. Я включаю радио и не спеша снимаю грим. Несколько косичек из моей укладки расплетаются, когда я одеваю мой костюм для так называемой «афтер-пати». Маленькие серые брюки, поневоле ставшие облегающими, боди, выгодно подчеркивающее мою грудь, весьма впечатляющую в то время, и пиджак сверху, чтобы хоть немного казаться «дамой»!
Родители приходят обнять меня. Мама очень элегантна в своём костюме от Ива Сен Лорана. Папа тоже расфуфырен. Они исполнены гордостью. Мы вместе пересекаем коридор – он кишмя кишит людьми. Они повсюду! Мы пробираемся через эти «джунгли», «прорубая» себе дорогу, и оказываемся у служебного выхода, - где, кажется, толпится вся без исключения публика, присутствовавшая на спектакле! Нужно как-то переплыть эту реку, чтобы попасть на этаж, где нас ждут. Люди чрезмерно возбуждены. Я получаю тысячу комплиментов. «Спасибо..спасибо..спасибо..да-да..извините.. простите, мне надо пройти туда». Я теряюсь в толпе. Мой отец берет на себя роль телохранителя. Нас попросили не опаздывать. Мы трусливо убегаем до самого конца аллеи, чтобы поймать лифт. На девятом этаже двери открываются. Меня просят пока не входить, а подождать моих коллег. Родители уходят, чтобы занять места. Адский шум усиливаются, когда дверь приоткрывается, чтобы пропустить их. Патрик, Гару, Брюно и Даниэль присоединяются ко мне. Они тоже облачены в парадный костюм. Элен выходит из лифта в сопровождении Ришара и Люка. На ней всё еще сценический макияж. Она спрятала свою шевелюру под шляпой. Теперь, когда все девять героев на месте, мы готовы к торжественному появлению. За дверьми собралось около четырехсот человек вокруг сорока столов. Некоторые из них – звёзды первой величины. Анри Сальвадор, Лара Фабиан, Джонни Халлидэй, Серж Лама, Лин Рено… Весь парижский бомонд здесь. «Зубры» шоу-бизнеса и «новое поколение» французского варьете. Короче говоря, “Les Enfoirés”* без хозяина!
Поздравляя друг друга, мы входим в двери, и… все люди встают. Я замечаю за одним из столов моих родителей. Мой отец рядом с Жильбером Беко. Все присутствующие аплодируют нам, ещё и ещё… Нас поздравляют до бесконечности. Среди улыбок и возгласов «браво!», мы совершаем тур вдоль всех столов, как новобрачные на свадьбе. Люк Пламондон держит меня за руку и помогает получать похвалы. Никто из нас семерых не знает, куда повернуться.
Чем закончился тот вечер – помню смутно. Если верить журналу «Гала» - очень хорошо, но детали от меня ускользают. Должно быть, я перепила Колы лайт и комплиментов, и когда уже перенасытилась тем и другим, родители отвезли меня домой. Большой палец во рту, лоб прижат к стеклу маминого «Гольфа» - дорога порт Мэлло-улица Шапталь кажется мне слишком короткой. Отец провожает меня в мою комнату, где наш ньюфаундленд Плум ждёт, развалившись на моей кровати, вытаращив большие глаза. Это он будет проделывать каждый вечер в течение последующих пяти месяцев. С последним счастливым вздохом, я засыпаю на остаток ночи… точнее, всего лишь до завтрашнего полудня!

*Жюли имеет в виду, что подобное скопление звёзд всех поколений наблюдается только во время больших благотворительных концертов «Les Enfoirés», «хозяином» (куратором и организатором) которых после гибели Колюша является Жан-Жак Гольдман.