Она садится на диван, и он приносит ей большую, величиной с тарелку пепельницу. Затем он садится в кресло напротив неё и, стараясь казаться ловким и бодрым, хотя и с трудом, закидывает ногу на ногу.

Этель с улыбкой смотрит на его пижамные штаны.

Проследив за её взглядом, Гарри вскакивает в полном смущении.

 

Гарри.

Простите, я должен снять их.

 

Этель.

Ну, если без них вы будете чувствовать себя свободней...

Вы живёте один?

 

Гарри (останавливаясь у дверей спальни).

Нет, нет!.. А впрочем, один.

 

Этель.

Я, почему-то, сразу это поняла.

 

Гарри.

А вы, миссис Брокелес, переехали сюда с семьёй?

 

Гарри заходит в спальню, а Этель громко, чтобы было слышно ему, отвечает на вопрос.

Этель.

Нет, я тоже одна. А что делать?.. Мы прожили с мужем двадцать пять лет, и за все эти годы ни разу не поссорились. Наша жизнь была сплошным погожим днём без единого облачка. Вдруг его не стало, и я сразу почувствовала себя такой одинокой и несчастной. Климат Нью-Йорка мне вреден. У меня ревматизм. Придётся жить здесь, в Майами.

 

Появляется Гарри. На нём лёгкий домашний костюм.

 

Этель.

А вы... давно здесь живёте?

 

Гарри.

Да. Почти с тех самых пор, как после войны приехал сюда из Польши.

Этель.

У вас кто-нибудь там остался?

 

Гарри.

А вы знаете хоть одного польского еврея, у которого во время войны там кто-нибудь не остался?

 

Этель.

Да, вы правы... А где вы жили в Польше?

 

Гарри.

Во Влоцлавеке.

 

Этель.

Во Влоцлавеке?! Боже мой, это же недалеко от Коваля, моего родного местечка. (Оживляясь) У меня там жила тётя... тётя Рахиль. На Пасху, и осенью, на "Симхес тойре", мы с мамой обязательно ездили к ней во Влоцлавек. Какие только блюда она не готовила на праздники... Господи, как давно это было...

 

Гарри.

Вам нравится Влоцлавек?

 

Этель.

Да. Я хорошо его помню. Особенно ту часть, что ближе к пристани.

 

Гарри.

Я жил за рынком.

 

Этель.

Меня всегда удивляло, откуда там столько нищих. Каждый раз, когда мы шли за покупками или гуляли в городском саду, они просто прохода нам не давали.

 

Гарри (недовольно взглянув на Этель).

Да, на праздники они съезжались отовсюду... и, представьте, больше всего из Коваля.

 

Этель (посмотрев на Гарри)

Возможно.

 

Гарри.

Ну, что же вы замолчали? Расскажите ещё. Ведь вы, как я понимаю, уехали оттуда значительно позже меня.

 

Этель.

Да. Сейчас, я только закурю.

(Она прикуривает новую сигарету.)

В последний раз я была во Влоцлавеке с дядей. Мой дядя славился тем, что делал замечательные хомуты. Вы не поверите, господин Бендинер, он шил хомуты для всей округи. И вот как-то раз, он взял меня с собой на ярмарку. За два дня мы продали всё. Во Влоцлавеке ведь нет хороших шорников...

 

Гарри (с возмущением).

Как?!.. А хромой Янкель?!.. Хотя... это было задолго до войны... Очень задолго. Ведь я уже старик, миссис Брокелес.

 

Этель.

Мужчина никогда не бывает стариком. Мой дядя, о котором я уже говорила, в восемьдесят лет женился на двадцатилетней девушке, и она, представьте, родила ему двоих детей.

 

Гарри (приосаниваясь).

Так... ну... А почему бы и нет?..

 

Этель.

Сейчас они все живут в Тель-Авиве.

 

Гарри.

Он шьёт в Израиле хомуты?!

 

Этель.

Нет. Он там держит брачную контору.

 

Гарри.

Ну что ж, это смежные профессии.

 

Этель.

Откуда такой сарказм, господин Бендинер? Вы что, противник браков?

 

Гарри.

Я три раза был женат, миссис Брокелес. Но, одну семью у меня убила война, второй - просто не получилось, а третью отнял Бог за то, что я обвинял его в той войне.

 

Этель.

Ваша последняя жена умерла?

 

Гарри.

Она это сделала дважды.

 

Этель.

Не понимаю.

 

Гарри.

Сначала, она ушла от меня.

 

Этель.

Конечно, глупо требовать откровенности после десяти минут знакомства, но, честное слово, я к вам чувствую большую приязнь, и...

 

Гарри.

Благодарю вас, миссис Брокелес. Должен признаться, что вы мне тоже очень симпатичны.

 

Этель.

Мне не хочется думать, что это вы были причиной разрыва.

Гарри.

И, тем не менее, это так. Я изменял ей... (Поспешно) Но, только лишь потому, что бросить такую женщину... мне и в голову не могло прийти.

 

Этель (с иронией).

Ах, вы решили, что вас не поняли.

 

Гарри.

Я любил её.

 

Этель.

Почему же вы не нашли пути к примирению?

 

Гарри.

Мне понадобилось на это двадцать четыре года.

 

Этель.

Не вините себя, а уж тем более Бога. Мужчина есть мужчина.

 

Гарри.

Боюсь, что вы так не думаете.

 

Этель.

Отчасти, господин Бендинер.

Гарри.

Когда я говорил о Боге, я больше думал о своих детях, миссис Брокелес. Они тоже умерли, как и их мать, моя третья жена. Сначала Билли, а потом Сильвия.

 

Этель.

Сильвия? Мою дочь тоже зовут Сильвией.

 

Гарри.

Надеюсь, она жива?

Этель.

Да. Правда, мы не всегда с ней понимаем друг друга. Даже скажу больше, - я совсем перестала её понимать. Она просто мучает меня.

 

Гарри.

Она осталась в Нью-Йорке?

 

Этель.

Представьте себе, она уехала в Британскую Колумбию и живёт там, на берегу в какой-то палатке совершенно одна. Каково?.. Честно говоря, я плохо представляю себе, где это, в Британии или в Колумбии...

Если бы я могла сейчас её увидеть... Мне кажется, что теперь я знаю те слова, которых мне так недоставало в разговоре с ней.

 

Гарри.

Это на западном побережье Канады. У меня недалеко оттуда, в Калгари, живёт внук.

Этель.

Но вы-то хоть ладите с ним?

Гарри.

О, мы большие приятели. Он известный автогонщик, и о нём много пишут в газетах.

Этель.

Быть автогонщиком, это, наверное, очень опасно?

 

Гарри.

Нет... Он никогда не превышает скорость.

 

Этель.

Думаю, что это очень достойный юноша. Вы часто видитесь? Хотя... он, наверняка, очень занятой человек.

 

Гарри.

О да! Помимо автогонок, он увлекается географией и много путешествует. Недавно он звонил мне и предлагал съездить в Россию.

 

Этель.

А знаете, я была в России. Однажды, мы с мужем... (На секунду она задумывается) решили навестить моего израильского дядю, а заодно, заехать в Москву. Я вам не говорила, что мой муж родом из России?

Гарри.

Ещё нет.

Этель.

Так вот. Это было во время войны с Садамом Хусейном. Вы ничего о нём не знаете?

 

Гарри.

О ком?

 

Этель.

О Хусейне.

 

Гарри (удивлённо-насторожено).

А что такое?

 

Этель.

Муж говорил, что это очень опасный человек.

 

Гарри.

Я думаю, он был прав.

 

Этель.

Да. Мой муж всё понимал в политике. Он знал всех: Хусейна, Кастро, Горбачёва... Шварценеггера...

 

Гарри.

Это похвально, миссис Брокелес.

 

Этель.

И вот, когда мы прилетели в Москву, то оказалось, что у них переворот. Везде были танки и солдаты. Мы просто боялись выйти на улицу. Дядя кричал нам по телефону, чтобы мы немедленно покинули эту ужасную страну, и прилетели к нему в цивилизованный Израиль, пока нам не отрезали головы и не обвинили в этом других евреев. А тут ещё наш разговор дважды прерывался из-за того, что в Тель-Авиве объявляли тревогу.

 

Гарри.

Неужели, из-за вас?

 

Этель.

Нет, из-за ракетного обстрела.

 

Гарри.

Так вы улетели к дяде?

 

Этель.

В тот же день. Но, должна признаться, что мы дрожали от страха, пока самолёт не приземлился в Израиле....

Скажите, я не очень вам надоела своей болтовнёй?

 

Гарри.

Поверьте, миссис Брокелес, вы оказываете мне услугу, разделяя моё одиночество.

 

Этель.

Вы знаете, мне, почему-то, с вами так легко...

Может, нам действительно выпить немного виски?

 

Гарри.

Конечно, конечно.